*6*

Суббота, день

— …так обстоят дела на нынешний момент. Люди удерживают на втором спутнике системы Аполлон двести пятьдесят девять детей. Следовательно, мы должны предпринять все возможное и невозможное, чтобы освободить их.

Еашш-руал Нераг закончил получасовую речь и внимательно осмотрел собравшихся в зале совещаний его флагмана.

— Теперь вы все знаете и можете сами судить о ситуации. За пределы этой планеты информация о пропаже детей пока не вышла. Ничего не известно ни в секторальном штабе, ни на Тагар Дусит, ни в Имперском дворце. Теперь я хочу выслушать вас. Когор'руал Рейс'сах?

Командующий дивизией устало посмотрел на еашш-руала. С момента, когда Еррах рассказал им ужасную правду, Рейс'сах был, мягко выражаясь, не в своей тарелке: среди пропавших детей была малолетняя дочь его троюродного брата.

— Когор'руал Рейс'сах? — повысил голос Нераг, видя, что старый килрач молчит. — Вы хотите что-то сказать?

— Атаковать планету! — хрипло процедил Рейс'сах, с каждым словом вплескивая ненависть. — Разве есть другой вариант?

И словно это прорвало плотину молчания: со всех сторон посыпались предложения, советы, угрозы людям. Нераг словно очутился в центре вихря слов, взглядов, эмоций — килрачу стоило больших трудов изолировать себя от эмпатического шторма. Собрав в кулак волю, он шагнул вперед и коротко рявкнул, подкрепляя слова самым мощным волевым импульсом, на который был только способен:

— Тихо! Молчать всем!

Возглас еашш-руала канул в толпу и, казалось, что он пропадет втуне, но тут поднялись его заместители во главе с Еррахом, за ними вскочила Кэра с капитанами ее соединения. Слитный эмпатический удар спокойствия и умиротворения мигом вымел прочь все следы паники и хаоса, которые еще минуту назад грозили затопить собою все. В зале совещаний наступила ошеломленная тишина.

— Я прошу всех следить за собой! — разъяренно прорычал Нераг. — Это зал совещания секторального флота Империи, и ситуация крайне серьезная, чтобы отпускать чувства на волю. Приберегите эмоции на то время, когда мы вернем детей назад, а пока — успокоитесь!

Резкие слова и холодный тон командира подействовали на разгоряченных килрачей лучше любых уговоров и эмпатических «душей». С пристыженными лицами, с которых, впрочем, никуда не делся гнев, капитаны крейсеров расселись по местам.

— Идею на счет атаки я понял. Другие идеи есть? Нет? Тогда вот что: атаки на Аполлон-2 не будет!

Слова Нераг встретило молчание, что он поставил всем в заслугу: могут, когда надо, держать себя в руках.

— По донесению наших разведчиков, Аполлон-2 выполняет функцию резервной базы секторального флота Конфедерации. Около трех дивизий, несколько боевых баз и весьма мощные орбитальные средства защиты; в радиусе двух часов полета рассредоточено еще приблизительно четыре дивизии. Есть ли здесь кто-то, верящий, что при таком раскладе сил мы можем захватить планету? — еашш-руал требовательно оглядел всех. — Вижу, что нет. Когор'руал Рейс'сах, я сочувствую вам, однако подобная акция будет иметь результатом лишь бессмысленное истребление наших сил. Если бы это помогло спасти детей… — он пожал плечами.

— Что вы предлагаете, еашш-руал? Как тогда мы можем спасти детей? — Нераг глубоко вздохнул, лишь чудом не опустив глаза перед испытывающим взором Кэры. Ее взгляд ранил, жег, но даже ради нее он не мог отступить назад. Весь остаток ночи он отгонял от себя эту мысль, пытался придумать что-то другое — напрасно. Ничего другого не было. Не было другого пути! Либо они поступят так, как задумал он, либо…

Либо Империя обрушится на Конфедерацию со всей яростью, начав бойню, выжигая миры дотла. И люди разделят судьбу Смотрящих в Ночь, когда-то посмевших поднять руку на детей. И миллионы шагнут на «Моря боли», взывая о мщении. И миллионы душ останутся навеки над ними, превратятся в опустевшие, бессильно шепчущие оболочки, тысячекратно умножая мощь бурлящих, вечно кипящих черных волн.

— Включить карту сектора Фурсан, — посреди зала опустилась колышущаяся завеса, тут же превратившаяся в великолепную карту звездного неба. Красная точка показывала расположение флота, зеленая — Аполлона-2. Рядом с Аполлоном-2 внезапно загорелась еще одна зеленая точка, а на информационных дисплеях около каждого килрача появилось название: поселение Джулиана.

— Вы видите поселение Джулиана, как зовут ее люди, — отрывисто заговорил Нераг, опершись обеими руками о кресло — больше, чтобы не выдать охватившую его дрожь. — Население — чуть больше миллиона человек, был оставлен нашими войсками семь Оборотов назад. Система не имеет ни малейшей стратегической или тактической ценности, потому там присутствует минимальное число войск; оборонительные системы по нашим данным слабы. Захват системы и выход на позицию чистого удара будет делом нескольких часов.

Стало тихо. Так тихо, что не слышно было даже дыхания взиравших с ужасом и пониманием на командира килрачей. Слова еашш-руала про позиции чистого удара сняли все вопросы даже у самых недоверчивых: Нераг действительно предлагал именно то, что предлагал.

— Люди получат ультиматум: или наши дети, или миллион их сородичей. А для доказательства серьезности наших намерений мы нанесем демонстрационный удар по второстепенной цели, и предоставим им возможность подумать.

— А если они не пойдут на компромисс? — осмелился спросить капитан тяжелого крейсера из дивизии Рейс'саха. Нераг молча повернул к нему голову и тяжело посмотрел прямо в глаза. Килрач судорожно сглотнул и потупил взор.

— Если они не пойдут на компромисс, — раздельно, делая нажим на каждом слове, произнес еашш-руал, — то я отдам приказ о полномасштабной бомбардировке. И объясню людям, что если они не отдадут детей — такое повторится очень скоро над каждым их миром.

Нераг почти физически чувствовал страх собравшихся… и обреченную решимость, смешанную со свирепой радостью. План, предложенный им, имел все шансы на успех, что означало спасение всех детей.

Пусть даже ценой их собственных жизней.

— В связи с отставкой тушд-руала сообщать что-либо в штаб я считаю бессмысленным. Мы не должны повторить ошибки, из-за которой началась эта война. Ни Руал, ни кто-либо из штаба не будут поставлены в известность, пока флот не отправится в путь, — громко и четко говорил Нераг. — Это наш рейд — и это единственное мерило нашей совести, нашей жизни. Все, что мы сделали или могли бы сделать, не перевесит того, что мы сделаем сейчас. И я обращаюсь к вам открыто и честно: кто не хочет — может не лететь. Судьей ему, как всегда и везде, будет его совесть и честь. И, коль он сможет примириться, — значит, это его выбор и его право. Теперь решайте вы!

Снова тишина, тяжелая, давящая. Твердеющие взгляды каждого, встающего со своего места, и уверенно смотрящего на своего командира. Слов не было, да и не нужны были слова: взгляды говорили все лучше всяких слов. И в каждом взгляде горело одно: вперед! Веди нас!

Но видел он только один единственный взгляд, в котором восхищение им и решимость идти до конца смешивалось с нежностью и любовью. И полускрытый телами других кристалл пульсировал в такт его собственному, и в такт биению их сердец, как в тот миг, когда в Храме Стражей Небес разъедающий плоть луч огня навеки объединил их души.

И мертвенный ужас стальными когтями сжал сердце Нерага, напоминая, что скоро всему этому придет конец.

*7*

Массивная фигура выступила из тени. Склонившаяся над распростертым на холодном полу телом девушка подняла голову и жестом попросила тишины.

— Как он?

— Не очень, отец, — Леа бережно провела мокрой тряпкой по шерсти на виске До'оша, удаляя сгустки крови. — Переломов, кажется, нет, но без аппаратуры я ни за что не могу поручиться. По крайней мере, удалось остановить кровотечение, но до завтра ему нужно лежать.

— Он приходил в себя? — Вэракк грузно присел рядом. — Рассказал что-то?

Дочь отрицательно покачала головой, полностью поглощенная уходом за ссадинами и ранами килрача. Она так и не отошла от До'оша ни на шаг, с того мига, когда его окровавленного швырнули на песок люди.

— Плохо! — подытожил математик. Рассеяно посмотрев на лицо До'оша, он нахмурился: — Во имя Ушедших, чего он полез в драку с людьми? Он что-то говорил?

— «Они взяли детей! Они взяли детей…» — он твердил это с полчаса, а потом затих, — Леа на минуту прервалась и взглянула снизу вверх на отца. — Что это может значить?

Вэракк распрямился и почесал шерсть на щеке. Протопав к окну, выходящему на восток, он несколько минут что-то высматривал там.

— Сегодня мне рассказали, что в город людей приземлился сильно поврежденный пассажирский транспортник Империи, — не оборачиваясь, сказал он. — Это случилось примерно за час до того, как к нам привезли До'оша. Если он с людьми шел не очень быстро — вполне возможно, он видел его посадку.

— Дети… — Леа никогда не приходила в голову такая мысль. Широко раскрытыми глазами, в которых клокотал гнев, ужас и ошеломление, она смотрела на отца. — Ушедшие, да не допустят такого…

Вэракк послал раздраженный импульс.

— Надо оповестить всех наших, а потом попробуем передать весть в соседние лагеря. На вечер я созову Круг — надеюсь, меня послушают. Ты оставайся здесь и никуда не выходи, — добавил он от выхода. — Я распоряжусь, чтобы вас никто не беспокоил. И приму меры, если его будут разыскивать люди. Как ты думаешь, они его хорошо запомнили?

— Совсем не запомнили, — несколько нервно рассмеялась Леа. — Для них мы на одно лицо.

— Хорошо. Следи за ним и немедля сообщи, если он очнется.

— Как скажешь, отец, — тихо ответила Леа, опуская глаза к лицу До'оша.

*8*

Суббота, ночь

Без малого сотня крейсеров Империи Килрач в боевом строю скользила сквозь облака обломков, разбитых истребителей, оплавленных кусков металла. Еще полчаса назад здесь было две станции наблюдения Конфедерации и одно соединение легких крейсеров, а теперь в пустоте парило только груда металлического лома. Внезапная атака трех дивизий и безукоризненное маневрирование завершилось перекрестным огнем и поголовным истреблением всего живого, не остановившимся даже тогда, когда понеслись тщетные призывы о пощаде.

На командном мостике флагмана Нераг сосредоточенно просматривал запись последних мгновений боя. Вот два крейсера бросаются прочь от гибнущей в ливне антиматерии станции наблюдения, вот им наперерез вылетает тяжелый крейсер дивизии Рейс'саха. Один из человеческих крейсеров пытается развернуться, но инерция не позволяют ему вовремя выйти на вектор атаки. Крейсер Империи плюет практически в упор шаром антиматерии, защитное поле принимает удар на себя, поддается — и в самом центре крейсера загорается миниатюрное солнце аннигиляции, раскидывающее хищные протуберанцы к корме и носу обреченного корабля.

Нераг коснулся переключателя — и услышал отчаянные крики, заполнявшие тогда эфир: «пощадите… мы сдаемся, сдаемся…», и оборвавшиеся с распавшимся на атомы последним кораблем людей. Остатки космолетов продержались лишь парой минут дольше.

— Еашш-руал, — загудел корабельный коммуникатор. — Пространство полностью очищено от противника, выживших не найдено. Мы можем переходить в гиперпространство согласно намеченному графику.

— Благодарю вас, тоа'аноа Еррах. Передайте флоту приказ отозвать назад все космолеты и готовиться к прыжку. Сообщите, когда будете готовы.

— Так точно, еашш-руал.

На экране искры истребителей и бомбардировщиков потянулись к своим кораблям, а Нераг с гордостью оглядел свою эскадру. Никто, ни один килрач не отказался от самоубийственного броска к поселению Джулиана.

Повинуясь приказу еашш-руала, серебристые линии выделили один из тяжелых крейсеров. В груди Нерага неровно дрогнуло сердце и потеплел взгляд: крейсер Кэры, флагман ее соединения, которое она в категорических выражениях отказалась оставить и присоединится к пятерке кораблей, что должны забрать с Аполлона-2 детей. Нераг вспомнил их короткий спор в пустом зале совещаний, после того, как все разошлись по своим кораблям:

"…ты не можешь запретить мне лететь с вами! Я не покину свое соединение и не оставлю армаду!

— Кэра, ты не должна лететь с нами… — он задохнулся на половине фразы, не зная, какие подобрать слова, как убедить ее. И чем дальше они спорили, тем сильнее он убеждался, что никаких слов он не найдет и не убедит ее. — Это самоубийство…

— Это знают только Ушедшие! Скажи честно, только не увиливай: ты остался бы, будь на моем месте? Да или нет?!

И он беспомощно посмотрел на нее, не зная, что сказать на это…"

— Еашш-руал, — вежливый кашель Ерраха вернул Нерага к реальности. — Корабли флота завершили предстартовую подготовку, все космолеты вернулись назад. Разрешите перейти в гиперпространство?

Нераг молча кивнул. Тоа'аноа спустился к секции навигаторов, а еашш-руал секторального флота Империи Килрач остановившимся взором глядел туда, где через несколько секунд (по времени кораблей, но не по времени Вселенной) должно было появиться поселение Джулиана.

«Во имя Ушедших, Кэра, почему ты не осталась!?»

В этот момент все корабли армады запустили гипердвигатели…

*9*

Была ночь!

Ласковые руки осторожными движениями касались напряженных мускулов, разглаживали их, разминали, гоня прочь усталость. Теплые, упругие волны кругами расходились от ее ладоней, и До'ошу казалось, что он может так лежать вечно, бездумно отдавшись умению и рукам Леа, фигура которой была почти невидима в ночном мраке Аполлона-2.

— …мать хотела остаться с нами, но отец настоял, чтобы она отправилась в Фея'ялту, подальше от зоны конфликта. Тогда еще никто не верил, что люди смогут дойти так далеко, но отец решил не рисковать.

Леа наклонилась над ним и плавно провела ладонью по плечу, нащупывая нужную точку; вторая рука осторожными и в то же время сильными круговыми движениями массировала кожу под лопаткой; там, где ей не хватало рук, она помогала себе ментальными импульсами.

— А ты осталась? — До'ош слегка повернулся, чтобы ей было удобнее.

— Я слугиня Зала Страсти, — просто сказала Леа.

Была середина ночи по времени Аполлона-2. Казалось, весь мир погружен в сон и тишину и лишь изредка где-то вдали со свистом взмывали грузовые корабли. В проломе потолка над ними ярко сияли бесстрастные звезды, слабо дул прохладный ветерок, ероша шерсть на головах обоих килрачей, играя кисточками меха на ушах. Но в этом обманчивом спокойствии До'ош явно чувствовал зреющую ярость и гнев, ярость, которая скоро сметет все заслоны и барьеры на своем пути. И ночь тогда казалась притаившейся хищницей, готовой в любой момент прыгнуть за добычей.

И горе тому, кто не сумеет убраться с ее дороги.

Ветер ласково посвистывал вокруг них. Леа закончила массаж плеча и сдвинула руки к шее, предусмотрительно стараясь не коснуться заживающей раны: били До'оша, что называется, от души.

— Во всех лагерях известно про детей, — немалых трудов стоило ей спокойно сказать это; До'ош гневно напряг мускулы и тут же ойкнул: рана на правом боку резко заныла под тугими повязками.

— Лежи спокойно! — сурово прикрикнула на него девушка, мимоходом проверяя, не открылось ли кровотечение. — Отец с меня голову снимет, если с тобой что—то случится, а я уж, поверь, потом разберусь с тобой!

До'ош внутренне усмехнулся, но лег так, как она требовала:

— Ты заботишься обо мне, Леа! Хочется дожить до того дня, когда я смогу вернуть тебе этот долг.

— Забота о других — это не подарок и не услуга, — слегка обиженным тоном заявила девушка, но по ментальной ауре До'ош понял, что она не сердится на него. — Это порыв сердца, обязанность, проистекающая из сострадания и милосердия. Те, кто служат в Залах Страсти, никогда не приходят туда по чьей-то воле. Только по своей.

— А как это? — после недолгого размышления спросил До'ош. На Хорра Лэйт'тэ он не часто встречался с слугинями Зала Страсти, хоть и видел их почти каждый день во время служб в Храме, и теперь с трудом искал нужные слова. — Быть слугиней?

Леа молчала так долго, что он решил, что она не будет отвечать.

— Тяжело. Ты опустошаешь себя, раскрываешься навстречу другим, еще не зная, что они несут с собой. Ты принимаешь в себя их страхи, сомнения, невзгоды, освобождаешь их от духовного и физического напряжения. Ты подставляешь плечо под этот груз, помогаешь им выпрямиться — и идти дальше твердой поступью. И твоя награда — видеть их счастье, их покой, вернувшуюся уверенность в себе; и твой удел — стоять на вершине самой высокой горы, когда вокруг бушует самая страшная буря, принимая ее силу и ярость на себя, и быть готовой, если нужно, шагнуть вниз.

До'ош осторожно перевернулся и поймал ее руки, заставляя остановиться. Слабого света звезд едва хватало, чтобы разглядеть ее в чернильной тьме полуразрушенного купола — помогало адаптировавшееся зрение.

— Ты повторяешь чужие слова, Леа, — с укором заметил он.

— А если у меня нет других слов? — резко спросила она. — Если я нахожу только их? Если все, что я чувствую, идет от сердца, а разум теряется в бесплодных попытках описать это? Нельзя объяснить призвание, До'ош, иначе это не призвание; нельзя описать словами любовь, иначе это никакая не любовь!

До'ош как-то по-новому взглянул на девушку и немного невпопад сказал:

— Знаешь, завтра будет очень плохо, Леа. Плохо всем!

— Знаю, — просто ответила она. — Но это будет завтра.

Мгновения беззвучными ночными птицами летели над ними. До'ош лежал на спине, смотря в россыпи звезд над ними, часть которых закрывал переливающийся оттенками алого силуэт девушки; Леа же мягко гладила его грудь и плечи. Это уже не был массаж, а простые прикосновения рук, которые не давали прокрасться мрачным мыслям, страху и сомнениям. Теплые, понемногу кажущиеся чуть ли не раскаленными потоки катились по телу, и это было невыразимо прекрасно.

— А как зовут твою Спутницу? — из темноты послышался голос Леа. До'ош вздрогнул, удивленный не столько вопросом, сколько мимолетным уколом сожаления.

— Никак, — вообще-то в Империи редко задавали такие вопросы, но у служителей Домов Покоя были свои привилегии. — У меня нет Спутницы.

— Почему?

— Меня призвал Круг, — послал во тьму ментальный эквивалент сдвинутых плеч До'ош. — И потом, обязанности в Храме, забота о больных — это слишком большое бремя ответственности, чтобы я мог пренебречь им.

— Значит, мы в чем-то похожи! Они шли к тебе со своими бедами, трудностями, вопросами. И ты принимал их, помогал, указывал, по мере своих сил, верное направление… Их благодарность — лучшая награда, наравне с сознанием правильности твоего пути и удовольствием от выполненного дела. Или ты можешь подобрать другие слова?

— Мы делаем то, что должны, — каждое слово Леа задевало какие-то скрытые струнки в душе До'оша, будя тихую радость, что рядом есть кто-то, кто понимает тебя даже лучше, чем ты сам. — Наверное, лучше не скажешь.

— Наверное… — эхом откликнулась девушка. — Но тяжело всегда быть одному, нести в одиночестве беды и тревоги, с которыми приходят к тебе?

— Я привык, Леа, — теперь уже пожал плечами по настоящему До'ош. — Ко всему можно привыкнуть…

Девушка внезапно наклонилась почти вплотную к нему, так что ее горячее дыхание овеяло лицо килрача.

— К этому нельзя привыкать! — выдохнула она. — Никогда!

Теплые, нежные губы коснулись губ До'оша… и мир замер. Замерла Вселенная, замер ветер, замерли звезды. Все застыло, окаменело, кроме соприкоснувшихся губ и яростных ударов двух сердец. Исчезли преграды плоти, барьеры разума — лишь две чистых, свободных души пылающими мотыльками рванулись навстречу друг другу, оставляя позади огненный шлейф. Не нужно было слов, не нужно было чувств — ничего не было нужно, кроме этого безумного полета, короткого, как вздох, и долгого, как вечность. Обжигающее пламя встретило равное себе, и вместе они сливались в исполинский гудящий костер.

Вскрикнула Леа, в исступлении откидываясь назад; рывком поднявшийся за ней До'ош даже не почувствовал вонзившихся клыков боли в бок. Спираль страсти охватила их и понесла за собой, отметая все лишнее, все мешающее, отгораживая их непроницаемым шатром от остального мира. Как умирающий от жажды в пустыне, они потянулись друг к другу; как рвущий цепи зверь, они сбросили путы привычного с детства контроля, открываясь друг другу без остатка.

Мир колыхался вместе с ними, вздымаясь и опускаясь рокочущим прибоем, что раскалывает вековые скалы; безумные вихри разметывали, дробили мысли на безумную мозаику, которую никто и не пытался собрать.

И стыдливо прятался по закоулкам ветер, и бесстыдно подмигивали далекие звезды, и заботливая тьма расправляла свой полог над ними…

Была ночь!

*10*

— Круг избрал и призвал вас! Вы откликнулись. Войдите в Круг, как равные, и судите сердцем! Круг ждет вас!

Двадцать четыре фигуры в серых плащах торжественно поклонились мощной фигуре, стоящей у костра. Один за другим они подходили, очерчивали перед собой круг Хазада и садились у огня. Вскоре килрачи образовали большой ровный круг вокруг гиганта, на плаще которого весело играли отблески пламени.

— Ты звал — мы пришли. Не самые мудрые, не самые старшие, не самые зоркие — те, кого избрал Круг, — нараспев заговорила одна из фигур. — Если бы ты нуждался в решении и совете, подобно твердости камня, ты позвал бы нас к скалам; если бы алкал ты текучести и переменчивости воды — мы бы слушали журчанье ручьев; возжелай ты свободы и легкости мыслей — на вершине горы мы б внимали ветрам…

— Но коль позвал ты нас к пламени, — подхватила вторая фигура, — то желаешь слов, что возожгут сердца, распалят и направят волю. Говори, Взывающий, Круг слушает!

— Говори, Взывающий! — нестройным хором протянули остальные. — Круг слушает!

Гигант в черном плаще сел на землю, спиной к огню; килрачи опустили руки.

— Благодарю, что так быстро откликнулись, — оставив ритуальный тон и витиеватые фразы, пробасил Вэракк. — Я знаю, что нарушил традиции, вот так обратившись к вам, из разных Кланов, разных планет, но…

— Оставь, Вэракк, — так тихо, что даже килрачам с их тонким слухом пришлось напрячься, дабы расслышать его слова, сказал старый килрач; как бы то ни было, уважением он пользовался огромным, что легко было заметно по вниманию, с которым его слушали. — Все мы знаем, кто ты, знаем твой великий ум, знаем про твою долгую службу Внутреннему Кругу Рогга. Никто не сомневается в твоем праве созвать здесь Круг, и не заставляй меня повторять слова Ушедших о скромности, становящейся пороком. Говори, чего ты ждешь от нас?

Вэракк сдержанно поклонился старцу, молчаливо признавая его правоту.

— Я жду вашего обращения ко всем, Охтаа. Здесь наши дети, которых люди держат в плену, — математик проигнорировал гневный шепот, — и то, что их до сих пор даже не передали нам, вынуждает меня подозревать худшее. Это вижу не я один, это видят и другие. В одиночку я бессилен, а посему воззвал к Кругу. Ваше слово укажет нам путь!

Еще раз поклонившись, он внимательно посмотрел на Охтаа. Мнение одного из старейших священнослужителей в зоне конфликта, уважаемого десятками и сотнями тысяч много значило. И не в последнюю очередь для самого Вэракка. Но старый килрач не сделал ни одного движения, только перевел взгляд на Рокахха, которому так и не удалось создать лекарство для умирающих в лазарете.