Солдаты и все окружающие рыдали. Наполеон, глубоко тронутый, кинулся в карету, где сидел уже генерал Бертран; немедленно подали сигнал к отъезду. Наполеон удалился из Фонтенбло в сопровождении обер-маршала, генералов Друо и Канбронна и нескольких других лиц. Везде по дороге раздавались перед его каретою крики: да здравствует император! Такая народная любовь его тронула и утешила. Тут он убедился, что никто не истребит во Франции сожаления о его падении.
      Между Лионом и Валенсом Наполеон встретил маршала Ожеро и говорил с ним, не зная еще, что маршал в прокламации своей упрекал его, говоря, "что он не сумел умереть солдатом". Через час Наполеон встретил на дороге несколько отрядов из корпуса Ожеро, которые сказали ему громко: "Государь! Маршал Ожеро продал вашу армию".
      26 (14) апреля ночевал он близ Люка и виделся с принцессою Полиною; на другой день прибыл во Фрежюс и пробыл сутки в этом городе; в восемь часов вечера отплыл к острову Эльбе.
      ГЛАВА XLIX
      [Пребывание на острове Эльбе. Возвращение во Францию. Прибытие в
      Канн. Поход на Париж.]
      Какое странное стечение обстоятельств. В Фрежюс прибыл Наполеон, возвращаясь из египетского похода, сопровождаемый Мармоном, Мюратом, Бертье и другими; он шел завоевывать верховную власть представителей Франции и основывать обширную и могущественную империю. Через пятнадцать лет он прибыл в тот же город, но прибыл с другими надеждами, лишенный власти, побежденный теми народами, которые удивлялись его гению, отверженный тем самым сенатом, который так часто осыпал его самыми лестными похвалами, оставленный Мармоном, Мюратом, Бертье и многими другими, которых и называть не стоит.
      Наполеон прибыл в Портоферрайо 3 мая, в тот самый день, как Людовик XVIII въезжал в Париж. Власти острова Эльбы поспешили поднести поздравление новому своему государю и явились к нему на английский фрегат, на котором он прибыл на следующий день. Наполеон сошел на берег и был встречен сто одним выстрелом. Все жители, с городским начальством и духовенством, вышли ему навстречу.
      "Императору и свите его, - говорит очевидец, - любопытно и трогательно было видеть простодушную радость молодых жительниц Эльбы и восторг этих рыбаков, которые давно уже заставляли солдат рассказывать про блестящие подвиги и славные битвы, превозносившие имя Наполеона. Его знаменитость и несчастия равно привлекали их внимание. Спокойствие и веселость, с которыми император расспрашивал самых незначительных граждан, еще более увеличивали общий восторг".
      Наполеон занялся управлением острова, как бы намереваясь долго на нем царствовать. Он изучал произведения земли и средства промышленности, осмотрел все части острова и везде приготовил важные улучшения.
      26 (14) мая прибыл Канбронн с солдатами старой гвардии, пожелавшими следовать за императором в изгнание. Через некоторое время принцесса Полина и Летиция приехали к Наполеону и решили не расставаться с ним.
      Наполеон нетерпеливо ждал известий из Франции. Как прежде, на берегах Нила, жадно пробегал он европейские журналы, желая знать, не пора ли перелететь через моря и ниспровергнуть Директорию, так и теперь справляется он в газетах или письмах, как французы терпят Бурбонов, и как Бурбоны с ними поступают. Впрочем, он мало заботился об оскорблениях, наносимых ему газетами. "Что? Хорошо ли меня ругают?" - спросил он однажды у генерала Бертрана, когда тот подавал ему французские газеты. - "Нет, - отвечал обер-маршал, - сегодня не говорят о вашем величестве". - "Ну, так будут говорить завтра; это перемежающаяся лихорадка; припадки эти пройдут".
      Скоро непостоянные французы начали жаловаться на Бурбонов и говорили, что обещания герцога д'Артуа не исполнены, эмигранты получали все почести, а солдаты армии - одно презрение. Дух неудовольствия ходил по Франции. Узнав о таком брожении умов, Наполеон решился еще раз попробовать счастья и явиться в Париж. Много писали и говорили о его сношениях во Франции
      и Италии, о его корреспондентах и сообщениях и непременно хотели уверить, что он оставил остров Эльбу с помощью заговора. Ныне достоверно известно, что весь заговор родился в его одной голове, что он ни с кем не советовался, и что даже накануне отъезда с острова никто не знал о его намерениях, кроме генералов Друо и Бертрана.
      26 (14) февраля 1815 года, в час пополудни, Наполеон приказал гвардии своей готовиться к отъезду. Солдаты горели восторгом и кричали: "Париж или смерть!" Прокламацией известили жителей острова Эльбы об отъезде Наполеона; сестра и мать его оставались у них под их защитою.
      В четыре часа вечера все четыреста человек старой гвардии находились у него на бриге Непостоянный; на пяти других судах отправились двести пехотинцев, сто конных егерей и батальон фланкеров. В восемь часов император, сопровождаемый генералами Друо и Бертраном, сошел на бриг, и флотилия пустилась в путь.
      Встречный ветер заставил было моряков воротиться, но Наполеон настоял, чтобы продолжали путь. 1 марта, в три часа, пришли в залив Жуан и вышли на берег при Канне. Всю ночь вел он свое войско по направлению к Грасу.
      4 числа прибыли они в Динь. Тут приказал он напечатать прокламации, написанные им во время плавания. Вот замечательнейшие места из этих прокламаций, отличавшихся магическим стилем Наполеона.
      Прокламация к французскому народу
      "Французы! Я возведен на престол вашим выбором; все, что совершено без вас, противозаконно.
      В изгнании услышал я ваши жалобы и желания; вы хотите избранного вами правления; вы обвиняли мое успокоение; вы упрекали, что я ради своего покоя жертвую благом отечества!
      Я переплыл моря, невзирая на опасности; хочу вступить снова в права мои, основанные на ваших. Все сказанное, написанное или сделанное со взятия Парижа останется мне навсегда неизвестным и не будет иметь влияния на важные услуги, мне оказанные".
      Прокламация к армии
      "Солдаты! Мы не побеждены! Два человека, вышедшие из наших рядов, изменили нашим лаврам, отечеству, государю и благодетелю своему.
      Враги наши воспользуются ли плодом наших славных трудов? Если их царствие продолжится, все исчезнет, даже память о бессмертных подвигах.
      Ваш полководец, призванный народным избранием на трон, с вами: присоединяйтесь к нему.
      Солдаты! Становитесь под знамена вашего вождя. Он существует только вами; его права суть права народа и ваши. Победа пойдет скорым шагом; орел полетит по высотам и сядет на храме Парижской Божией Матери: тогда вы станете с честью указывать на раны, тогда можете гордиться тем, что совершили, - вы будете спасителями отечества".
      Народ и солдаты спешили на призыв знакомого голоса и везде восторженными кликами встречали знаменитого изгнанника.
      Наполеон прибыл в Гап 5 марта; его встретили с возможными почестями. Далее по дороге народ выходил к нему навстречу; но еще неизвестно было расположение армии. Подъезжая к Греноблю, Наполеон узнал, что против него отправлен батальон пятого линейного полка. Авангард императора встретился с этим отрядом близ Лафрета и не мог увлечь его на свою сторону. Наполеон отправился к своему авангарду и один стал перед батальоном, который своим примером мог иметь влияние на всю армию. "Друзья мои! - сказал он. - Вы не узна°те меня: я ваш император; если кто из вас хочет убить своего императора, своего полководца, вот грудь моя!" При последних словах он раскрыл грудь, офицер хотел командовать, но весь батальон закричал: "Да здравствует император!" В одну минуту все солдаты смешались и братскими поцелуями скрепили новый союз. Конные егеря преследовали офицера, который спасением своим обязан быстроте своей лошади.
      Император продолжал путь к Греноблю посреди толпы, ежеминутно возраставшей. Прибыв в Везуль, Наполеон убедился, что восторг жителей дижонской провинции не уменьшается; прокламации его принимались с радостными кликами. Народ кричал:
      "Здесь Франция видит зарю своей чести и независимости!".
      Пока император предавался радости, видя, как дижонцы приветствуют его возвращение, к нему явился офицер седьмого линейного полка с известием, что весь полк идет скорым маршем навстречу герою Франции. Во всех случаях своей жизни Наполеон всегда оставался внешне спокойным; но теперь лицо его оживилось глубоким выражением удовольствия: он чувствует, что это событие приведет его в Тюильри без кровопролития. Выразив офицеру чувства свои к седьмому полку и к его полковнику, Наполеон пришпорил лошадь и поскакал вперед, как будто уже видел парижские ворота на карусельной площади. Вскоре раздались крики седьмого полка, смешивавшиеся с восклицаниями толпы. Впереди всех шел полковник, высокий и красивый мужчина. Его пылкий характер, доброе сердце, рыцарские привычки доставили ему полную власть над солдатами и офицерами. Он вышел из Гренобля в три часа после обеда (7 марта н.ст.), в нескольких шагах от города приказал прекратить барабанный бой, разбил один барабан, вынул из него орла и, показывая его солдатам, сказал: "Вот славное знамя, за которым вы шли в дни бессмертные! Тот, кто так часто водил вас к победе, идет к нам, желая отомстить за наше унижение, за наши бедствия! Пора лететь под его знамена, которые не переставали быть нашими. Кто меня любит, тот да идет за мною! Да здравствует император!" Солдаты, с трудом удерживавшие восторг в то время, пока говорил полковник, все разом повторили в упоении неописанной радости: "Да здравствует император!"
      Густая толпа людей всех сословий, всех возрастов последовала за ними навстречу герою, который олицетворял собою народную французскую славу. Нетерпение, равное с обеих сторон, сократило путь. Уже восклицания и тех и других смешиваются и сливаются. Военные товарищи, разлученные событиями 1814 года, соединились и обнимаются при кликах: "Да здравствует гвардия! Да здравствует седьмой полк! Да здравствует император!" Жители Гренобля, шедшие за седьмым полком, соединяют радость свою с восторгом горцев, которые сошли с утесов, составляя свиту Наполеона. Между тем красивый и бесстрашный полковник седьмого полка, благородный и решительный Лабедоер, пробрался сквозь толпу и бросился в объятия Наполеона. Император прижал его к сердцу и сказал ему с чувством: "Полковник! Вы возвращаете мне трон!"
      Ночью император прибыл к стенам Гренобля. Присутствие его было замечено жителями и гарнизонами по необыкновенному движению около него, заметному даже в темноте. Жители и солдаты, обманув осторожность коменданта, который приказал запереть ворота и взял себе ключи, перелезали через стены и спешили навстречу свите героя. Внезапно послышался в крепости звук оружия; все думали, что артиллеристы хотят начать пальбу, и толпа спешила искать убежища от картечи в соседних домах. Наполеон, не знающий страха, стоял неподвижно на мосту против батареи; его спокойствие имело влияние на дух толпы. "Император не бережет жизни, - сказал один из граждан, - станем ли мы бояться за свою?" - и бросился к бесстрашному воину, который уже приучил многих к пушечному грому. Этот пример привел опять толпу к великому человеку.
      Наполеон желал знать, какого рода движение происходило в крепости. Он позвал Лабедоера и велел ему поговорить с артиллеристами. Полковник поднялся на возвышение и громким голосом сказал: "Солдаты, мы привели к вам героя, за которым вы так часто следовали в битвах; примите его и повторите с нами прежнее восклицание победителей Европы: Да здравствует император!" Канониры, которых удерживала только дисциплина, не замедлили с ответом. "Да здравствует император!" - закричали они в один голос; все окружавшие их военные и граждане повторили то же восклицание.
      Среди всеобщего восторга вне и внутри города Наполеон с нетерпением видел, что ворота не отворяются. Работники, жившие в предместьях и желавшие скорее видеть императора внутри Гренобля, принесли балки. Скоро Бонские ворота развалились под ударами этих новых военных орудий, изобретенных усердием рабочего класса народа; осажденные так громко приветствовали императора, что осаждающие едва могли подражать им.
      "Ни в какой битве не предстояло Наполеону такой опасности, как при вступлении в Гренобль, говорит Лас-Каз. Солдаты бросились на него с бешенством; думали, что его разорвут; но это было упоение любви и радости; его подняли на воздух вместе с лошадью".
      Прежние прокламации перепечатаны снова в Гренобле и распущены по окрестностям в большом количестве. Император пробыл в Гренобле два дня. Он делал смотр войскам и национальной гвардии, принимал поздравления властей, академий и духовенства.
      На смотре Наполеон был в маленькой своей шляпе и в знаменитом сером сюртуке; он подошел к артиллеристам четвертого полка и сказал: "Между вами начал я учиться военному делу; люблю всех вас, как старых товарищей; следил за вами на полях битвы и всегда был вами доволен; но надеюсь, что не будем нуждаться в ваших пушках".
      Наполеон выехал из Гренобля 9 марта и на следующий день прибыл в Лион в ту самую минуту, когда герцог д'Артуа, всеми оставленный, выезжал из города в сопровождении одного королевского волонтера. Император приказал дать благородному слуге своих врагов крест Почетного легиона в награду за его верность.
      Убедившись в предположениях своих относительно демократии и общего мнения, Наполеон счел необходимым сделать несколько уступок либеральным идеям; он чувствовал, что либералы помогут ему достигнуть Парижа, так же, как и солдаты. С этой целью издал он 13 (1) марта несколько декретов, уничтожавших королевские повеления, противные революционному духу, и дал силу прежним законам, которыми уничтожены были права древнего дворянства и рыцарские ордена. Последним декретом приказано распустить палату пэров и палату депутатов и созвать все избирательные коллегии империи в Париж на сейм для ревизии императорских учреждений.
      Император поехал в Бургундию, где его ожидал народ с нетерпением, не уступавшим восторгу жителей провинции Дофине. Пока он проезжает через Францию среди всеобщих восклицаний и напутствуемый благословениями граждан, Бурбоны назначают денежную награду за его голову, а венский конгресс созывает всю Европу против него. В подкрепление этих чрезвычайных мер французские и иностранные журналы возбуждают гнев и досаду в роялистах и древней аристократии и называют Наполеона жалким беглецом, которого скоро постигнет наказание со всей его шайкой. Эти оскорбления не мешают Наполеону приближаться к Парижу, хотя газеты уверяют, что он ежедневно отступает перед принцами королевского дома. 13(1) марта он ночевал в Маконе в то время, когда маршал Ней принял его сторону и издал прокламацию, которая начиналась следующими словами: "Дело Бурбонов навсегда потеряно!" 14 (2) числа он прибыл в Шалон и благодарил жителей за то, что они храбро защищались в последнюю войну против союзников. Он хотел повторить те же похвалы жителям города Сен-Жан-Делон, но не был там и послал мэру этого города крест Почетного легиона. При этом он сказал поселянам и рабочим, составлявшим большую часть его провожатых: "Для вас, добрые люди, учредил я Почетный легион, а не для эмигрантов, получающих пенсии от врагов наших!"
      15 (3) марта Наполеон выехал в Отюн при радостных восклицаниях. В этот день палаты, учрежденные хартией Людовика XVIII, собрались в Париже на основании чрез вычайного повеления, изданного по случаю появления Наполеона в пределах Франции. Людовик XVIII и принцы королевского дома, пораженные ужасом при вести о появлении Наполеона, решили возобновить присягу хартии. Это торжественное действие не принесло им доверенности конституционных роялистов, которые заметили уже склонность короля к прежнему порядку.
      Император продолжал быстрый поход к Парижу, несмотря на военные меры, газетные крики и убийственные приказания, которыми думали остановить его торжественное шествие. 17 (5) марта вступил он в Ожер, куда вышел ему навстречу четырнадцатый линейный полк из Орлеана. Этот полк храбро дрался в Испании и не получил почти никаких наград, соразмерных с его заслугами. Император раздал кресты офицерам и солдатам, которые были признаны отличнейшими.
      В Ожере маршал Ней встретился с императором. Храбрый маршал довершил дело, начатое Лабедоером. Присутствие его удовлетворило всем желаниям и надеждам Наполеона.
      Правительство короля находилось между тем в крайнем положении. Оно просило у палат чрезвычайных распоряжений для своего спасения, унизило гордость вельмож до того, что вынудило их являться в казармы и ласкать солдат. Но все эти усилия были тщетны: палаты не имели власти над народом, а принц над солдатами. Ничто не могло задержать, остановить Наполеона.
      19 (7) марта выехал он из Ожера и прибыл в Фонтенбло 20 (8) в четыре часа утра. В ту же ночь Людовик XVIII оставил Париж и отправился за бельгийскую границу. Император торжественно проехал от южных берегов Франции до Парижа; король тихо, тайно доехал до Гента.
      ГЛАВА L
      [Сто дней]
      Фонтенбло 20 апреля 1814 года видел, как павший император, оставленный прежними товарищами, разлучался со своей гвардией, отправляясь в изгнание на остров Эльбу. 20 марта 1815 года Фонтенбло опять видит Наполеона среди его гвардии, окруженного священным отрядом [1] , преследуемого восклицаниями народа и войска, готового ехать в столицу для принятия вновь кормила правления, вторично вверяемого ему народом.
      Император прибыл к воротам Парижа вечером. Трехцветное знамя развевалось на Тюильрийском дворце с двух часов: оно было выставлено храбрым Энгельманом.
      Народ и армия толпились около Наполеона и с жадностью бросались на него, как в Гренобле. Всяк старался посмотреть на героя поближе, разглядеть его. Когда он вступил в Тюильрийский дворец, и девять часов вечера, толпа офицеров бросилась ему навстречу с таким участием и восторгом, что он вынужден был сказать им: "Господа! Вы задушите меня!" Монталиве, служивший ему преданно и удачно во время его счастья и оставшийся ему верным в несчастье, встретил его на большой лестнице и принял в свои объятия. Императора почти несли на руках до его апартаментов, где его ожидала королева Гортензия с большим числом прежних сановников империи.
      Священный отряд расположился бивуаком на карусельной площади и держал караул во дворце вместе с национальной гвардией.
      На другой день император делал смотр всем войскам, находившимся тогда в Париже.
      "Воины! - сказал он. - Я возвратился во Францию с девятьюстами человек, потому что надеялся на любовь народа и на воспоминания старых солдат. Я не обманулся в ожидании. Воины! Благодарю вас. Слава всего, что теперь совершилось, принадлежит народу и вам! Моя состоит только в том, что я вас узнал и оценил.
      Трон Бурбонов был незаконен, ибо восстановлен не родными руками, ибо уничтожен народной волей, выраженной всеми нашими народными собраниями; наконец, он обеспечивал выгоды только малого числа людей гордых, требования коих противны нашим правам. Воины! Только императорский трон может обеспечить права народа, и особенно самое важное из благ - нашу славу!
      Воины! Мы пойдем на князей, приведших к нам чужестранцев; народ не только поможет нам желаниями, но и последует нашему влечению. Народ французский и я надеемся на вас. Не хотим вмешиваться в дела других наций; но беда тому, кто вмешается в наши!"
      Солдаты встретили эту речь Наполеона с тем же восторгом, с каким обыкновенно слушали слова его; воздух дрожал от восклицаний: "Да здравствует император!" В эту минуту показался батальон острова Эльбы под начальством Канбронна, который не мог прибыть в Париж в одно время с Наполеоном.
      Увидев его, Наполеон сказал: "Вот офицер того батальона, который сопровождал меня в несчастье. Все они друзья мои. Они были драгоценны моему сердцу; когда я их видел, они представляли мне различные полки моей армии: между этими шестьюстами храбрецов есть воины всех полков. Все они напоминали мне о тех великих днях, память о которых так драгоценна; все они покрыты честными ранами, полученными в знаменитых битвах! Любя их, я любил всех вас, воины французской армии! Они несут к вам орлов! Да послужат они вам точкой соединения! Отдавая их гвардии, отдаю их всей армии.
      Измена и несчастные обстоятельства покрыли их покрывалом печали; но, благодаря французскому народу и вам, они являются в полном блеске своей славы. Клянитесь, что они будут везде, куда призовет их благо отечества! Изменники да не выдержат их взгляда!"
      Солдаты единогласно отвечали: "Клянемся!" Наполеон, казалось, возвращался к временам консульства. Несчастье и Бурбоны помирили его с демократией, которая не раз испытала его немилость во время империи. Желая яснее показать это примирение, он поручил Министерство внутренних дел известному Карно, а Бенжамен-Констану приказал присутствовать в государственном совете. Этим он признавал власть общего мнения и уступал либеральному влечению, которое выражалось в этих двух мужах, в двух различных оттенках. Император откровенно объяснил Бенжамен-Констану новую политику, которой хотел следовать. Не принимая всех конституционных идей и не покровительствуя вполне демократическим воспоминаниям, которые снова возвели его на трон, он объявил, что имеет намерение исполнить некоторые из требований народа и пойдет по пути, куда устремились современные умы. Вот некоторые из его слов, произнесенных при этом; они переданы знаменитым публицистом, которому были сказаны.
      "Нация, - говорил он, - отдыхала в продолжение двенадцати лет от всех политических волнений, и вот уже год, как отдыхает от войны; двойной отдых заставляет ее нуждаться в деятельности. Она хочет, или думает, что хочет, речей и собраний, но не всегда хотела их. Она бросилась к моим ногам, когда я принял бразды правления; вы должны об этом помнить, потому что вы пробовали составить оппозицию. Кажется, возвращается охота к конституциям, прениям, речам... Однако не ошибитесь, и знайте, что этого хочет меньшая часть граждан. Народ, или, пожалуй, большинство хочет только меня. Видели ли вы, как толпа спешила по моим следам, бежала с гор, звала, искала, приветствовала меня? Со времени моего возвращения я ничего не завоевал, я только управлял... Говорили, что я император солдат, но я также император земледельцев, плебеев Франции... За то, несмотря на прошедшее, народ возвращается ко мне: между нами есть симпатия. Я подам знак или только отверну голову, и аристократы будут избиты во всех провинциях... но я не хочу быть королем одной партии. Если есть средства управлять с новыми политическими учреждениями, я готов... Я хотел завоевать мир, и мне для этого нужна была беспредельная власть. Для управления одной Францией, может быть, ваши новые постановления лучше... Скажите же, что кажется вам возможным. Передайте мне ваши идеи. Свободные выборы? Публичные прения? Ответственные министры? На все это я согласен. Я сын народа: и всего хочу, чего он хочет; готов слушать его волю, исполнять даже его капризы. Я никогда не хотел угнетать его для моего удовольствия; я имел великие намерения; рок решил иначе: я уж не завоеватель, не могу быть завоевателем. Знаю, что возможно и что недостижимо; у меня теперь одно. дело: поднять Францию и дать ей правление, какого она достойна... Пятнадцатилетний труд разрушен; нельзя начать его снова. Для этого нужно двадцать лег и два миллиона людей в жертву... Притом же я хочу мира и добуду его только победами. Не хочу обольщать вас ложными надеждами: я позволю говорить, что идут переговоры, но их нет. Предвижу долгую войну, трудную борьбу. Могу выдержать ее, если нация даст мне помощь; и за то я на все соглашусь... Положение ново; я прошу советов. Я состарился; в сорок пять лет человек не тот, каким был в тридцать... Спокойствие конституционного короля будет мне прилично... и еще приличнее моему сыну".
      Ответы императора разным властям, которые являлись к нему с поздравлениями, носили на себе отпечаток этого нового образа мыслей. "Все нации и все для Франции, - говорил он своим министрам, - вот мой девиз". Декретом 24 (12) марта уничтожил он цензуру и дирекцию книжной торговли. Мера эта возбудила ропот многих приближенных к нему особ. "Точно, господа, - сказал он им, - это вас касается, а мне бояться нечего. Бьюсь об заклад, что не напечатают ничего хуже того, что печатали против меня в продолжение целого года".
      Между тем герцог и герцогиня Ангулемские пытались возмутить южные провинции в пользу короля. Герцогиня Ангулемская развернула в Бордо такую деятельность, показав неустрашимость и постоянство, что Наполеон сказал про нее:
      "Она одна - муж во всем королевском семействе". Но ее усилия не могли ничего против силы событий; генерал Клозель вынудил ее удалиться из Бордо и искать спасения и спокойствия на чужбине.
      Герцог Ангулемский попался в руки генерала Жилли, при Лаполюде, и находился пленным в Пон-Сен-Эспри, во власти императора. Друзья Бурбонов с ужасом ждали, как Наполеон решит участь герцога. Свежее воспоминание о повелении, которым Наполеон был поставлен вне закона, внушало роялистам мысль, что Наполеон захочет отомстить за себя. Император передал свою волю генералу Груши, экстраординарному комиссару в южных провинциях, письмом, которое дозволяло герцогу искать спасения в чужих краях и действовать там против Наполеона.
      Между тем весьма важное событие совершалось за Альпами. Мюрат, опасаясь неблагоприятных для себя последствий от венского конгресса, пытался возмутить Италию против Австрии. Он уверял, что все оказывают ему неблагодарность, забывая, что сам был в высшей степени неблагодарен к Наполеону и Франции. Это восстание заставило многих государей думать, что Наполеон, до отправления с острова Эльбы, примирился со своим зятем, и что они вместе задумали свои попытки. Вследствие этого события союзники еще более решились положить оружие только в том случае, если Наполеон будет вынужден оставить Францию, а на французский престол воссядут опять Бурбоны. Такое неблагоприятное стечение обстоятельств заставило Наполеона сказать в своих Записках: "Два раза подвергаясь странному кружению головы, король неаполитанский два раза был причиной моих несчастий: в 1814 году, объявив себя против Франции, и в 1815 году, объявив себя против Австрии".
      Наполеон всеми силами старался отделить Австрию от союзных монархов; но усилия его не имели желанных последствий. Он с таким же рвением искал мира, но сам знал, что мир невозможен, пока он на французском престоле. Следовало спешить с приготовлениями к войне.
      Хотя Франция удивлялась Наполеону и еще любила его, однако все французы без исключения желали отдохнуть от войны и успокоиться в мире. Народ французский решался на новые пожертвования для поддержания своей чести, славы и независимости; но с беспокойством смотрел на военные приготовления и тешил себя надеждой, что скоро австрийский император протянет Наполеону руку мира, особенно когда Наполеон объявил, что Мария-Луиза и римский король будут присутствовать на сейме народном. Неприязненные дипломатические сношения со всеми европейскими дворами, и особенно с венским, разрушили надежду множества патриотов, которые не без тяжкого предчувствия видели, что Франции снова придется идти против всей Европы. Все были бы счастливы и довольны, если бы могли пользоваться плодами мира и свободы под скипетром героя, который подарил Франции так много славы. Но мир был невозможен; надежды на свободу тоже разрушились.
      22 (10) апреля Наполеон обнародовал добавочный акт к постановлениям империи. Не дожидаясь решений нового конституционного собрания, созванного декретом 12 (1) марта, он сам, один, принял на себя труд пересмотреть конституционные учреждения, и чтобы избавиться от беспокойных прений, заставил бесчисленных избирателей, собравшихся на сейм, считать только голоса в пользу нового закона. Народу предложили одобрить, как во времена консульства и империи, следующий акт, разосланный по всем городским управлениям Франции:
      "Ст. 1-я. Учреждения империи, а именно: дополнительный акт 23 фримера 8 года, сенатские приговоры 14 и 16 термидора 10 года и 28 февраля 12 года, изменяются нижеследующими распоряжениями; все прочие их статьи остаются в полной силе.
      Ст. 2-я. Законодательная власть принадлежит императору и двум палатам.
      Ст. 3-я. Первая палата, называемая палатой пэров, есть наследственная.
      Ст. 4-я. Император назначает ее членов, кои не могут быть переменяемы; достоинство сие переходит к старшему сыну, по прямой линии. Число пэров не ограничено, и проч., и проч."
      Бесполезно выписывать прочие статьи этого акта. В награду за любовь, с которой народ помог Наполеону снова овладеть престолом, он дает ему наследственных законодателей. Императорские статуты 1806 года предоставляли рождению одни титулы и звания; добавочный акт распространил права рождения далее. Карно всеми силами старался отклонить Наполеона от издания этого акта и от учреждения наследственной палаты пэров; но советы его не были приняты. Наполеон желал установить свою династию на прочном основании.
      Наполеон надеялся, что французы, по известному своему отвращению к прежнему порядку вещей, примут единодушно его акт, в который он вставил особенную статью, уничтожавшую феодальные права, древнее дворянство и отдалявшую Бурбонов от трона. Действительно, голоса оказались в пользу этого неудачного дополнения к учреждениям империи, но общее мнение подверглось неприятному впечатлению, и народный восторг, бывший всеобщим и пламенным в марте месяце, заметно охладился в то время, когда готовились к сейму.
      Между тем в империи составились патриотические общества для поддержания народного духа и защиты родной земли. В Париж прибыли федераты города и предместий. Федераты предместий Сен-Марсо и Сен-Антуан явились к императору, предложили ему свою жизнь, просили оружия и говорили ему в таких выражениях, каких он не снес бы в прежнее время; но со времени возвращения с острова Эльбы он ко всему приготовился. Он должен, по необходимости, уступать всем требованиям своего положения, и потому отвечает федератам, предлагающим свои услуги:
      "Воины-федераты!
      Я возвратился один, потому что надеялся на городских жителей, на поселян и на солдат армии, преданность коих к народной чести я знал. Все вы оправдали мое доверие.
      Принимаю предложение ваше. Дам вам оружие, дам и опытных офицеров, покрытых честными ранами, для руководства вами: они привыкли видеть бегущего от них неприятеля.
      Воины-федераты! Если в высших классах общества нашлись люди, обесчестившие имя француза любовь к отечеству и чувство народной чести в целости сохранились в жителях городов, земледельцах и солдатах армии. Радуюсь, что видел вас. Доверяю вам. Да здравствует народ французский!"