Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Птицы небесные

ModernLib.Net / Современные любовные романы / Ветковская Вера / Птицы небесные - Чтение (стр. 14)
Автор: Ветковская Вера
Жанр: Современные любовные романы

 

 


— Кто там? — осторожно спросила она.

Слышимость в их пятиэтажках-хрущобах была великолепная, и тут же за дверью раздался веселый голос:

— Открывай, Катюша, это я — Таня.

— Ой, Татьяна Васильевна! — Катя даже обрадовалась человеку из старого мира, который она собиралась покинуть. Татьяне Васильевне давно перевалило за пятьдесят, но никто не называл ее иначе как Таней. Таню знали во всех редакциях и студиях, и она знала всех. Полная, но очень подвижная, с круглым, румяным лицом доброй нянюшки, она жила в непрестанных хлопотах за близких, кого-то устраивала, за кого-то просила, помогала очередному протеже. Колесников Таню очень любил и говорил, что ей надо было родиться где-нибудь в сельском приходе матушкой-попадьей, опекающей свою паству, потому что Танина миссия на земле была, несомненно, в том, чтобы жить для других. Катя раньше относилась к ней со снисходительной иронией.

Она открыла дверь и тут же утонула, как в перине, в мягких объятиях Тани, на ее пышной груди.

— Звоню-звоню тебе чуть ли не ежедневно, — бормотала Таня сквозь слезы.

Они поплакали вдвоем. Катя рассказала о своем отъезде, о том, что собирается пока пожить в монастыре с сестрами, а потом видно будет. Таня даже заклокотала, как чайник на плите, услышав такое:

— Да я бы сама, дорогуша, удалилась за монастырские стены, подальше от мира, в тишину и негу. Ничего нет проще. А ты поживи-ка с людьми, попробуй им помочь, пожалей их — это послушание потруднее монастырского.

Оказывается, Таня приготовила для нее такое непростое послушание — работу в отделе писем на радио. Сама Таня уже тридцать лет возглавляла отдел социальных проблем, в котором чувствовала себя как рыба в просторном, удобном водоеме. В определенный час и день недели пол-России спешили включить радиоприемники, чтобы не пропустить ее передачу. Таня утешала обиженных и страждущих, разоблачала притеснителей. Ее грудной мягкий голос проникал прямо в душу.

— Ты прочтешь два-три десятка писем в день о том, как живут люди, как страдают и мучаются, и твои собственные беды покажутся тебе мизерными, — обещала Таня. — Я тут задумала новую передачу «Помоги себе сам». Сама посуди — кто нам поможет, как не мы сами, друзья, соседи. Ни государству, ни властям, ни начальникам мы не нужны. Хочешь работать вместе со мной? Ты баба вострая, языкастая, я помню твои передачи.

Катя была удивлена. Почему именно ее выбрала Таня? Они никогда не были особенно дружны и близки. Катя принадлежала еще недавно к совсем другой социальной группе журналистов — молодых, современных, высокомерных и хватких, гоняющихся за сенсациями, видными политиками и деятелями искусств. Что ей до «униженных и оскорбленных», нищих пенсионеров, безработных и прочих страдальцев?

Они проговорили с Таней почти до полуночи. На прощанье снова тепло обнялись и расцеловались. Катя обещала подумать. В ней вдруг проснулось прежнее увлечение работой, азарт, который она испытывала, принимаясь за новую тему.


Конечно, народ писал со всех уголков страны не ей, а «на радио», в отчаянии надеясь найти справедливость и защиту. Но Кате казалось, что письма адресованы лично ей. Старушку из Калужской области выгнали из дому собственная дочь с зятем. Пенсионеры из Мурманска жили в неотапливаемом бараке с дырявой крышей. Матери-одиночке из далекой северной деревни нечем было кормить троих детей, потому что в совхозе уже полгода не выдавали зарплату. Обманутый муж требовал наказания для неверной жены, вплоть до расстрела. Безработный грозился сжечь себя на Красной площади. Писали люди, которым не с кем было словом перемолвиться. Подростки жаловались на одиночество и непонимание.

К вечеру у Кати раскалывалась голова. Таня была права — она полностью забывала о себе и своих горестях. На некоторые письма отвечала, стараясь, как могла, утешить, ободрить. Через полгода она подготовила несколько авторских передач по письмам радиослушателей, и они имели успех. Ей предложили сделать передачу постоянной. Для новичка, проработавшего на радио всего год, это было невиданным успехом. Катя даже заподозрила неладное.

Конечно, многое зависело и от нее самой, ее выдумки, энергии, работоспособности. Но все же кто-то подталкивал его в спину. Она это чувствовала, понимала. Невозможно сделать такую головокружительную карьеру без влиятельной протекции. Татьяна все отрицала. Она приняла участие в Кате только по зову сердца, а не по чьей-то просьбе.

Через некоторое время опасения Кати подтвердились. Распределяли заграничные командировки. Задолго до этой акции начались истерики, выяснение отношений в редакциях. Спорили, кто сколько лет проработал на радио, у кого больше заслуг. Катя в этом турнире не участвовала и за границу не стремилась.

Каково же было ее изумление, когда она узнала, что включена в список.

— А чему ты удивляешься? Ну, я замолвила за тебя словечко, — призналась Таня. — Ты работала как вол, создала собственную передачу.

«Многие у нас работают еще больше. Это никогда не было решающим обстоятельством для продвижения по службе и награды вроде поездки за границу», — размышляла Катя.

Вскоре она стала замечать косые взгляды и слышать шипение за спиной. До этого у нее не было врагов и недоброжелателей на службе, что она очень ценила. Ее приятельница-машинистка сообщила по большому секрету, что по этому поводу говорят в редакции. Просила за нее не только Таня, но и Алла, подруга главной редакторши.

Пол закачался под ногами у Кати. Ну конечно, как она раньше не догадалась: они взяли над ней шефство. И Таня, сердобольная Татьяна Васильевна, тоже орудие в их руках. Никогда бы она по своему почину не появилась у нее в квартире. «Как, матушка, ты пала, — сказала себе Катя, — ниже уже и падать некуда».

Она решительно отказалась от поездки, чем вернула утраченные было симпатии сослуживцев. Но Татьяне Васильевне не сказала ни слова упрека. Катя успела крепко привязаться к ней, и Таня платила ей взаимностью. Они прекрасно сработались, и Катя уже не могла дня прожить без общения с Таней, без ее таких убедительных утешений и советов.

Как не хотелось Кате идти на эту презентацию! По Москве прокатилась прямо-таки эпидемия презентаций. Открывались десятки новых газет и журналов. Каждое новое издание почитало священным долгом ознаменовать начало своего существования пышной презентацией с присутствием знаменитых актеров, политиков и красавиц в умопомрачительных туалетах. По-купечески широко, с икрой, севрюгой и шампанским, накрывались столы. К сожалению, большинство новорожденных изданий через год-другой тихо угасали и лишь немногие ухитрялись держаться на плаву и набирать тиражи. Таковы законы рынка и конкуренции.

— Не принимаю никаких отговорок, мы идем! — приказала ей Татьяна Васильевна. — На тебя смотреть тошно, ты прокисла, завяла в тридцать лет. Встряхнись, почисть перышки, там будет самое изысканное общество. И я надену новое платье. Посмотришь. Главное, поедим как следует и выпьем.

Таня подмигнула ей и быстро понесла по коридору свое пышное тело. Катя не успела рта раскрыть. У нее столько дел намечено на этот день, придется все отложить. Если бы она рассказала Тане о самом важном из них, та бы возмутилась: Катя с Петькой решили купить котенка. Петька звонил ей по нескольку раз на дню:

— Тетя Катя, а какого будем покупать?

— Какой на нас «посмотрит»: мы будем ходить по рядам и сразу узнаем своего котяру, который нам предназначен. Внутренний голос подскажет.

Петька недоверчиво молчал, во внутренний голос он как-то не верил.

— А какая порода тебе больше нравится? — допытывался он.

— Все равно. Его внешность не так уж важна, главное — характер. Ну, я, пожалуй, хотела бы белого, или рыжего сибирского, или сиамского.

Катя не могла больше возвращаться в пустую квартиру. Теперь котенок будет спрыгивать с кресла и бежать ей навстречу, какой-нибудь Васька, или Рыжик, или Кеша.

Покупку кота отложили на день, и Катя занялась собой, — сделала массаж лица, вымыла и уложила волосы. Ей почему-то вспомнилась Алла, тратившая на свою внешность по нескольку часов в день. Катя после смерти Колесникова одевалась кое-как, не покупала обновок, хотя в последнее время зарабатывала большие деньги.

Две недели назад Галя-беленькая заставила ее купить дорогой костюм, французское белье, кое-что из бижутерии. Катя уступила, словно предчувствуя, что ей вскоре грозит выход в большой свет. Теперь она облачилась в обновы и вдруг поняла, что делает это не без удовольствия. Костюм был простой и изысканный. Эта простота стоила немалых денег. Еще два-три года назад она бы не поверила, что купит костюм за тысячу долларов!

Катя подошла к зеркалу, посмотрела в свои грустные, потухшие глаза. Она выглядела старше своих лет. Придется наложить чуть-чуть румян, подкрасить губы помадой поярче. Вначале Катя пожалела, что по совету Галины купила эти броские побрякушки. Она предпочла бы свое серебро с бирюзой, янтарем или опалами. Еще раз взглянула в зеркало — и неожиданно себе понравилась.

Таня поджидала ее в вестибюле. На ней было темно-вишневое бархатное платье-хитон. В первую минуту Катя даже растерялась. Повсюду слышалась иностранная речь, дамы блистали вычурными, на ее взгляд, необычными туалетами. Как она отстала от жизни, от моды. Они с Таней выглядели здесь как тихие, бедные родственницы. Тем не менее Катя первым делом похвалила хитон:

— Он так тебе идет, словно сшит специально для тебя, Татьяна Васильевна. У той дамы с парчовым бантом — наоборот: не платье для нее, а она для платья.

— Правда? — Таня украдкой разглядывала себя в зеркальных стенах вестибюля. — А пожалуй, ты права. Однако поспешим к столам, а то все сметут до крошки.

Журналистская братия отличалась от светской публики более скромным видом, однако компенсировала этот недостаток алчной стремительностью, с которой акулы пера бросились к столам, ломившимся от деликатесов и изысканных напитков. Новая буржуазия и культурная элита поглядывали снисходительно на то, как четвертая власть уничтожает еду и питье. Тем не менее журналистов всегда приглашали, их боялись и ненавидели, старались задобрить и, подкупить.

Таня положила на огромное блюдо два бутерброда, прихватила бокалы и повела Катю подальше от толпы, в уютный уголок с мягким диваном. Оттуда они, как из партера, наблюдали это театрализованное действо. Катя чувствовала себя здесь чужой и ненужной, Татьяна Васильевна — как рыба в воде. Поминутно кто-то подходил, чтобы расцеловаться с Таней и обменяться впечатлениями.

Катю оглушила презентация. Ее потянуло домой, в тихое убежище, где завтра поселится новый жилец — предполагаемый Васька.

Только Катя хотела сообщить об этом событии Тане, как та вдруг поперхнулась и смущенно потупила глаза. Тревожное чувство овладело Катей. У окна, недалеко от их уютного угла, только что расположилась знакомая ей пара. Они поставили на подоконник такое же блюдо с бутербродами, как у них, и, о чем-то оживленно разговаривая, оглядывали зал.

Еще мгновение — и их глаза встретились. Евдокимов заметно постарел и сдал. Друзья посмеивались над его прочной привязанностью к старой пассии. Действительно, он сопровождал ее повсюду. Никакого живого волнения не испытала Катя, увидев через несколько лет человека, в которого была как будто влюблена. Наоборот — нахлынула прежняя тоска по Сереже и счастливой, безмятежной жизни с ним. Старая рана открылась.

Таня, чтобы сгладить неловкость, поспешила к окну расцеловаться с Аллой и Евдокимовым. А Катя бросилась куда глаза глядят. Через многолюдный зал с накрытыми столами в другой, поменьше, где журналисты осаждали главного редактора новорожденной газеты. В пустом фойе было прохладно и тихо. Она с облегчением опустилась на диван, раздумывая, как бы поскорее проститься с Таней и сбежать отсюда. Словно предчувствовала — так не хотелось идти на эту тусовку.

— Are you all right?[1]

Эта фраза, сказанная по-английски, несомненно, была обращена к ней. Катя подняла голову. Перед ней предстало чудесное видение в образе элегантного, слегка благоухающего французской туалетной водой мужчины. Сразу видно — не соотечественник. Катю всегда умиляло это «с вами все в порядке?».

— Нет, не все, — машинально ответила она, но тут же спохватилась: — Но я уже пришла в себя. Спасибо.

Видение исчезло, а Кате словно бы стало чуть-чуть легче. Вот как действуют на нашего замордованного человека обыкновенная вежливость, ласковое слово, сказанное просто по привычке. Но тут видение возникло вновь, неся на блюдце стакан с водой. Обычно в такой ситуации Катя вежливо благодарила и удалялась. Но тут без колебания взяла стакан, пригубила и позволила видению сесть рядом. Человек с таким лицом и манерами не мог быть заурядным волокитой и охотником за приключениями.

Катя с удовольствием оглядела незнакомца. Светлый костюм любимого ее цвета — кофе с молоком сидел на нем так, словно он в нем и родился. Серо-голубые глаза глядели дружелюбно и открыто. Викинг, настоящий заморский викинг, подумала Катя. Неужели бизнесмен? Хотя у них там бизнесмены, в отличие от наших доморощенных купцов, вполне цивилизованные люди. Она почувствовала легкое разочарование. Нет, у него такие умные глаза, безупречные манеры. Вряд ли он бизнесмен.

Таинственный незнакомец оказался собратом по перу из лондонской газеты. Немногие Катины знакомые — корреспонденты зарубежных газет и журналов — носили потертые джинсы, мешковатые свитера и стягивали длинные волосы в смешной пучок на затылке. Тем приятней было исключение.

Таня, в волнении обегавшая все коридоры и закоулки, с удивлением обнаружила совершенно спокойную Катю, беседовавшую в холле с умопомрачительным мужчиной. Они были так увлечены друг другом, что даже не заметили Таню. «Вот те на! — подумала та. — Я тут беспокоюсь о бедной девочке, а она встретила старого знакомого и болтает с ним как ни в чем не бывало».

Сама Катя была уверена, что минут через пятнадцать простится со своим собеседником и больше никогда не увидит его.

Эпилог

Наташа шла по Москве.

Изредка с ней здоровались люди. Иногда рассеянно, как со старой знакомой, лицо которой помнят, но, при каких обстоятельствах возникло это знакомство, забыли. Иногда — со значительной или радостной улыбкой, точно встреча с ней была доброй приметой. И Наташа всякий раз отвечала: «Здравствуйте».

Возможно, это была слава. Она никогда не мечтала о славе. Лева Комаров, ее любимый партнер, утверждал, что у нее напрочь отсутствует честолюбие. Как он ругал ее за то, что она недавно отказалась сниматься в телесериале! И как она ни объясняла, что не в силах произносить фальшивые слова, он твердил, что она просто совсем не заботится о собственной славе. Нет, не заботится. Да и зачем?

Все главные события происходят в сердце человека. Это и есть крохотная сцена, где разыгрывается наша жизнь, а вне ее — полутемный зал, едва различимые тени…

В Москве у нее было одно любимое место — башня, построенная в честь Иоанна Крестителя на берегу Москвы-реки.

Отсюда виднелась часть города — задымленная рабочая окраина. Шлюзы, в которых стояли баржи. Луна, отдаленный лес на горизонте.

Сюда, еще в той жизни, когда жива была Раиса и о счастье нельзя было и мечтать, они иногда приходили с Николаем. «Когда-нибудь, — говорил он, — на старости лет мы с тобой купим дом на высоком берегу реки». Им это казалось беспредметной, пустой грезой — построить дом на высоком берегу, таком высоком, что весь мир, в котором люди враждуют, завидуют друг другу, любят так, что эта любовь почти близнец ненависти, стареют, умирают, остался бы далеко внизу, как вот эта зеленая луговина, как баржа, плывущая по реке, как дым, стелющийся из труб и рассеивающийся в голубом просторе, который мысль объять не может, но душа заключает в себе навеки. И сегодня в своей душе Наташа несла тихое, спокойное счастье.


— Он такой, каким должен быть мужчина! — с восторгом говорила Катя. — О таком мечтает каждая женщина.

— Но ты ведь знакома с ним всего несколько дней, — с сомнением отвечала Наташа.

— Я тебя не узнаю, Наташка. Помнишь, как десять лет назад ты с сияющими глазами поведала мне о своем микробиологе? Я тогда холодно и расчетливо вразумляла тебя. Мы как будто поменялись ролями.

— Да верю, верю, что он такой, каким ты его описываешь, — улыбнулась Наташа. — Я прежде всего безумно рада, что ты ожила. Я такой тебя давно не видела. Но, Катя, к чему эта экзотика? Как его зовут, все не запомню. Ро-оджер? О господи!

Катя рассмеялась. С таким испугом и недоумением Наталья произносила это имя, как будто оно принадлежало инопланетянину или папуасу из Новой Гвинеи. Кто терроризировал ее последние годы, требуя немедленно подумать о ребенке? Катя думала, приглядывалась к кандидатам на роль будущего отца. Ни одного подходящего. И вот является, как волшебный принц, молодой, красивый, умный, здоровый, но Наташка и на этот раз недовольна. Ее не устраивают национальная принадлежность претендента и его имя. Шовинистка несчастная.

— Если б ты знала, Наталья, как я хочу ребенка. Ни о чем я так страстно не мечтала до сих пор!

Наташа даже перекрестилась:

— Неужто дождались мы светлого дня, у Катерины наконец прорезалось материнское чувство! Но, Кать, что за дети появятся от твоего Роджера? Какие-нибудь Чарлз, Роберт или Том? Я так мечтала, что ты не просто родишь ребенка, а выйдешь замуж за хорошего парня. А вдруг ты укатишь с ним в туманный Альбион и мы будем видеться раз в пять лет?

Они отправились на кухню выпить по чашке кофе и обсудить имена будущих Катиных детей. Ни в какой туманный Альбион Катя не собиралась и вообще предпочитала не заглядывать в далекое будущее, а жить настоящим. Роджер работает в Москве уже два года и пока не собирается уезжать. А дети ее непременно будут носить имя Иван или Дарья, в честь бабушки и дедушки.

— Иван Родионович, Дарья Родионовна, — медленно говорила Катя и вслушивалась в звучание этих имен. — Ну, как тебе? По-моему, неплохо.

Они так смеялись, что с карниза испуганно вспорхнули голуби. Катя ни о чем не могла говорить — ни о прошлом, ни о будущем, все время возвращалась мыслями к своему замечательному англичанину.

— Он совершеннейший ребенок, чистая душа, добродушный, патриархальный, со светлым взглядом на мир. Такие люди способны исцелять. Я уже было поставила на себе крест, приготовилась терпеливо существовать день за днем… Но оказывается, жизнь только начинается. Мое прошлое кажется мне только генеральной репетицией, не очень удачной. Сколько непоправимых ошибок! Как я была слепа, самоуверенна и наивна! Этот человек меня расколдовал. Я будто оттаиваю с каждым днем. Впереди много-много лет, радости и неудачи. Но я снова полна сил и готова жить дальше…

Примечания

1

С вами все в порядке?


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14