Третье письмо пришло 29 апреля, два месяца спустя после отъезда Жюэля. Сердце Эногат забилось от радости, когда она увидела на конверте штемпель Тунисского регентства note 140. Значит, путешественники покинули Маскат… они уже в европейских водах… они возвращаются во Францию… Сколько им понадобится времени, чтобы доехать до Марселя? Не более трех дней! А оттуда экспрессом до Сен-Мало? Не более двадцати шести часов!
Мать с дочерью сидели в одной из комнат нижнего этажа, заперев дверь после ухода почтальона. Никто им теперь не помешает отдаться своим чувствам.
Вытерев мокрые от слез глаза, Эногат вскрыла конверт, вынула письмо и стала его читать громко и внятно, отчеканивая каждую фразу:
«ТУНИССКОЕ РЕГЕНТСТВО. ЛА-ГУЛЕТТ
22 апреля 1862 года
Моя дорогая Эногат!
Шлю поцелуй — прежде всего твоей матери, затем тебе. Но как далеко еще мы находимся друг от друга, и когда же кончится это бесконечное путешествие?!
Я писал тебе уже два раза, и ты, наверное, получила мои письма. Это письмо — третье, наиболее важное, так как ты узнаешь из него, что дело с наследством изменилось самым неожиданным образом, к величайшему огорчению моего дяди…»
Эногат захлопала в ладоши и радостно воскликнула:
— Мама, они ничего не нашли, и мне не придется выходить замуж за принца!..
— Продолжай, девочка, — сказала Нанон. Эногат стала читать дальше:
«…и вот с большой грустью должен сообщить тебе, что мы вынуждены продолжать наши поиски далеко… очень далеко…»
Письмо задрожало в руках Эногат.
— Продолжать поиски… очень далеко! — прошептала она. — Теперь-то уж они, мама, не вернутся… они не вернутся!..
— Мужайся, моя девочка, читай дальше, — ответила Нанон.
Эногат с полными слез глазами снова стала читать. В общих чертах Жюэль рассказывал о том, что произошло на острове в Оманском заливе, как вместо сокровищ в указанном месте обнаружили только документ и в этом документе сообщалась новая долгота. Далее Жюэль писал:
«Вообрази, моя дорогая Эногат, отчаяние дяди, гнев, который его охватил, а также мое разочарование — не потому, что мы не нашли сокровищ, а потому, что наш отъезд в Сен-Мало, мое возвращение к тебе откладывается! Я думал, что мое сердце разорвется…»
Эногат сама с трудом удерживала биение сердца и потому легко могла понять страдания Жюэля.
— Бедный Жюэль! — прошептала девушка.
— И ты, моя бедняжка! — сказала мать. — Продолжай, дочь моя!
Сдавленным от волнения голосом Эногат продолжала:
«Камильк-паша велел сообщить об этой новой проклятой долготе некоему Замбуко, банкиру из Туниса, которому, в свою очередь, известна широта, вторая широта. Очевидно, сокровища зарыты на другом острове. По-видимому, наш паша чувствовал себя в неоплатном долгу перед этим человеком, который когда-то, так же как и наш дедушка Антифер, оказал ему большую услугу. Поэтому паше пришлось разделить свои сокровища между двумя наследниками, что, конечно, уменьшает наполовину долю каждого. Отсюда невероятный гнев — чей, ты сама знаешь! Всего лишь пятьдесят миллионов вместо ста!.. О, я бы предпочел, чтобы этот великодушный египтянин оставил только сто тысяч, и тогда дядюшка, унаследовав сравнительно скромное состояние, перестал бы чинить препятствия нашему браку!»
И Эногат произнесла:
— Разве нужны деньги, когда любят друг друга!
— Нет, они даже мешают! — убежденно ответила Нанон. — Продолжай, моя дорогая!
Эногат повиновалась.
«…Когда наш дядя начал читать этот документ, он был так ошеломлен, что чуть было не произнес вслух цифры новой долготы и адрес того, с кем он должен снестись, чтобы установить положение острова. К счастью, он вовремя удержался.
Наш друг Трегомен, с которым мы часто говорим о тебе, моя дорогая Эногат, скорчил ужасную гримасу, узнав, что речь идет о поисках второго острова.
«Скажи, мой мальчик, — сказал он мне, — он смеется над нами, что ли, этот паши-пашон-паша? Не собирается ли он отправить нас на край света?»
А вдруг и в самом деле это будет где-нибудь на краю света? Вот чего мы не знаем даже и сейчас, когда я пишу тебе это письмо.
Дело в том, что дядя не доверяет Бен-Омару и потому держит в секрете содержащиеся в документе сведения. С тех пор как этот плут нотариус пытался вытянуть из него в Сен-Мало его тайну, дядюшка подозревает его во всяких кознях. Возможно, что он не ошибается, и, говоря откровенно, клерк Назим кажется мне не менее подозрительным, чем его шеф. Ни мне, ни Трегомену не нравится этот Назим с его свирепой физиономией и мрачным взглядом!
Уверяю тебя, что наш нотариус господин Каллош с улицы Бея ни за что бы не взял такого к себе в контору. Я убежден, что, если бы Бен-Омар и Назим знали адрес этого Замбуко, они постарались бы нас опередить… Но дядюшка не проронил словечка об этом даже нам. Бен-Омар и Назим не подозревают, что мы направляемся в Тунис. И вот теперь, покидая Маскат, мы спрашиваем себя, куда еще заведет нас фантазия паши».
Эногат немного помолчала.
— Не нравятся мне все эти интриги, — заметила Нанон.
Затем Жюэль последовательно описывал все, что происходило на обратном пути, — отъезд с острова и явное разочарование переводчика Селика при виде иностранцев, вернувшихся с пустыми руками (теперь ему пришлось поверить, что это была простая прогулка), мучительное возвращение с караваном, прибытие в Маскат и двухдневное ожидание пакетбота из Бомбея.
«Я не писал тебе больше из Маската, — прибавлял Жюэль, — потому что надеялся узнать и сообщить тебе что-нибудь новое. Но нового пока ничего нет, и я знаю только одно: мы возвращаемся в Суэц, а оттуда отправимся в Тунис».
Эногат прервала чтение и взглянула на мать, которая, неодобрительно покачав головой, прошептала:
— Только бы они не поехали на край света! От неверных всего можно ожидать!
Эта славная женщина говорила о восточных народах примерно так же, как было принято во времена крестовых походов. Более того, набожной бретонке, при ее щепетильной честности, миллионы, получаемые из такого ненадежного источника, казались «дурными». Попробовала бы она об этом заявить в присутствии дядюшки Антифера!
Далее Жюэль описывал путешествие из Маската в Суэц, переход через Индийский океан и Красное море, невероятные мучения Бен-Омара от морской болезни. — Так ему и надо! — сказала Нанон. И, наконец, мрачное настроение Пьера-Сервана-Мало, из которого за все время путешествия нельзя было вытянуть ни слова!
«Я не знаю, дорогая Эногат, что случится с нашим дядей, если он разочаруется в своих ожиданиях, — скорее всего, он сойдет с ума. И кто бы мог ожидать подобных крайностей от такого благоразумного и такого скромного в своих вкусах человека! Перспектива стать миллионером?.. На кого после этого надеяться?.. Кто устоит от соблазна?.. Но мы с тобой, уж во всяком случае, устоим, потому что для нас вся жизнь — в нашей любви!
Из Суэца мы поехали в Порт-Саид, где должны были ждать отправления торгового судна в Тунис. Там-то и живет банкир Замбуко, которому дядя должен вручить этот дьявольский документ.
Но, когда долгота, известная дяде, и широта, находящаяся у Замбуко, позволят определить местонахождение нового острова, — где его нам придется искать? Вот в чем вопрос, и вопрос немаловажный, так как от него зависит наше возвращение во Францию… мое возвращение к тебе…»
Эногат уронила письмо, Нанон подняла его. Девушка так ясно представила себе, что ее близкие уедут за тысячи лье, в чужие страны, подвергнутся там страшным опасностям и, быть может, никогда не вернутся… Невольно у нее вырвался крик отчаяния.
— О дядя… дядя, какое горе вы приносите тем, кто вас так любит!
— Не будем осуждать его, дочь моя, — сказала Нанон, — и да сохранит его бог!
Прошло несколько минут в молчании, — обе женщины молились об одном и том же.
Затем Эногат опять стала читать письмо:
«16 апреля мы покинули Порт-Саид. До Туниса нам не нужно было заходить в гавань. Первые дни мы не теряли из виду египетского побережья, и, когда Бен-Омар увидел порт Александрию, он бросил на него такой взгляд!.. Я думал, он сбежит с судна, не побоясь даже потерять свой процент… Но тут появился клерк, и они начали о чем-то оживленно говорить на своем языке, и, хотя мы не поняли ни слова, ясно было, что он заставил патрона образумиться. Однако, как мне показалось, обращался он с ним довольно грубо. Вообще чувствуется, что Бен-Омар боится Назима, и я прихожу к заключению, что этот египтянин совсем не то лицо, за кого он себя выдает. Уж очень сильно смахивает он на разбойника! Но кто бы он ни был, я решил за ним наблюдать.
Пройдя Александрию, мы взяли курс на мыс Бон, оставив на юге заливы Триполи и Габес. Наконец на горизонте показались тунисские горы довольно дикого вида, с несколькими покинутыми фортами на вершинах и двумя-тремя марабутами note 141, утопающими в зелени. Затем вечером 21 апреля мы добрались до Тунисского рейда, и на следующий день наш пакетбот бросил якорь у мола Ла-Гулетт.
Моя дорогая Эногат, хотя в Тунисе я чувствую себя ближе к тебе, чем на острове в Оманском заливе, но все же как ты от меня далеко! И кто знает, не будем ли мы еще дальше друг от друга?.. По правде говоря, одинаково грустно находиться друг от друга в пяти лье или в пяти тысячах! Но не отчаивайся и помни: каков бы ни был исход этого путешествия, оно долго не продлится.
Я пишу тебе это письмо в каюте, чтобы сдать его на почту, как только мы высадимся в Ла-Гулетте. Ты получишь его через несколько дней. Конечно, оно не разъяснит тебе самого главного — в каких странах суждено нам еще побывать. Но дядя и сам этого не знает и узнает не раньше, чем обменяется сведениями с банкиром, которого наше появление в Тунисе должно, наверное, сильно взволновать. Когда на голову Замбуко свалится половина огромного наследства, он, разумеется, не откажется от своей доли и присоединится к нам, чтобы принять участие в дальнейших розысках. Вероятно, он станет таким же одержимым, как наш дядюшка…
Во всяком случае, как только я узнаю координаты второго острова — а я непременно их узнаю, так как должен буду определить его географическое положение на карте, — я не замедлю тебе об этом сообщить. Возможно, что четвертое письмо очень быстро последует за третьим.
Как и все предыдущие, оно принесет твоей маме и тебе, моя дорогая Эногат, сердечный привет от нашего друга Трегомена, от меня и от нашего дядюшки, хотя, сказать по правде, можно подумать, глядя на него, что он забыл все на свете — и Сен-Мало, и свой родной старый дом, и любимых людей, живущих в этом доме.
Что же касается меня, моя дорогая невеста, — я посылаю тебе всю мою любовь! Ведь и ты ответила бы тем же, если бы могла мне написать.
Твой до гроба верный и нежно любящий
Жюэль Антифер».
ГЛАВА ВТОРАЯ,
в которой читателю предоставляется возможность познакомиться с сонаследником дядюшки Антифера
Когда вы прибываете на Тунисский рейд, вы еще не в Тунисе. Вам предстоит еще сесть в туземную лодку и переправиться на берег в Ла-Гулетт.
В сущности, эту гавань нельзя даже и назвать гаванью, потому что корабли не только большого, но и среднего тоннажа не могут подойти к набережной, где пришвартовываются только мелкие каботажные суда и рыбачьи баркасы. Парусные корабли и пакетботы бросают якорь в открытом море; и если горы прикрывают их от восточного ветра, то они совершенно беззащитны перед ужасными штормами и шквалами, налетающими с запада или с севера. Давно уже пора создать настоящий порт, чтобы в него могли заходить любые суда, даже военные, либо расширив порт Бизерты на северном побережье регентства, либо, наконец, прорыв десятикилометровый канал, прорубив косу, отделяющую озеро Баира от моря.
Следует добавить, что, добравшись до Ла-Гулетта, дядюшка Антифер и его спутники все еще не попали в Тунис. Им нужно было еще пересесть в вагон поезда маленькой железнодорожной ветки Рубаттино, построенной итальянской компанией. Эта дорога, огибая озеро Баира, проходит у подножия Карфагенского холма, на котором высится французская часовня святого Людовика note 142.
Когда наши путешественники миновали набережную, они очутились на единственной широкой улице Ла-Гулетта. Вилла губернатора, католическая церковь, кафе, частные дома — все это вместе взятое напоминало уголок современного европейского города. Чтобы обнаружить первые признаки восточного колорита, следует отправиться на побережье к дворцу бея, где он проводит иногда сезон морских купаний.
Но Пьер-Серван-Мало меньше всего интересовался восточным колоритом или легендами о Регуле, Сципионе, Цезаре, Катоне, Марии и Ганнибале note 143. Знал ли он вообще имена этих великих людей? Если и знал, то только понаслышке, как и добряк Трегомен, самолюбие которого было полностью удовлетворено славой его родного города. Один Жюэль мог бы предаться историческим воспоминаниям, если бы не был так погружен в заботы сегодняшнего дня. О нем можно было сказать то, что говорят обычно в Леванте о рассеянном человеке: «Он ищет своего сына, которого несет на плечах». Жюэль же «искал» свою невесту и грустил, что уедет от нее еще дальше.
Пройдя с легкими чемоданами в руках через весь город, дядюшка Антифер, Жильдас Трегомен и Жюэль (они рассчитывали обзавестись в Тунисе новыми вещами) прибыли на вокзал и стали ожидать первого поезда, Бен-Омар и Назим следовали за ними на известном расстоянии. Дядюшка Антифер, конечно, и не подумал сказать им, где живет банкир Замбуко, с которым всех их теперь соединял каприз Камильк-паши. Естественно, это создавало новые трудности, если не для нотариуса, которому и при разделе наследства полагается его законный процент, то, по крайней мере, для Саука. Сейчас ему придется вести борьбу уже не с одним, а с двумя наследниками. А каков еще будет этот новый наследник?.. После получасового ожидания наши путешественники заняли места в поезде. По дороге в течение нескольких минут они видели очертания Карфагенского холма и монастырь «Белых отцов», известный своим археологическим музеем. Через сорок минут поезд прибыл в Тунис, и малуинцы, пройдя аллею Морского Флота, остановились в гостинице «Франция» — в центре европейского квартала. В их распоряжение были предоставлены три комнаты с очень высокими потолками, почти без мебели; кровати помещались за кисейными пологами от москитов. В комфортабельном большом ресторане, который находился в нижнем этаже, в любое время можно было получить завтрак и обед. Словом, гостиница «Франция» в Тунисе почти не отличалась от хорошего отеля в Париже или в другом большом городе. Впрочем, для наших путешественников это не имело значения, так как они не собирались здесь задерживаться.
Дядюшка Антифер даже не захотел подняться по широкой лестнице в свою комнату.
— Мы встретимся потом здесь, — сказал он своим спутникам.
— Иди, иди, старина, — ответил Жильдас Трегомен. — Иди прямо на абордаж!
То, что ему нужно было идти «прямо на абордаж», признаться, беспокоило дядюшку Антифера. В его намерения, конечно, не входило хитрить со своим сонаследником, как хитрил с ним самим Бен-Омар. Честный и, несмотря на свои причуды, очень прямой человек, малуинец решил действовать без всяких уловок. Он пойдет к банкиру и скажет ему:
«Вот что я вам принес… А ну-ка, посмотрим, что вы можете предложить мне взамен?» А теперь в путь!
Впрочем, судя по документу, найденному на островке, упомянутый Замбуко должен был получить предупреждение о том, что некий француз, по имени Антифер, в один прекрасный день явится к нему с долготой, без которой невозможно определить местоположение того самого острова, где хранятся сокровища. Следовательно, банкира не удивит это посещение.
Дядюшка Антифер боялся только одного: а вдруг случится так, что его сонаследник не говорит по-французски? Если бы Замбуко понимал хотя бы по-английски, можно было бы выйти из положения с помощью молодого капитана. Ну, а если банкир не знает ни того, ни другого языка? Тогда поневоле будешь зависеть от переводчика. И тогда тайну ста миллионов будет знать третий…
Не сообщив своим спутникам, куда он идет, дядюшка Антифер вышел из гостиницы и подозвал проводника. Оба скрылись за углом, повернув на улицу, примыкавшую к площади Морского Флота.
— Ну, если мы ему не нужны… — сказал Жильдас Трегомен после ухода дядюшки.
— …то пойдем гулять и начнем с того, что сдадим мое письмо на почту, — докончил Жюэль.
Зайдя сначала в почтовое бюро рядом с гостиницей, Жюэль и Трегомен направились затем к Баб-эль-Бахару — Воротам Моря, и обошли с наружной стороны зубчатую ограду, опоясывающую Белый Тунис. Ограда эта тянется на два добрых французских лье.
Отойдя от гостиницы шагов на сто, дядюшка Антифер спросил своего гида-переводчика:
— Вы знаете банкира Замбуко?
— Его здесь все знают.
— А где он живет?
— В нижнем городе, в Мальтийском квартале.
— Проводите меня туда!
— К вашим услугам, ваше сиятельство.
В этих восточных странах «ваше сиятельство» произносят так же часто, как во Франции — «мсье» note 144.
И дядюшка Антифер направился к нижнему городу. Поверьте, он не обратил ни малейшего внимания на достопримечательности, встречающиеся на каждом шагу, — будь то многочисленные мечети с красивыми высокими минаретами note 145, древние руины римского или сарацинского note 146 происхождения, живописная площадь под тенью пальм и фиговых деревьев или узкие улицы с домами, как бы глядящими в глаза друг другу, улицы поднимающиеся, улицы спускающиеся, окаймленные по сторонам темными лавками, где нагромождены всевозможные товары: съестные припасы, материи, безделушки, смотря по тому, какой квартал — французский, итальянский, еврейский или мальтийский — обслуживают торговцы… Нет! Пьер-Серван-Мало думал только о визите к Замбуко, о приеме, какой он у него встретит… Хорошо! Больше никаких сомнений!.. Если кому-либо приносишь пятьдесят миллионов, можно быть уверенным, что будешь встречен очень радушно…
Минут через тридцать они дошли до мальтийского квартала. Это не самая чистая часть Туниса, города с полуторастатысячным населением, и вообще-то не блещущего чистотой, особенно в своей старой части. Впрочем, в ту пору Тунис еще не находился под протекторатом Франции, и французский флаг не развевался на его цитадели.
В конце улицы, или, вернее, маленькой улочки, этого коммерческого квартала, проводник остановился перед одним из самых неказистых домов. Построенный по образцу всех тунисских жилищ, он представлял собой квадратную глыбу с террасой, без наружных окон и, как принято в арабских странах, с внутренним двориком — патио, — куда выходят окна всех комнат.
Увидев этот дом, дядюшка Антифер сделал заключение, что его владелец вряд ли купается в золоте, и подумал, что это может только способствовать успеху дела.
— Банкир Замбуко живет действительно здесь?.. — спросил он проводника.
— Именно здесь, ваше сиятельство.
— Это банк?
— Да.
— Может быть, у этого банкира есть другие дома?
— Нет, ваше сиятельство.
— И что же, он слывет богатым?
— Он миллионер!
— Черт возьми! — произнес дядюшка Антифер.
— Но так же скуп, как и богат! — добавил проводник.
— Сто чертей! — воскликнул дядюшка Антифер. С этими словами он отпустил проводника, величавшего его «вашим сиятельством».
Само собой разумеется, что Саук, стараясь остаться незамеченным, следовал за дядюшкой Антифером. Итак, адрес Замбуко он узнал. Но сможет ли он, встретившись с банкиром, повернуть дело в свою пользу? Представится ли ему случай сговориться с Замбуко таким образом, чтобы совершенно вытеснить дядюшку Антифера? Если между двумя сонаследниками Камильк-паши возникнут разногласия, можно ли будет на этом сыграть? Действительно, как не повезло ему, когда дядюшка Антифер вдруг спохватился и не произнес на первом островке после имени Замбуко цифры новой долготы! Если бы Сауку стали известны эти цифры, он успел бы первым прибыть в Тунис, привлек бы на свою сторону банкира, пообещав ему значительную премию… А может быть, ему бы даже удалось вырвать у него тайну, не развязывая кошелька… И тут же он вспомнил, что в документе был упомянут именно Антифер, и никто другой!.. Тем хуже для него! Саук свои планы менять не станет, он доведет их так или иначе до конца. Как только мальтиец и малуинец овладеют наследством, он ограбит обоих.
Пьер-Серван-Мало вошел в дом банкира, а Саук остался ждать на улице.
Налево за поворотом находилась пристройка, служившая конторой. Во внутреннем дворике не было ни души. Все казалось вымершим, как будто именно сегодня утром банк закрылся из-за прекращения платежей.
Но знайте — банкир Замбуко никогда не был банкротом.
Представьте себе этого тунисского банкира: человек лет шестидесяти, среднего роста, худощавый, нервный, сутулый, с быстрыми холодными глазами, с бегающим взглядом, с безбородым, оголенным лицом, пергаментным цветом кожи, седыми, свалянными, как войлок, волосами, напоминающими ермолку, наклеенную на череп, с морщинистыми руками, заканчивающимися длинными, кривыми пальцами. У него сохранились все зубы, — зубы, привыкшие кусать, что легко было заметить, когда он разжимал свои тонкие губы.
Как ни мало был наблюдателен дядюшка Антифер, все же он почувствовал, что личность этого Замбуко малосимпатична и отношения с таким субъектом не могут доставить никакого удовольствия.
В сущности, банкир этот был просто ростовщиком мальтийского происхождения, ссужавшим деньги под залог, — одним из тех мальтийцев, которых в Тунисе насчитывалось от пяти до шести тысяч.
Говорили, что Замбуко нажил громадное состояние довольно подозрительными банковскими операциями, такими, от которых прилипает к пальцам золото. Он действительно был очень богат и кичился этим. Но, по его мнению, человек никогда не может быть настолько богат, чтобы не желать еще больше разбогатеть. Его справедливо считали мультимиллионером note 147, несмотря на убогую обстановку, в которой он жил, и невзрачный вид его дома, введший в заблуждение дядюшку Антифера. Но это только доказывало страшную скупость Замбуко во всем, что касалось житейских потребностей. Неужели у него не было никаких потребностей? Если и были, то очень ограниченные, и он не позволял им разрастаться, подчиняя все свои желания инстинкту накопления. Нагромождать один мешок с деньгами на другой, захватывать деньги, извлекать отовсюду золото, прибирать к рукам все, что представляет какую-нибудь ценность, не гнушаясь никакими махинациями и темными делишками, — этому он посвятил всю свою жизнь. В результате — несколько миллионов, запрятанных в сундуках, и ни малейшего желания пустить капитал в оборот.
Было бы, конечно, странно и даже противоестественно, если бы подобный человек не остался на всю жизнь холостяком. Не сама ли судьба предназначила людям такого типа удел безбрачия? У Замбуко и мысли никогда не возникало о женитьбе — «к счастью для его жены», как острили обычно шутники мальтийского квартала.
У него не было ни родных, ни двоюродных братьев и вообще никаких родственников, кроме единственной сестры. В его лице воплощался весь род Замбуко. Он жил одиноко в своем доме, вернее, в своей конторе, или еще лучше — в своем денежном сундуке, имея для услуг только старую туниску, жалованье и еда которой обходились ему недорого. Все, что попадало в эту пещеру, уже не выходило обратно. Теперь понятно, с каким соперником предстояло встретиться дядюшке Антиферу, и позволительно спросить, какого же рода услугу могла эта малосимпатичная личность когда-то оказать Камильк-паше, заслужив его признательность.
И тем не менее услуга была оказана. Мы легко можем в нескольких словах объяснить все читателю.
Двадцатисемилетний Замбуко, сирота без отца и матери — зачем ему родители, о которых он все равно бы не заботился? — жил в Александрии. С удивительной проницательностью и неутомимой настойчивостью он изучал различные виды маклерства. Он научился получать мзду и прикарманивать куши от покупающего и продающего; сначала он был посредником, затем торговцем и, наконец, менялой note 148 и ростовщиком, то есть занялся самым прибыльным ремеслом из всех, какие находятся в распоряжении человеческого ума.
В 1829 году (мы не забыли этого) Камильк-паша, очень встревоженный тем, что его двоюродный брат Мурад и подстрекаемый Мурадом властолюбивый Мухаммед-Али алчут его богатств, решил переправить свои деньги в Сирию, где, как он полагал, они будут в большей безопасности, чем в любом городе Египта.
Для такой большой операции ему необходимы были умелые агенты. Но он хотел иметь дело только с иностранцами, внушавшими ему доверие. Поддерживая богатого египтянина в ущерб вице-королю, они рисковали многим, самое меньшее — свободой. В числе агентов был также молодой Замбуко. Если он и вкладывал в дело много настойчивости, то его усердие щедро оплачивалось; он много раз ездил в Алеппо; наконец, он принял самое деятельное участие в реализации состояния своего клиента и перенесении сокровищ в надежное место.
Такие операции не проходят без трудностей и опасностей; после отъезда Камильк-паши некоторые из агентов, которым он давал поручения, и среди них Замбуко, заподозренные полицией Мухаммеда-Али, были заключены в тюрьму. Правда, за недостатком улик их решили выпустить. Но все же они понесли наказание за свою преданность.
И вот, подобно тому как и отец дядюшки Антифера в 1799 году оказал неоценимую услугу Камильк-паше, подобрав его полумертвого на яффских скалах, точно так же и Замбуко тридцать лет спустя приобрел право на признательность богатого египтянина.
И Камильк-паша не мог этого забыть.
Теперь понятно, почему в 1842 году Томас Антифер в Сен-Мало и банкир Замбуко в Тунисе получили письма, извещавшие их, что настанет день, когда они смогут Получить свою часть из стомиллионного наследства, обращенного в сокровища и хранящегося на острове, широта которого дана обоим, а долгота будет сообщена и тому и другому в свое время.
Мы уже говорили о том, какое впечатление произвело это письмо на Томаса Антифера, а впоследствии и на его сына; нетрудно догадаться, как могло подействовать подобное сообщение на такого человека, как банкир Замбуко. Само собой разумеется, он не проронил никому ни слова об этом письме. Он запер цифры широты в один из ящиков сейфа с тройным секретным замком, и с тех пор не проходило в его жизни и минуты, чтобы он не ждал появления Антифера, о котором говорилось в письме Камильк-паши. Тщетно он старался узнать о дальнейшей судьбе египтянина. Никто не знал ни о его аресте на борту шхуны-брига в 1834 году, ни о том, что его перевезли в Каир, ни о его восемнадцатилетнем заключении в крепости, ни, наконец, о его смерти, последовавшей в 1852 году.
Итак, шел 1862 год. Двадцать лет прошло после получения письма, а малуинец все не появлялся, и долгожданная долгота не могла присоединиться к широте. Положение острова оставалось неизвестным… Однако Замбуко не терял уверенности. То, что обещание Камильк-паши рано или поздно будет исполнено, в этом он нисколько не сомневался. В его представлении вышеупомянутый Антифер должен был появиться на горизонте мальтийской улицы столь же неизбежно, как появляется в небесах комета, предсказанная обсерваториями Старого и Нового Света. Единственно, о чем он сожалел (и это вполне естественно для такого человека), — что придется поделить сокровища с другим наследником. Поэтому мысленно он не раз посылал его ко всем чертям. Однако изменить что-нибудь в распоряжениях, сделанных благодарным египтянином, было невозможно. И все же дележ ста миллионов казался ему чудовищным!.. Вот почему уже много лет он думал и передумывал, перебирал тысячи комбинаций, которые сводились к одному: как устроить, чтобы все наследство попало целиком в его руки… Удастся ли это?.. Можно сказать одно: он очень хорошо подготовился к встрече с Антифером, кем бы ни был этот человек, который должен принести ему обещанную долготу.
Излишне добавлять, что банкир Замбуко, очень мало сведущий в вопросах, связанных с навигацией, долго не мог понять, каким образом посредством долготы и широты, то есть на пересечении двух воображаемых линий, определяют географическое положение какой-нибудь точки на земном шаре. Но, если это ему так и не удалось уяснить, то зато он очень хорошо понял, что объединение сонаследников неизбежно и что он ничего не сможет сделать без Антифера, так же как Антифер ничего не сможет сделать без него.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
в которой дядюшка Антифер получает до такой степени странное предложение, что вместо ответа обращается в бегство
— Можно видеть банкира Замбуко?
— Да, если вы пришли по делу.
— По делу.
— Ваше имя?
— Скажите — иностранец, этого достаточно.
Приведенный разговор происходил между дядюшкой Антифером и старым, неприветливым туземцем, говорившим на ломаном французском языке. Старик сидел за столом в глубине узкой комнаты, разделенной на две части проволочной перегородкой с задвижным окошком.
Малуинец не счел нужным назвать себя, ему хотелось увидеть, какое впечатление произведет на банкира его имя, когда он скажет ему в упор:
«Я Антифер, сын Томаса Антифера из Сен-Мало!..»
Через минуту его ввели в кабинет — комнату без обоев, выбеленную известкой, с черным от копоти потолком, всю меблировку которой составляли массивный несгораемый шкаф в одном углу, высокая конторка — в другом, стол да еще два табурета.
За столом сидел банкир. Оба наследника Камильк-паши встретились лицом к лицу.
Замбуко, поправив большим и средним пальцами круглые широкие очки, сидевшие на его носу, похожем на клюв попугая, слегка приподнял голову и, не вставая, спросил:
— С кем имею честь говорить?
Он говорил по-французски с акцентом, свойственным уроженцам Лангедока или Прованса.