ТАК ВОТ ЖЕ ОН!

 
      Откуда в человеке берется страсть к коллекционированию? Кто-то собирает изображения боевых кораблей на денежных купюрах, кто-то на карте мира ставит флажки в тех городах и странах, что удалось посетить. Один помнит все места, где он праздновал свой день рожденья, будь то на необитаемом острове или на воздушном шаре, другой с упоением рассказывает о модели воротничка, что использовали придворные дамы в богом забытом королевстве в те времена, когда единственным назначением оного было прикрывать от нескромных взглядов бьющуюся, отливающую синевой, дрожащую жилку на шее.
      Иной может целые дни любовно перебирать свои трофеи или долгие месяцы гоняться за новым экспонатом. Интересно, сколько всего полезного можно было бы сделать за это время, если б силы, талант и энергия посвящались основным проблемам?
      Но это в природе вещей. Будучи неспособным или не желая добиваться определенных целей, человеку свойственно выдумывать себе другие (как вариант — создавать проблемы) и потом исступленно добиваться их достижения, а в случае даже частичного успеха испытывать радость, ощущая себя сильным, удачливым и умелым (а иногда всесильным и всемогущим).
      Но в некоторых случаях то, что собирает один, бывает интересно многим. Так появляются музеи.
      На материке было немало музеев, и все они отличались своеобразием. На самом севере материка был расположен музей снежных узоров, где каждый мог полюбоваться причудливыми картинами, что рисует мороз на оконных стеклах. По всей стране гремело имя василиска — страстного коллекционера статуй (правда, его коллекцию люди предпочитали осматривать в отсутствие хозяина). Не менее знаменитой, но значительно более неуловимой была коллекция реальных портретов венценосных особ (хотя людей, изображенных на ней, было очень сложно узнать, но за самой коллекцией и ее обладателем шла неустанная охота со стороны польщенных подобным вниманием жертв дотошных художников или их царствующих потомков).
      Также были известны музей инструментов, используемых в помощь врачам (если вы не готовы в одиночку охотиться за зловещей гули, устрашающим ракшасом или, на худой конец, стаей быстроногих волкодлаков, тогда это зрелище не для вас), музей ингредиентов магических снадобий (здесь вообще не стоит любопытствовать, если вы сами не являетесь упомянутым ракшасом), музей вращающихся зонтиков (в целях сохранения здоровья не стоит любоваться ими более получаса), музей запахов (не рекомендован к посещению людям с тонким нюхом, категорически запрещается посещение с говорящими животными) и ряд других.
      Волшебник Ахтиох был хранителем музея неработающих магических предметов — артефактов.
      И в самом деле, каждому хочется иметь ковер-самолет или сапоги-скороходы, но надо помнить об их конструктивных особенностях.Ковер-самолет имеет обыкновение при сильном боковом ветре сворачиваться в рулон и уходить в штопор, а сапоги-скороходы уж если споткнешься, то будешь лететь вверх тормашками пару километров.
      Что уж говорить об испортившихся артефактах… И в музее, спрятанном от любопытных глаз в глухом уголке леса (именно поэтому для вида Ахтиох и числился лесником), со всего света были привезены диковинки, когда-то верой и правдой служившие людям, помогавшие в битвах или труде, а теперь собранные в назидание новым поколениям волшебников.
      Урчи с друзьями шли по обширному пространству, изумленно оглядываясь по сторонам и слушая комментарии старого хранителя.
      — Обратите внимание — кольцо удачи. Носящий его всегда мог быть уверен в исходе любого спорного вопроса, все и всегда шло так, как ему хотелось. Но однажды кольцо испортилось. Нет, оно не перестало приносить везение, оно просто медленно стало расти в размерах. И все время существовала опасность, что оно спадет с руки, а это было чревато самыми страшными неприятностями, так как удача-то бралась у самого человека, и стоило лишиться кольца — все счастливо избегнутые ранее беды разом наваливались, погребая его под собой. И носил человек свое недолговечное счастье сначала как кольцо, потом как браслет, потом как обруч на лоб — и все равно рано или поздно ускользала фортуна и человека настигали все неудачи разом.
      Рядом лежит артефакт в виде восьмиконечной звезды, предназначенный для помощи потерявшимся в пути: называешь место назначения, кладешь его на ладонь, и идешь, следуя указаниям зажигающихся лучиков. Но сломался: срывается и норовит сам, как нетерпеливая гончая, добраться до цели (а далеко не всегда человек может пройти там, где проскользнет шустрый предмет размером с небольшое блюдце).
      Вот висит куртка с бездонными карманами. Что угодно можно было туда положить: пару бутербродов в дорогу, горстку монет, запасной комплект одежды, набор инструментов… да мало ли что — и они ничего не весили, — а достать из кармана можно было любой нужный в эту секунду предмет, без необходимости перерывать груду остальных. Но беда случилась в тот день, когда один безответственный волшебник решил поплескаться в этой куртке в море, упав за борт корабля, и в карман случайно вплыла акула. С тех пор курткой, не решаясь сунуть руку вовнутрь, так никто и не пользовался.
      Медальон верности. Уезжая в длительное путешествие, один из влюбленных или супругов надевал на шею другому этот медальон (естественно, снять его, потом мог только надевший). Действовал он очень тонко и коварно: исподволь внушая носившему его, что любой встреченный потенциальный «предмет страсти» не достоин и доли внимания, представлял этого претендента в совершенно невзрачном и непритязательном виде. Но как ненужная побрякушка был медальон выброшен и объявлен неработающим. И тут, вполне возможно, произошла ошибка, и сам он нормально функционировал, но, как выяснилось, наличие его не спасало от самих измен. Видимо, если человек уж очень хочет изменить, то, как ты не искажай черты партнера, роли это уже не играет.
      Благородный меч, благоприятствующий сражению. Он всегда создавал вокруг своего обладателя ту обстановку, что была наиболее удобна для его стиля битвы: если человек привык сражаться при холодной погоде, вокруг него дул пронизывающий ветер, если он всегда чувствовал себя комфортнее в зарослях ядовитых цветов, то посреди поля боя расцветал прекрасный смертоносный сад (разумеется, неопасный самому владельцу меча). Но, в конце концов, меч состарился и стал забывать свое назначение (такое иногда случается с вещами и магическими предметами) и начал создавать обстановку случайным образом: то погружая хозяина по колено в зловонную тину болота, то бросая ему в глаза колючий песок с барханов, а то помещая его под заунывный скрип весел на ходящую ходуном палубу корабля. После того как заметили, что меч стал очень часто менять владельцев, почли за лучшее отдать его в музей.
      Широко известны ботинки невидимости. Но один потерялся — и теперь либо будешь невидим наполовину, либо скачи на одной ножке, что тоже неудобно.
      Волшебник жадно смотрел на Камень Понимания на груди Урчи, борясь с искушением незаметно уронить и исковеркать его, тем самым добавив сей роскошный экспонат в свой музей (вот оно, проклятье и искус истинного коллекционера).
      Ярл, который ни на минуту не забывал о своей клятве охранять Камень, с не меньшим интересом поглядывал на самого волшебника (кто знает, какие мысли блуждали в тот момент в его голове, возможно, он тоже хотел пополнить своюколлекцию, остановив самым болезненным образом очередного претендента на оберегаемое сокровище).
      Эльф, как лев, сражался с огромной кольчужной рубахой. Изначально она должна была при надевании идеально облегать любую фигуру, обороняя от удара копья в честном бою и острия кинжала под покровом ночи, но сейчас она путалась с размерами, поэтому Аэлт, неосмотрительно заинтересовавшийся ею, был словно запеленатый младенец.
      Зар, отведавший еды с испорченной скатерти-самобранки (кто мог подумать, что ее коварно постелят на стол, стоящий посредине комнаты, — неужели таким иезуитским способом защищались от грабителей?), метался по комнате и искал воды, чтобы хоть как то избавиться от того невообразимого вкуса, что, казалось, навсегда пристал к его небу.
      И в этой атмосфере, полной душевного спокойствия, миролюбия и благополучия, Урчи пытался выведать информацию о предмете их поисков — загадочных деревьях Арборея.
      Сделать это было непросто хотя бы потому, что даже взглянуть в лицо волшебника, после того как тот выполнил свой изначальный долг хозяина и провел их по помещениям, было проблематично. Маг метался по всему пространству музея, то поправляя покосившуюся картину, при этом балансируя на шаткой лестнице, что норовила подпрыгнуть повыше, то влезая в кучу мусора, в которой шевелились металлические щупальца, а в следующую секунду он уже переносился на летающей платформе к верхней полке шкафа, хватал толстый талмуд и, лихорадочно перелистывая его, бежал в другую комнату, чтобы опять проделать какие-то непонятные телодвижения.
      Поэтому большую часть времени Урчи то успевал сказать пару слов загорелым пяткам, весело шлепающим по ступеням, то обращался с просьбой к коротко постриженному затылку, вертящемуся во все стороны, или уклонялся от острых растопыренных локтей, что мелькали перед глазами всякий раз, когда волшебнику приходила в голову очередная мысль и он несся воплощать ее в дело.
      Наконец, когда из обрывков фраз выстроилась цельная картина, Ахтиох на секунду остановился и воскликнул:
      — Я с радостью помогу своему давнему другу Эмралу и выделю ему лучшие, выдержанные корни дерева Арборея — уж он-то найдет им достойное применение. — И чародей лукаво рассмеялся.
      При этих словах Урчи в очередной раз задумался, что же такого особенного в этих деревьях, что сделало их такой редкостью, и почему они настолько необходимы Эмралу для того, чтобы его эксперименты были завершены качественно и в срок.
      — Но дело в том, — продолжал волшебник, — что у меня совсем нет для этого времени: они находятся в кладовке неразобранных вещей, а поиск там может занять несколько дней, и то, если сами вещи не будут возражать, — а некоторые из них такие капризные… А мне срочно нужно готовиться к визиту почетных гостей, которые будут осматривать мой музей. Поймите, ко мне приедут самые знаменитые хранители других музеев и, меньше всего, мне бы хотелось перед ними ударить в грязь лицом.
      Ярл, который понял, что и в этот раз его таланты сторожа не будут проверены в бою, решил поучаствовать в разговоре, чтобы хоть так развлечь себя:
      — Неужели вы думаете, что сможете удивить своих гостей, если просто приведете все экспонаты в идеальный порядок? Нужно придумать что-то такое, что им надолго бы запомнилось. Предложите им то, чего у них еще нет.
      Сказано — сделано, и, сев вокруг стола (спрятав от греха подальше скатерть, вызывающую неконтролируемую ярость Зара), друзья принялись сочинять то, чем можно было изумить и потрясти посетителей этого необычного музея.
      Сначала появились красочные буклеты, подробно рассказывающие о каждом из неработающих магических предметов. При этом буклет мог принимать форму того или иного артефакта, а если его пробовали приложить ко лбу, то перед внутренним взором проплывала вся история магического предмета (разумеется, не реальная, а та, которая была известна самому Ахтиоху, — в конце концов, именно он и наколдовывал это представление), начиная от момента его создания и до момента порчи. (Была также идея вызывать духи мастеров-создателей магических амулетов, но от нее пришлось отказаться: большинство из них были людьми малоприятными в общении.) Отдельно рассказывались забавные случаи, происходившие с владельцем того или иного предмета уже после его поломки.
      Затем для каждого из артефактов, исключая наиболее опасные, были созданы сувениры, которые имитировали их магическое действие уже послеполомки. Повторить сам магический артефакт, конечно же, очень сложно. Для этого нужны знания мастера, правильно выбранный материал и ингредиенты, важно было учесть расположение светил, направление ветра и день года, сотни других, самых разнообразных параметров (из-за чего, собственно, практически каждый артефакт и является уникальным). Зато сотворить похожую копию для неработающей модели оказалось значительно легче.
      Отдельное внимание уделили вопросам безопасности — иногда технические детали для людей понимающих говорят много больше, чем все внешние красоты. Поэтому на каждый артефакт было наложено дополнительное охранное заклинание, а в каждой комнате повешена заколдованная магическая статуя хамелеона со свирепо вращающимися глазами, которая была призвана следить за ситуацией и в крайних случаях вмешиваться в нее при помощи длинного высовывающегося языка. А также на время визита договорились воспользоваться помощью живых охранников, в которые и были выбраны Аэлт, Ярл и Зар. Эльф был способен незаметно наблюдать за развитием событий, проникая в любые щели; великан одним своим видом внушал мысли о необходимости вести себя праведно, если хочешь жить долго и счастливо, а спокойная мощь драконьего пса вкупе с его огнедышащими характеристиками вызывала восхищенный трепет даже у самых хладнокровных и много повидавших посетителей.
      Кроме того, Урчи поделился с Ахтиохом принципами работы библиотеки в Школе Магов, что значительно улучшило процедуру поиска нужного предмета, а сам волшебник похвастался изобретенной им системой, позволившей классифицировать все артефакты и разделить их на группы по похожести (поверьте, это серьезное достижение, ведь принимались во внимание и их размер, и способ действия, и тип магии, и причины, и вид поломки, и десятки факторов, которые, несомненно, важны для научного понимания проблемы. Другой вопрос — так ли важно само это научное понимание, но не будем придирчивы, вполне вероятно, что между изобретениями, улучшающими нашу жизнь, и учеными, занимающимися наукой, все же есть какая-то, пусть иногда неявная, зависимость).
      После с блеском завершившегося визита (не будем останавливаться в нашем повествовании на его деталях, кому интересны рассказы о том, как один из посетителей хотел подкинуть в коллекцию чудодейственный эликсир собственного приготовления с огромной табличкой, на которой было имя изготовившего, другой поскандалил с говорящей статуей, а третий принял самого Ахтиоха за неработающий артефакт, чем сильно осложнил свою жизнь) друзьям торжественно был выдан самый старый корень дерева Арборея, и они, гордо сгибаясь под его тяжестью, направились в обратный путь.
      Зар вновь был задумчив — один из посетителей обронил странную фразу: «Количество игр и развлечений все возрастает. Является ли это признаком упадка цивилизации?»
      — Не знаю, как насчет всей цивилизации, но могу сказать наверняка, — живо высунулся эльф, — отсутствие игр и развлечений — явный признак упадка для отдельного человека.

 

ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ

 
      — А вот я, например, верю в приметы… — В комнате трактира, выходящего на центральную площадь Ахтихии, располагались Зар с Ярлом и вели неспешную философскую беседу.
      — Вот, например, когда у моей матери, — рассказывал Зар, — что-либо терялось, пока она варила какое-нибудь снадобье, — верная примета — зелье не сработает в полную силу. Или взять, к примеру, герцога Махаталибского. Приехал как-то поохотиться к нам в горы, а ему один горный козел за другим попадается, как рыба на нерест прет. А он нет бы прислушаться к внутреннему голосу, подсказывающему, что вряд ли все горные козлы возлюбили его, как самое себя, и мечтают быть поданными в качестве охотничьего трофея на ближайшем привале. Он бил их из лука влет и радовался, как мальчишка, а когда понял, в чем дело, было уже поздно — сам попал в категорию добычи. Оказалось, одновременно с ним скалистый питон на охоту вышел.
      — А с чего это вдруг вы заговорили о приметах? — В комнату, протирая заспанные глаза, вошел Урчи.
      — А ты выгляни за окно, — жизнерадостно посоветовал Ярл.
      Урчи настороженно подошел к окну, отдернул плотную занавеску и замер — на площади толпились сотни вооруженных людей, воинственно горланящих и размахивающих рубящими и режущими предметами, которые при всем желании было сложно принять за орудия мирного труда.
      — Да уж, — понимающе проронил Урчи, — войска под окнами — воистину плохая примета.
      — Мы послали эльфа вниз разведать, что к чему, и сидим ждем результатов.
      Аэлт тем временем осторожно крался вдоль серых и сырых стен трактира, уставленных тяжелыми дубовыми бочками, из которых страждущим наливалось пиво. Эльф пытался оставаться незамеченным и подслушать интересующие его сплетни. К сожалению, даже в этот утренний час народу в таверне было очень много. В связи с очевидным военным (или осадным?) положением люди предпочитали переждать непонятные и не внушающие оптимизма события в тепле и уюте, нежели самим выходить на площадь и пробираться по своим делам между вооруженными отрядами, которые что-то воодушевленно скандировали и потрясали разнообразным оружием. Поэтому было очень сложно сразу напасть на интересующую его тему — разговоры висели в воздухе, и эльф то и дело вплывал в облако той беседы, которая хоть и могла бы его заинтересовать в другое время, но в текущий момент была совершенно непригодна.
      Постепенно он начал понимать, что даже в этом зале все темы не перемешаны хаотично, а будто разбиты на группы по интересам, — оставалось только выследить нужную.
      «…На вашем месте я бы не бросался здесь словами, значение которых вы можете и не успеть быстрообъяснить…» — начинающаяся драка его не сильно интересовала.
      «…Я-то думал, что в нашу страну, в связи с последними событиями, никто надолго не приедет — все только и мечтали отсюда поскорее смыться. Ан нет, потянулись. В основном люди двух категорий: те, кому где-то было еще хуже, чем нам здесь, и те, кому где-то уже очень хорошо, и они приехали к нам, чтобы им стало еще лучше, зачастую за наш счет».
      Хотя вроде бы речь и шла о войне, Аэлт понимал, что ничего путного для себя здесь не услышит.
      «…Может быть, предстоящая война произойдет, как это водится, из-за какой-нибудь прекрасной незнакомки? — Не верьте красивой легенде, из-за женщин бывают только дуэли и восстания, войны ведут из-за богатства и власти». — Здесь тоже гадали о причинах, поэтому подслушивать было бессмысленно.
      «…Как много смысла в том, что трактир и трактат — однокоренные слова!» — Увлекательный научный спор на благодатную тему, но эльф был занят другим.
      «…Дабы дама о другой даме думала достойно, должно держать дам далеко друг от друга». — Мысль звучала изящно, и в другой раз он бы с удовольствием принял участие в обсуждении, но сейчас следовало торопиться.
      «…Иногда идею и не воспринимают всерьез, пока за нее не пострадает несколько человек». — Он начинал приближаться к интересующей его группе людей.
      «…Даже побежденного врага необходимо уничтожать. И только окончательно сломленного врага следует беречь».
      «…Чтобы правда победила, за нее должен кто-то сражаться…» — Все, Аэлт наконец-то был на месте. Он притаился за колченогим стулом, на котором восседал один из особо говорливых посетителей, и стал внимательно вслушиваться в обволакивающий его словесный гвалт и гомон, стараясь выудить нужную информацию, чтобы после передать ее друзьям.
      Тем временем Урчи анализировал текущую ситуацию и искал способы добраться домой как можно раньше, ведь каждый день промедления мог оказаться решающим. Разразившаяся или готовящаяся война была как нельзя некстати.
      У них и так было немало препятствий с обратной дорогой (оно так обычно и выходит: куда бы ты ни направлялся, добираться обратно придется не так легко и просто и уж точно не тем путем, каким виделось в начале путешествия).
      Водный путь был для них полностью закрыт: по единственной реке, которая вела обратно к Герталу, в это время года сплавляли бревна, а плыть вверх по течению навстречу несущимся громадам полезной древесины можно исключительно глубоко под водой.
      Ни одного подходящего торгового каравана в округе не наблюдалось, а добираться на перекладных было накладно. Те весьма скудные финансовые ресурсы, что были выделены Эмралом в начале пути, подходили к концу с такой скоростью, будто испарялись в воздухе или по капле просачивались в землю сквозь туго завязанный кожаный мешочек на поясе.
      Применять магию для перемещения, как наиболее очевидный и доступный выход, было строжайше запрещено на общем дружеском собрании — с троекратным перевесом голосов.
      Близящаяся война наглухо перекрывала и так небогатые возможности добраться до Гертала быстро и в срок.
      Поэтому рассказ эльфа, вернувшегося с новостями, пользовался безраздельным вниманием.
      — Значится, так. У них здесь две группы, и каждая во всех бедах винит другую. Одна кричит, что другие науськали своего дракона и тот пожрал лучшие стада отборных овец с тонкорунной шерстью, а на цветущем лугу выжег колдовские знаки. Другие брызжут слюной от несправедливой обиды и вопят, что все наоборот. Мол, это первые натравили свое чудовище и оно разграбило сокровищницу, проникнув туда сквозь расплавленный купол, и спалило то, что не смогло унести.
      В результате все до ослепления злы друг на друга и готовы к активным военным действиям. Единственное, что останавливает обе стороны, — каждая боится чужого дракона. Больше никто ничего не знает, а подобная неопределенность в военных делах совершенно недопустима. Вот и лаются пока без каких-либо серьезных действий.
      Дальнейшие расспросы показали, что облик этих двух драконов схож до малейших деталей, включая запомнившийся шрам на крыле и обломанный коготь. Поэтому напрашивался вывод, что дракон на самом деле был один, но на чьей он стороне — неизвестно.
      — Мне вот почему-то кажется, что виноваты первые — все-таки сожрать стадо дракону могло прийти в голову и естественным образом, а вот заниматься грабежом — это попахивает спланированными действиями.
      — А мне наоборот: давно известна любовь драконов к золоту, а вот колдовские письмена на лугах выжигать — такого за ними не водилось.
      — А может, это вообще дело рук третьей, неизвестной стороны, которая пытается поссорить всех к собственной выгоде?
      Завершил дискуссию в этот раз Ярл:
      — А вам не кажется, что не имеет смысла строить догадки и теории там, где можно просто проверить? Давайте найдем дракона и спросим у него самого.
      Идея узнавать мнение другого человека, чтобы понять, чего же он хочет, к чему стремится и о чем мечтает, во все времена считалась излишне революционной, зачастую просто ненужной или несвоевременной. Но даже на этом фоне мысль осведомиться о суждениях дракона легко могла выиграть конкурс изящных способов самоубийства.
      После того как все возражения друзей разбились о непробиваемую логику Ярла, им ничего не оставалось, как переть навстречу своей судьбе. Ибо если они не сумеют остановить войну до ее начала, после вернуться домой будет не в пример труднее. (Да и с точки зрения гуманности и человечности останавливать войны — хорошо, а развязывать — плохо. Хотя мир обычно устроен так, что от человека, считающего подобным образом, такие вопросы не зависят. И уже непонятно, то ли люди с таким мировоззрением не лезут на соответствующие должности, то ли пребывание в такой должности способствует смене этого самого мировоззрения.)
      Выследить логово дракона оказалось проще простого, будто тот заранее позаботился, чтобы возможные визитеры не испытывали никаких трудностей в поисках. И хотя выдолбленные ступени и развешенные указатели все же отсутствовали (к хорошему сервису быстро привыкаешь), но комфортная широкая дорога, проложенная так, будто огромное бревно волоком протащили сотни рабочих, прямиком вела к пещере.
      — Давай, чтобы не слишком приближаться, устроим засаду здесь и выявим сообщников! — неуемная тяга Зара к приключениям иногда все же натыкалась на остатки здравомыслия.
      — Во-первых, ждать так мы можем очень долго, а во-вторых, ты можешь и не узнать сообщников, скажем, если для контактов они выбрали говорящего ворона, или просто не заметить, если они обладают невидимостью. Кроме того, так есть шанс, что дракон увидит нас первым, из-за чего мы рискуем не успеть объясниться.
      Вместо пещеры их поджидала величественная арка, скрывающая вход в полукруглый дворик. Войдя, друзья остановились в недоумении. Дальше пути не было, а пустое пространство внутри, содержащее небольшой фонтан, беседку и пару скамеек, со всех сторон окружала монолитная стена из того же материала, что и арка.
      И лишь обследовав все вокруг, путешественники заметили: монолит периодически немного колебался, будто от порыва ветра. Дальнейшее распознать уже было несложно — над аркой была обнаружена голова самого дракона. Он с немалым интересом следил за их поисками, время от времени подбадривающе подмигивая.
      Дракон был огромен.Свернувшись калачиком и отдыхая, он и составлял эту грандиозную конструкцию, а поскольку голова его, покоясь на кончике хвоста, была повернута внутрь, то снаружи композиция казалась завершенной, и ничто не выдавало в ней блаженствующий кошмар близлежащих городов.
      — Проходите, присаживайтесь, давно вас жду, знал, что вы пожалуете.
      — Так вы владеете даром предсказания и предвидели наш приход заранее?
      — Прошу вас, садитесь, и давайте поговорим. Знаю, о чем вы думаете…
      Ситуация становилась щекотливой. Дракон, похоже, был не только предсказателем, но и телепатом.
      — Вас ведь наняли внизу, в долине, как истребителей драконов?
      С одной стороны, стало полегче: дракон явно заблуждался на их счет, что на корню подрывало предположение о наличии у него столь опасных талантов. С другой же стороны, его теперешнее заблуждение было для гостей не менее устрашающим.
      — Вы ошибаетесь, мы пришли сюда сами по себе…
      — А-а, странствующие охотники за славой. Или за добычей? Все равно, очень рад вас видеть, очень.
      Разговор явно не клеился: дракон упрямо не желал сходить с заранее продуманной им колеи. (Впрочем, заметим, что для обычной жизни драконов того времени подобный ход событий был весьма обыденным и привычным, что отчасти объясняет его ошибку.)