Наладчик Джек (№7) - Перекрестья

Наконец зеленый — можно идти. Джиа сделала шаг от обочины и оцепенела, услышав надрывный вой сирены. Подняв взгляд, она увидела, как прямо на нее летит почтовый фургон. Джиа услышала вскрик — свой собственный — и прыжком вернулась на тротуар. Переднее колесо чиркнуло по бордюру всего в нескольких дюймах от ее ноги. Боковое зеркало задело рукав ее свитера. Фургон пошел юзом и врезался в хвост стоящему грузовику.

Казалось, мир застыл в ледяном молчании на те несколько мгновений, когда осколки стекла взлетели в воздух и, блестя на солнце, разлетелись по сторонам, — и лишь потом люди с тревожными криками кинулись к грузовику.

Джиа замерла, как пораженная параличом. Сердце у нее отчаянно билось, пока она смотрела, как прохожие помогают окровавленному шоферу выбраться из кабины. Она посмотрела на то место, где недавно стояла, и с ужасом поняла, что, не сдвинься она с места, грузовик врезался бы прямо в нее. Он летел с такой скоростью, что никто, тем более она и ее ребенок, не выжил бы при ударе.

Обернувшись, она увидела, что водитель, ковыляя, идет к ней через Пятьдесят восьмую. Со лба у него сочилась кровь.

— Дорогая леди, мне так жаль, — сказал он с сильным акцентом, скорее всего восточноевропейским. — Тормоза... они отказали... машину занесло. Я так счастлив, что с вами ничего не случилось.

Джиа была не в силах разговаривать и только кивнула. Сначала едва не случился выкидыш, а теперь вот это. Не верь она своему чутью, она могла бы подумать, что кто-то там, наверху, не хочет, чтобы этот ребенок появился на свет.

10

Сидя за рабочим столом, Лютер Брейди изучал распечатки, а Паладин Круз, полный внимания, стоял рядом с ним. У Круза, как и полагалось, был утомленный вид: он всю ночь провел на ногах и сейчас с трудом пытался соответствовать боссу.

— Значит, данные по лифтам показывают, что Джон Роселли отправился на двадцать первый этаж и никуда больше с него не отлучался.

— Да, сэр. Во всяком случае, на лифте. Следующим, кто им воспользовался, был Верховный Паладин Дженсен.

Распечатка показывала, что и во второй раз лифт пошел прямиком на двадцать первый этаж. В следующий раз он пришел в движение, когда с двадцать первого этажа спустился в вестибюль.

— И в этот раз?.. — Лютер ткнул пальцем в бумагу.

— Это снова был Роселли. Он есть и на ленте. Но и с ним и с лентами... что-то странное.

— Например?

— Н-н-ну...

— Прошу прощения... — Лютер поднял голову и увидел в дверях кабинета свою секретаршу. — В чем дело, Вида?

— Только что позвонили снизу. Снова пришла полиция, хочет увидеться с вамп.

Лютер потер уставшие глаза и посмотрел на часы. Всего десять. Да когда же кончится это утро?

— Скажи им, что я уже сделал заявление и добавить мне больше нечего.

— Они говорят, что расследуют дело об убийстве.

— Убийстве? — Они считают, что Дженсен был убит. — Очень хорошо, пришли их ко мне.

Отпустив Круза, он откинулся на спинку кресла и развернул его навстречу утреннему небу, которое только начинало мерцать за окнами. Дженсен убит... Лютер вспомнил первое впечатление, которое произвела на него эта новость. Но кто может выжить после столкновения с этой горой костей и мышц, не говоря уж — кому под силу скинуть его в шахту лифта? Это просто невозможно себе представить.

Через несколько минут Вида приоткрыла дверь и посмотрела на него:

— Полиция явилась.

— Пригласи.

Лютер остался сидеть, когда Вида отступила в сторону, пропуская в кабинет пару детективов среднего возраста и стандартного вида. На обоих была коричневая обувь, мятые расстегнутые пиджаки и неглаженые рубашки. Но они явились не одни. Их сопровождала троица более молодых, более подтянутых спутников. У каждого в руках было что-то вроде ящика для инструментов.

Видя такое количество гостей и заметив выражение лиц детективов, Лютер встревожился и поднялся из-за стола.

— Что все это значит?

У черноволосого детектива, возглавлявшего команду, лицо было в оспинах. Он блеснул перед Лютером золотым значком и сказал:

— Детектив Янг, департамент полиции Нью-Йорка. — Кивнув в сторону своего светловолосого напарника, представил его: — А это детектив Холуша. Мы оба из 47-го участка. Вы Лютер Брейди?

От холодного тона детектива и выражения, с которым он смотрел на него — как на какое-то дерьмо, — у Лютера пересохло во рту.

— Да, — кивнул он.

— В таком случае... — детектив полез в карман и, вытащив сложенную бумагу, бросил ее перед Лютером на стол, — это для вас.

Лютер схватил бумагу, развернул. Его взгляд скользил по строчкам официального документа, смысл которого он никак не мог уловить.

— Что это?

— Ордер на обыск вашего кабинета и жилых помещений.

Трое остальных уже обступили Лютера и, открыв свои чемоданчики, стали натягивать резиновые перчатки.

— Что? Вы не имеете права! Я хочу сказать, это возмутительно! Я звоню своему адвокату! И пока он не появится, вы и пальцем не пошевелите!

Барри Голдсмит быстро поставит их на место.

— Ничего не получится, мистер Брейди. У вас есть право позвонить своему адвокату, а тем временем мы будем действовать в соответствии с ордером.

— Это мы еще посмотрим!

Когда Лютер взялся за телефон, детектив сказал:

— У вас есть девятимиллиметровый пистолет, мистер Брейди?

Мой пистолет? Что они хотят с ним...

— Да, есть. Законно зарегистрированный. Имею разрешение, как вы должны знать.

— Мы знаем. «Беретта-92». Он и является одной из причин, по которой мы здесь.

— Я не пони... — И тут его осенило. — О нет! Дженсен был застрелен?

Другой детектив, Холуша, нахмурился:

— Дженсен? Кто такой Дженсен?

— Мой шеф службы безопасности... он погиб этим утром... несчастный случай. Я подумал, вы здесь по поводу...

— Где ваш пистолет, мистер Брейди? — спросил Янг.

— Здесь, в столе. — Лютер потянулся к ящику стола. — Вот, я вам покажу...

Резкий голос Холуши прозвучал как щелчок хлыста:

— Не прикасайтесь к оружию, мистер Брейди!

Лютер отдернул руку.

— Он во втором ящике.

— Отойдите, пожалуйста, от стола.

Когда Лютер подчинился, Янг подозвал одного из молодых людей:

— Романо, оружие здесь.

Лютеру показалось, что реальность расплывается и исчезает. Здесь, в его святая святых, в его храме, где только его слово было законом, командуют эти штурмовики. Его кабинет, его дом, его святилище подверглось вторжению. Он потерял контроль над событиями.

И никто не объясняет, в чем дело. У него было ощущение, что он попал в один из романов Кафки.

Это, должно быть, ошибка. Неужели они думают, что он кого-то застрелил? Кого? Впрочем, это не важно. Он никогда даже не наводил этот пистолет на кого-либо, не говоря уж о том, чтобы выстрелить.

Когда в этой путанице наконец разберутся, кто-то в прокуратуре округа за это заплатит. Ох как заплатит!

— Что?.. — Лютер сглотнул. — Что же, по-вашему, я сделал?

Из нагрудного кармана рубашки Холуша вытащил карточку.

— Насколько близко вы знакомы с Ричардом Кордовой?

— Кордовой?

Лютер лихорадочно рылся в памяти, пока человек, названный Романо, извлекал пистолет из ящика стола. Он держал его за проволочную петельку, пропущенную сквозь спусковую скобу.

Кордова... это имя ему ничего не говорило. Но что можно вспомнить в таких обстоятельствах?

— Сомневаюсь, что вообще слышал о нем. Я не в состоянии помнить имена всех членов церкви. У нас так...

— Мы не думаем, что он был дорменталистом. «Был»?

— А что с ним случилось?

— Вчера поздним вечером или сегодня рано утром он был убит. Сначала получил несколько ударов пистолетом, а затем — три пули девятимиллиметрового калибра. Когда вы в последний раз стреляли из своего пистолета, мистер Брейди?

У Лютера отлегло от сердца. Наконец-то он обрел почву под ногами, может что-то доказать.

— Четыре, может, пять месяцев назад. В тире по бумажным мишеням, а не по человеку.

Романо понюхал срез дула и, посмотрев на Янга, покачал головой:

— Совершенно не соответствует. Из него стреляли недавно. И очень недавно. — Он приподнял пистолет и, поворачивая, стал внимательно рассматривать. — Ай-ай-ай! Если я не ошибаюсь, у нас тут на прицеле кровь и, похоже, клочок ткани.

Лютер в ужасе смотрел, как Романо опускает пистолет в прозрачный пластиковый мешочек. Этого не может быть! Сначала Дженсен, а теперь...

— Подождите! Это какая-то ужасная ошибка. Я не знаю никакого Кордовы! Я никогда даже не слышал о нем.

Холуша ухмыльнулся:

— А вот он о вас слышал.

— Я... я не понимаю.

— Вы, наверно, решили, что тщательно обыскали его дом, но кое-что вы упустили.

— Что значит — кое-что?

Холуша только покачал головой, вместо ответа. В надежде получить его Лютер посмотрел на Янга, но все дальнейшие вопросы замерли у него на губах, когда он увидел жесткий взгляд детектива.

— Мы доставим вас для допроса в 47-й участок, мистер Брейди.

У Лютера свело желудок.

— Я арестован?

— Нет, но нам необходимо получить кое-какие ответы относительно вашего пистолета. И уточнить, где вы были прошлой ночью.

Хоть так. Мысль, что его в наручниках проведут через храм, была невыносима.

— Я хочу присутствия моего адвоката.

— Отлично. Звоните ему, и пусть он нас здесь встречает.

Он не совершал ничего плохого, но надо, чтобы рядом был Барри, который все приведет в порядок.

С этим пистолетом они, должно быть, ошиблись... иначе и быть не может.

Красновато-коричневое пятнышко, которое он заметил у прицела, не могло быть кровью. Но если это не кровь, то что же?

11

— Так как мне вас называть? — спросил Джек. — Поскольку ваша фамилия не Роселли...

Пожилая женщина с округлым и гладким лицом рассматривала его, сидя в кресле с высокой гнутой спинкой, доставленном с Дальнего Востока. Ее кисти с узловатыми суставами лежали на серебряной ручке прогулочной трости. В обстановке квартиры все так же чувствовалась любовь к Китаю — она была заполнена ширмами, статуэтками и столиками с инкрустацией. В этот раз на женщине был красный свитер с высоким воротом и свободные синие брюки.

Она вскинула голову:

— С чего вы это взяли?

Джек подвергся строгой оценке со стороны привратника Эстебана и ротвейлера Бенно и сейчас стоял перед

пожилой леди, которая в свое время представилась ему Марией Роселли.

— Потому что я нашел Джонни Роселли и он рассказал мне, что его мать умерла четыре года назад. Мне же вы кажетесь более чем живой, миссис...

— Почему бы вам не называть меня просто Гертой?

— Это ваше имя?

Беглая улыбка.

— Оно не хуже любого другого.

Что ж, годится.

— О'кей... Герта. Можно и так. Но...

Женщина сняла тонкую руку с припухшими суставами с серебряной ручки трости и подняла ее, призывая к молчанию.

— Разрешите сказать вам, что Джонни был и прав и не прав, когда говорил о смерти своей матери. Это было истиной по отношению к матери, родившей его, но не ко мне. Потому что я тоже его мать. Так же как и ваша.

Джек почувствовал, как с его плеч спал огромный груз. Он не собирался и не должен был спорить с ней. Она признала, кем на самом деле была.

Он опустился на стул напротив нее.

— Значит, так оно и есть: вы одна из них.

Легкая улыбка осветила овальное лицо.

— И кого же вы имеете в виду, говоря о «них»?

— Женщин с собаками. Женщин, которые чертовски много знают. Вы — четвертая.

Первой в июне была русская. С маламутом. Следующая куда моложе, в сари, и при ней немецкая овчарка. Последней — Аня с Ирвингом, ее бесстрашным малышом чихуахуа. Каждая утверждала, что является его матерью.

Он не имел представления ни кто эти женщины, ни сколько их вообще, но они каким-то образом представляли таинственную третью силу в вечной войне между Иным и Союзником.

— Да, предполагаю, что гак и есть.

— При нашей первой встрече вы сказали, что не знаете Аню Манди. Но не сомневаюсь, что вы ее знали. Много ли другой лжи вы изложили мне?

В других обстоятельствах Джек испытывал бы гнев, но сейчас он был слишком усталым.

— Я не лгала. «Вы знаете пожилую женщину по имени Аня?» — сказали вы. Да, я знала о ней, но ко времени нашего разговора ее уже не существовало. Вы должны были спросить меня: «Знали ли вы когда-нибудь пожилую женщину по имени Аня?» Вот тогда вы получили бы от меня совершенно иной ответ.

Джек, испытывая досаду, наклонился вперед:

— О'кей. Давайте бросим играть словами и перейдем к делу. Вы манипулировали мной, чтобы заставить связаться с дорментализмом. Зачем?

Герта погладила Бенно по голове. Пес закрыл глаза и вытянул шею, прижимаясь к руке хозяйки.

— Потому что он должен быть уничтожен. Или запрещен. Он должен быть разрушен, изуродован, поставлен на колени.

Эта женщина не колебалась в выборе слов.

— Потому что он связан с Иным?

Она кивнула:

— Которое вдохновило его появление и сделало дорментализм своим оружием.

— Каким образом космическая сила может способствовать появлению секты?

— Через человека, чей мозг, отравленный наркотиками, был беззащитен перед влиянием, когда в дело вступил Противник... или, точнее говоря, снова вступил.

Противник... известный также под именем Тот Самый, который имел куда больше обличий и имен, чем Джек... в этом мире он был агентом-провокатором Иного... и его истинное имя Джек узнал всего несколько месяцев назад...

Расалом.

И Джек был совершенно уверен, что может назвать того человека, мозг которого был изъеден наркотиками.

— Купер Бласко рассказал мне, что идея дорментализма пришла к нему во сне в конце шестидесятых. Не тогда ли Рас...

Герта резко вскинула руку:

— Стоп! Не произносите его истинное имя. Я не хочу, чтобы он знал, где я нахожусь. А также и вы.

Джеку отчаянно не хотелось это признавать, но тут она была права. Ему уже довелось попробовать вкус того, что этот парень Расалом может сделать. Довольно жутковато вспоминать.

— Что вы имеете в виду, говоря «снова вступил»?

— Тысячелетия он наращивал уровень людских бед и несчастий, которыми и кормился, пока наконец незадолго перед Второй мировой войной от него удалось окончательно избавиться. По крайней мере, так считалось. Но в 1968 году в силу странного стечения обстоятельств он ухитрился снова возродиться к жизни... в чреве женщины, которая ни о чем не подозревала.

Эта дата ударила гулким колоколом... Джеку довелось быть в городе, где в 1968 году произошел прорыв Иного... он не раз бывал в этом месте. Ни один из этих визитов не доставлял удовольствия — и именно там он едва не расстался с жизнью.

— Не могло ли это случиться в Монро, на Лонг-Айленде?

Она кивнула:

— Могло. И он не в первый раз возвращается из мертвых.

— Аня упоминала, что он многократно возрождался. Но послушайте, должен сказать вам, что Купер Бласко отнюдь не производил впечатления порочной личности. Трудно поверить, что такой хиппи, как он, работал на Иное.

— Он был всего лишь пешкой. Его сон о мире Хокано, о котором он и написал свою брошюру, был внушен Иным. Он посеял те семена, из которых Лютер Брейди позже взрастил чудовищный организм своей церкви, а она, в свою очередь, стала инструментом, с помощью которого Иное завладевает этой частью мира.

Джек покачал головой:

— Но насколько я понимаю, Иное хочет тут все изменить, превратить нашу реальность в ад наяву. А Брейди не похож на типа, который согласен обречь себя на такое существование. Разве что он совершенно выжил из ума.

— Он абсолютно здоров, но одержим идеей, что именно ему суждено завершить Опус Омега...

— Опус?..

— Опус Омега: Последняя Цель, Конец Трудов — то есть захоронить эти омерзительные колонны во всех предписанных местах.

— Вы имеете в виду... — Джек вытащил из кармана лоскут кожи Ани и развернул его перед Гертой, — вот по такому образцу?

Тень боли скользнула по измученному лицу женщины.

— Да, — вздохнула она. — Именно так.

— Тогда все сходится воедино. Больше никаких совпадений, верно? Я не могу выкинуть эту кожу, вы нанимаете меня для проникновения к дор.менталистам, где я вижу глобус Брейди и узнаю рисунок на нем... все очень тщательно организовано.

Черт возьми, он чувствовал себя жалкой марионеткой.

— Словом «организовано» вы оказали мне большую честь. Никто — ни Иное, ни Союзник и, конечно, ни я — не обладает правом такого контроля. Люди и объекты размещаются поблизости друг от друга в надежде, что это даст определенный результат.

— Брейди тоже так считает?

— Он руководствуется своими соображениями. Я сомневаюсь, что у него есть хоть какое-то представление о том новом мире, которое создает Иное, но уверена, он считает — человек, который завершит Опус Омега, будет вознагражден высоким положением в нем.

— Но как он вообще узнал об Опусе Омега?

— Ему тоже приснился сон, но в нем предстала карта мира. На ней был ряд точек на глобусе, и из каждой из них шли линии к другим. Когда три линии пересекались, место их скрещения вспыхивало. Он не имел представления, насколько они важны, пока к нему в руки не попала запрещенная книга «Компендиум Шрема».

— Запрещенная? Как можно запретить какую-то книгу? Наложить на нее запрет в Бостоне?

Герта терпеливо улыбнулась его непониманию:

— Что-то вроде. Она была запрещена в пятнадцатом веке католической церковью.

— Шестьсот лет назад... очень старая книга.

— Она уже была таковой, когда ее запретили. На самом деле она куда старше. Никто толком не знает, насколько она стара. «Компендиум» впервые привлек внимание церкви во времена испанской инквизиции, когда выяснилось, что ею владеет некий мавританский ученый, имя которого ныне потеряно. Прежде чем умереть, он прошел через невыразимые страдания, но не смог или не захотел сказать, от кого ее получил. Говорят, что сам Великий инквизитор Торквемада, прочитав лишь часть «Компендиума», испытал такое отвращение, что приказал сложить огромный костер и сам швырнул книгу в пламя. Но она не сгорела. Не удалось ее изрубить в клочья ни самым острым мечом, ни самым тяжелым топором. Поэтому он кинул ее в самое глубокое ущелье, которое только удалось найти в испанской империи, завалил его гранитными валунами и возвел над ним монастырь Святого Фомы.

Джек тихо присвистнул.

— Что же в нем была за чертовщина?

— Много чего. Перечни и описания непредставимых обрядов и церемоний, чертежи и диаграммы древних механизмов, но сердцем «Компендиума» было описание Опуса Омега — конечного процесса, который и обеспечит приход того, что называется «Иным миром».

Джек зябко поежился.

— Иное... И что тогда?

— Ты, конечно, понимаешь, что эта война космических теней длится гораздо дольше, чем существует человечество. Миллионы лет, прошедших с той поры, как первый человекообразный встал на задние лапы, — не более чем мгновение для протяженности этого конфликта. Он начался еще до того, как сформировалась Земля, и будет длиться долго после того, как остынет Солнце.

Джек знал это — по крайней мере, ему рассказывали, — но принять эту концепцию было по-прежнему трудно.

— И как все, что запрещают, — продолжила Герта, — «Компендиум» не мог долго оставаться погребенным. Маленькая и незаметная секта монахов в этом монастыре провела годы, прокладывая туннели и тайно пробиваясь в ущелье. Они добрались до книги, но, прежде чем успели воспользоваться ею. были перебиты, а книга исчезла на пятьсот лет.

— Но если даже ущелье, заваленное гранитными валунами, с монастырем наверху не могло удержать эту книгу от странствия по свету, где она таилась все эти столетия?

— В том месте, что построил воин Союзника...

— Вы имеете в виду того, о котором мне рассказывала Аня... того, которого я должен заменить? Он настолько стар?

И этого тоже Джек не мог или не хотел принять: нравилось ему это или нет, но он был втянут в космическую войну.

— Куда старше, — сказала Герта. — Почти так же стар, как Противник. Более пятисот лет назад он заманил Противника в каменную ловушку в далеком ущелье Восточной Европы. В нем же он спрятал много запрещенных книг, чтобы они не попали в руки мужчин и женщин, готовых поддаться влиянию Иного. Но весной 1941 года немецкая армия взломала стены этой крепости. К счастью. Противник был убит прежде, чем успел сбежать... хотя его смерть была временным явлением.

— Но «Компендиум» оказался на свободе?

— Да. И этот труд, и другие запрещенные книги в конце концов попали в руки человека по имени Александру, одного из смотрителей хранилища. После войны он продал их книжному антиквару в Бухаресте, который, в свою очередь, перепродал «Компендиум» американскому коллекционеру. Спустя четверть столетия коллекционер был убит, а книга похищена.

— Дайте-ка мне прикинуть, кто нес за это ответственность — Раса... то есть Противник. Верно?

— Не он лично. В то время он был еще ребенком. Но его опекун Иона Стивенс совершил это преступление и позаботился, чтобы «Компендиум» попал к свежеиспеченному выпускнику колледжа, некоему Лютеру Брейди.

— И книга подсказала ему, чтобы он начал погребать бетонные колонны в тех точках на глобусе?

Герта покачала головой:

— Не начал — а завершил. Опус Омега начался задолго до него, но древние никак не могли добраться до определенных мест в Старом Свете, не говоря уж о Новом. Не забывай, «Компендиум» уже давно был спрятан в Трансильванских Альпах, когда Колумб только поднял паруса и поплыл в сторону Америки.

— То есть Брейди продолжил там, где они остановились. Но почему именно Брейди?

— Потому что он из той разновидности людей, которые в высшей степени податливы влиянию Иного. Он и был, и продолжает оставаться под воздействием мечты о власти... чтобы в полном смысле слова изменить мир.

— Я не имел в виду конкретно Брейди. Почему эту работу вообще надо было проводить через кого-то? Почему бы Противнику самому не взяться за дело захоронения колонн? Скорее всего, к настоящему времени Опус был бы завершен, и ему не пришлось бы все время иметь дело с этими тупыми идиотами дорменталистами.

— Но в таком случае ему пришлось бы объявиться. А вот этого Противник никак не хотел.

— Почему же?

— Из-за страха. Он опасался привлекать к себе внимание. Боялся, что насторожится воин Союзника. Поэтому он должен был действовать за сценой.

— Я видел кое-что из того, что может сделать Противник, и если он трусил... значит, тот, кого он боялся, должен быть крутым парнем. Вы его знаете?

Герта кивнула:

— Знаю. И довольно хорошо.

— Как его зовут?

Герта помолчала.

— Мать, — наконец сказала она, — называла его Глекеном.

12

Лютер Брейди наклонился к Барри Голдсммту. который последние десять лет был его личным адвокатом. Барри встретился с ним здесь, в помещении 47-го участка, и им казалось, что они уже несколько часов сидят за шатким столом и этой душной комнате для допросов.

— Как долго они могут нас тут держать? — шепнул Лютер.

Он не сомневался, что из-за зеркального стекла, вделанного в стену, за ними наблюдают.

— Уйти мы можем хоть сейчас. Я потребую, чтобы они или предъявили обвинение и арестовали тебя, или мы уходим.

— Арестовали... Я бы не хотел оказаться...

— Не беспокойся. — Барри потрепал его по руке. Рукав угольно-черного пиджака задрался, и из-под него блеснули часы «Ролекс». — Я не веду зашнту по уголовным делам, но знаю достаточно, дабы сказать — им потребуется очень много доказательств, чтобы надеть наручники на человека с таким положением, как у тебя, с такой безукоризненной репутацией. А мы-то знаем, что таких доказательств у них нет — и быть не может, верно?

Он говорил так, словно хотел услышать заверения в правоте своих слов. Конечно же Лютер мог дать их.

— Барри, послушай меня. Можешь мне верить, я никогда в жизни даже не слышал о Ричарде Кордове, не говоря уж о том, чтобы причинить ему какой-нибудь вред. А они врут, что это случилось в Бронксе. Не помню, чтобы моя нога хоть раз в жизни касалась земли Бронкса.

Еще одно дружеское прикосновение к руке.

— Значит, нам не о чем беспокоиться. Им понадобится мотив, а учитывая, что ты никогда даже не слышал об этом человеке, такового не будет.

— Но они изъяли мой пистолет....

Барри нахмурился:

— Вот это меня немного беспокоит. Не могли он в течение последних двадцати четырех часов побывать в чьих-то руках?

— Я не таскал его с собой, если ты это имеешь в виду. Он всегда лежал в ящике стола.

— Который стоит в твоем кабинете, а мы оба знаем, что он представляет собой настоящую крепость.

Да, именно крепость, в которую были вхожи только он и Дженсен...

Дженсен! Вот он и мог взять пистолет. Брейди не представлял, зачем он ему понадобился, но...

Нет. Он припомнил полученный утром отчет из службы Паладинов, в котором охрана отслеживала все передвижения Дженсена прошлой ночью. Ничто не говорило, что он поднимался на двадцать второй этаж. Строго говоря, ни один человек не поднимался на самый верх — ни на лифте, ни по лестнице.

Значит, это не мог быть Дженсен. Но могла ли его смерть каким-то образом быть связана с...

— Этот пистолет может указать на твое участие, — произнес Барри. — Скорее всего, именно поэтому они и заставляют нас ждать — проводят баллистическую экспертизу. Чтобы сравнить пули из твоего пистолета с теми, которые были найдены в убитом. Если они не совпадут, им придется извиниться. И вот тогда я приступлю к делу. Они пожалеют, что когда-либо слышали твое имя.

— В этом и есть основной вопрос: откуда они вообще услышали мое имя? В этом городе зарегистрированы тысячи и тысячи девятимиллиметровых пистолетов и бог знает, сколько не зарегистрировано. Но детективы из Бронкса появились именно на моем пороге. Почему?

Барри снова нахмурился и пожал плечами.

Лютер продолжал настаивать:

— Больше всего меня беспокоят слова одного из копов, что, мол, из моего пистолета недавно стреляли. И что на мушке остались следы крови и какой-то ткани. Я смотрел, как он клал его в пакет, и... и думаю, что там в самом деле были коричневатые пятна.

Мрачность Барри усугубилась. Он было собрался что-то сказать, но в этот момент тут дверь рядом с зеркалом открылась.

Вошли детективы Янг и Холуша. Последний имел при себе конверт из плотной бумаги. Расположившись вместе с Янгом напротив Лютера, он бросил его на стол. У Янга было равнодушное выражение лица, но Холуша смотрел так, что у Лютера спазмом свело кишечник, — как кот, который примеривается, как взяться за пойманную мышь.

— Я сразу перейду к делу, — начал Янг. — Баллистики сказали, что пули, которые убили Кордову, были выпущены из вашего пистолета.

— Именно, — добавил Холуша. — И знаете, что еще интересно — вы потеряли одну из гильз. Мы нашли ее в темном чулане. И экспертиза показала, что след на ней был оставлен вашим бойком.

Кишечник Лютера снова свело спазмом.

— Этого не может быть!

Янг не обратил на него внимания и, не запнувшись, продолжил:

— Лаборатория выяснила, что группа крови, оставшейся на мушке, соответствует группе крови жертвы. Результаты анализа ДНК поступят лишь через несколько недель, но... — Об окончании его мысли было нетрудно догадаться.

Этого не может быть! Это невозможно! Должно быть, ему снится какой-то кошмар и он сейчас проснется.

— Моего клиента подставили! — вскричал Барри. — Он жертва сфабрикованного обвинения! Разве вы этого не видите?

— С вашего пистолета сняты два набора отпечатков пальцев, — сказал Янг, не отводя взгляда от лица Лютера. — Ваши, мистер Брейди, — которые имеются в разрешении на ношение оружия, — и жертвы. — Он прищурился. — Хотите что-нибудь сказать нам, мистер Брейди?

— Ему нечего говорить, кроме того, что он стал жертвой провокации! — вскинулся Барри, с силой хлопнув ладонью по столу. — Пистолет был украден из его кабинета, использован для убийства человека, о котором он никогда даже не слышал, после чего оружие вернули на место! Это единственное объяснение!

— Значит, он никогда даже не слышал об этом человеке? — натянуто улыбаясь, сказал Холуша. — Вы в этом уверены?

— Он уверен, черт возьми! Может, у вас есть оружие, но у вас начисто отсутствует мотив!

— Отсутствует? — Холуша открыл конверт и разложил перед собой фотографии в прозрачных пластиковых конвертах. Затем щелчком послал их через стол. — Я бы сказал, что мотив налицо. Очень веский мотив.

У Лютера заледенела кровь в жилах, когда он увидел изображения.

13

— Глекен... — Джек покатал на языке эти незнакомые звуки. — Странное имя.

— Оно очень древнее. В наши дни он пользуется другим именем.

Как и все мы, подумал Джек.

— Почему же вы не рассказали Глекену, что происходит?

— Он знает.

— Знает! — Джек резко наклонился вперед. — Тогда почему же он не появился здесь, чтобы дать Противнику хорошего пинка под зад?

Герта вздохнула:

— Он бы это сделал, будь это ему под силу, но у Глекена больше нет той мощи, которой он когда-то обладал. В I941 году, когда был убит Противник, он был лишен бессмертия и с тех пор состарился.

— Но это же было более шестидесяти лет назад. Он должен быть...

— Старым. Да. он все еще полон жизненных сил и энергии, но в своем нынешнем состоянии не выстоит против Противника. Поэтому ты и оказался... вовлечен.

Вовлечен, подумал Джек. Прекрасная манера изъясняться. Точнее было бы сказать, что я орал и отбивался, а меня втащили в то, с чем я не хотел иметь никаких дел.

Тошнотворный комок подкатил к горлу, когда он начал осознавать, что никакого пути назад для него не существует. Факел Союзника должен продолжать свое движение, и, без сомнения, если Глекен в самом деле так стар, как говорит Герта, чем скорее это произойдет, тем лучше.