Шляпа комиссара

А я, - я хотел бы только узнать, когда машина Брумеруса проходила в последний раз техосмотр и сколько километров было в тот раз на счетчике. Технический паспорт, как вы, наверно, знаете, хранится всегда в специальном ящичке справа от щитка приборов. Там вы найдете корешки контрольных талонов. Станция обслуживания проставляет на них километраж пробега и дату.
      Ассистент поморщился.
      - Да, да, конечно, вы это знаете, - поспешил сказать комиссар. - Не обижайтесь!
      - Но как проникнет в машину господин Грисбюль? - с тревогой спросил адвокат.
      Гроль пожал плечами.
      - Машина, - сказал он с расстановкой, - стоит, вероятно, в высотном гараже. А уж это, наверно, наведет господина Грисбюля на какую-нибудь мысль, ведь фантазии у него достаточно.
      Грисбюль досадливо промолчал.
      - А если она стоит возле дома, - продолжал комиссар, - моего сотрудника, надо надеяться, тоже осенит какая-нибудь хорошая мысль. В том, что вы, господин Метцендорфер, взяли его с собой, нет ничего особенного. Вы объясните Брумерусу, что не разбираетесь в автомобилях и попросили Грисбюля оказать вам помощь.
      Метцендорфер протестующе помотал головой и с упреком сказал:
      - Слишком много хлопот ради таких пустяков, господин комиссар! И ничего не выйдет. Двадцатого следователь закончит это дело и назначит слушание его в первой инстанции! Мое ходатайство об освобождении Марана из-под стражи отклонено, и мы теряем здесь время, вместо того чтобы помогать ему!
      - Но, господин Метцендорфер, - сказал комиссар чуть упрекающе, - Маран все-таки стрелял! В этом смысле все ясно. Вы же сами считаете, что как защитник Марана ничего не выиграете, если мы выясним, кто был этот второй на даче!
      Адвокат вздохнул.
      - Верно, - сказал он.
      - Вот видите! - примирительно сказал Гроль. - Поэтому мы должны действовать осторожно. Уличить Брумеруса будет все равно нелегко. У него есть алиби, он был в Штутгарте, свидетели имеются!
      Ответа не последовало. Тогда он прибавил:
      - Я, между прочим, хочу воспользоваться пребыванием в Мюнхене, чтобы купить себе новую шляпу. - Он грустно сказал: - Видит бог, старая могла бы еще послужить! Но боюсь, что она слишком бросается в глаза, я уже три раза отдавал ее в чистку и в растяжку. Четвертого раза она не выдержит. - Он любовно взглянул на сомбреро, болтавшееся рядом с ним на крючке. - Фетр еще довоенный, - сказал он задумчиво.
 

6

 
      Для верности Метцендорфер еще раз позвонил Брумерусу из телефонной будки. Тот был очень любезен и ответил:
      - Ну разумеется! Я же обещал вам! Мне было бы удобнее всего сейчас же.
      Он подошел к окну, увидел ущелье улицы, поглядел на бесцельное мельтешение людей и машин. Все показалось ему серым в этот осенний день. Подъехал черный «мерседес» Метцендорфера. Открылась дверца. Он увидел, как адвокат выходит из машины: сверху тот казался маленьким, до смешного похожим на куклу. Брумерус улыбнулся. Мимо проехала другая машина. Метцендорфер прижался к своему «мерседесу». Затем он уже знакомым Брумерусу движением смахнул со лба жидкие рыжие волосы и направился к дому.
      Брумерус минуту помедлил. Потом решил не принимать адвоката у себя в квартире. Зачем терять время? Совершить покупку машины можно было быстро. Он надел пальто и вышел на лестницу; лифт уже зашумел. Кабинка медленно шла вверх. Он задумчиво следил за движением троса - по привычке. Как в детстве, у него мелькнула глупая мысль: какой ужас, если трос оборвется и человек рухнет в шахту… Лифт остановился. Решетки раздвинулись с тихим шорохом, дверь отворилась.
      Метцендорфер явно удивился, что Брумерус ждет его здесь. Но удивился лишь на секунду. Тот приветливо поздоровался с ним: между двумя совещаниями так мало времени… Это адвокат понимал. Он и сам был в таком же положении. Они спустились на лифте в полном согласии. Метцендорфер предложил:
      - Если не возражаете, то поедем на вашу станцию обслуживания на моей машине.
      Они пересекли улицу, и, лишь сев в «мерседес», Брумерус заметил ассистента.
      - Ах, и вы здесь, господин Грисбюль? - удивленно спросил он и прибавил насмешливо: - Вы тоже хотите приобрести «боргвард изабеллу»?
      Тот протянул ему руку над спинкой сиденья.
      - Господи, - сказал он, - это мелкий-то служащий уголовной полиции! Что вы! Я просто влюбился в старый «мерседес», и господин Метцендорфер любезно взял меня в эту поездку. Я очень доволен, поверьте.
      Брумерус беззвучно рассмеялся.
      - Я ведь знаю вашу карету, - сказал он, - машиной ее уже нельзя назвать. Разумное решение. - К присутствию Грисбюля он теперь, кажется, потерял интерес. Он повернулся к Метцендорферу: - Поехали! Дорогу я буду показывать!
 

7

 
      Гроль в это время бродил по Штахусу, дрожа от холода. Он смотрел на витрины ненужных ему магазинов. Задержался он только у салона головных уборов, но уголки его рта разочарованно опустились: ну и формы - не шляпы, а шапочки! Он не хотел носить шапочку!
      Все-таки он вошел в лавку. Около него сразу же защебетала продавщица. Он увидел пренебрежительный взгляд, которым она скользнула по его сомбреро, и разозлился. Он снял шляпу и демонстративно положил ее на стеклянную доску прилавка. Ничего не скажешь: его шляпа утверждала себя среди всех этих шапочек, ее нельзя было не заметить! Утверждала себя! Вот точное слово! Шляпой надо утверждать себя, подумал Гроль и твердо решил не покупать ничего, что не отвечает этому представлению.
      От продавщицы пахло парфюмерной смесью, в которой преобладал аромат ландышей - а на дворе стояла осень. Это мешало комиссару. Мешал ему и ее лиловый свитер: лиловый цвет, заметил он, вызывал у него головную боль.
      Но со всем этим он примирился бы, если бы только нашел настоящее самоутверждение.
      Продавщица спросила, какой у него размер. Он этого не знал. Пришлось наклонить голову, чтобы она измерила его лысину. Это тоже разозлило его. Затем продавщица принесла кипы шляп, отделенных одна от другой папиросной бумагой. Она сложила их поодаль от засаленного сомбреро, так, словно они могли от него чем-то заразиться.
      - Моя шляпа не больна корью! - сказал Гроль.
      Продавщица посмотрела на Гроля недоуменно, но, поняв его, звонко рассмеялась, и Гроль решил, что она все еще верит в болезнь его сомбреро. И опять ему пришлось наклонить лысину: нежные ручки напялили на нее одну из шапочек. Взгляд в зеркало его испугал, и он в ужасе помотал головой. Продавщица нашла, что дело тут просто в привычке; впрочем, может быть, он и прав. Шляпа слишком нахлобучена, не лучше ли вот так? Она сдвинула ее на затылок, отошла назад, оценивающе поглядела, одобрительно кивнула головой, подошла снова, надела ее немного набекрень сперва налево, потом направо, потом снова налево.
      - Так хорошо! - обрадовалась она и объявила Гролю, которому ее действия, как и шапочка, совсем не понравились: - Большинство людей не фотогеничны. Нужно определить, какая сторона лица лучше. У вас - правая, потому что правый глаз больше. Значит, шляпу надо носить с наклоном влево. - Она сделала шаг назад и оглядела его. - Очень элегантный вид! - заключила она.
      Комиссар посмотрел на себя в зеркало. Он не находил, что вид у него очень уж элегантный. Скорее, он смахивал на большую, старую, сморщенную картофелину, пустившую росток: шапочка была зеленая, а сзади торчало перышко.
      Он покачал головой. Шапочка сползла на левое ухо. Он быстро снял ее, вернул продавщице и сказал:
      - Спасибо, фрейлейн! Останусь лучше при своей старой!
      - Как угодно, сударь, очень жаль! - ответила та и понесла свой лиловый бюст навстречу другому покупателю, который как раз вошел в лавку.
      Гроль схватил свою шляпу, но не решился надеть ее, пока не покинул заведения, торгующего шапочками. Выйдя, он с удовольствием отогнул вниз поля надо лбом. Нет, думал он, когда утверждаешь себя, ты совсем другой человек.
      В этот момент пошел дождь, который уже через несколько секунд шумел вовсю. Над шапочками, двигавшимися навстречу Гролю, испуганно вспархивали зонтики. А комиссар утверждал себя, весело шагая под ливнем, и с полей его шляпы, как с зонтика, стекала вода.
 

8

 
      Боргвардовская станция обслуживания находилась и правда всего в двух кварталах от дома Брумеруса: у Метцендорфера не ушло на дорогу и трех минут. Напротив выставочного павильона имелась стоянка. Там адвокат и поставил свою машину. Они втроем перешли улицу и сперва побродили вдоль огромных витрин. Глядя на блестящую шеренгу автомобилей, бесконечно умножаемых огромными зеркалами, Метцендорфер чувствовал, как растет его желание сделать покупку. Теперь наконец у него разгорелся аппетит и появилось даже нетерпение.
      Они вошли в зал. Брумерус подозвал знакомого продавца размашистым жестом. Метцендорфер тем временем еще раз оглядел шеренгу машин, но, как и при осмотре с улицы, привлекла его одна «изабелла» с раздвижной крышей, сиявшая сочно-красной и все-таки совсем не крикливой окраской. Раздвижной крыши ему всегда не хватало в его «мерседесе»: летом в машине часто нечем было дышать. Адвокат подошел к облюбованной «изабелле»; он рассматривал ее, не то испытывая, не то предвкушая какую-то странную радость. Скользнув глазами по радиатору, он вдруг увидел себя в зеркале стоящим перед этой красной машиной и нашел, что выглядит хорошо. Продавец еще почти ничего не сказал, но как раз сейчас он открыл дверцы, показал Метцендорферу сиденья с откидывающимися спинками и приятной кожаной обивкой, хитроумное устройство щитка приборов; он обошел машину, поднял капот, продемонстрировал мотор, сделал несколько движений, чтобы доказать, как удобно и обозримо все расположено, и, когда он предложил Метцендорферу совершить пробную поездку, тому уже не терпелось приступить к ней. Брумерус сел сзади. Продавец занял водительское место. Садясь рядом с ним, Метцендорфер порадовался эластичности подушки и благородно-приглушенному звуку захлопывающейся дверцы. Через голову продавца Грисбюль спросил Брумеруса, где можно узнать технические подробности, и тот, указывая движением головы, ответил:
      - В мастерской. Спросите там Ганса, он опекает мою машину!
      Ассистент чуть попятился. Он увидел, как машина бесшумно подалась назад, развернулась на девяносто градусов, рванулась к боковым воротам и, немного помедлив там, изящно и быстро влилась в поток машин.
      Он торопливо зашагал к мастерской.
      Привыкнув к хрипенью и треску своего стареющего мотора, к лязгу, скрежету и грохоту своего черного кузова, Метцендорфер с восторгом слушал тихое, таинственное пение новой машины и наслаждался ее мягким ходом, который при любом ускорении оставался таким же ровным и гладким, бесшумным и мощным, как движение сверкающего поршня в масле цилиндра. Желание обладать этой машиной росло.
      Лишь когда они выехали на автостраду и плавно помчались вперед, продавец начал осторожно сообщать некоторые технические данные: делал он это неназойливо, чтобы не портить приподнятого настроения.
      Вскоре они свернули на стоянку. Продавец вышел. Метцендорфер сел за руль. Сознавая, как глупо его чувство, он теперь испытывал величайшее желание владеть такой машиной.
 

9

 
      А Грисбюль пошел в ремонтную мастерскую, которая помещалась за выставочным павильоном. В стороне от нее возвышался гараж; сквозь блестящие стекла было видно, как поднимаются и спускаются машины по пандусам. Здесь площадь умели использовать.
      Он спросил Ганса. Тот оказался молодым блондином с внимательными глазами. Прежде чем поздороваться с Грисбюлем, он вытер тряпкой выпачканные маслом руки.
      Ассистент сослался на Брумеруса. Ганс, видимо, давно его знал. Он сказал с удовольствием:
      - Вот человек, который действительно заботится о своей машине. Мы здесь не очень-то жалуем горе-водителей, которые обращаются к нам, только когда что-нибудь сломалось. А господин Брумерус соблюдает все сроки, и это окупается.
      Грисбюль кивнул и изложил свою просьбу.
      - Это дело вон тех, - ответил Ганс. Он указал головой на машины, стоявшие во дворе мастерской. - Неужели мы еще должны давать объяснения, если продают машины они? У нас и так голова кругом идет.
      - Понимаю, - уступил Грисбюль, - но вы ведь знаете, как это бывает: покупателю кое-что объяснят, а случится поломка - они беспомощны.
      Ганс насмешливо кивнул головой.
      - Они и сами-то горе-водители, - сказал он. - Не могут даже сменить колесо, когда в их машине что-то неладно, они знают, где нас найти.
      - А я, - сказал Грисбюль, - дружу с господином Метцендорфером. Мне не хотелось бы, чтобы он влип.
      Механик стал нерешительно еще раз вытирать руки тряпкой.
      - За простой мы вам заплатим, - доверительно сказал ассистент. - Это для нас окупится.
      Грисбюль извлек из кармана заранее приготовленную десятимарковую купюру. Она была сложена в узкую полоску. Он незаметно сунул ее механику в нагрудный карман комбинезона, но так, чтобы она немного вылезала наружу и Ганс мог определить ее достоинство. Тот подтолкнул бумажку большим пальцем, и она исчезла. Ганс вздохнул и сказал:
      - Ну что ж.
      Он посмотрел по сторонам, ища глазами какую-нибудь машину.
      - Может быть, - быстро сказал Грисбюль, - вы воспользуетесь для объяснений машиной господина Брумеруса?
      - Пожалуй, это самое лучшее, - согласился Ганс, - а то еще кто-нибудь подойдет к нам.
      Он спрятал тряпку в карман брюк и направился к гаражу, широко шагая впереди Грисбюля. Сторож решил, видимо, что дело идет о какой-то починке, и не стал их задерживать.
      - Второй этаж, бокс пятьдесят восьмой, - машинально сказал механик.
      Он прижимался к стене, взбираясь вверх по бетонной дорожке для пешеходов. Мимо них, урча, поднимались машины. Пахло выхлопными газами. В большие окна Грисбюлю видны были торговый павильон и двор мастерской за ним. Дверь бокса 58 автоматически ушла вверх, включилось освещение.
      Они подошли к машине. Механик начал свои объяснения со щитка приборов. Помощник притворился, что внимательно слушает.
      Мотор был, видимо, специальностью Ганса. Он с наслаждением дергал какие-то детали, отпускал и подкручивал болты, долго возился со свечами. Грисбюлю, который сам ухаживал за своим малышом, было скучно донельзя. Но он старался прерывать механика глупыми вопросами, побуждавшими того снова и снова демонстрировать свои специальные знания.
      - Сидя в такой машине, - сказал наконец Грисбюль, - испытываешь, наверно, приятное чувство.
      Он отворил дверцу, сел за руль, поиграл рычажками и кнопками на щитке приборов, помигал фарами, выключил их. Механик глядел на него с улыбкой. На лице Ганса было написано, что он думал. Он явно сам гордился этой машиной, обслуживая ее. Он сказал:
      - Об «изабелле» болтают, будто она слишком чувствительна и так далее, но, кто хорошо за ней ухаживает, тому от нее одна радость.
      - А господин Брумерус ухаживает за ней хорошо! - заметил Грисбюль и как бы между прочим потянулся к ящичку, чтобы достать оттуда и полистать технический паспорт.
      - Еще бы, - сказал Ганс и поглядел на ворота, где въезжали и выезжали машины одна за другой. - Он пригоняет ее сюда в первой половине дня и забирает в шестнадцать часов, когда мы кончаем работу. Это железно. И он не скряга, этот господин Брумерус!
      Ганс, видимо, ценил своего клиента.
      Но теперь ассистент молчал. Он нашел корешок, остающийся в паспорте после каждого осмотра. Это был контрольный талон. С его помощью владелец машины мог доказать, что она вовремя прошла техосмотр, а это играло важную роль, если возникал вопрос о материальном ущербе. На корешке были точно указаны километраж пробега и дата. Под цифрами стояла печать станции обслуживания и подпись. Запомнив все это, ассистент положил паспорт на место и вылез из машины.
      - Пожалуй, все ясно, - сказал он.
      - Отлично, - ответил Ганс.
      Они вышли из бокса. Свет погас. Дверь закрылась сама.
      Теперь они пошли вниз, навстречу машинам, поднимавшимся в свои пристанища.
 

10

 
      Ливень напоминал короткий громкий шлепок. Он прекратился так же внезапно, как хлынул.
      Гроль снял с лысины промокшее сомбреро. Держа его за поля левой рукой, он слегка помахивал шляпой, чтобы она поскорее высохла. Комиссар стоял в условленном месте на кромке тротуара. Он скучал, и его грызло сомнение в том, что он поступил правильно, отправив к Брумерусу Метцендорфера и Грисбюля одних.
      Густые темно-серые тучи рассеивались. На площадь падали косые лучи бледного солнца. Поблескивали стекла, никель, зеркала. Комиссар все шлепал и шлепал носком ботинка по краю лужи; прошло много времени, прежде чем он оставил это занятие, поймав себя на том, что забавляется дурацкой игрой своего детства.
      Вдруг он испуганно попятился. К тротуару притерлась и резко затормозила темно-красная «боргвард изабелла». Останавливаться здесь было запрещено, и комиссар хотел уже сделать выговор по этому поводу, когда распахнулась дверца и Метцендорфер жестом пригласил его сесть в машину. Адвокат был в прекрасном настроении, словно одержал какую-то победу, и, когда они влились в поток машин, сияя, спросил:
      - Как вы находите?
      - Хороша, очень хороша! - похвалил комиссар, хотя ничего не смыслил в автомобилях: что еще мог он ответить, чтобы не обидеть Метцендорфера?
      Он заметил, что адвокат ведет машину почему-то неосторожно. Возникали опасные ситуации. Гроль нахмурил лоб.
      - Вы хотите превратить ее в железный лом?
      Метцендорфер не понял его. Комиссар неслышно вздохнул. За рулем они как малые дети, подумал он.
      - Где Грисбюль? - спросил комиссар.
      Адвокат показал головой назад. Прибегнув к помощи правого бокового зеркальца, чтобы выяснить, что имеет в виду Метцендорфер, Гроль увидел Грисбюля за рулем черного «мерседеса». Комиссар не удержался от улыбки, теперь он понял, какая тут идет игра: оба автомобилиста устроили небольшую погоню.
      - Уже купили? - спросил он.
      - Да, - сказал адвокат, - только еще не заплатил. - Он поднял, отпустив руль, правую руку, и Гроль испуганно посмотрел на него. - Но ведь как инспектор уголовной полиции он человек надежный?
      - Как ассистент, - уточнил Гроль.
      Но этого адвокат уже не слышал; Гролю было ясно, что Метцендорфер влюблен в свою машину. От него он сегодня никаких осмысленных сведений не получит. А в них он нуждался. Ему важно было знать, как вел себя Брумерус. Он скептически поглядел на адвоката и в конце концов спросил.
      - Благородно! - с уважением ответил тот сразу же и, к неудовольствию Гроля, снял теперь с баранки левую руку. - Крайне благородно! При финансовых переговорах он воспользовался своими правами постоянного клиента. Они хотели уступить мне только семь процентов, а благодаря Брумерусу уступили десять!
      Гроль поморщился: он не хотел подавать виду, что адвокат кажется ему сейчас дураком. Одуреть от каких-то лакированных железок! Он сделал еще одну попытку:
      - Насчет Марана Брумерус ничего не говорил?
      - Об этом у нас не было разговора, - ответил адвокат.
      У Гроля испортилось настроение. Он проворчал:
      - Высадите-ка меня у выезда на Нюрнберг. Грисбюль, надо надеяться, не настолько потерял голову, чтобы не заметить меня.
      Весь остаток пути они молчали.
 

11

 
      «Мерседес» и в самом деле показался уже через несколько секунд. Посадив Гроля, Грисбюль быстро набрал скорость. Ему явно доставляли удовольствие крутые повороты. Комиссар отметил это с досадой. Ассистент, кажется, тоже совершенно забыл о цели их поездки, его тоже опьянила машина.
      - Я собирался, - сказал Гроль, держась за петлю над своим сиденьем, - представить вас к досрочному повышению. - Он пожалел об этой фразе, она была ошибкой: от приятного удивления Грисбюль с такой силой нажал на тормоз, что комиссару пришлось отвесить два поклона, а тряски он не любил. Он тут же поправился: - Но боюсь, что мне придется отказаться от своей затеи, Грисбюль, - сказал он, - вы же обалдели от этой машины!
      Молодой человек проглотил обиду: он знал, что старик прав. Поэтому он ничего не ответил и, молча приняв упрек, начал наконец шевелить мозгами.
      Гроль терпеливо ждал, он знал Грисбюля, он был уверен: тот опомнится!
      Ассистент глубоко вздохнул, он взглянул на старика и сказал:
      - Я записал все данные!
      Он вытащил из нагрудного кармана блокнот и передал его Гролю.
      - Последняя страница, - сказал он.
      Гроль полистал блокнот. Он помассировал свою лысину, читая заметки Грисбюля. Потом закрыл глаза. Он обдумал конструкцию, над которой просидел всю минувшую ночь: вот она, одна из недостававших опор. Комиссар взглянул на ассистента и заметил его неестественный румянец. Он обидел молодого человека сильнее, чем того хотел. Поэтому он сказал:
      - Когда я читал рассказ Метцендорфера, меня заинтересовали не его поездки во Франкфурт и в Пассау. Мне бросилось в глаза, что, возвращаясь с адвокатом из Бернека, Брумерус залил в бак восемнадцать литров бензина. После какой-то реплики заправщика Брумерус заявил, что наполнял бак бензином утром того же дня, когда известил телеграммой о своем приезде. Мне это показалось несообразным. У Брумеруса была привычка заливать бак до краев. Но на несколько километров до Бернека и обратно он никак не мог израсходовать восемнадцать литров. - Он усмехнулся. - Брумерус - человек ловкий. Я мог ждать от него любой увертки. Но по собственному его заявлению, он всегда точно соблюдал сроки техосмотра. К тому моменту, когда они остановились у заправочной станции, его машина, по свидетельству Метцендорфера, прошла тринадцать тысяч семнадцать километров. Техосмотр, как подтвердилось сегодня, состоялся в Мюнхене точно в срок, после двенадцати тысяч. Тысяча с лишним километров никак не соответствуют пробегу Мюнхен - Штутгарт - Бернек и обратно, до заправочной станции, зато почти в точности составляют расстояние Мюнхен - Бернек - Штутгарт - Бернек и обратно, до заправочной станции. - Гроль услышал взволнованное дыхание ассистента. Он усмехнулся и спокойно сказал: - Все это говорит за то, что вторым лицом на даче был Брумерус. Но ему ничего не стоит сказать, что заправщик ошибся, что несколько сот километров набежали в разъездах по Мюнхену и по Штутгарту. К тому же у него есть алиби.
      - Алиби? - спросил Грисбюль. - Надо проверить, насколько оно твердо.
      - Вы это и проверите, - определил Гроль. - Завтра поедете к Брёзельтау в Штутгарт, где Брумерус якобы тогда ночевал.
      - Но если Брёзельтау поддержит его, - задумчиво сказал ассистент, - дела наши плохи. А Брёзельтау зависит от Брумеруса.
      - На этот случай, -ответил комиссар, - у нас есть на даче наживка, которая его приманит, и приманка эта не только отрезок времени между восемнадцатым и девятнадцатым октября. Эта наживка - календарь, который находится на даче.
      Грисбюль вспомнил. Он быстро сказал:
      - Но пометки «ММ» нет на листке того дня.
      Гроль зажмурил глаза и лишь после долгого молчания медленно сказал:
      - Конечно! Брумерус ясно заявил, что делал эти заметки всегда послевизитов Маргит Маран. Но наше указание заставит его задуматься, и он уже не будет уверен, что не оставил каких-нибудь других, выдающих его пометок, если вторым лицом на даче был действительно он. Однако, - прибавил он быстро, - ошибаюсь я или нет, покажет лишь будущее.
      Лиса - зверь хитрый и смелый, пойдет ли она в ловушку? Комиссар слыхал, что иные лисы отгрызали себе лапу, попавшись в капкан. Они предпочитали ковылять на трех лапах, но не лишаться свободы. Гроль не сомневался, что их лиса принадлежит к этой породе.
      Грисбюль молчал. он ехал уже по городу, в гуще машин, улицы были узкие, опасности грозили со всех сторон, его внимание было напряжено.
      - Как вы поступите с вашим лоскутным ковриком? - услышал он равнодушный вопрос комиссара.
      - Минуту, - сказал ассистент, - я оставлю его в Байрейте. Если кто-нибудь оплатит мне лак…
      Он сделал неопределенное движение рукой; старая машина для него больше не существовала, и Гроль представил ее себе ржавеющей на свалке металлолома или, если ее там не примут, на дне какого-нибудь ущелья - с оторванным щитком номерного знака.
      Он вздохнул и легонько погладил волнистые поля лежавшего у него на коленях сомбреро. Такова нынешняя молодежь, думал он, у нее нет никакого уважения к старости!
 

12

 
      Шестнадцатого октября ассистент поехал на «мерседесе» из Нюрнберга в Штутгарт. Все оказалось не так, как он представлял себе. Дом на Хюнерштиг, 16, где жил Петер Пауль Брёзельтау, вовсе не походил на обитель поэта в духе картин Шпитцвега

, это была одна из вилл, составлявших узкую улицу в лучшем жилом районе Штутгарта, в горной его части, неподалеку от леса.
      Петер Пауль Брёзельтау занимал половину первого этажа - очень большое помещение с открытым проходом в меньшую комнату, а также часть коридора с дверями, как решил Грисбюль, в ванную и кухню. В обеих комнатах, которые он увидел, обращали на себя внимание темные, мореные полки, уставленные без разбора огромным множеством книг, а также большое число кушеток, служивших явно ложами и для супругов - Брёзельтау был женат, но детей у него не было, - и для гостей, и для двух такс, Матильды и Мехтильды. У Грисбюля зарябило в глазах и от множества плакатов, приколотых канцелярскими кнопками ко всем открытым плоскостям стен.
      И о творческих проблемах Брёзельтау поначалу вовсе не говорил, гораздо больше занимала подвыпившего писателя постоянная вялость его кишечника. Об этом он подробно поведал Грисбюлю. Такое стихийное доверие объяснялось, вероятно, тем, что Грисбюль вывел сочинителя, как тот выразился, из «временного затруднения».
      Позвонив у двери, ассистент услыхал лишь невнятные звуки, разобраться в которых не смог. Затем послышались нетвердые шаги и мужской голос, споривший с двумя таксами. Они наперебой высовывали мордочки из щели двери, каковую Брёзельтау наконец отворил. Грисбюлю трудно было вставить слово между вопросами Брёзельтау и его тщетными попытками прищемить дверью собачьи мордочки. В конце концов, выбившись из сил, Брёзельтау впустил ассистента в большую комнату, где тот прежде всего увидел опрокинутое и колченогое кресло; легкий запах спиртного, исходивший от Брёзельтау, прояснил обстановку.
      Вдруг Брёзельтау принялся сокрушенно обшаривать свои карманы. Он извинился, что не может предложить даже сигарет. Киоск, правда, открыт, но сейчас он, Брёзельтау, как раз без денег. Глядя при этих словах в упор на Грисбюля, он наконец остановился. Это было удивительно: человек, так сказать, подвижной, Брёзельтау, разговаривая, непрестанно сновал по комнате, хватал с полки книги и ставил их тут же на другое место, сгонял с кресла одну из такс и тут же сажал в него другую, хватал погасшую трубку и уносил ее в соседнюю комнату, чтобы, освободив свой и так-то не умолкавший рот, тут же вернуться и продолжать тараторить.
      Ассистент извлек две марки и протянул их Брёзельтау. Небрежно взяв их, тот сразу завел речь о коньяке, которого также не было в доме, и Грисбюль подумал, что зато в желудке его собеседника коньяку предостаточно. Тем не менее ассистент достал бумажник. Брёзельтау мгновенно исчез в передней. Грисбюль облегченно вздохнул, поднялся и с любопытством осмотрел комнаты. На одной из полок он обнаружил детективы, переведенные Брёзельтау.
      Позднее, когда Брёзельтау говорил о литературе, Грисбюль так и не уразумел, почему тот переводил: потому ли, что ему нравилось какое-то произведение, или потому, что ему нравился какой-то издатель. Всех издателей Петер Пауль Брёзельтау считал идиотами, и ассистент не мог ему возразить, поскольку ни с одним издателем не был знаком.
      Грисбюль устроился на кушетке; он устал, он закрыл глаза, он слышал, как говорит Брёзельтау, но уже не воспринимал смысла его слов. Он только удивлялся, почему Брумерус выбрал себе в друзья такого болтуна. Никакой особой реакции не вызвало и у Брёзельтау это имя, когда он, Грисбюль, тоже якобы друг Брумеруса, попросил у писателя разрешения переночевать у него, поскольку, мол, ни в одной штутгартской гостинице свободных номеров нет. Гроль посоветовал ассистенту не начинать сразу допроса; который озадачил бы Брёзельтау, а сперва завоевать его доверие каким-нибудь бесхитростным способом. Тот без раздумий согласился его приютить, но Грисбюлю показалось, что в доме Брёзельтау случайные постояльцы - дело само собой разумеющееся, привычный для хозяина источник денег на сигареты и коньяк.
      Время от времени в смежной меньшей комнате звонил телефон, тогда Брёзельтау, жестикулируя, отправлялся туда, снимал трубку, язвительно отвечал и вступал в долгий разговор, в ходе которого брал аппарат в правую руку и расхаживал с ним по квартире: необычайно длинный шнур позволял писателю пребывать в постоянном движении.
      С кем бы Брёзельтау ни говорил, он после нескольких фраз неизменно сбивался на анекдотические подробности последнего штутгартского скандала, а по части скандалов он был знаток!
      У ассистента мало-помалу создалось впечатление, что весь город состоит исключительно из гостиничных номеров и спален.
      Поэтому Грисбюль обрадовался передышке, когда открылась дверь из передней и появилась фрау Брёзельтау.
      Сцена переменилась мгновенно: Брёзельтау опустился на ближайший стул и капризным голосом сообщил, что разносчик денежных переводов все еще не доставил ожидаемого аванса. Мадам Брёзельтау - так величал ее сам писатель - не стала слушать мужа, она схватила бутылку и унесла ее в кухню. Лишь после этого она поздоровалась с Грисбюлем.
      Мадам Брёзельтау не питала иллюзий насчет своего будущего. Она ловко разделила гарнир на три части, а не на две и поставила перед Брёзельтау самую меньшую порцию. Повернувшись к Грисбюлю, она заметила, что у них часто бывают гости, поскольку ночлег в частном доме удобнее, чем в гостинице, да и обходится гораздо дешевле. Грисбюль понял намек и сумел уладить эту сторону дела тактично.
      Матильда и Мехтильда сидели справа и слева от Петера Пауля Брёзельтау, и, к его чести, он оказывал им больше внимания, чем его супруга. Они благодарили его, поднимая мордочки и тараща глаза. После этой процедуры переводчик удалился в обществе обеих собачек, которые, размахивая ушами, потащили его за собой.