Полина и Самойлов переглянулись, и Полина отказалась:

— Ира! Я, к сожалению, не могу. Я пойду в больницу, к Алешке.

— Конечно, Поля. Я понимаю тебя. Ты сейчас должна быть с сыном. Видишь, как у нас все сразу… — Ирина обняла сестру.

— Извини, что не могу помянуть Яшу как положено… — извинилась Полина.

— Не надо извиняться, милая, — прервала Ирина и повернулась к Борису. — Боря, а ты? Ты сможешь пойти со мной?

Самойлов бросил взгляд на Полину, как бы спрашивая, и та едва заметно кивнула ему.

— Да, Ира, конечно, — согласился он. Ирина облегченно вздохнула:

— Вот и хорошо. Мне будет не так одиноко. Пойдемте?

Они вышли из дома, и Полина пошла по направлению к больнице, а Ирина и Самойлов направились к машине. Но только Самойлов потянулся было к замку зажигания, Ирина остановила его движением руки.

— Знаешь… Я передумала ехать в ресторан. Не то настроение. Там будут сидеть все радостные, может, даже праздновать что-то. Не хочу, — вздохнула она.

Борис озадаченно спросил:

— Хорошо. Тогда куда?

— Не знаю даже. Хочется посидеть тихо, по-семейному, но не дома. Там все напоминает о Яше. — Ирина потупила взгляд.

Борис задумался, а потом предложил:

— Хочешь, поехали ко мне? Там и помянем Яшу. Ирина оживилась:

— Да. Наверное, это будет лучше. Спасибо. Самойлов завел двигатель, и машина тронулась с места.

В коридоре больницы Полина столкнулась с лечащим врачом Алексея и поспешила у него спросить:

— Доктор, я хочу с вами поговорить. Я знаю, вы не хотите давать нам ложную надежду… но поймите меня… Я мать…

Было видно, что врач не хотел продолжать этот разговор, но деваться ему было некуда.

— Что вы хотите узнать конкретно? — нехотя спросил он.

— Когда Леша встанет на ноги? Когда его можно будет забрать домой? — со слезами в голосе взмолилась Полина.

— Я вижу, что вы надеетесь, но я ведь сказал вам, что в этот раз чуда не случится, — строго начал врач.

Полина растерянно произнесла:

— Я не понимаю вас… Врач вздохнул.

— К сожалению, мои прогнозы крайне неблагоприятны. Даже если он останется жить, то всю жизнь будет прикован к аппаратам искусственного жизнеобеспечения. В данном случае медицина бессильна, — он помолчал и добавил извиняющимся тоном: — Мне нужно идти.

Полина смотрела ему вслед не в силах вымолвить ни слова. Жалкая и подавленная, она опустилась на стул в коридоре. В таком состоянии и нашла Полину Катя.

— Полина Константиновна, как Леша? — кинулась она к Полине.

Та ответила, не поднимая головы:

— Я говорила с врачом… Никаких надежд. Медицина бессильна.

Но Катю слова Полины абсолютно не смутили, она уверенно сказала:

— Мне кажется, у нас есть один шанс! Надо позвать Машу!

Полина удивленно подняла на нее глаза:

— Ты сама предлагаешь позвать Машу? Не думала, что услышу от тебя такие слова.

— Да, мне очень тяжело это делать, но если это поможет Леше… — возразила Катя.

— Ты что, больше не ревнуешь его к Маше? — спросила Полина.

Катя задумчиво протянула:

— Нет… Вернее — да, ревную. Но я поняла, что должна спрятать подальше свои амбиции, обиды и ревность когда речь идет о жизни Леши.

— Ты уверена, что у тебя получится это сделать не на словах, а на деле? — с сомнением посмотрела на Катю Полина.

— Уверена, — твердо ответила Катя.

— Катя, я очень рада, если ты действительно так думаешь. Но я хочу, чтобы ты прислушалась к себе повнимательней, действительно ли ты готова еще раз столкнуться с Машей? Будешь ли ты держать себя в руках, когда тебе придется общаться с этой девочкой, с которой вы всегда были соперницами?

— Сейчас мне уже не до соперниц. Положение Алеши слишком серьезно, чтобы позволять себе рисковать его жизнью из-за своих чувств, — попыталась объяснить Катя.

Полина, умудренная опытом, остановила ее:

— Чувства, Катя, это особенная штука. И иногда справиться с ними гораздо сложнее, чем с самой тяжелой болезнью.

— Я буду стараться изо всех сил. Лишь бы это помогло Леше. Лишь бы была надежда, что он поправится… — пообещала Катя.

Полина кивнула:

— Вот об этом я и хотела с тобой поговорить, Катя. Ты ведь знаешь, что надежды у нас практически нет.

— Надежда есть всегда, ведь доктор сказал… — Катя не успела договорить. Полина ее перебила.

— Чудеса происходят очень редко, и мы обе это знаем, — сказала она. — Так что, Катя, я повторяю свое предложение, которое делала когда-то: не трать свою молодую жизнь на Лешу. Ты можешь уйти и не считать себя чем-то обязанной ему и нашей семье.

— Как вы можете так говорить? — обиделась Катя. — Я ведь уже говорила вам, что я не брошу Лешу! Я понимаю, у вас есть основания считать меня слабой, эгоистичной, возможно, даже способной на предательство. Но теперь я не такая, правда! Сейчас я понимаю, что никуда от него не уйду!

— Катя, но какой смысл тебе оставаться? — слабо возразила Полина.

— Пусть даже никакого смысла в этом нет, но я должна, понимаете? Должна, и все! И считаю, что мы должны испробовать все возможности, чтобы помочь Леше. Пусть даже самые иллюзорные. — Катя действительно верила в то, что говорила.

Полина устало кивнула:

— Хорошо. Веди, зови кого хочешь, но только я хочу, чтобы ты знала. Я все равно уверена, что через какое-то время ты уйдешь. Не выдержишь и снова бросишь Лешу. И вот тогда ему будет совсем плохо.

— Посмотрим, кто из нас прав. Я сейчас пойду и спрошу у него самого, — и Катя решительно направилась к больничной палате.

Полина воскликнула:

— Стой, ты куда? Врач ведь не велел к нему входить!

— А плевать мне на то, что он велел. Я хочу видеть Лешу! И я его увижу! — и с этими словами Катя решительно зашла в палату Алексея.

Подойдя к его кровати, Катя нежно спросила:

— Как ты?

Алеша, глядя на нее, только слабо улыбался.

— Мне так плохо… Так плохо мне еще не было… — чуть слышно прошептал он.

— Я очень хочу тебе помочь, я все готова отдать, только бы тебе стало легче. Что мне сделать для тебя? Хочешь, я приведу к тебе Машу? — предложила Катя.

Леша удивленно посмотрел на нее:

— Катя„ это ты говоришь? Я не ослышался? А ты правда сможешь это сделать? Ты пойдешь к ней?

Катя грустно улыбнулась:

— Нет, не ослышался. Ради тебя я готова на все.

— Спасибо тебе, — еле выговорил Леша.

Катя поняла, что сейчас надо спешить. Как бы ни встретила ее Маша, она должна ее привести.

Как только Катя вышла из палаты, к Леше тихонько вошла Полина.

— Мальчик мой, как ты себя чувствуешь? — робко спросила она.

Сын попытался ее успокоить:

— Держусь, мама. Ты знаешь, что Катя пошла за Машей?

— Знаю, — кивнула Полина.

— Как ты думаешь, она согласится прийти? — спросил Леша.

— Уверена, что согласится. Она хорошая, добрая девочка, — поспешила его успокоить Полина.

Леша задумался, а затем спросил:

— Мам, как я выгляжу?

Полина удивленно посмотрела на него:

— В каком смысле? Нормально выглядишь…

— У тебя есть зеркальце? — спросил Леша. Окончательно удивленная Полина, порывшись в сумочке, протянула ему зеркальце. Сын задумчиво разглядывал свое отражение:

— На кого я похож, черт возьми…

— Ты похож на парня, которому в последнее время приходится очень трудно, — прервала его мать.

— Мама, принеси мне бритву, а? — попросил Алеша. — Я хочу побриться. И умыться. И зубы почистить. Вообще — привести себя в порядок. А то придет Маша, а я…

Полина одобрительно закивала:

— Молодец, сынок. Это очень хорошо, что ты хочешь следить за собой. Это значит, в тебе пробуждается тяга к жизни. Я сейчас же пойду домой и все тебе принесу.

Полина поцеловала сына и вышла.

Маша с Толиком продолжали нелегкий разговор. Маша настойчиво спросила:

— Так что ты решил, Толик?

— Не знаю… — мялся он.

Маша снова стала объяснять ему, как ребенку:

— Толик, ты должен пойти и признаться. Это самое лучшее, что ты можешь сделать.

Я тебе верю, просто… ты не представляешь, как мне сейчас тяжело! И ведь если я во всем признаюсь, я подставлю отца и брата! Их схватят и посадят в тюрьму.

Маша тихонько сказала:

— Зато потом сразу станет легче. А они это заслужили.

— Знаю. И все равно не могу предать их, — понурил голову Толик.

Маша всплеснула руками:

— О чем ты говоришь, Толик? Это они тебя предали. Они воспользовались твоей наивностью и доверием, чтобы втянуть в свои грязные дела.

Толик молчал, пристыженный и насупленный. Маша попыталась заглянуть ему в глаза, но Толик отвел взгляд, опустив голову.

— Я все понимаю, ты во всем права. Но это — мой отец и мой брат. Это моя семья, и другой у меня не будет. Прости, Маша, я не могу… И прощай. Наверное, уже не увидимся, — на одном дыхании выпалил он.

Маша сразу погрустнела:

— Ты все же решил уехать с ними?

— Да, — ответил Толик и понуро поплелся к двери. Маша тихо сказала ему вслед:

— Толик, ты говорил, что ты меня любишь… Он обернулся и посмотрел ей прямо в глаза:

— Люблю. Больше всего на свете.

Маша подбежала к нему, обняла и взмолилась:

— Прошу тебя — сделай это ради меня! Если ты меня действительно любишь, ты пойдешь в милицию и во всем признаешься.

На лице Толика отразилась смертная мука.

— Не проси меня об этом, Маша. Это выше моих сил — выбирать между тобой и моей семьей.

Маша уговаривала его:

— Это ты считаешь их семьей, боишься навредить им, подставить, а они? Они думали, что будет с тобой, когда использовали тебя, втягивали в свои преступления?

Толик мялся, в конце концов он не выдержал ее взгляда и отвернулся.

— Ты должен порвать с ними, потому что иначе — тюрьма! А ты еще молодой, перед тобой долгая счастливая жизнь. Я слышала, чистосердечное признание смягчает наказание. Сделай это, пока милиция сама не вышла на вас, пока еще не поздно, — продолжала Маша.

— Милиция на нас не выйдет. Папа обещал…

— Ты что, до сих пор ему веришь? Он манипулирует тобой, играет, как куклой, а ты только повторяешь — папа, папа, — втолковывала ему Маша.

— Папа знает, что делает. Если бы мы делали все, как говорил папа, все было бы нормально… — но Толик говорил эти слова уже не очень уверенно.

— Вранье. Допустим, вам удастся сбежать сейчас, а ты подумал, что будет дальше? Завтра, через год, через пять, десять лет? Ты всю оставшуюся жизнь хочешь шарахаться от каждого милиционера? Все время оглядываться и бояться, что тебя узнают и схватят? — настаивала Маша.

Толик не знал, что ответить, и прятал глаза, а Маша описывала ему еще более страшные картины:

— У тебя никогда не будет. нормальной семьи — ты не сможешь жениться, завести детей. Не сможешь устроиться на нормальную работу. Потому что ты будешь изгоем, ты будешь вне закона. Ты никогда не сможешь жить как нормальный человек! Подумай, готов ли ты всю жизнь жить беглецом.

Слова Маши наконец произвели на Толика впечатление, и он сдался:

— Я… Я не знаю… Может быть, ты права… Маша проникновенно посмотрела на него:

— Я очень рада, что ты решил во всем признаться. Толик тяжело вздохнул:

— Я понял, что у меня действительно нет другого выхода, — грустно сказал он и сделал шаг к двери. На пороге он остановился и неловко спросил:

— Маша, можно я попрошу тебя кое о чем?

— Конечно, — улыбнулась Маша.

Ну, меня же все равно, наверное, посадят… — начал он. — Конечно, я должен отвечать за свои дела — ведь я участвовал в похищении Алеши. Но я не об этом сейчас. Мы, наверное, долго теперь не увидимся, и я хотел попросить тебя… Поцелуй меня на прощание, а?

Маша внимательно посмотрела на него, подошла и нежно поцеловала его в щеку.

— Спасибо… Как ты думаешь, мы с тобой еще встретимся когда-нибудь? — грустно спросил Толик. Маша ободряюще улыбнулась:

— Обязательно встретимся.

Грустный Толик вышел из дома Маши и обернулся, глядя на ее окна. Его охватила странная, безысходная тоска. Бросив последний прощальный взгляд на дом, Толик вздохнул и медленно пошел прочь.

Кирилл сидел за своим столом, просматривая какие-то бумаги. На раздавшийся стук в дверь он, не поднимая глаз, раздраженно рявкнул:

— Я занят!

— День добрый, Кирилл Леонидович, — не обращая внимания на грозный ответ, в кабинет вошел Буравин.

Кирилл поднял голову и, увидев Буравина, тут же сменил гнев на милость:

— А, Виктор Гаврилович! Какими судьбами? Он вышел из-за стола и подошел к Буравину.

— Давненько не захаживали. Рад видеть!

Кирилл протянул руку Буравину, но тот, казалось, этого не заметил. Он смотрел ему прямо в глаза — холодно и твердо.

— Я к вам, Кирилл Леонидович, не обниматься пришел. Я в одном деле разобраться хочу.

Кирилл мгновенно «выключил» улыбку и опустил руку.

— Ну что ж, как прикажете. Какое же дело вас интересует?

— Каким образом получилось так, что наша общая с Борисом Самойловым фирма оказалась перерегистрирована на него одного? Да еще задним числом? — требовательно спросил Буравин.

Кирилл замялся, не зная, что сказать. Стараясь оттянуть время, он неторопливо вернулся к столу и сел в кресло.

— Я жду ответа, Кирилл Леонидович. Ведь это ваша подпись стоит под бумагами о перерегистрации фирмы? — продолжал настаивать Буравин.

— Моя, — согласился тот.

— Но ведь это прямое нарушение закона, — заявил Буравин.

— Я бы поостерегся на вашем месте предъявлять такие обвинения должностному лицу. Статью о клевете пока еще никто не отменял, — напомнил Кирилл.

— Вы еще смеете мне грозить статьей? — возмутился Буравин. — Вы помогли Самойлову отнять у меня бизнес безо всякого на то основания и меня же еще обвиняете в клевете?

— Ну, почему же без оснований. У Самойлова была генеральная доверенность от вашего имени на право ведения всех дел. Скрепленная вашей личной подписью, — возразил Кирилл.

— Подпись там действительно моя. Но я не давал Самойлову никакой доверенности! — воскликнул Буравин.

Чиновник смерил его недовольным взглядом:

— Не втягивайте меня в эту путаницу, Виктор Гаврилович. С моей стороны все чисто. Я попросил Самойлова принести доверенность от вас — он принес. — Кирилл приосанился, обретая уверенность. — Вы разбирайтесь с вашим компаньоном, если что не так. А обвинять меня… Тем более голословно. Это, знаете ли, чревато. Я умею за себя постоять.

— Да, я был не прав. Простите… — вынужден был. извиниться Буравин, который неожиданно понял, что ничего не сможет доказать. — Я понимаю, что был не прав… Простите, Кирилл Леонидович.

— Так-то лучше. А то наговорят резкостей с ходу, не разобравшись в сути дела. У вас еще есть какие-то вопросы? — и Кирилл демонстративно посмотрел на часы, Давая понять, что аудиенция закончена.

— Есть. Сколько лет мы друг друга знаем? Пятнадцать? — снова спросил Буравин.

— Шестнадцать, — поправил его Кирилл.

— Хоть раз за это время было что-то подобное? Я хоть раз выписывал Самойлову доверенность на право распоряжения моим имуществом? А вы знаете, что в фирме мне принадлежит большая часть, — продолжал Буравин. — И вы даже не заподозрили, что все эти бумаги Бориса — чистая «липа»? Почему вы хотя бы не позвонили, не поинтересовались, в курсе ли я того, что затевает Самойлов?

— По закону я не обязан этого делать, — парировал Кирилл.

Буравин отмахнулся:

— Я не о законе говорю сейчас. Вы ведь могли поступить не как чиновник, а как человек?

Кирилл отвел взгляд.

— Допустим. То, что я помог Самойлову, не поставив вас в известность, было моей ошибкой. Моральной. Но не должностной.

— Что же мне теперь делать? Как исправить ситуацию и вернуть свой бизнес? — спросил Буравин.

Кирилл задумчиво сказал:

— Это сложное дело, но… нет ничего невозможного. Если вы действительно уверены, что не подписывали доверенность, тогда я настоятельно советую вам разобраться, откуда появилась ваша подпись. Если докажете, что она добыта им незаконно, тогда все действия Самойлова будут аннулированы. А если не сможете доказать… — и Кирилл развел руками.

Буравин мрачно кивнул:

— Спасибо за совет. Я и сам это пытаюсь узнать. Но пока бесполезно. Всего доброго.

И он направился к двери. Кирилл окликнул его:

— Постойте. У меня к вам еще один вопрос… Кирилл вышел из-за стола, открыл нараспашку окно, затем подошел к Буравину, достал из кармана пачку сигарет и с удовольствием закурил.

— Ничего, если я на «ты»? Все-таки, действительно, столько лет друг друга знаем, — спросил он.

Буравин смотрел на него с изумлением — настолько разительная перемена произошла.

— Ничего, пожалуйста… — осторожно сказал он.

— Скажи мне, Витя, по-человечески, что произошло между вами? Вы же с Самойловым были такие друзья, все время вместе. Почему он тебя так подставил?

— Оказалось, что никакой дружбы не было. Я столько лет считал Бориса близким человеком, а оказалось, что он все эти годы меня ненавидел, — просто объяснил Буравин.

— Из-за денег? Из-за того, что ты владел большей частью фирмы? — предположил Кирилл. — Ты не обижайся, но мне всегда казалось, что ТЫ мог бы совершить нечто подобное, а вот Самойлов — никогда. Ничего я, значит, не понимаю в людях.

Буравин понимающе кивнул:

— Если уж совсем начистоту, то мы с Борисом оба виноваты в том, что наша дружба разрушена. Дело в том, что много лет я любил его жену. На расстоянии, конечно… Он об этом знал, но мирился. А теперь эта ситуация, похоже, вышла из-под контроля.

— Да, дела… — протянул Кирилл.

Какое-то время мужчины молчали, думая каждый о своем. Наконец Кирилл сказал:

— Ну что ж, раз пошла такая откровенность, я тебе вот что скажу, я скоро собираюсь уйти в отставку. Я кое-что понял в этой жизни, и вообще… По-человечески я тебе сочувствую и советую разобраться с вашими делами, пока еще я сижу в этом кресле. Думаю, что смогу тебе помочь.

— Спасибо, — коротко сказал Буравин, и сам протянул руку Кириллу. Тот пожал ее.

Ирина и Самойлов зашли в квартиру, и Борис предложил:

— Проходи, располагайся, я сейчас быстренько соображу что-нибудь…

Ирина немного настороженно оглянулась:

— А что, дома разве никого нет?

— Нет, я сегодня совершенно один, — ответил он и стал хлопотать, накрывая на стол: достал водку, огурцы, разлил водку по рюмкам Ирине и себе, потом налил третью рюмку, накрыв ее кусочком хлеба.

Ирина в это время осматривалась в квартире, понимая, что они с Самойловым действительно одни. Настроение ее заметно улучшилось, она села к столу.

— Давай помянем, — сказал Борис. Ирина кивнула:

— Давай…

Они выпили не чокаясь.

Поставив рюмку на стол, Борис вздохнул:

— Да, вот как бывает. Совсем недавно Яков был жив и с виду совершенно здоров…

— Болезнь сердца мучила его уже много лет. Бедный Яша… — покачала головой Ирина.

— А ведь я его почти не знал. Может, ты расскажешь мне про него? — попросил Борис.

Ирина пожала плечами:

— Что тебе рассказать… Он был хороший человек, но… обыкновенный, понимаешь? Он не был способен на сильные поступки.

Борис сочувственно спросил:

— Тебе, наверное, его сильно не хватает сейчас.

— Да. Мне так сейчас плохо и одиноко, ты себе не представляешь, — неожиданно Ирина побледнела и приложила дрожащие пальцы ко лбу. Выглядело это немного театрально, но Борис не заметил наигранности в поведении Ирины и озабоченно спросил:

— Что с тобой? Тебе нехорошо?

— Да, что-то голова закружилась… — еле-еле выговорила она. — Сейчас все будет нормально… Просто какая-то слабость.

— Тебе, наверное, надо прилечь. Ты перенервничала, такой стресс, — забеспокоился Борис.

Ирина сделала вид, что пытается взять себя в руки, но у нее, конечно, ничего не вышло: она неловко схватилась за край стола:

— Боже, мне кажется, я сейчас упаду.

— Тебе действительно нужно отдохнуть. Пойдем, я тебя уложу, — подхватил ее Борис.

— Спасибо… Боря, ты такой заботливый, — благодарно посмотрела на него Ирина. Она с трудом поднялась, опираясь на его руку.

Борис помог ей добраться до кровати и уложил ее, сам сел рядом.

— Спасибо тебе за заботу. Мне так неловко, что я разлеглась тут, злоупотребляю твоим гостеприимством, — тихо сказала Ирина.

— Что ты, все в порядке, — успокоил ее Самойлов. — Тебе надо отдохнуть. Я пойду, не буду тебя тревожить, — Он собирался встать, но Ирина его остановила, взяв за руку.

— Постой, Боря, не уходи, посиди со мной, пожалуйста. Я чувствую себя лучше, когда ты рядом.

Борис с готовностью остался:

— Конечно, я побуду с тобой.

— Я только сейчас вдруг поняла, какая же я одинокая. Знаешь, я всегда завидовала Полине. Тому, что у нее есть семья, дети, муж… А у меня никого нет, — из глаз Ирины брызнули слезы.

Борис принялся ее утешать:

— Ну что ты, Ирочка, ты совсем не одинока. У тебя есть мы — Полина, я… Мы не оставим тебя, что бы ни случилось. Мы тебя любим!

— Это все не то. Полина и ты — вы есть друг у друга, а я… у меня нет никого такого же близкого… любимого… ты говоришь «мы». Любить нельзя во множественном числе. Каждый любит сам по себе, от первого лица, — сквозь слезы возразила Ирина.

Борис покорно кивнул:

— Ну, хорошо — я. Я люблю тебя. Она заглянула ему в лицо:

— Правда? Ты правда меня любишь?

Борис смущенно отвел глаза:

— Ира, ты не совсем верно меня поняла… Я люблю тебя как друга.

Ирина разочарованно отпрянула:

— Впрочем, это, конечно, глупо — тешить себя какими-то иллюзиями. Если бы я могла любить тебя просто как друга, как мужа сестры — я была бы счастлива, наверное. Увы, я люблю тебя по-настоящему.

Борис непонимающе посмотрел на нее:

— Что ты хочешь этим сказать? Я не очень тебя понимаю… И ты не совсем понимаешь, что сейчас говоришь.

— Нет, Боря, понимаю. Я всегда любила только тебя и до сих пор люблю, — искренне призналась Ирина.

Борис обескураженно спросил:

— Но как же Яков? Ведь ты была за ним замужем? Ирина скорбно поджала губы:

— Должна же я была выйти хоть за кого-то. Иметь хотя бы иллюзию отношений, любви, семьи… Я понимаю, что ты не можешь ответить мне взаимностью, ты любишь Полину.

— Я не знаю, что тебе на это ответить. Это так неожиданно… — растерянно пробормотал Борис.

— Но я прошу, подумай о том, любит ли она тебя? — посмотрела ему в глаза Ирина.

— Что ты можешь об этом знать, Ира? — горько спросил он.

Ирина возразила:

— Ты ошибаешься, я-то об этом знаю все — она же моя сестра, мы с ней выросли вместе. Я могу только по тому, как она посмотрела, хмыкнула, какое у нее выражение глаз — понять, что она думает и как относится к человеку. Она не любит тебя.

— Ты говоришь так от ревности, — попытался защититься Борис.

Ирина вздохнула:

— Наверное. Ведь она украла тебя у меня. Да, она знала, что я люблю тебя, и всю жизнь вела себя, как собака на сене, — не любила тебя и не отдавала мне. А как только у тебя начались неприятности, оказалось, что ты ей не нужен. Она просто бросила тебя.

— Ира, мне неприятно, что ты говоришь о ней в таком тоне. Я пойду, — сказал Борис и встал.

Ирина задержала его:

— Погоди, не уходи. Прости меня, я наговорила много гадостей. Ты прав, это, наверное, от ревности. Но ты ведь можешь меня понять, правда? Ты прав. Конечно. Но я тебя прошу — поцелуй меня!

— Ира, это ни к чему… — неуверенно отказался Борис.

Ирина проявила настойчивость:

— Ну, всего один невинный поцелуй? Что тебе стоит? Самойлов решился и склонился над ней, целуя в щеку, но Ирина обняла его за шею и привлекла к себе, подставляя для поцелуя губы. Борис поцеловал ее в губы — сначала холодно, формально, но постепенно их поцелуи становились все горячее и горячее…

В дверях дома Маши стояла Катя, напротив нее, уперев руки в бока, Зинаида, которая не скрывала своего недовольства:

— И зачем это вы сюда пришли?

— Мне нужна Маша, — твердо сказала Катя. — Я хочу, чтобы она пошла со мной.

— Она хочет! Маша никуда не пойдет, уходите подобру-поздорову… — надвинулась на нее Зинаида.

Но Катя не собиралась сдаваться:

— Я никуда не уйду, пока не поговорю с ней. Зинаида язвительно спросила:

— Знать, жареный петух клюнул, раз Маша понадобилась? Как все у вас хорошо, так вы ее посылаете? Унижаете, прогоняете! А теперь — пойдем, Маша? Ничего не выйдет!

И Зинаида стала потихоньку оттирать Катю обратно к дверям.

— Но поймите, она мне действительно очень нужна! Позовите ее! — взмолилась Катя. Зинаида ничего не хотела слушать:

— А ее нет, понятно? Давайте, давайте, в другой раз придете.

Катя пыталась сопротивляться, но ее силы и натиск рассерженной Зинаиды были слишком не равны. Зинаиде практически удалось вытолкать Катю из кухни, как тут из комнаты раздался голос Маши:

— Бабушка, кто там?

— Это соседка… за солью пришла… — громко крикнула Зинаида и прошипела Кате тихо: — Уходите немедленно!

Но Катя также громко позвала:

— Маша, это я, Катя!

Маша быстро вышла из комнаты и пристально посмотрела на Катю.

— Зачем ты пришла сюда? — спросила она.

— Я ее выгнать хотела, а она упирается! — возмущенно всплеснула руками Зинаида.

Маша ее успокоила:

— Ничего, бабушка, все нормально. Я тебя слушаю, Катя.

— Я пришла просить тебя о помощи, — просто сказала Катя.

— Почему я должна помогать тебе? — удивилась Маша.

— Не мне. Ради себя я бы к тебе ни за что не пришла. Я прошу тебя пойти со мной в больницу. Леша… Он… умирает, — на глаза у Кати навернулись слезы.

— Леша умирает? — Маша замерла, ожидая ответа и не веря услышанному.

Катя кивнула:

— Да.

Маша в полной растерянности запричитала:

— Боже мой… Как же это… Но почему? Что с ним случилось?

Катя стала сбивчиво рассказывать:

— Он упал с большой высоты. Он сбежал от похитителей. Видимо, за ним гнались, он пытался спастись… Сорвался. Это произошло в районе крепости, там раскопки, реставрация… Строительные леса. С них он и упал.

— Когда это произошло? — чуть слышно спросила Маша, ее всю трясло.

— Недавно. Маша, я тебя очень прошу, поехали в больницу! Ты — его единственный шанс! Только ты можешь ему помочь. Я уже отчаялась… Пожалуйста… — Катя была искренне взволнована, голос ее дрожал.

Маша, не раздумывая, кивнула:

— Да, конечно, я пойду. Катя, подожди меня на улице. Я сейчас.

— Спасибо тебе. Я знала, что на тебя можно рассчитывать, — тихо поблагодарила Катя и вышла.

Маша повернулась к Зинаиде, которая во время всего разговора сидела, поджав губы, и спросила:

— Ты об этом знала?

Зинаида секунду поколебалась, а потом кивнула, признаваясь:

— Да!

Маша была изумлена и возмущенно смотрела на бабушку:

— Ты знала про Лешу? И как ты могла скрыть от меня это? И Сан Саныч, конечно же, знал? И вы молчали?

Зинаида начала оправдываться:

— Да, и Сан Саныч тоже знал. Но пойми: мы не хотели тебя волновать…

Услышав это, Маша взвилась, глядя на бабушку со смесью изумления и ярости:

— «Волновать»? Леша при смерти лежит в больнице, а вы не хотели меня «волновать»?

— Машенька! — взмолилась бабушка. — Но пойми же: ты так устаешь, столько сил отдаешь больным… И вообще, мы так радовались, что ты забыла про Лешу…

— Ну, знаешь! От тебя я этого не ожидала! — с обидой прервала ее Маша.

— Ну прости. Прости. Просто нам на самом деле казалось, что так будет лучше… — жалобно сказала Зинаида.

Маша взяла себя в руки и задумалась. Ей стало жаль бабушку, и она сказала:

— Ладно. Все равно я об этом узнала, не от тебя, так от Кати. Но меня волнует другое. Почему я ничего не почувствовала? Он находится в больнице, при смерти, а я ничего не почувствовала! Я должна была почувствовать!

Маша ощутила себя виноватой…

Грустный Толик не спеша шел от Маши, когда навстречу ему появился Жора.

— Вот ты где шляешься? — набросился он на брата. — Полгорода уже обегал. Пошли скорей!

Он попытался взять Толика за руку, но тот вырвался:

— Я никуда не пойду.

— Как это ты не пойдешь, спятил, что ли? Отец сказал, если мы не явимся немедленно, он нас бросит тут одних! Ты понимаешь, что тогда будет?! — закричал Жора.

Толик спокойно и твердо сказал:

— Возвращайся к нему и уезжайте вдвоем. Я остаюсь здесь.

Жора угрожающе надвинулся на него:

— Что ты сейчас сказал? А ну, повтори! Я что-то не понял!

— Уезжайте одни. Я остаюсь, — так же твердо повторил Толик. — Жора, я все решил. Я никуда не еду.

— А больше ты ничего не хочешь? — завелся Жора. — Ты что себе позволяешь, блин? Тебя вообще никто не спрашивает, что ты хочешь, что ты не хочешь! И твое мнение никого не интересует! Ты понял меня?

Жора смотрел на брата с угрозой. У Толика ходили желваки, но он сдерживался.

— Что за бред? Да что тебе в голову ударило? — продолжал вопить Жора.

— Я не буду ничего тебе объяснять, — все еще сдерживая себя, ответил брат. — Я взрослый человек, я в состоянии сам принимать решения!

— Ты? Да ты вообще никто! Ноль! Что тебе скажут, то и будешь делать! — Жоре захотелось поиздеваться над Толиком. — Смотрите-ка, шкаф заговорил! Какие решения? Ты — недоумок, тряпка! Ты что, выпендриваться вздумал? А ну, быстро пошли!

И Жора схватил Толика за руку, но сделал это совершенно напрасно: Толик с разворота ударил его в челюсть. Жора упал. Толик, даже не взглянув на брата, ушел. Жора остался лежать, уткнувшись носом в землю.

Полина спешила домой: ей было необходимо принести Леше все, что он просил. Зайдя в комнату Алеши, она стала собирать по ящикам его вещи: бритву, зубную щетку, складывая все в сумочку.