Пятый уровень

А по телевизору недавно показывали один норвежский фильм. Про мальчишку, который втрескался в свою учительницу. Вусмерть втрескался пацан. И она в него — тоже. Вусмерть. Они даже целовались на задней парте после уроков. Тим посмотрел это кино и подумал: какая лажа. Он бы не стал целоваться с Ларисой Васильевной. Ни за что. Тим вообще не понимал норвежского режиссера, который снял этот свой дурацкий норвежский фильм: ну на кой черт взрослой красивой женщине сдался пацан, у которого даже период полового созревания еще не кончился?.. Что — мужчин мало на свете? Или это только в норвежской столице с ними туго? А пацан этот, между прочим, — сам дурак, раз ничего не понимает. Она же только ради режиссера с ним целовалась…

Вот у Ларисы Васильевны есть мужчины. Мужа нет, а мужчины есть. Тим уже знал, что так бывает. Раньше ее один доцент все время подвозил до дома на кургузом «опельке». У него еще был черный берет. А «опелек» его был похож на замусоленную тирольскую шляпу с маленькой уродливой тульей, только без ястребиного пера. Сейчас к Ларисе Васильевне другой дядька клинья подбивает — у него шоколадный «мустанг» и тонкие усы, как у Ретта Батлера. И наверняка он весь волосатый, как обезьяна.

Вот если бы Ларисе Васильевне было сейчас лет двенадцать — тогда другое дело. Двенадцать лет… Только этого не будет никогда, ведь она тогда не сможет работать заведующей поликлиникой. И вообще ни на какую работу ее не возьмут. А оказаться безработным — это плохо. Очень плохо. Чем она тогда будет кормить эту дуру Алку?

По идее, Тим мог бы приударить за Алкой, ведь дочки всегда бывают похожи на своих мам. Но Алка — это тяжелый случай. Она совсем не похожа на Ларису Васильевну, Тим ни разу не видел ее отца, но сразу почувствовал к нему какое-то… недоверие. Если не сказать больше. Это был мерзкий тип. Точно.

Один детский писатель в своей книжке написал, что изнеженные люди чаще всего бывают недобрыми. Алка — она злопамятная. Хотя тихоня. И неженка. Вот Наташка, например, Решетникова — про нее никто не скажет, что она добрая-предобрая. Если ей мелом стул измазать, то она встанет и при всех ахнет тебя книжкой по башке. И еще скажет что-нибудь обидное и постарается, чтобы весь класс услышал. А Алла Рассолько — не ахнет. И не скажет. Но та же Наташка через пять минут подскажет тебе, если ты будешь погибать у доски. А Алка — ни в жизнь. Будет сидеть как ни в чем не бывало, а ты — тони себе на здоровье.

Тимофей заметил, что стал больше думать о девчонках в последнее время. И о женщинах — тоже. Не о том, как они устроены и все такое — нет. Это все мальчишки знают, даже второклассники. Тим думал о них просто. И много. Такого раньше не было. Может, это опять как-нибудь сказываются тренировки у этого Миши Кун-Фу? Тим не знал.

Генка-Будильник как-то сказал, что когда начинаешь много думать о «бабах» (он так называет), то на лице вылезают прыщи. Тим недавно заметил прыщик на лбу и подумал: ну их на фиг, прыщи эти. Лучше уж о девчонках не думать. Не думать, не думать, и все тут. Это легче, во всяком случае, чем ходить потом к дерматологу (а все дерматологи, как назло, сидят рядом с венерологами в соседних кабинетах) и выписывать себе всякие притирания. Тим видел одного девятиклассника, у которого морда аж желтая от лекарства и вся в прыщах. Сам Генка-Будильник, кстати, тоже смахивает на кого-то из «Восставших из ада» — только об этом все предпочитают молчать в тряпочку.

И вот Тим вовсю пытался перестать думать о женщинах и девчонках. И, как назло, на глаза ему все чаще стала попадаться Алка Рассолько. Эта дура Алка Рассолько. Раньше она проходила себе мимо, пробормотав что-то вроде «здрвств…», а теперь почему-то стала останавливаться, и спрашивать про всякую ерунду: «А как у тебя дела?», «А как дела у того-то и того-то?», «А ты смотрел вчера по телеку то-то и то-то?». Достала, короче.

Еще Тим заметил, что она стала смотреть на него как-то по-другому. Словно ей интересно, что Тимофей говорит в ответ на ее дурацкие вопросы. Словно она что-то понимает. Он хотел пару раз сказать ей: «Скройся». Но не смог. Потому что это было бы невежливо, а еще потому, что он подумал: а вдруг ей и в самом деле интересно? А вдруг она в самом деле начала что-то понимать?

* * *

Всем известно, чем кончаются все эти «а вдруг». Как-то раз (Тим с Серегой тогда вовсю готовились к завоеванию «Дома Ашеров») Алка сказала Тимофею:

— У меня сегодня день рождения. Ты не мог бы прийти хотя бы ненадолго?

Она снова посмотрела так, что Тим почувствовал себя Реттом Батлером (мерзкое чувство), и добавила:

— Мне было бы очень приятно.

Тимофей хотел сказать ей, что она дура, но вместо этого неожиданно произнес:

— А в котором часу?

Но она сказала:

— Когда тебе будет угодно.

Тимофея чуть не вырвало прямо на асфальт, потому что эту фразу Алка наверняка услышала где-нибудь в телесериале, но он почему-то сказал:

— А мне все равно.

— Тогда в четырнадцать часов, — сказала Алка.

Тим подумал, что она так специально сказала, чтобы он не приперся в два часа ночи, но вместо того, чтобы рассмеяться ей в лицо, он сказал:

— Ладно.

И он приперся как дурак ровно в «четырнадцать часов», в дурацкой белой рубашке и с коробкой прибалтийских конфет — мама купила, чтобы отдать зубному врачу, который ставил ей коронку.

А у Алки было полно народу, и все почти что парни лет по пятнадцать. У каждого по полкило бриллиантина по волосам размазано, и все понтовые такие, что Тим хотел сразу уйти, но Лариса Васильевна усадила его за стол. И в дальнем конце стола Тим увидел Стиморола.

Стиморол был в тонкой «рибокской» тенниске, и короткие волосы у него были напомажены и тщательно зачесаны назад, а еще он золотую цепочку с крестиком на шею повесил, и морда у него была просто умилительная. Тим подумал, что он даже не на Майка Тайсона похож, а на кота Тома в той серии, где Том подбивает клинья к кошке-миллионерше, а потом Джерри натравливает на него другого помойного кота.

Стиморол тоже его заметил, И все его умиление в один миг улетучилось, словно у него живот заболел. Он опять стал похож на Майка Тайсона, и даже нос его на сторону свернулся еще больше.

— А ты что здесь делаешь? — спросил он громко через весь стол.

Все замолчали. И Тим так же громко ответил:

— Клинья подбиваю. К имениннице.

Он думал: все поймут, что он пошутил, но никто, кажется, не понял. Народ продолжал с умным видом жевать и смотреть на него, на Тимофея. И Стиморол — тоже. А рожа у него была, это что-то…

И Тимофею сразу расхотелось сидеть за этим столом. Он подумал, что здесь определенно что-то не так. Алка, кстати, ни разу к нему не подошла, даже коробку с конфетами пришлось оставить на столике в прихожей. На ней были белые штаны в обтяжку и белая кофта, через которую торчали соски, потому что она была без лифчика (все-таки будь Тим на месте Ларисы Васильевны, он бы надавал этой дуре по шее). И она все время тараторила со Стиморолом и остальными парнями и называла их «пац-цаны», а они ее называли «Аллочка». А с Тимом она не заговорила ни разу.

Что-то не то. Не то… И откуда она знает Стиморола?..

Тим встал из-за стола и пошел обуваться. А Лариса Васильевна (она стояла у окна на кухне и курила длинную коричневую сигарету) увидела его и сказала:

— Ты куда?

— Домой, — сказал Тим.

— Почему так рано?

— У меня живот крутит.

Тим понимал, что можно было придумать и что-нибудь поизящнее, но ничего такого в голову не пришло. Лариса Васильевна только улыбнулась и сказала:

— Ты можешь задержаться на пять минут? Я хотела бы поговорить с тобой.

Она спросила так, что отказаться было бы просто невежливо. Даже если у тебя и в самом деле в животе труба трубит.

— Ладно, — сказал Тим. — На пять минут я могу остаться.

— Вот и прекрасно, — сказала Лариса Васильевна и снова улыбнулась так, что Тим невольно позавидовал этому ее хахалю, у которого шоколадный «мустанг», а еще он впервые подумал, что был бы не прочь, если бы ему было сорок лет. Или тридцать. Тридцать, конечно, лучше.

Она провела Тима в комнату, заваленную пакетами с подарками в шуршащей обертке. Это была, наверное, спальня. Там прямо на трельяже стоял маленький телевизор «Gold Star» и компьютерная приставка. Так себе приставка, честно говоря. «Сюбор» какой-то. Тим если бы покупал, то уже что-нибудь получше — «Сегу», например. Или скопил еще немного и купил бы четыреста восемьдесят шестой IBM.

Лариса Васильевна сказала:

— Я отойду на одну секунду. Подожди, пожалуйста.

Ну вот тебе и раз. Тим, конечно, вежливо кивнул — но это было настоящее нахальство с ее стороны. Только что сама же сказала: на пять минут… Да ладно. Пять минут и одна секунда — какая разница?

— Ты пока поиграй.

Она включила приставку и телевизор.

— Умеешь обращаться?

— Да, — сказал Тим. — С первого класса.

Лариса Васильевна вышла, и, когда она приоткрыла дверь в коридор, из гостиной донесся громкий рогот.

Тим смотрел на экран, где коротышка-марсианин мочил направо и налево космических конкистадоров с Земли и вяло ворочал джойстиком. Он думал о том, что все это похоже на сцену из взрослого фильма, которые крутят по НТВ ближе к полуночи в выходные дни, и когда женщина говорит, что она вернется через секунду, то это значит, что она пошла в душ и вернется закутанная в махровое полотенце, а мужчина должен будет обернуться к ней и сказать: «О, дорогая, как ты прекрасна!..»

Потом он подумал о том, что все это дурость собачья и что Лариса Васильевна усадила его за приставку, потому что думает, что он маленький и у него никогда не было такой приставки и что он просто мечтает поиграть на долбаном этом компьютере.

Потом мысли перескочили на ту игру, в которой Тим видел дом, похожий на «Дом Ашеров». И он подумал, что нужно обязательно найти эту игру и хотя бы краем глаза посмотреть на нее.

Что-то тут не так…

— Тебе нравится?

Тим поднял голову и увидел, что Лариса Васильевна стоит рядом и смотрит на него. Одета она как обычно — в костюм и блузку, и волосы у нее не мокрые, и губы она не облизывает, как Ким Бессинджер, когда собирается взасос целоваться с Микки Рурком. Ей просто нужно было куда-то выйти. Может, горячее на стол подавала. Может, Алку воспитывала. Может, просто в туалет ходила, в конце концов.

— Ничего, — сказал Тим.

Лариса Васильевна присела рядом и уставилась на компьютерный экран.

— Тебе никогда не хотелось попасть туда? — вдруг спросила она и кивнула на монитор.

Взгляд у нее при этом был загадочный-загадочный, словно у учительницы по физике, Марии Иосифовны, когда она говорила на первом своем уроке: «Добро пожаловать, ребята, в чудесную страну под названием „Физика“…»

— Там ничего интересного нет, — сказал Тимофей мрачно. — Бегающая точка. Куча проводов и микросхем. Вот зеркало — это интересней. Там ничего нет, а тоже показывает.

Он помолчал немного, и она тоже молчала, видно, немного обескураженная. И тогда Тим сказал:

— Вы о чем-то поговорить со мной хотели, Лариса Васильевна?

И Лариса Васильевна встрепенулась, словно замечталась о чем-то.

— Да, Тимоша… Вернее, я хотела предупредить тебя.

— О чем же?

Она еще ничего не успела сказать, а в животе у Тима уже поселился знакомый антарктический холод.

— Я хотела сказать, что на свете есть мальчики, которые слишком серьезно воспринимают всякие игры.

— Да, — сказал Тимофей. — Со мной это тоже иногда случается.

— Нет. Я не то имела в виду. Есть мальчики, которые уходят из реальности и поселяются в виртуальном мире. — И Лариса Васильевна снова кивнула на экран, словно коротышка-марсианин и был тем самым мальчиком.

— Ты слышал когда-нибудь такую фразу: «Жизнь копирует кино?» — спросила она.

— Не знаю, — Тим пожал плечами. — Может, и слышал, но не запомнил.

— Жизнь копирует не только кино.

— Компьютерные игры — тоже? — спросил Тим.

— Да, — сказала Лариса Васильевна. — Иногда очень страшные компьютерные игры.

Тим посмотрел на нее в упор, чтобы она не думала, будто он совсем дурак. Но вышло скорее наоборот, потому что Тим был здорово ошарашен. И вид у него, надо полагать, был дурацкий.

— Вы хотите мне сказать что-то про Ростика? — выдавил наконец из себя Тимофей.

— Про Ростика? — Лариса Васильевна даже не стала делать вид, что она удивляется. — Я не знаю никакого Ростика.

Тим отвел глаза в сторону.

— Я знаю только то, — сказала она, — что один мальчик, — может, его зовут Ростик, а может, еще как-нибудь, — которому было скучно в нашем мире, решил уйти из него в мир виртуальной действительности. Это ему удалось. И он поселился в одной игре, где стал… ну, скажем… Черным Королем. Черный Король иногда приглашает в эту игру других мальчиков, только другим мальчикам от этого становится очень плохо.

— Почему? — тихим, каким-то чужим голосом спросил Тимофей.

— Потому что они не знают СЕКРЕТ.

— Какой еще секрет? — Тим почувствовал, что голос его окончательно куда-то запропал, а над верхней губой высыпали бисеринки пота — совсем как у Пачки.

И тут дверь приоткрылась, и в проеме показалась голова Алки. Щеки у нее раскраснелись, и глаза от этого казались не просто голубыми, а прямо-таки синими-синими. Надо было признать, что она все-таки ничего. Честное слово, ничего. И тем не менее никогда еще Тимофею так не хотелось сказать ей: «Смойся, дура ты такая».

— Мам, — сказала она, надув губы, — ну чего ты?.. Мы давно хотим попить чаю и пойти прогуляться, а ты тут шушукаешься…

— Иду, доча, — сказала Лариса Васильевна ласково. И поднялась.

Тим чутьем понял, что она сейчас уйдет и ни слова ему больше не скажет. Но он все-таки спросил ее:

— Какой СЕКРЕТ?

Лариса Васильевна посмотрела на него удивленно, словно впервые увидела, и развела руками: о чем вы таком говорите, молодой человек? Потом молча перевела взгляд на дочку… и вдруг они обе рассмеялись.

А Тим окончательно понял, что здесь ему делать больше нечего. Он выключил приставку и телевизор, поднялся и пошел обуваться. По пути он хотел что-нибудь сострить, чтобы не чувствовать себя полным дураком, но побоялся, что вместо шутки у него может получиться что-нибудь грубое. Очень грубое и совсем несмешное.

И он так и ушел. Молча.

Глава 21

Тим не стал рассказывать Сереге всех подробностей, но суть донес верно:

— Мама Аллы Рассолько что-то знает о Ростике. И еще она знает, что мы туда собираемся идти.

— Ну и что? — вытаращился Серега. — Нам-то какое дело?

— Я ходил на день рождения к Алке. У нее был Стиморол, собственной персоной. Они знакомы.

— Ничего удивительного, — спокойно сказал Серега. — В тихом омуте черти водятся… У Алки извращенный вкус.

Вообще Серега в последнее время стал какой-то интересный. Он здорово изменился. Стал оглядываться на себя в витринах магазинов, а еще у него появилась такая походочка — «врастопырку», расставив ноги, будто у него на бедрах такие офигенные мышцы завелись, что прямо ноги свести невозможно… Или будто трусы склеились в одном месте. Тим видел, что так ходят штангисты и культуристы. Дураки всякие, короче.

— Она предупреждала о каком-то секрете, — сказал Тим.

— Баб хлебом не корми, — сказал Серега авторитетно, — дай только посекретничать. Сейчас сериал новый начался, «Секрет тропиканки» называется. Все прямо сдвинулись на этой почве. Вот и Алкина мамаша туда же.

— А Ростик?

— Что Ростик?

— Он тоже говорил о секрете.

— Достали, — вздохнул Серега. — Ох и достали вы меня с этими секретами. Вот пойдем к Ростику и на месте во всем разберемся. По мне, так прямо сейчас и отправился бы. Кулаки чешутся.

И Серега еще раз уважительно посмотрел на свои бицепсы. В последнее время он стал называть их ласково — «битки».

— Одними кулаками Ростика не одолеть, — сказал Тимофей. — Он что-то задумал.

— Я знаю, что он задумал. — Серега выдул большой шар из жевательной резинки. — Он задумал отметелить нас. Но ни фига. Кишка тонка. Вот увидишь — «харли-дэвидсон» наш будет. Хоть они все там в лепешку расшибутся.

На днях Серега созвонился с Ростиком, и они договорились, что игра состоится через день — 22 августа. Это будет последняя игра сезона, потому что потом приедет папаша Зельнов, а еще через неделю-другую Ростику нужно будет улетать во Флориду.

— Может, ты предлагаешь отказаться от игры? — вдруг спросил Серега угрожающе.

— Нет, — подумав, ответил Тим. — Наверное, нет.

— Что значит «наверное»?

Серега запыхтел, как паровоз.

— Мне нужно отыскать одну компьютерную игру, — сказал Тимофей. — Пока я ее не найду, нам лучше не соваться в «Дом Ашеров».

— Что-о-о?.. Сказать тебе, кто ты? — прорычал Серега.

По его виду Тим сразу понял, что ничего остроумного на этот раз он не выдаст.

— Ты — тряпка. Вот ты кто.

* * *

Легко сказать — «найти компьютерную игру». Если бы Газопровод не являлся рабочей слободкой, где все денежные излишки привыкли вкладывать в выпивку и лишнюю палку-другую колбасы, где даже видаки еще не утратили своей экзотичности, — то особых проблем не было бы.

Однако проблемы были. Тим знал, например, только одного местного жителя, у которого имелся IBM-компьютер, собранный из ворованных на какой-то фирме деталей.

Этим местным жителем был Генка-Будильник.

Генка-Будильник, который мог подойти к тебе и просто так свернуть твой нос на девяносто градусов.

Генка-Будильник, у которого под мышкой, говорят, есть неприличная татуировка…

Допустим, думал Тим, ему все-таки удастся уговорить этого монстра дать посидеть за компьютером часик-другой. Что дальше?

Где же взять саму игру?

Тим отправился в салон оргтехники на Варшавском, где торговали программными компакт-дисками, и спросил их о «Замке на холме».

— Нет, — сказали ему, — нет у нас такой игры. А она входила в хит-парад журнала «Пи-си-мэгэзин»?

Тим пожал плечами, потому что до этой минуты даже не догадывался о существовании журнала с таким двусмысленным названием.

— Да наверняка не входила, — добавил кто-то из-за прилавка. — Я знаю все хитовые игры наперечет.

— Тогда извините, — сказал Тим.

Конечно, можно было бы плюнуть на эту игру и со спокойной душой отправиться послезавтра к Ростику и дать наконец волю этому странному чувству, заставляющему руки и ноги гудеть, словно провода линии электропередачи… И еще можно думать, что если повезет (а Серега, судя по его виду, даже не сомневался, что устелет все четыре этажа «Дома Ашеров» поверженными противниками), то они заработают этот чертов «харли-дзвидсон» и спихнут его на авторынке за бешеные деньги, потом Серегина мама отправится в Германию, и ноги у нее никогда больше не отнимутся…

Но Тим чувствовал, что это СЛИШКОМ ПРОСТО для того, чтобы быть правдой. Насколько Серега уверен в себе — настолько Ростик уверен в том, что они облажаются.

Ростик определенно что-то задумал.

Ночью Тимофея бросало то в жар, то в озноб. Наутро он не мог вспомнить ни одного отрывка из своих снов, он проснулся с гудящей головой и с твердой уверенностью, что ему срочно — срочно! — нужно идти и тормошить Генку-Будильника до тех пор, пока он не пустит его к своему компьютеру.

У Генки есть эта игра.

«Почему ты так думаешь?» — удивленно спросил сам себя Тимофей. Ответа не последовало. Таинственный мыслительный процесс, который, надо думать, продолжался во время сна, выдал ему именно такой результат — словно он подсмотрел ответ задачки в конце учебника… И тем не менее решение осталось загадкой. А Тимофей с подозрением относился к таким решениям.

У Генки есть эта игра.

Просить что-то у Будильника — дело безнадежное. Но Тим даже не раздумывал над этим. Он быстро оделся и выбежал на улицу. В голове почему-то вертелось дурацкое слово — «тахикардия». При чем тут оно?.. Потом Тим вспомнил, что это название сердечной болезни. У него и в самом деле колотилось сердце. А волосы были мокрые от пота.

То, что вы не выиграете «харли-дэвидсон», — это еще не самое страшное.

Тим не понял — он сам придумал это или ему кто-то нашептал. Он замечал, что когда сидишь в ванной, а вода льется вовсю, то в этом шуме можно расслышать много необычных звуков: например, крики птиц. Или музыку. Или чье-то монотонное бормотание… Шум улицы, наверное, тоже рождает всякие слуховые галлюцинации. Или, может, это снова отголоски снов?

По пути к Генкиному дому Тим составил примерный план беседы. План, который при известном стечении обстоятельств поможет ему добраться до компьютера. С одной стороны, это был чистый блеф. Но с другой… Тимофей, окажись он на месте Будильника, сам поверил бы в то, что намеревался рассказать. Не посмел бы не поверить. Даже если бы это оказалось неправдой.

* * *

— А?..

Лицо у Генки было заспанное, помятое, с коричневыми следами лосьона против угрей. Он стоял в дверном проеме, тупо уставившись на Тима, и щелкал резинкой трусов.

— Чего приперся?

— Разговор есть, — сказал Тим.

— Па-ашел ты…

Генка хотел захлопнуть дверь, но Тим схватился за ручку. Генкино лицо вытянулось от удивления.

— Страх позабыл, малява?..

Он сильно дернул дверь на себя. Тим уперся в косяк и не выпускал ее. Из-за двери на сверхзвуковой скорости вылетел кулак, который должен был сделать Тимофея добычей стоматологов.

Тим увернулся от удара.

— Генка, это очень серьезный разговор… — успел он произнести до того, как кулак Будильника произвел очередной боевой вылет.

Будильник не слушал его. Он матерился и вовсю махал своими граблями. Тим дождался, когда Генкин кулак снова выпихнется наружу, и, мысленно перекрестившись, отпустил дверь…

Бамц.

— Ггрррррыыыынаааааа-а-а-а!!!

Генка Будильник орал так, словно ему по меньшей мере защемило пенис.

Схватившись за ушибленную руку, Генка шагнул назад. Тим, не теряя ни секунды, вошел вслед за ним в квартиру и захлопнул за собой дверь. Генка продолжал выть и оплакивать свою правую граблю. Взгляд Тимофея лихорадочно заметался по прихожей.

Металлическая ложка для обуви… Нет.

Телефонный аппарат на палочке… Нет.

Переполненное мусорное ведро… Да нет же, черт побери!..

Теперь Будильник во все глаза смотрел на Тимофея и приходил в себя. Через секунду он бросится на него и разорвет на мелкие, микроскопические клочки, в которых даже родная Тимина мама не узнает своего сына.

— Стой, — сказал Тим. — Стой, где стоишь.

Полка для обуви… Нет!

Ящик с инструментами…

Рядом с полкой стоял раскрытый столярный ящик-этажерка. Три металлические полочки, на которых аккуратно разложен инструмент. Каждый на своем месте.

В следующую секунду от этого патриархального порядка не осталось и следа. Бабах!.. Тим выхватил из ящика первое, что попалось под руку.

— Стой, где стоишь, — повторил он.

Генкин взгляд был тяжелым, словно чугунная заготовка. Раньше, когда на Тимофея смотрели ТАКИМ взглядом, он чувствовал в затылке какое-то противное дребезжание, от которого голова начинала мелко дрожать, словно гнилое яблоко на ветке.

Теперь Тим не чувствовал никакого дребезжания. Вернее, дребезжание было — но где-то далеко. К Тимофею оно, во всяком случае, не имело никакого отношения.

— Ты что, спятил?..

Будильник смотрел на Тимофея влажными кроличьими глазами. Тим на мгновение опустил глаза и посмотрел на предмет, который сжимала его рука.

Отвертка. Увесистая плоская отвертка с потрескавшейся деревянной ручкой на заклепках.

Генка тоже смотрел на нее, и глаза его увлажнялись все больше и больше. Только теперь Тим понял, откуда раздается дребезжание… Дребезжал будильник. Тим чуть не рассмеялся в голос — БУДИЛЬНИК ЗАДРЕБЕЗЖАЛ!..

— Тебе привет от Ростика Зельнова, — сказал Тимофей. — И еще от Квашеного.

— От… какого?

Генка никак не мог оторвать взгляд от отвертки.

— От Квашеного, — повторил Тим. — И можешь не рассказывать мне басни, будто ты с ним незнаком.

Генка громко сглотнул.

— Я не знаю никакого Зельнова. И никакого Квашеного.

— Врешь, — жестко сказал Тим. — Почему же ты тогда драпал каждый раз, когда каюк-компания Квашеного собиралась на автозаправку?

— Я не знаю.

Морда у Будильника была такая, словно его вызвали на педсовет.

— Хочешь, чтобы я рассказал нашим ребятам о том, как ты ходил в гости к Зельнову? — тихо сказал Тим.

Он скосил глаз на отвертку — она нисколько не дрожала, честное слово!

— Хочешь, я расскажу им, как ты хотел заработать «харли-дэвидсон»? — продолжал Тим все тем же ледяным тоном. Он вдруг понял, что именно чувствует солист диксиленда, когда во время импровизации его заносит все дальше и дальше… Так далеко, что под ложечкой образуется воздушная яма. — И как тебя там отметелили?.. И как ты боялся с тех пор даже на километр подходить к Ростику и Квашеному?.. Так боялся, что каждый раз подставлял наших пацанов, которые тем временем горбатили на тебя?.. Гад.

Будильник рассмеялся. Но глаза его оставались пустыми, словно намалеванными черной краской. И смех его был смехом утопленника.

— Да что вы мне сделаете, мал-лявы?.. — проскрежетал он. — Мои дела с Ростиком — это мои дела, понятно? Это не твое свинячье дело.

Тим вдруг понял, что он угадал.

Угадал.

Генка-Будильник и в самом деле скрывался от Квашеного. Он в самом деле когда-то позарился на «харли», и его в самом деле когда-то отметелили в «Доме Ашеров»… Тимофея даже слегка качнуло от этого открытия. Серега, в котором здоровья намного меньше, чем у этого гада, — он ПЯТЬ РАЗ ходил драться с каюк-компанией! А Будильник, этот газопроводский тиранозавр — он струсил после первого же раза!

— Ну?.. Что вы сделаете мне? — Генка выпятил нижнюю челюсть.

— Сделаем, — сказал Тим спокойно и положил отвертку на место.

Генка дернулся. Дернулся, но не более того.

— Конечно, ты можешь выловить нас по одиночке и поотрывать нам руки-ноги, как кузнечикам… — продолжал Тимофей. — Но если мы соберемся вместе — ВМЕСТЕ, Генка! — если мы встретим тебя в укромном месте с хорошей звукоизоляцией — ты на следующее же утро попросишь маму разменять эту квартиру на какой-нибудь другой район. Желательно в противоположном конце Москвы.

— Врешь, — сказал Будильник.

Но по его виду было понятно — он уже готов поверить, что так все и будет. Будильник знал, на что способна дюжина разъяренных семиклассников. Потому что сам не так уж и давно был семиклассником.

— Если ты решишь, что этого мало — а ты ведь нежадный, Генка, признайся? — то я найду способ натравить на тебя Квашеного и всю качаловскую группировку. А они ребята простые, ты знаешь. Им бы только поиграться, позабавиться… Они устроят на тебя охоту с флажками…

Генкина голова еле заметно раскачивалась в стороны, словно гнилой плод.

— Чего ты хочешь от меня? — хрипло спросил он. — Денег?

— Нет, — сказал Тим. — Мне нужен твой компьютер. Ненадолго. А еще — компьютерная игра.

— Рехнулся?.. — Будильник растопырил на него удивленные глаза. Последнее известие, кажется, поразило его больше, чем все остальное. — Ты хочешь сыграть в игрушку?

— Да. «Замок на холме».

— У меня такой нет, — быстро сказал Генка.

Слишком уж быстро.

Тим усмехнулся ему в лицо.

— Не ври. Я ведь пришел не для того, чтобы воспитывать тебя.

— Ладно. — Генка пожал плечами и тоже усмехнулся. — Найдешь — твоя будет.

— Найду. Будь спокоен.

Глава 22

Канареечно-желтые шторки в комнате Будильника постепенно приобретали ядовитый, зеленоватый оттенок, какой появляется на плавленом сырке, если его пару дней подержать на солнышке. Это они проходили еще в третьем классе на уроке рисования: желтый плюс синий равняется зеленый. А улица за окном становилась все более и более синей. Deep blue. «Глубокий синий». Так называется шахматный компьютер, с которым когда-то сражался Гарри Каспаров. Ай-би-эмовский суперагрегат весом в несколько тонн.

Компьютер, с которым весь день сражался Тимофей, был намного проще. И все-таки он оказался куда более опасным противником.

— Сколько времени? — спросил Тим.

— Десятый час, — зевая и растягивая слова, сказал Генка Будильник. — Детям пора спать.

— Тогда иди и ложись, — сказал Тимофей, не отрывая взгляд от экрана.

За десять часов Тим успел просмотреть не более дюжины компакт-дисков. Осталось еще восемь. А рано утром им с Серегой надо идти в «Дом Ашеров». Последняя игра сезона, черт побери.

Если бы игрушки были поскучнее и пооднообразнее, Тим просмотрел бы всю пачку до полудня. Но, как назло, ни одну из них нельзя было пролистать с сухим безразличием, словно учебник по математике.

Они околдовывали. Натурально околдовывали. Они заставляли забывать о времени.

«Space Quyst — III». Тим с самого начала знал, что это не то, что ему нужно, но выбрался оттуда лишь спустя час с небольшим, опомнившись на планете под названием Флибхат.

«Syndicate». Здесь он застрял еще дольше, хотя думал глянуть лишь на первую заставку. Все время в голове вертелась дурацкая мысль: «Слушай, а вдруг ты что-то напутал с названием? Может, тебе нужен не „Замок на холме“, а что-то другое?..»

Коробки с дисками не были подписаны. Однако они были аккуратно уложены в ячейки специальной пластиковой полочки. Генка сказал, что его личных дисков здесь нет — он постоянно меняется с кем-то.

— Я даже сам не успел просмотреть весь этот хлам, — сказал он.

Будильник все время маячил где-то за спиной, и первое время Тимофею было от этого не по себе. Думал: а вдруг шарахнет чем-нибудь?.. Потом успокоился. Генка присмирел. Возможно, ему было стыдно вести себя так, словно какой-то дохлый семиклассник взял его в оборот. И поэтому он вел себя так, будто сам великодушно разрешил младшему товарищу понажимать на кнопки.