Замок тайн

Лорд Дэвид Робсарт приехал в Сент-Прайори после рождества 1650 года. Стивен, как и обещал, попросил у него разрешения жениться на Еве. Лорд дал свое согласие. Был подписан брачный контракт, но свадьбу отложили до того момента, когда лорд уладит дела в колониях.

— Вам придется отложить венчание до осени, девочка моя, — сказал лорд Робсарт.

— Почему так долго? — спокойно поинтересовалась Ева.

— Я хочу, чтобы ты лучше присмотрелась к Стивену.

— Он вам не нравится, отец?

— Что? Нет, мне он очень даже нравится.

И Дэвид Робсарт начал рассказывать Еве, как во время битвы при Нэйсби Стивен почти решил участь сражения: когда роялисты стали теснить вражескую пехоту, только умелое командование Гаррисона, возглавившего рукопашную, пока не подоспела конница Кромвеля, помогло удержать фланг. За это сражение Стивен и получил чин полковника.

Ева нетерпеливо выслушивала все эти речи, пока отец не заметил ее нервозности и не сказал, что хочет отложить венчание дочери, чтобы она более трезво подумала, подходит ли Стивен Гаррисон под то представление о супруге, какого хочет иметь его своенравная дочь.

— Учти, дитя, Стивен хороший парень, порядочный, храбрый. Но он совсем не честолюбец. Он не поднимется выше того, что имеет теперь. Жизнь в провинции его устраивает более, чем блестящая карьера, какую он мог иметь, но от которой отказался… по соображениям чести. Поверь, я даже уважаю его за это. Я бы так не смог, прости меня, Боже… Но ты-то, Ева! Ты моя дочь, моя плоть и кровь, и я знаю, что тебе нужно от жизни. Поэтому, я настаиваю, подумай: хочешь ли ты стать миссис Гаррисон?

В словах отца было нечто, заставившее Еву задуматься. С одной стороны, ей очень хотелось выйти замуж, да и, по трезвому размышлению, давно пора, а с другой… так ли уж надо становиться женой мелкопоместного сквайра, пуританина в придачу, чтобы безвыездно сидеть дома, солить впрок грибы, считать перед стиркой белье, прясть в долгие зимние вечера и никуда не отлучаться, разве что ходить в воскресенье в церковь, чтобы слушать длинные нравоучительные проповеди или делиться с местными кумушками последними сплетнями? Нет, она мечтала блистать, быть кумиром, вызывать восхищение. Однако когда она начинала говорить с женихом, что неплохо бы ему вернуться в Лондон и, пользуясь родством со знаменитым дядюшкой, поправить свое положение, он лишь замыкался в себе. Стивена, вполне устраивало нынешнее состояние вещей, и он не желал возвращаться в свет. А когда он заводил с ней речь о будущей семейной жизни — неплохо бы купить мыловарню, на которую снята кромвельская монополия, и постараться захватить рынок, поставить оборудование и нанять людей, Ева с трудом сдерживала зевоту.

Конечно, Стивен был предприимчивым, деятельным человеком, и что-что, а ее материальное положение при нем будет обеспечено. Но Ева всегда купалась в роскоши и не могла представить себе, что можно жить иначе, поэтому все разговоры о ведении хозяйства считала ненужными. Она не понимала, зачем Стивен обсуждает с ней такие вещи. Работа — это мужское дело. Например, ее отцу, который во время своего пребывания в поместье мог часами беседовать с ее женихом о планах на будущее, и в голову не приходило заводить речь на ту же тему с Евой. С Рэйчел — да, но у сестры совсем иной взгляд на вещи. Когда Ева представляла себя в роли простой сельской леди — она терялась: Жить в глуши… Она уже побывала в семье жениха и, хотя его усадьба Ательней была хорошим, добротным домом, выстроенным в елизаветинских традициях — из красного кирпича с шиферными кровлями и квадратными большими окнами, все равно Ева после громады Сент-Прайори находила его мелким, незначительным, почти невзрачным.

Отец, пожалуй, оказывался прав, они со Стивеном совсем разные люди. И постепенно, полностью приручив жениха, Ева стала терять к нему интерес. Тем более что сам Стивен поставил в их отношениях барьер, прекратив близость из соображений чести, сказав, что опасается последствий, из-за которых, не дай Бог, что-то случится, и тогда он не сможет глядеть в глаза лорду Робсарту. Ева страстно желала утех плоти, но не настаивала. Не могла же она рассказать жениху, который считал ее едва ли не неземным созданием, что не боится никаких последствий, потому что старая Мэг, местная ведьма, научила ее всяким премудростям, помогающим избежать неожиданной беременности. И если Стивен так щепетилен, то Ева вполне могла утолить свой физический голод и с Джеком Мэрротом. Тот по крайней мере не изводил ее рассуждениями о греховности плотской любви, не освященной браком, и был всегда пылок и умел.

А потом до Евы дошли слухи, что сын казненного монарха Карл Стюарт, потерпев поражение в Ирландии от войск Кромвеля, бежал в Шотландию, где короновался и собрал значительные силы для борьбы за английский трон. Неожиданно у Евы появилась надежда, что вернутся старые добрые времена и республика будет свергнута. Так что же тогда делать ей, ведь она уже будет женой круглоголового? Ева Робсарт теперь была довольна, что ее венчание отложено, и начала сторониться Стивена Гаррисона, даже стала вести себя с ним вызывающе. На окончательный разрыв с ним она не шла из практических соображений — мало ли как все сложится. Ведь Кромвель столько раз показал себя непобедимым, так что еще ничего не ясно. И Ева то удерживала у себя Стивена, то просто прогоняла и не обращала внимания на его удивленные, даже разочарованные взгляды, какие он порой на нее бросал.

— Зачем ты мучаешь его, Ева? — вступилась за Гаррисона Рэйчел.

Милая, добрая, сострадательная Рэйчел! Она всегда была расположена к Стивену и всячески его защищала в глазах сестры. Однако она не понимала, что, как бы ни вела себя Ева, Стивен не откажется от невесты уже из соображений порядочности. Помолвку расторгнуть может только Ева.

Потом пришла весть, что войска короля потерпели сокрушительное поражение под Вустером. Поговаривали даже, что молодой Карл убит. Ева тогда плакала, прощаясь со своими надеждами; ей опять приходилось смиряться со своей участью. Даже когда пошел слух, что король избежал гибели и где-то скрывается, она больше ни на что не надеялась. Над Англией нависла по-пуритански тяжелая, мрачная тишина, все головы склонились перед всесильным диктатом Оливера Кромвеля, уста онемели, руки опустились. Надежд больше не оставалось.

Тогда-то в голову Евы и пришла мысль ради развлечения шокировать пуританский городок Уайтбридж, смутить умы простолюдинов пренебрежением к их нравам. Хоть какое-то развлечение!.. Развлечение, которое едва не закончилось для нее трагически. И спас ее — силы небесные! — сам король Карл.

И сейчас, думая об этом, Ева не находила себе места. Карл Стюарт. Влюбленный мальчик-принц, теперь возмужавший, смелый, веселый… Как он глядел на нее! Король Англии, пусть и без королевства, но — король, помазанник Божий, который, рискуя своей августейшей особой, встал на ее защиту! Нет, в ее жизни все-таки произошло чудо! И она еще долго будет вспоминать об этом, как об одном из ярчайших эпизодов своих приключений. Вспоминать? Неужели это все, что ей осталось?

Ее душа была в таком смятении, что, когда грохнула входная дверь в комнату, она едва не подскочила.

— Дядюшка!.. Сколько раз учить вас стучаться? У вас манеры простолюдина, а не потомка аристократического рода!

После поездки в Лондон ее отношения с дядей так и не наладились. И сейчас, видя, как дядя — в темных одеждах, в круглой, облегающей голову шапочке пресвитера, из-под которой торчали его оттопыренные уши, с длинной бородой, отпущенной на манер пуританских патриархов, — глядит на нее и качает головой, Ева ни на йоту не верила в его сочувствие и лицемерное смирение. Слишком уж хорошо она знала своего дядюшку, чтобы поверить в его сострадание.

— Бедная моя девочка, — вздыхал дядя Энтони. — Что тебе пришлось пережить! Но ты ведь сама виновата. Сама, Ева.

Его отнюдь не обескуражила недовольная гримаска на лице племянницы. Он подошел к ней.

— Ты неразумное дитя, Ева. Мы ведь все отговаривали тебя от этой поездки в Уайтбридж, но твоя гордыня не желает никому покоряться. Поэтому я принес тебе книгу книг, в которой каждая женщина может почерпнуть дух смирения, покорности и благоразумия. Читай ее почаще, и всякий раз найдешь в ней ответ на то, что тебя тревожит. Чтение Библии возвышает душу.

С этими словами он положил на столик подле Евы увесистый том в кожаном переплете и величественным шагом удалился.

— Лицемер, — проворчала Ева сквозь зубы. — Ты ведь был бы только рад, если бы я погибла. Ибо я слишком хорошо тебя знаю, чтобы… Случись что с дочерьми Робсарта — вот был бы прекрасный повод для никчемного проповедника Энтони свалить своего популярного соперника Прейзгода!

Однако она взяла Библию в руки и раскрыла ее наугад. Как часто было принято в те времена, она искала в Писании нечто, что направило бы ее, помогло определиться. Библия оказалась раскрытой на странице «Книги притчей Соломоновых», и первая строфа, на которой остановился взгляд леди, гласила: «Сердце человека обдумывает путь свой, но Господь управляет шествием его».

Ева медленно перевела дыхание. Как и все, она была суеверной, и эта строфа оказала на нее странное воздействие. Будучи по своей натуре законченной эгоисткой и воспринимая все через призму собственных чаяний, Ева поняла эту строфу, как ей было удобнее. Разве это не знак свыше? И то, что таилось глубоко в ее сознании, о чем она боялась подумать, вмиг захлестнуло ее. Ведь это перст Божий: когда она была так разочарована и растеряна, судьба неожиданно свела ее с наследником престола, да еще при столь необычных обстоятельствах. Она посмотрела на свое отражение в зеркале. Напряженная, красивая, женственная — она вдруг напомнила себе военную лошадь, услыхавшую зов боевой трубы. Чего же она ждет? Разве это не ее шанс? Карл Стюарт здесь, совсем близко, и, возможно, подобного случая больше никогда не представится! Он, король-изгнанник, сейчас как никогда уязвим… и доступен. А ведь он всегда восхищался ею. Пленить короля, подчинить его, увлечь… Кто знает, к чему это может привести? О, она знает! Ей необходимо использовать эту возможность и женить его на себе. О своем женихе Ева почти не вспоминала. В конце концов, Стивена всегда можно придержать про запас.

Ева придирчиво оглядела себя. Разве она не хороша, чтобы свести с ума любого? Эти васильково-синие, бездонные глаза в обрамлении черных ресниц и тонких, будто прочерченных рукой умелого художника бровей, контрастирующих с золотым блеском волос, эти нежные щечки и красивые зубы, эти ямочки и особенно точеный, словно лепесток лилии, изящный носик. Ее дядя говорит, что такое лицо не может принадлежать добропорядочной женщине. Глупости! Она словно ангел. И вести себя будет как ангел. Она не даст понять Карлу, что узнала его. Он ведь так изменился! Да, она будет изображать саму невинность, воспылавшую чистым чувством к своему спасителю. Правда, Карл на пять лет моложе ее. Чепуха! Разве мало она старалась, чтобы сохранить облик юной девушки? Да она порой выглядит моложе сестры! Кожа у нее по-девичьи гладкая и белая, чистая линия подбородка, рот почти по-детски припухлый. Ева была довольна собой. Единственным своим недостатком она считала несколько короткую шею. Вот шейка Рэйчел… Ерунда, Ева всегда знала, как скрыть это и подчеркнуть свои прелести. А вот у Рэйчел не было ни малейшей фантазии и умения преподнести себя.

Она оглянулась. На каминной полке стояли часы с черненым серебряным циферблатом. Уже три часа. Следует поторопиться. Ей необходимо выглядеть просто сногсшибательно, чтобы и следа не осталось от той истерзанной женщины, какую Карл видел, уходя из церкви. Но — черт возьми! — она заметила, что понравилась ему и такой!

Ева принялась яростно трясти колокольчик.

— Нэнси!

Когда запыхавшаяся горничная вбежала в покой, Ева так и накинулась на нее:

— Где моя душистая пудра и ящик с румянами?! И быстренько нагрей щипцы для завивки. Мои волосы стали ни на что не похожи, их надо немедленно привести в порядок. Достань амазонку для верховой езды! Да не смотри так на меня, толстуха! Поторапливайся!

Горничная Нэнси давно привыкла к причудам своей госпожи и научилась угождать ей, однако и она терялась перед быстрыми перепадами настроения и постоянно меняющимися прихотями леди. Нэнси состояла при Еве уже давно, была ей слепо предана и знала почти все секреты госпожи. И сейчас она принялась вовсю стараться для нее. Миледи добра и милостива, когда довольна, но может и поколотить, если что-то не так. Но все же Нэнси была обескуражена и потому, румяня Еву и завивая ей локоны, поглядывала на нее с удивлением. Что у той на уме? Ведь после случившегося ей следовало быть тише воды, носу никуда не выказывать и благодарить Бога за свое избавление.

Преображение Евы заняло часа полтора. Наконец она решила, что выглядит как должно. Подкрасив кармином губы, она подправила щеточкой брови и смахнула излишки пудры; затем оглядела спадающие вдоль щек волосы с легкой челкой на лбу и тугим узлом на затылке. Все. Она поправила последнюю складку на корсаже и, не сказав Нэнси ни слова, схватила шляпу с длинным пером и выскочила из комнаты.

Ева стремглав, перепрыгивая через ступеньки, сбежала по лестнице. Впереди уходил длинный сводчатый коридор, по которому в ее сторону двигались чем-то озабоченные младшая сестра и Патрик Линч. Управляющий был ирландцем по крови, служил Робсартам еще с тех времен, как лорд Дэвид был наместником Ирландии. Он был по-настоящему преданным слугой, впрочем, как и вся немногочисленная челядь Сент-Прайори. Предупредительный, хозяйственный, практичный Патрик Линч многое сделал для семьи. Но сейчас, глядя на его нахмуренные кустистые брови и растрепанные седые волосы, — а ведь Линч всегда так педантично аккуратен, — Ева поняла: что-то случилось. Да и Рэйчел выглядела взволнованной, даже испуганной. Оба они с удивлением посмотрели на нарядную, одетую в свой лучший костюм для верховой езды винно-красного цвета с золотым позументом Еву. Она оглядела их с независимым видом и демонстративно перекинула длинный шлейф через руку. Ей не хотелось, чтобы кто-то мешал ее планам, и своим поведением Ева подчеркивала: что бы ни произошло, ей и дела нет до их проблем.

Рэйчел приблизилась к сестре:

— О, Ева!.. Милая Ева…

— Успокойся, все уже позади. Ты дома. А мне нужно срочно уехать.

Рэйчел все же взяла ее за руку.

— Милая моя сестра, случилось нечто ужасное. Наш охранник Филип Блад… Его только что нашли. Он изуродован, растерзан… Это не труп, а какие-то лохмотья.

— О нет! — выдохнула Ева. Она стала смертельно бледна, на миг все вокруг потемнело. Усилием воли Ева взяла себя в руки и машинально повернулась к окну, выводящему во внутренний двор. Там вдоль стены была установлена большая клетка. За толстыми коваными прутьями сидели, бродили и лежали около десятка устрашающего вида огромных псов. Когда наступала полночь, их выпускали в старинный парк замка, и никто в целой округе не решался ступить в его пределы. И сейчас Ева глядела на них и думала об ужасном проклятии, нависшем над Сент-Прайори.

— Ты слышишь меня, Ева? — раздался низкий грудной голос Рэйчел. — Это уже второй случай за последние два месяца. А ведь Филип Блад был охранником… Сильным, умеющим постоять за себя. Так больше не может продолжаться.

Ева с трудом проглотила ком в горле и кивнула:

— Конечно, Рэч. Я уверена, ты и мистер Линч сделаете все полагающееся. А я… Мне надо ехать. — Она вздохнула, натягивая перчатки, и заговорила уже спокойно: — Прошу тебя, пусть у нас сегодня будет отменный ужин, пусть Долл и Кэтти помоют пол в холле горячей водой со щелоком, чтобы убить запах затхлости, и прокурят все розмарином… — Ева весело подмигнула сестре. — В Сент-Прайори сегодня будут гости!

Огромные глаза Рэйчел изумленно расширились:

— О нет, Ева, ты не можешь…

Но своенравная красавица уже лихо надвинула шляпу и поспешила вниз. Рэйчел переглянулась с управляющим. Тот укоризненно покачал головой, нахмурился, и морщины на его лице обозначились еще резче. В следующий миг девушка кинулась за сестрой. Не менее легконогая, чем Ева, она догнала ее в каминном зале и, схватив сестру за плечо, развернула к себе.

— Нет, Ева. Это невозможно. Ты все понимаешь не хуже меня. — В голосе Рэйчел слышалась непреклонность.

Ева сердито прищурилась.

— Будет так, как я сказала! Остальное — твоя забота. Но я сегодня приведу в Сент-Прайори тех двух джентльменов, что спасли нас. Ты не можешь отказать им в гостеприимстве.

Лицо Рэйчел стало грустным.

— Ты понимаешь, что делаешь?

— А ты понимаешь? — зашипела Ева, сжав локоть сестры. — Неужели ты, наивная простота, не поняла, что эти двое — роялисты, спасающиеся после Вустера? Я узнала одного из них и могу в этом поручиться. А всех, кто там сражался, ловят и вешают. Где твоя благодарность, Рэйчел, раз ты можешь позволить случиться подобному? Вспомни, что произошло сегодня и чем мы им обязаны. Ведь Стив совсем не дурак, он поймет, кто они, и выдаст по долгу службы.

Теперь Рэйчел выглядела растерянной, но больше — расстроенной.

— Стивен не сделает этого, Ева. Наверное… — тихо добавила она, заметив усмешку сестры. — Но привезти их в Сент-Прайори?!

— Сент-Прайори — замок лорда-республиканца, — перебила ее Ева, — и здесь они будут в полной безопасности. Их не станут тут разыскивать. Даже Стивен не станет, если я этого захочу. Поэтому они сегодня же будут здесь. Я так решила, и так будет! — закричала она, и ее сошедший на визг голос гулко отлетел от высоких сводов зала.

Больше она ничего не добавила. Подхватив шлейф и сердито похлопывая себя по подолу хлыстом, Ева направилась к выходу.

Во дворе было пустынно, лишь у древнего постамента, где в старину стояло изваяние Девы Марии, возились, играя, спаниели Евы — штук пять или шесть. Завидев хозяйку, они радостно кинулись к ней, но она прошла мимо, словно не заметив своих любимцев. Подойдя к служебным постройкам, она увидела темноволосого крепкого парня, который надевал новые зубья на грабли. Ева окликнула его. Она не была столь непредусмотрительна, чтобы после сегодняшнего утреннего инцидента заявиться в Уайтбридж без охраны, а могучие мышцы и широкая спина этого молодца выглядели более чем внушительно.

— Эй, Джек Мэррот! Поди сюда, ты мне нужен.

Он оглянулся через плечо, и на его привлекательном, хотя и грубом лице появилась хитрая усмешка. Он не спеша отложил грабли и развязно подошел, вытирая руки о рубаху. Кажется, он собирался ее обнять, но Ева остановила парня, уперев хлыст ему в грудь. В последнее время Джек стал излишне самоуверенным, и хотя временами Еву возбуждала его дерзость, сейчас она была настроена совсем иначе.

— Ну-ка, быстренько приведи себя в порядок и оседлай Мечту. Будешь сопровождать меня.

Ей казалось, что он возится неимоверно долго, и она, ожидая его, нервно прогуливалась вдоль фасада замка, теребя набалдашник хлыста. Потом остановилась, окидывая взглядом замок. Она оглядела его придирчиво и внимательно, словно давно не видела этих величественных стен. Да, она не любила отцовскую вотчину, но должна была признать, что Сент-Прайори производит подобающее впечатление.

Неожиданно ей пришло в голову, что Сент-Прайори, несмотря на старомодность и некоторую мрачность, — великолепный замок, богатый и внушительный. И сюда не стыдно приглашать гостя. Даже если это сам король.

Сзади по плитам зацокали подковы коней. Появился Джек, ведя под уздцы двух взнузданных лошадей — белого иноходца под дамским седлом для госпожи и пегого мерина для себя. Он был уже в ливрее дома Робсартов, синей с коричневым, на голове его красовалась черная шляпа с пряжкой на тулье. Пока леди ласково трепала по гриве лошадь и поправляла притороченные у седла пистолеты, он глядел на нее, с неприкрытой похотью. Он знал, зачем обычно бывал нужен госпоже, и, когда придерживал ей стремя, помогая сесть в седло, не удержался и жадно огладил ее по бедру.

— Ну, ты!

Леди Ева, кажется, сегодня не была расположена к его ласкам.

— Но почему, миледи? — Он недоуменно поднял брови. — Ваш женишок прибудет лишь к ужину.

Ева поудобнее перехватила хлыст. Мысли ее, казалось, витали далеко, и она торопилась.

— Скачи следом, Джек. Нам надо как можно скорее поспеть в Уайтбридж.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Небольшую гостиницу в Уайтбридже охраняли люди из милиции Стивена Гаррисона. Сделано это было лишь для того, чтобы никто из взвинченных Захарией Прейзгодом прихожан не посмел причинить двум вступившимся за дочерей Робсарта постояльцам неприятностей. Однако после разгона пуритан в церкви жители Уайтбриджа, похоже, успокоились и отсиживались по домам. Длинная мощеная улица выглядела бы почти пустынно, если бы не солдаты, собравшиеся у пивной. Расстегнув мундиры и держа пивные кружки в руках, они о чем-то переговаривались, порой бросая взгляды на гостиницу, где нескольким из них приходилось нести службу, оберегая приезжих.

— Никогда не думал, что кто-то из Гаррисонов окажется столь предупредителен к вашему величеству, — попробовал было пошутить Джулиан, но сама его манера говорить, сухая и чуть циничная, сделала шутку едва ли не упреком королю, который был вынужден сегодня любезничать с родичем одного из убийц его отца.

Но сейчас Карл никак не отреагировал на слова своего спутника. Задумчивый и молчаливый, он полулежал на своей узкой кровати, опершись спиной о стену, и машинально теребил в руках перчатку. Ноги в высоких ботфортах он вытянул через всю комнату, шляпу небрежно отбросил на пол. Сейчас Карл выглядел почти мрачным. И причиной стал его разговор с полковником Гаррисоном, который состоялся уже в гостинице.

Тогда Карл был еще возбужден после событий в церкви и почти весел. На вопрос Гаррисона, куда лежит их путь, он ответил, чуть гнусавя, по-пуритански, что они «всего лишь недостойные сосуды, посвятившие свои услуги делу истинной веры», и сейчас движутся по указанию родича Стивена в одно из близлежащих имений, однако они не должны говорить, куда именно. При этом он открыто и весело улыбался. Джулиана всегда поражало, как легко король мог улыбаться людям, особенно если учесть, что разговаривал он с человеком по фамилии Гаррисон.

Стивен, поняв из их слов, что эти двое путников давно не были в столице, поведал им последние новости. О том, что Оливер Кромвель после победы под Вустером возвратился в Лондон, где ему устроили торжественную встречу, едва ли не схожую с триумфом древних завоевателей, и теперь господин Молчание[9] обосновался в Хемптон-Корте, а парламент издал постановление считать 3 сентября[10] Днем благоденствия. Рассказывал он о гибели под Вустером лорда Гамильтона, о чем Карл уже знал, а также о том, что схвачены и другие соратники Стюартов — Дэвид Лесли и лорд Ло-дердейл, а графу Дерби отрубили голову. Тогда Карл лишь произнес несколько подходящих цитат из Библии, но уже у себя в комнате разразился грубой площадной бранью, давая выход отчаянию. Он был в таком состоянии, что Джулиан, собиравшийся попенять королю за необдуманный поступок в церкви, предпочел помалкивать. Лорд уже понял, что, несмотря на легкомыслие Карла и его пренебрежение своим положением, король глубоко переживает все случившееся, и у него болит душа о каждом из павших соратников.

Сейчас Джулиан вспомнил случай, когда они с Карлом скрывались, пробираясь с поля боя, и были свидетелями, как круглоголовые ловили беглых роялистов и тут же вздергивали их прямо на сучьях деревьев. Один раз ему пришлось силой удерживать в кустах короля, когда тот едва не кинулся на солдат, которые собирались повесить его личного оруженосца. Тогда для Карла Стюарта все было бы кончено. Джулиан пытался урезонить короля, говорил, что он не простой смертный и что монарху следует вести себя иначе. Позже Карл заметил с присушим ему цинизмом, что он всего лишь король без королевства, а значит, просто человек, и уже стал привыкать поступать по-человечески. Именно эта человеческая слабость и толкнула его сегодня встать на защиту дочерей Робсарта и привлечь к себе всеобщее внимание. Джулиан считал подобную выходку, проявлением безрассудства и полного пренебрежения к тем, кто ради его августейшей особы рисковал всем, чтобы иметь надежду на возвращение Стюартов. По понятиям лорда Грэнтэма, король прежде всего должен оберегать свою особу, а уж потом думать о человеческих устремлениях. И он лишь сказал:

— О, сир, каким жестоким испытаниям подверглось сегодня ваше священное величество!

Карл ничего не ответил. На него нахлынул один из тех приступов меланхолии, какие все чаще случались с ним в последнее время. И хотя внешне он зачастую казался беспечным, внутри его царил холод и мрак. Сколько бедствий обрушилось на него в годы его юности, сколько неудач он претерпел, сколько людей погибло ради него! Стоили ли его устремления всего этого?

Карл долго размышлял, не отдавая себе отчета во времени. Но в конце концов, устав от мрачных размышлений и желая избавиться от столь несвойственного ему уныния, он решил прибегнуть к наиболее простому способу — поспать.

Часа три крепкого сна вернули ему бодрое расположение духа. Однако он был несколько обескуражен, поняв по поведению своего спутника, что тот собирается в путь.

— Сейчас мы пообедаем, а затем постараемся получить у полковника пропуск, — сказал Джулиан, заметив недоуменный взгляд короля.

— И куда же мы двинемся? — почти равнодушно спросил Карл.

Джулиан перестал укладывать сумки и на миг задумался.

— По правде сказать, не знаю. Но одно мне ясно: чем скорее мы покинем это осиное гнездо, тем лучше. Думаю, нам следует найти какое-нибудь тихое пристанище, где я смогу оставить вас, а сам вернусь в Солсбери, чтобы связаться с лордом Уилмотом.

— Ехать в Солсбери сейчас небезопасно, — заметил Карл, и Джулиан был тронут участием в его голосе.

Однако выбора у них не оставалось. Не нравился Джулиану этот Стивен Гаррисон, тревожила предупредительность помощника шерифа и его проницательный взгляд. Этот полковник почти не глядел на короля, и лишь один раз, когда они уже поднимались по лестнице в свою комнату, Джулиан оглянулся и увидел, что тот следит именно за молодым королем. Это длилось лишь мгновение, но именно в момент, когда в лице полковника не было сдержанной учтивости, Джулиан заметил, каким мрачным и сосредоточенным был Стивен Гаррисон.

Когда он поделился этими опасениями с королем, Карл лишь пожал плечами:

— Делай, как знаешь.

Он уже привык полагаться во всем на лорда Грэнтэма. Это соответствовало его натуре, в которой львиную долю занимала природная лень. Однако за этой ленью скрывались и своеобразная мудрость, и природный фанатизм, и вера в будущее.

Джулиан вышел. Карл хотел было предаться каким-нибудь приятным воспоминаниям, но у него пошла носом кровь. Это с ним случалось довольно часто, поэтому сейчас он спокойно намочил платок в тазу с водой и приложил к переносице. Полежав немного, он встал и, все еще держа платок у лица, выглянул в окно. Джулиан Грэнтэм беседовал со Стивеном Гаррисоном. Карл видел, как полковник согласно кивнул, и собеседники учтиво коснулись полей шляп в знак приветствия. Видимо, договорились.

Когда Джулиан вернулся, сказав, что лошади оседланы, Карл лишь молча взвалил дорожные баулы на плечо.

— Этот Гаррисон весьма учтив, — заметил Джулиан. — Ни о чем особо не спрашивал, даже предложил нам своих людей в сопровождающие, но не настаивал, когда я отказался.

— Да, — кивнул Карл, — и признаюсь, я его даже понимаю. Какой ему смысл возиться с нами, когда его ждет такая невеста!

Джулиан лишь хмыкнул.

Когда они выехали из Уайтбриджа, часы на колокольне показывали четверть пятого. Они миновали городские посты и не спеша двинулись по ведущей через пустошь грунтовой дороге. Никакой особой цели у них не было, и они ехали не спеша. Через милю путники миновали небольшой поселок, где под напором ветра слабо вращались крылья ветряной мельницы. Дальше простиралась открытая, чуть волнистая равнина, поросшая вереском и дроком. Выглянуло солнце, и теплый ветер трепал поля шляп всадников, спутывал гривы коней.

Чем-то суровым и романтичным веяло от этих мест, но кровавая действительность недавних времен нет-нет да и напоминала о себе. Пару раз они миновали разрушенные усадьбы, глядевшие вдаль пустыми глазницами окон господских домов. Сейчас здесь все густо поросло травой, а ведь когда-то эти поля были плодородной пашней! Порой попадались одинокие хижины, вокруг которых паслись тощие овцы и коровы. Лишь один раз им повстречался прохожий, седой крестьянин, за которым бежала собака. Крестьянин сумрачно посмотрел на всадников, но по укоренившейся привычке стащил с головы шляпу.

Они почти не разговаривали. Полускрытая разросшейся рыжей травой дорога вела, казалось, в никуда. И от этого настроение не улучшалось. Слушая приглушенный перестук копыт, Джулиан из-под полей шляпы оглядывал окрестность, ожидая увидеть какое-либо подходящее пристанище, сохранившуюся усадьбу роялистов, где бы он мог оставить короля. Правда, был еще один план. Они находились недалеко от города Эймсбери, где могли остановиться на любом постоялом дворе. Но едва он открыл рот, чтобы поделиться своими соображениями, как Карл вдруг оживился и, указывая на что-то рукой, пришпорил коня.

— Поехали, Джулиан. Это Стоунхендж. Я давно хотел там побывать.

Даже Джулиан был поражен, просто онемел, когда они подъехали к этому циклопическому каменному кольцу в центре великой равнины. Массивные, грубо обтесанные столбы четко вырисовывались на фоне синевы осеннего неба. Они стояли двумя кругами, и некоторые из них были соединены вверху поперечными плитами, словно древние проемы арок когда-то существовавшего здесь жилища неведомых богов. Камни стояли здесь давно, всегда. И само одиночество, окружавшее их среди бескрайних просторов, казалось, переполняло сердце немым благоговением.

Всадники медленно объехали вокруг этого гигантского каменного кромлеха[11]. Стоячие камни отбрасывали в лучах заходящего солнца длинные черные тени. Оставив лошадей пастись, они прошли во внутренний круг кольца. Даже воздух здесь был словно другим, и своенравный ветер, казалось, не решался проникнуть сюда. Путники молча стояли там, где, по преданиям, еще до вторжения римлян в Британию, древние жрецы-друиды совершали свои таинственные обряды.