Чтобы потом не разочаровать ассистента, адвокат сразу сказал:
      - Но я не нашел тут ничего сенсационного, да и господин Брумерус тоже.
      - Брумерус? - спросил Грисбюль.
      - Да, - ответил Метцендорфер, - я застал его у фрау Маран.
      - Ах, вот оно что, - удивился ассистент, - ну, это вам надо бы рассказать мне. - Поймав любопытный взгляд секретарши, он сказал: - Я имею в виду - насчет Трициус! - и прибавил:-Не здесь, господин Метцендорфер! Перейдемте в другую комнату.
 

2

 
      Потом они сидели там, как уже было однажды, Грисбюль за столом комиссара, а Метцендорфер - напротив, и шляпа Гроля подрагивала на вешалке, когда по улице, сотрясая мостовую, катились грузовики.
      - Я понимаю, - сказал Грисбюль, - что, собственно, краду у вас время, господин Метцендорфер. Ведь разговор у нас частный. Я, как и вы, прекрасно знаю, что в деле Марана вряд ли что-либо изменится. Но поймите меня: возникает какое-то странное чувство, когда тебе сообщают, что после попытки убийства потенциально убитый навещает супругу своего потенциального убийцы! - Он подумал и прибавил: - В людях очень легко ошибиться. Я иногда считал Брумеруса человеком холодным и равнодушным, вполне возможно, что он таков и есть, но вот его все-таки как-то задело, что женщина теперь осталась совсем одна.
      Адвокат был того же мнения.
      Он описал, в каком неловком положении оказался, появившись на вилле, и Грисбюль, игравший карандашом, не смог подавить улыбки.
      Итак, они прошли в комнату. Метцендорфер с невольным подозрением ее осмотрел, но не обнаружил никаких признаков того, что в ней происходило что-либо, помимо беседы. Это его удовлетворило. Едва они сели, Маргит Маран спросила:
      - Как мой муж?
      - Я был у него сегодня, - ответил Метцендорфер и невольно взглянул на Брумеруса.
      - Право, не обращайте на меня внимания, - заметил тот.
      - Так вот, - решился заговорить адвокат, - боюсь, что он в скверном состоянии. Он апатичен. Он ничего не хочет. Он не замечает окружающего. Не думаю, - Метцендорфер отвергающе поднял обе руки, - чтобы он тешил себя пустыми надеждами относительно исхода процесса, вот уж нет! Но он отказывается от всякой защиты. Он еще доставит мне хлопот своим поведением. Собственно… - Метцендорфер помедлил, потом быстро продолжал: - Больше всего, по моему впечатлению, его угнетает то, что он убил ни в чем не повинного человека.
      Возникла пауза. Маргит Маран молча глядела в одну точку. Брумерус постучал сигаретой по пепельнице, серый червячок пепла упал и рассыпался. Обессилевшая букашка билась о лампочку. Это вызывало безотрадный шорох, и так же безотрадно дрожала, замирала и снова дрожала ее тусклая тень на абажуре.
      - Ни в чем не повинного! - задумчиво нарушил тишину Брумерус. - Это означает, что господин доктор хотел убить виноватого и что он и сейчас еще считает виноватым меня. Удивляет меня, - он снова постучал сигаретой по пепельнице, хотя пепла не было, - удивляет меня, собственно, лишь то, что такой интеллигентный человек не задается и в течение трех лет явно не задавался вопросом, где следовало бы искать вину, если уж ее вообще искать! Ведь ни с того ни с сего женщина не отворачивается от своего мужа!
      - Рихард! - умоляюще сказала Маргит Маран, и Метцендорфера покоробило, когда он услыхал имя этого человека из уст жены своего друга.
      Брумерус не взглянул на нее. Он пробормотал:
      - Ладно, ладно, Маргит! Я не стану больше говорить об этом. Только меня это удивляет, и удивляет давно!
      - Во всяком случае, - направил разговор адвокат, - это факт, и я должен буду с этим считаться. Сильнее всего угнетает его то, что он убил человека ни в чем не виновного, к тому же молодого, у которого добрая часть жизни еще впереди. Мне показалось сегодня, что он только и видит перед собой прекрасные дни загубленной им жизни и в ужасе от сознания, что лишил их Альтбауэра. Да, - сказал он, - так, видимо, обстоит дело.
      В комнате опять воцарилась тишина. Наконец хриплым голосом Маргит Маран спросила:
      - Может быть, он чего-нибудь хочет? Что я могу сделать, чтобы… - она запнулась, - облегчить ему пребывание там?
      - Ничего, - сказу же ответил Метцендорфер и, подняв голову, посмотрел на Маргит, - решительно ничего! Он воспримет все только как обузу, нет, как добавочное бремя. По крайней мере сейчас - Он сделал неопределенное движение рукой. - Может быть, позднее! Нам надо подождать.
      Маргит вздохнула, но промолчала.
      - Он попросил меня, - сказал адвокат, - присмотреть за вами. Его огорчает то, что вы теперь всеми покинуты.
      - Ну конечно, - взглянув на адвоката, включился в разговор Брумерус, - вам не следует говорить ему этого, господин Метцендорфер, но фрау Маран вовсе не покинута. Вы же видите, что я здесь, и я уже обо всем позабочусь. Понимаете, - он посмотрел мимо адвоката в полумрак комнаты, - я здесь на правах старого друга, если так можно выразиться. Что прошло, то прошло. Но тем ценнее, может быть, то, что осталось. Для обеих сторон, господин Метцендорфер. - Он говорил очень серьезно.
      Маргит Маран внимательно глядела на него, адвокату даже показалась - голодными глазами. Когда Брумерус умолк, она неслышно вздохнула, кивнув, однако, головой, и Метцендорфер понял, что она действительно так и воспринимает приход Брумеруса. Он почувствовал облегчение. Обмана, казалось, тут не было, да и не могло быть. И он нашел утешительным, что какая-то человечность все-таки сохранилась.
      Тема была, по-видимому, исчерпана, и Брумерус, кажется, тоже так думал. Он сел удобнее, закинул ногу на ногу и спросил Маргит Маран:
      - Может быть, твой гость хочет поесть или выпить? Метцендорфер покачал головой в знак решительного отказа.
      - Как угодно, - сказал Брумерус, словно он здесь хозяин. Он снова переменил тему: - Вы упомянули, что пошли по каким-то следам, господин Метцендорфер? Известно ли наконец, кто этот Альтбауэр и зачем он, собственно, забрался на мою дачу? - И, закурив новую сигарету, прибавил: - Ведь меня, как вы понимаете, это действительно интересует!
      Метцендорфер прекрасно понимал это и потому рассказал о своих странствиях. Маргит Маран слушала его молча, глаза ее расширились и блестели. Брумерус слушал внимательно, то и дело задавая вопросы.
      Букашка получила смертельный ожог. Упав на пол в круг света от лампы, она беспомощно трепыхалась перед кончиной.
      Около полуночи Метцендорфер наконец поднялся. Он устал.
      - Да, пошли! - сказал Брумерус и поднялся тоже. Он повернулся к Маргит Маран: - А ты не беспокойся больше чем нужно. Видишь ли, хотя поездки господина Метцендорфера и не дали ничего конкретного, у нас есть теперь уверенность, что к защите он относится с чрезвычайной серьезностью и что дело в надежных руках. Что же касается меня, - добавил он, - то ты знаешь, как я настроен, я это уже сказал тебе. На том и оставим. Что смогу сделать, чтобы тебе помочь, сделаю. Маргит Маран тихо сказала:
      - Я знаю. И я благодарна тебе за это.
      Затем Брумерус и адвокат стояли перед дверью, которую сразу же заперла за ними Маргит Маран. Луна походила теперь на круглую белую дыру в темном небе. Ее неверный свет лежал на жухлой, осенней траве как зыбкая пена.
      Оба молча прошли несколько шагов направо. Брумерус достал ключ из кармана, но, отперев дверцу автомобиля, не сразу открыл ее, а обернулся к молчавшему Метцендорферу:
      - А у вас все еще ваше старое корыто? - спросил он. Адвокат не понял. - Ах, - сказал Брумерус, - это так, между прочим, мне почему-то вспомнилось. Я имею в виду машину. Вы ведь хотели тоже купить «боргвард»?
      - Да, - растерянно подтвердил Метцендорфер, - хотел. Нет, у меня все еще «мерседес».
      Теперь Брумерус уселся и сказал:
      - С удовольствием помогу вам. Если вы серьезно об этом думаете, то я бы сделал это у Богумила. Свою я купил там. Это боргвардовская станция обслуживания. К тому же, у них есть высотный гараж. Для меня очень удобно: всего несколько минут от моей квартиры - и машина под крышей. Там я и прохожу техосмотр. Поэтому я там всех хорошо знаю, и, если я вас представлю, вам обеспечена десятипроцентная скидка.
      - Большое спасибо, - сказал адвокат, - я, может быть, вернусь к этому разговору.
      - Отлично! - сказал Брумерус. - Счастливого пути! - И захлопнул дверцу.
      Метцендорфер отошел в сторону, «боргвард изабелла» тронулась, дала задний ход, изящно, почти бесшумно развернулась и скользнула к воротам мимо осыпанного лунным светом газона. Только теперь Брумерус включил фары.
      Пучок света слетел с горы, перемахнул через шоссе, на секунду уперся в черный сверкнувший бок «мерседеса» и задрожал, удаляясь. Брумерус исчез.
      Метцендорфер медленно пошел вниз. Он глубоко дышал. Воздух был свежий и ясный, в нем еще оставался еле заметный привкус бензина.
      Затем «мерседес» последовал за машиной Брумеруса к автостраде. Стояла тихая ночь.
      Грисбюль ни разу не прервал адвоката, он неподвижно глядел на него и, когда Метцендорфер кончил, закусил губы, уперся локтями в стол и принялся катать карандаш между ладонями. Наконец он сказал:
      - Ну хорошо, но вы ведь явились сюда, разумеется, не для того, чтобы рассказать это комиссару?
      Метцендорфер невольно взглянул на потертые поля шляпы.
      - Нет, - сказал он, - конечно, не для того! Я сообщил вам все это лишь потому, что вы меня попросили! Так ведь, кажется? Для дела это не имеет никакого значения, и я задавался только одним вопросом: рассказать об этом Марану или нет? Так вот, рассказывать я безусловно не стану.
      Ассистент кивнул.
      - Н-да, -продолжал Метцендорфер, глядя в сторону, - почему я явился сюда? Я ведь сказал, что побывал во Франкфурте у Трициус и в связи с этим у некоего Себастиана. - Он покачал головой. - То, что я узнал, лишь подтверждает правоту господина Гроля. Не стоит больше заниматься этим, ничего тут не выйдет.
      Грисбюль перестал катать карандаш. Его, казалось, не устраивало, что адвокат разделяет мнение Гроля. Он не слушал Метцендорфера, когда тот стал приводить свои соображения и соображения комиссара, сравнивать их, разбирать, уточнять… Он глядел на шляпу Гроля, которая дрожала, качалась, а порой даже, казалось, хотела повернуться, словно под ней была голова человека, слушающего их разговор и готового высказать свое мнение. Неожиданно для Метцендорфера на середине одной из его фраз Грисбюль встал, сунул руки в карманы брюк, подошел к окну и сказал:
      - Здесь есть тучи, и в них прячутся молнии, Тучи еще не разрядились. Почему - не знаю. Но знаю, что это так, чувствую. Вы скажете, наверно: молодой нахал, довольно неопытный, что он мелет! Пусть. Вы стали на точку зрения комиссара. Я - нет, господин Метцендорфер, я - нет!
      Он повернулся и, слегка изогнув спину, прислонился к оконному стеклу так плотно, что адвокат испугался было, что Грисбюль его раздавит. Тот все еще держал руки в карманах брюк.
      Он резко сказал:
      - И пусть рапорт хоть десять раз отправлен к следователю, потому что он написан, я все равно начну это дело сначала!
      Он оттолкнулся от подоконника, быстро и энергично пересек комнату и сел за стол.
      Шляпа комиссара раздраженно качнулась.
 

3

 
      Метцендорфер чувствовал, что молодой человек оказывает на него какое-то давление. Какое - адвокат сам не понимал.
      Грисбюль подергал запертый ящик, в ярости ринулся в другую комнату, откуда через открытую дверь донеслась дробь машинки, вернулся со стопкой бумаги и несколькими карандашами, уселся, взглянул на адвоката из-под высоко поднятых бровей и сказал:
      - Выкладывайте!
      Тот недоумевал.
      - Ну, - сказал Грисбюль нетерпеливо, - рассказывайте, что вы выяснили!
      - Выяснил? - растягивая слоги, спросил Метцендорфер. Он подумал. - Да ничего, собственно, не выяснил!
      - К черту! - возмущенно воскликнул Грисбюль. - Не придирайтесь к словам. Хотя бы сейчас. Не выяснили, так ощутили! Вы же вели розыски по делу Марана!
      - Так вот, - начал Метцендорфер и принялся было описывать свою встречу с горничной, с маленькой Трициус во франкфуртской гостинице «Майнау».
      Но ассистент нетерпеливо отверг это.
      - Нет, так не пойдет. Ваши впечатления, господин Метцендорфер. - И вдруг голос его стал таким терпеливым, словно он говорил с ребенком. - Ваши впечатления начинаются гораздо раньше, начинаются с момента, когда в ту ночь Маран или его жена сообщили вам по телефону, что произошло убийство.
      - Это известно, - уперся Метцендорфер.
      - Да, известно, - терпеливо повторил Грисбюль, - вам точно известно, мне менее точно, другим вообще неизвестно. Но даже будь это известно до малейшей подробности, и притом всем, все равно важно, чтобы вы рассказали об этом: тогда у вас в памяти оживут частности, тогда и вы увидите, как та или иная мелочь сказалась на вашем отношении к случившемуся, тогда мы постепенно получим более или менее объективную картину. Это имеет решающее значение. - Он коротко бросил: - Прошу поточнее!
      Метцендорфер покорился своей участи. А Грисбюль пожелал даже узнать, спал ли уже Метцендорфер или еще читал, когда позвонили по телефону, сразу ли он пошел в гараж или, может быть, все-таки помедлил, прежде чем ввязываться в это неприятное дело.
      Постепенно Метцендорфер привык к тому, что поначалу назвал про себя «дурацким выспрашиванием», и убедился, что давно забыл частности, которые выплывали лишь благодаря метким, направленным в самую точку вопросам.
      Так рассказал он о поездке домой в машине Брумеруса, о своем возвращении в Бернек, о том, как возникло у него подозрение, что на даче находился еще кто-то, о своей поездке во Франкфурт и попытках выведать что-либо у маленькой Трициус и великого Себастиана, наконец, о своем путешествии в Пассау и разговоре с Венцелем Марией Даллингером.
      Он не упускал ни одной мелочи, и на его глазах листок за листком покрывался стремительным почерком Грисбюля, который порой, склонив голову набок, строчил как одержимый, а порой переставал писать и терпеливо слушал.
      - И вот вы здесь! - сказал в заключение ассистент.
      - И вот я здесь, - ответил адвокат, почувствовав усталость и опустошенность.
      Грисбюль резко, со стуком, положил карандаш на доску стола, поднялся, подошел к окну, успевшему, к удивлению Метцендорфера, потемнеть, развел руки в стороны, расправил грудь, глубоко вздохнул и, наконец, сказал:
      - Ну вот, дело сделано! - Затем, пройдясь по комнате, он застыл, как перед памятником, перед стоячей вешалкой, на которой висела шляпа Гроля, неожиданно хлопнул ладонью по засаленному сомбреро, отчего оно чуть не слетело с крючка, и невозмутимо сказал: - Ну, ты еще удивишься! - И, повернувшись к озадаченному адвокату, добавил: - Боюсь, что вам придется еще потрудиться из-за этого дела, господин Метцендорфер. Фильм не кончился, только порвалась лента, по-моему. - Он вернулся к столу и сказал: - Попытаемся склеить ее. У меня тут есть одна идея. Надо будет еще подумать!
 

4

 
      Катя на машине домой, Метцендорфер перебирал события последних дней, мелькавшие в его мозгу, и правда, как фильм, но фильм - Грисбюль был прав - обрывающийся. В голове адвоката независимо от его воли стрекотал аппарат, лента бежала, в глазах мелькали пестрые и серые картины, и вдруг появлялся разительно белый прямоугольник - пустота. Все. Конец. И рвался целлулоид все на одном и том же месте - там, на даче, где стояли или сидели двое, и один из них громко говорил, и тут раздался выстрел, а потом этот проклятый, слепящий прямоугольник!
      Это отвлекало адвоката. Это раздражало его настолько, что он почти не смотрел на дорогу и иногда испуганно ерзал на сиденье, обнаружив, что совершенно машинально повернул, затормозил, прибавил газу. На него неслись, мимо него пролетали светящиеся мячи фар, а перед его машиной мерцала ненадежная полоска бетона. Его жизнь зависела от того, будет ли все так же бежать навстречу и бросаться ему под колеса эта словно бы движущаяся полоска, а он мечтал, пугался, мечтал опять, видел этот пронзительно белый прямоугольник.
      В небе за ним тащилась луна - четкое, маленькое, белое пятно, как бы вычерченное фарой в кромешном мраке.
      Метцендорфер не знал, в каком направлении ищет Грисбюль. После беседы, которую Метцендорфер был склонен теперь называть «допросом», они пошли поужинать в какую-то приятно теплую пивную. Разговор не клеился. Адвокат удивленно смотрел, какое невероятное количество мяса, клецок и кислой капусты не то что съедал, а прямо-таки поглощал Грисбюль. При этом он, казалось, размышлял об услышанном. Поев, он прихлебнул пива и вытер пену с верхней губы. Но адвокат ошибался, если думал, что сейчас начнется дружеский и доверительный обмен мыслями.
      Грисбюль глядел мимо него на электрический футбол, в который увлеченно играли два молодых человека. В аппарате загорались зеленые, красные, желтые лампочки, вспыхивали цифры, металлические шарики звонко постукивали о перегородки. Метцендорфер забеспокоился: не собирается ли помощник сидеть здесь до поздней ночи без всякого толку? Он решил подняться и поехать домой. В этот момент Грисбюль повернулся к нему и спросил:
      - Почему вы не просмотрели в Пассау список фирм? Я забыл задать вам этот вопрос.
      Метцендорфер повторил свои доводы.
      Грисбюль кивнул головой. Он сказал: «Ага, ах да, верно!» - и больше ничего. Он снова уставился на звякающий аппарат.
      Метцендорфер помрачнел. Он уже готов был попрощаться, но вдруг ассистент сказал:
      - Я думаю, что ваши доводы правильны. Там вы, наверно, ничего не нашли бы. Ведь именно с Пассау у этого Альтбауэра никаких связей не было, похоже, что этого Хебзакера он знать не знал. Он натолкнулся на его имя только во Франкфурте, уже будучи выставлен. И тогда ничего больше не оставалось, как поехать к Хебзакеру. - Грисбюль опять сделал паузу, нахмурился, услыхав пьяный выкрик одного из молодых людей, и сказал: - А ведь уже существовало что-то вроде фирмы. Договор по крайней мере имелся. Если бы нам повезло, мы могли бы узнать, кто тут замешан. - Теперь он взглянул на Метцендорфера. - Альтбауэр часто ездил во Франкфурт и останавливался в гостинице «Майнау». Возможно, что у него были там тесные деловые связи. Поэтому следовало бы заглянуть в список фирм франкфуртского городского суда. Возможно, там есть какая-то запись. Кроме того, несмотря ни на какие уверения, тут может быть замешан Себастиан или его подставное лицо. - Он сел немного прямее и сказал: - Это прожженные дельцы, от них можно ждать всего. - Он умолк.
      После паузы Метцендорфер почти робко добавил:
      - Речь может идти в конце концов и о Мюнхене? Ведь жил-то Альтбауэр там? Во всяком случае, раньше? Не напрашивается ли предположение, что он делал дела там?
      Грисбюль заглянул на адвоката с усмешкой на узких губах.
      - Очень остроумно! - сказал он иронически. - Именно к этому выводу я и пришел.
      Метцендорфер представил себе расстояния, которые он проделал, время, которое он истратил, и вспомнил, как бесплодны были до сих пор его усилия.
      - Это, - сказал он, - вряд ли поможет моему клиенту, господин Грисбюль. - И когда тот промолчал, прибавил: - Честно говоря, я не могу позволить себе продолжать расследование.
      Грисбюль равнодушно ответил:
      - А кто требует этого от вас? Нет, господин Метцендорфер, расследовать - дело полиции, в данном случае - мое дело.
      Адвокат воспринял это как порицание: зачем, мол, и но какому праву ты вообще вмешиваешься? Но ассистент сразу же избавил его от такого чувства. Он сказал:
      - Я искренне благодарен вам за то, что вы продвинули это дело. Между нами, я пал духом. Гроль меня осадил, он мой начальник, и я сдался. - Он потянулся. - Но в результате ваших усилий я могу с полным основанием возобновить дело. - Он ухмыльнулся. - Тем более что комиссар в отпуске и, надо надеяться, его не прервет. - Он вздохнул. - А вы поезжайте себе в свою контору. Вам сейчас нечего делать. Мы ведь и правда не можем предсказать, что получится. И получится ли что-либо вообще. Только, - он взглянул на Метцендорфера, - если вы мне потом понадобитесь, вы готовы подключиться?
      Метцендорфер смахнул со лба рыжую прядь. Он размышлял. Опрометчивое согласие могло стоить ему огромного времени, больше того - престижа. Все зависело от исхода дела. Но в эту минуту он представил себе Марана, - Марана в комнате для свиданий, подавленного, покорившегося судьбе.
      - Думаю, что да! - сказал он.
      - Прекрасно, - ответил Грисбюль с таким видом, словно адвокат выразил готовность к чему-то само собой разумеющемуся, - стало быть, поезжайте домой. Я так или иначе дам вам о себе знать.
      Поэтому Метцендорфер и катил теперь по автостраде, и маленькая белая луна катилась по небу за коробочкой, катившейся .по земле. Хотя у адвоката не было сейчас никакой задачи, этот фильм все жужжал и жужжал у него в голове, доходя каждый раз до того проклятого места, где лента вдруг обрывалась.
      Знает ли Грисбюль больше, думал Метцендорфер устало, больше ли у него догадок? Боюсь, что нет!
      Он плавно обогнул автобус
 

5

 
      Ассистент Грисбюль действительно ничего не знал, и никаких догадок у него не было. Да и не нуждался он в них: это противоречило бы его методу - предаваться бесплодным размышлениям. В ту минуту, когда Метцендорфер огибал автобус, Грисбюль находился в своей крошечной комнатке. Он жил все еще у матери, маленькой, подвижной, мягкосердечной женщины, присматривавшей не только за большой квартирой, часть которой она заработка ради сдавала посторонним людям, но и за своим сыном. Здесь, в этой комнатушке, он чувствовал себя; хорошо. Здесь он обычно отдыхал, слушая современный джаз. У него была богатая, взыскательно собранная коллекция пластинок.
      Но в этот вечер он отказался от любимого развлечения. Он развалился на кушетке, обложив себя листками бумаги, исписанными во время беседы с Метцендорфером. Он старался привести изложенное адвокатом в какую-то систему. Метцендорфер рассказывал в хронологической последовательности. Грисбюлю пользы от этого было мало. Он хотел выявить определенные связи».
 
      Поэтому он приготовил несколько блокнотов. В них он отмечал пункты, которые, по его мнению, были связаны между собой. Первым, например, оказался комплекс «фирма Альтбауэра». Это была первая попытка Альтбауэра стать главным подрядчиком и получить с кем-то вместе заказ на большое строительство. Об этом говорил Себастиан. Это было года три назад. Хотя попытка тогда и не удалась, она наводила на мысль о других лицах, с которыми Альтбауэр, возможно, хотел предпринять вторую попытку. К этому пункту относилось, вероятно, все, что касалось того американца, встретившегося Альтбауэру в Саудовской Аравии. К этому же пункту относился; до известной степени к директор Себастиан: ведь, во всяком случае, Альтбауэр обратился к нему с предложением о каком-то участии. Следовало ли отнести сюда же Пассау? Грисбюль считал это маловероятным. Ничего не значило, что Альтбауэр продал газете снимки, пусть даже непригодные для печати, - это был акт отчаяния: Альтбауэр нуждался в деньгах. Нет, как раз напротив! Ассистент усмотрел здесь первое звено второго комплекса: «конкуренты Альтбауэра». На сей раз Альтбауэр был уверен в успехе. Видимо, он добился во Франции четких условий и твердых обещаний. Единственная оговорка состояла, кажется, в том, чтобы объект был рекомендован министром Федеративной республики. Из-за этой рекомендации Альтбауэр, вероятно, и обратился к своему прежнему мюнхенскому партнеру. Но тот, по-видимому, мог получить такую рекомендацию только через пассауского издателя Хебзакера, который, как всем было известно, дружил с министром. За эту рекомендацию Хебзакер потребовал, вероятно, какой-то доли в новой фирме, но все доли были, видимо, уже розданы, и тогда, надо думать, Хебзакер и другие участники предприятия сговорились «отделаться» от Альтбауэра, отбить у него обещанную ему долю. Да, дело обстояло, по всей вероятности, именно так. Хебзакера из Пассау явно кто-то принял в компанию, когда потребовалась дополнительная рекомендация министра. К Хебзакеру, а возможно, и к министру отходила доля Альтбауэра. В первоначальных планах Альтбауэра Хебзакер вряд ли фигурировал. В Пассау Альтбауэр поехал лишь для того, чтобы переговорить с Хебзакером. Но тот, видимо, сказал: без компенсации участием в деле подписи министра не будет. А без министерской рекомендации проект Альтбауэра ничего не стоил. Вот в каком заколдованном кругу оказался Альтбауэр. Поэтому он и говорил во Франкфурте о «краже», поэтому он и бросил Венцелю Марии Даллингеру злобное замечание, что Хебзакер хочет «оставить его с носом». А планы, подтверждающие такое предположение, он, конечно, надеялся найти в портфеле своего франкфуртского посетителя и позднее действительно обнаружил их там. Раньше он, вероятно, вообще не знал о том, что Хебзакер принят в компанию. Тем тяжелее получился удар, когда он во Франкфурте об этом узнал.
      Ну хорошо, это был второй комплекс. Но между обоими комплексами должен был существовать какой-то связующий элемент: тот или те, через кого Альтбауэра отстраняли от дела. Они или он должны были фигурировать в обоих планах образования фирмы. Тут все сходилось. Он полистал свои записи, но в одном пункте не разобрался: сказал ли Альтбауэр директору Себастиану еще до ознакомления со злополучным портфелем о своем намерении поехать в Пассау? Не упомянул ли он об этом вскользь уже раньше, в разговоре с Трициус? Но значило ли это действительно, что в тот момент он уже знал, какая тут идет игра? Не собирался ли он поехать в Пассау просто для того, чтобы продать там снимки? Или в надежде, что вылетит из плана фирмы не он, а какой-нибудь другой участник аферы, которого он вышибет с помощью Хебзакера? Тогда он, Альтбауэр, остался бы в предприятии, получающем главный подряд, и все же добыл бы через Хебзакера подпись министра.
      Только от одного лица, заключил наконец Грисбюль, к своему удивлению, не мог исходить заговор против Альтбауэра - от Хебзакера. Ведь если Хебзакер участвовал и в старом плане основания фирмы, то, значит, он обеспечил себе какую-то долю и не имел никаких причин вредить Альтбауэру, если же он не обеспечил ее себе, то, значит, он не был еще знаком с проектом и, следовательно, не кто иной, как этот неизвестный третий, должен был предложить Хебзакеру - в компенсацию за доброжелательность министра - место Альтбауэра.
      Грисбюль перевалился на другой бок. Он разглядывал свои записи: они ему не нравились. Конечно, какая-то достоверность в них была; но по сравнению с подробным рассказом адвоката они казались ему более чем скудными. Он зевнул. Черт возьми, наверно, он делает из мухи слона, и этот другой слон, того и гляди, лопнет с великим треском - например, если Гроль недовольно кольнет его! Ведь такой человек, как Альтбауэр, который собирался вершить огромными делами, а потом из-за денежных затруднений пошел торговать никуда не годными фотографиями, способен был, конечно, стащить и белье с веревки!
      Теперь Грисбюлю показалось даже весьма вероятным, что Альтбауэр и впрямь забрался на дачу только в надежде найти там ценные вещи, деньги или хоть что-нибудь, что можно продать: это было заманчиво, дом стоял на отшибе, неприятных неожиданностей не предвиделось. А как он там оказался? Ехал в какое-нибудь другое место, по дороге увидел дачу, остановился, пролез. Такая разгадка тоже напрашивалась. Она казалась ошеломляюще убедительной.
      Грисбюль приподнялся. Листки с записями посыпались с кушетки на пол. Он не стал о них заботиться. Он, думалось ему, пришел к тому же, к чему несколько дней назад пришел Гроль, а теперь и Метцендорфер: он бил готов сдаться; любые действия казались ему бессмысленными. Он вздохнул. Он вспомнил о старой шляпе: зачем ему нарываться на замечание?
      Он поднялся, сгреб листки - и вдруг насторожился. Его насторожили несколько слов, на которые он прежде не обратил внимания, по поводу одного, как ему показалось, второстепенного обстоятельства.
      Теперь он тщательно собрал листки, сложил их в стоику, положил на столик и прикрыл для тяжести блокнотами. Поглядев на них еще несколько мгновений, он решил забыть свою внезапную идею: внезапные идеи легко сбивают с пути, это он уже знал по опыту.
      И все-таки он решил не сдаваться. Он посмотрел на ручные часы, была полночь. Завтра утром он пойдет на службу, но ненадолго. Он поедет в Мюнхен, во Франкфурт, в Пассау на своей маленькой; пестрой, бросающейся в глаза машине. Она еще достаточно отважна для рискованных предприятий, а в том, что предприятие это рискованное, он не сомневался.
 

6

 
      А в кабинете Гроля всю ночь напролет качалось и вздрагивало на крюке старое, засаленное сомбреро; с грохотом проносились мимо дома грузовики, тихо звенели оконные стекла.
      Белая, величиной с кулак луна косо висела над крышами, высвечивая на видавшем виды паркете узкие планки.
      Комнату, казалось, наполняла легкая серебристая пыль. Даже старая шляпа заимствовала у нее благородный блеск. Шляпа ерзала, ерзала всю ночь, и можно было подумать, что комиссар привычным жестом поправляет ее на голове.
 

Глава десятая