Верхняя лестница, которая вела от площадки к двери, была на месте, а вот нижнюю лестницу кто-то притянул к самому порогу. Было ясно, что люди, вторгшиеся в дом, решили обезопасить себя от всяких неожиданностей.
Узнать же, что там за непрошеные гости и сколько их, пока было невозможно, потому что на пороге никто не показывался.
Снова раздался окрик Пенкрофа. В ответ ни звука.
— Негодяи! — крикнул моряк. — Изволят спать, словно у себя дома. Эй, вы там, пираты, разбойники, корсары, отродье Джона Буля!
Если Пенкроф, истый американец, называл кого-нибудь «отродьем Джона Буля», значит, хотел нанести смертельное оскорбление.
В эту минуту совсем рассвело, и фасад Гранитного дворца вспыхнул под солнечными лучами. Но внутри дома, как и снаружи, было тихо, спокойно.
Поселенцы недоумевали — да вторгся ли кто-нибудь в Гранитный дворец? Впрочем, сомневаться не приходилось — ведь лестницу кто-то убрал, к тому же незваные гости, кем бы они ни были, не могли убежать! Но как до них доберёшься?
Герберту пришла в голову мысль привязать к стреле верёвку и пустить стрелу так, чтобы она прошла между нижними ступенями лестницы, болтавшейся у порога, потом тихонько потянуть за верёвку — лестница упадёт на землю, тогда можно будет подняться в Гранитный дворец.
Ничего другого, очевидно, не оставалось делать, и при известной ловкости можно было добиться успеха. По счастью, луки и стрелы хранились в одном из коридоров Трущоб, нашлось и несколько саженей тонкой верёвки из растительного волокна. Пенкроф размотал верёвку и прикрепил её к хорошо оперённой стреле. Затем Герберт вложил стрелу в лук и тщательно прицелился в конец лестницы, свисавшей вниз.
Сайрес Смит, Гедеон Спилет, Пенкроф и Наб отступили назад они наблюдали за окнами Гранитного дворца. Журналист, приставив карабин к плечу, направил дуло на дверь.
Тетива натянулась, стрела просвистела, взлетев вместе с верёвкой, и прошла между двумя последними ступеньками лестницы.
Дело было сделано.
Герберт сейчас же схватил конец верёвки; но в ту минуту, когда он потянул её, чтобы спустить лестницу, в дверном пролёте мелькнула чья-то рука, схватила лестницу и втащила её в Гранитный дворец.
— Тварь негодная! — закричал моряк. — Хочешь получить пулю, сейчас получишь.
— Да кто же это? — спросил Наб.
— Как? Ты не узнал?..
— Нет.
— Да ведь это обезьяна, макака, сапажу, мартышка, орангутанг, бабуин, горилла, сагуин! Наше жилище захватили обезьяны — взобрались по лестнице, пока нас не было.
И в эту минуту, будто подтверждая, что моряк прав, три или четыре четвероруких показались в окнах: обезьяны открыли ставни и стали кривляться и гримасничать, словно по-своему приветствовали настоящих владельцев дома.
— Так я и знал, что всё это — чья-то шутка, — крикнул Пенкроф, — пусть же один из шутников и поплатится за всех!
Моряк вскинул ружьё, быстро прицелился и выстрелил. Обезьяны исчезли, и лишь одна, смертельно раненная, упала на песчаный берег.
Это была большая обезьяна, и принадлежала она к первому разряду четвероруких, в этом не было сомнения. Какой она была породы — шимпанзе, орангутанг, горилла или гиббон, — неизвестно, но относилась она к человекообразным обезьянам, названным так благодаря сходству с людьми. К тому же Герберт объявил, что это орангутанг, а мы знаем, что юноша был сведущ в зоологии.
— Замечательное животное! — воскликнул Наб.
— Допустим, что замечательное, — ответил Пенкроф, — но вот не знаю, попадём ли мы домой!
— Герберт — превосходный стрелок, — сказал журналист, — ведь у него есть лук!.. Пусть он снова…
— Хорошо! Но обезьяны ведь хитрущие! — проговорил Пенкроф. — Они уже не сунутся в окна, и нам не удастся их перестрелять, а как я подумаю о том, что они натворили в комнатах и кладовой…
— Терпение, — заметил Сайрес Смит, — животные недолго будут нам помехой.
— Поверю в это, когда увижу их на земле, — ответил моряк. — Кстати, не знаете ли, мистер Сайрес, сколько там, наверху, этих шутников?
Ответить на вопрос Пенкрофа было трудно; юноше не так-то легко было попасть в цель, потому что нижний конец лестницы убрали за дверь; когда же он снова потянул за верёвку, она лопнула, а лестница осталась на прежнем месте.
Колонисты оказались в трудном положении. Пенкроф бесновался. Была во всём этом и смешная сторона, но он не находил тут ничего забавного. Поселенцы понимали, что в конце концов они попадут в своё жилище и выгонят обезьян. Но когда и каким образом? Этого никто не мог сказать.
Прошло два часа, а обезьяны всё не показывались; они притаились в доме, но несколько раз то обезьянья морда, то лапа появлялась в дверях или в окне, и животных тут же встречали ружейные выстрелы.
— Давайте-ка спрячемся, — предложил инженер. — Может быть, обезьяны вообразят, что мы ушли, и снова покажутся. А Герберт и Спилет засядут в скалах и будут стрелять, как только появится хоть одна обезьяна.
Все выполнили приказ инженера, а лучшие стрелки — журналист и юноша — заняли удобную позицию между скалами, обезьянам их не было видно. Между тем Наб, Пенкроф и Сайрес Смит взобрались на плато и отправились в лес пострелять дичь: наступило время завтрака, а есть было нечего.
Не прошло и получаса, как охотники вернулись; они принесли несколько скалистых голубей и на скорую руку зажарили. А из дома так и не показалась ни одна обезьяна.
Гедеон Спилет и Герберт тоже позавтракали, пока Топ сторожил под окнами. Закусив, они вернулись на свой пост.
Прошло ещё два часа, но положение ничуть не изменялось. Четверорукие не подавали никаких признаков жизни, можно было подумать, что они разбежались; очевидно, их так напугала гибель сородича, так устрашил грохот выстрелов, что они забились в какой-нибудь укромный уголок Гранитного дворца, может быть даже в кладовую.
Поселенцы, вспоминая о богатствах, хранившихся кладовой, теряли хладнокровие и, несмотря на уговоры инженера, приходили в ярость, откровенно говоря, не без причин.
— Преглупая история, — в конце концов сказал журналист, — и, право, нет основания полагать, что она когда-нибудь кончится.
— Однако пора выгонять негодяев! — воскликнул Пенкроф. — Мы справимся и с двадцатью обезьянами! Только бы схватиться с ними; неужели никаким способом до них не добраться?
— Есть один способ, — ответил инженер, который, по-видимому, что-то придумал.
— Один? Что ж, и это хорошо, раз других нет. Какой же?
— Попытаемся спуститься к Гранитному дворцу через старый водосток, — ответил инженер.
— Сто тысяч чертей! — крикнул моряк. — Как же я сам не додумался!
Действительно, только таким способом и можно было проникнуть в Гранитный дворец, сразиться со стаей обезьян и выгнать их. Правда, отверстие водостока было заделано прочной каменной кладкой, которую придётся разрушить; ну что ж, потом её можно восстановить. По счастью, Сайрес Смит ещё не осуществил свой замысел и не затопил отверстие, подняв уровень воды в озере, — вот тогда пришлось бы потратить немало времени, чтобы проложить дорогу в дом.
Уже было за полдень, когда колонисты, хорошо вооружившись и захватив с собой мотыги и заступы, покинули Трущобы, прошли под окнами Гранитного дворца, приказав Топу оставаться на месте; они собирались пройти по левому берегу реки Благодарения до плато Кругозора.
Но не успели они сделать и пятидесяти шагов, как услышали яростный лай собаки. Казалось, Топ в отчаянии звал их.
Они остановились.
— Бежим обратно, — предложил Пенкроф.
Поселенцы бросились бежать со всех ног по берегу реки. Обогнув кряж, они увидели, что положение изменилось.
И в самом деле, обезьяны, объятые внезапным и непонятным страхом, пытались найти путь к бегству. Две или три метались, подбегая то к одному, то к другому окну, прыгая с ловкостью клоунов; обезьяны даже не попытались спустить лестницу и, вероятно, от страха позабыли, что это облегчило бы им побег. Вот пять или шесть обезьян оказались хорошей мишенью, поселенцы спокойно прицелились и открыли огонь. Раздались пронзительные вопли, раненые и убитые животные падали в комнаты. Остальные же стали прыгать вниз и разбивались насмерть; несколько минут спустя в Гранитном дворце, очевидно, не осталось ни одной обезьяны.
— Ура, ура! — закричал Пенкроф.
— Рано кричать «ура», — заметил Гедеон Спилет.
— Почему? Ведь все они перебиты, — ответил моряк.
— Согласен, но в дом мы всё-таки войти не можем.
— Пойдёмте к водостоку! — предложил Пенкроф.
— Придётся, — сказал инженер. — Однако было бы лучше…
В этот миг, словно в ответ на замечание Сайреса Смита, они увидели, как лестница выскользнула из-за порога двери, затем развернулась и упала вниз.
— Клянусь трубкой! Вот это здорово! — закричал моряк, глядя на Сайреса Смита.
— Да, здорово! Но не слишком ли? — пробормотал инженер и первым стал взбираться по лестнице.
— Осторожней, мистер Сайрес, — крикнул Пенкроф, — может быть, обезьяны ещё там…
— Сейчас увидим, — произнёс инженер, не останавливаясь.
Его товарищи стали взбираться вслед за ним и через минуту добрались до порога.
Обыскали весь дом. Никого не обнаружили ни в комнатах, ни в кладовой — в ней четверорукие изрядно похозяйничали.
— А как же лестница? — заметил моряк. — Что за джентльмен её спустил?
В это время раздался крик, и огромная обезьяна, спрятавшаяся в коридоре, бросилась в зал — за ней гнался Наб.
— Ах ты разбойник! — крикнул Пенкроф.
И он взмахнул топором, собираясь размозжить животному голову, но Сайрес Смит остановил его, говоря:
— Пощадите обезьяну, Пенкроф!
— Помиловать чёрномордую тварь?
— Да ведь она сбросила нам лестницу.
И инженер произнёс это таким странным тоном, что трудно было понять, говорит ли он серьёзно или шутит.
Все кинулись на обезьяну, она храбро защищалась, но её повалили и связали.
— Уф, — отдувался Пенкроф, — а что же мы станем с ней делать?
— Возьмём в услужение, — ответил Герберт.
Говоря это, юноша и не думал шутить — он знал, какую пользу может принести умная обезьяна.
Тут все подошли к обезьяне и внимательно стали её рассматривать. Она принадлежала к тому разряду человекообразных, лицевой угол которых не очень отличен от лицевого угла австралийцев и готтентотов. Это был орангутанг, а орангутангам не свойственны ни кровожадность бабуина, ни легкомыслие макаки, ни нечистоплотность сагуина, ни непоседливость маго, ни дурные наклонности павиана! У представителей этого семейства человекообразных наблюдаешь черты, свидетельствующие чуть ли не о человеческом разуме. Ручные орангутанги умело прислуживают за столом, убирают комнаты, приводят в порядок одежду, чистят обувь, ловко управляются с ножом, ложкой, вилкой и даже пьют вино… под стать двуногим слугам и не в обезьяньей шкуре. Известно, что орангутанг служил Бюффону, как преданный и усердный слуга.
Связанный орангутанг, лежавший в зале Гранитного дворца, был просто великаном, шести футов ростом; сложение у него было пропорциональное, грудь широкая, голова средней величины, лицевой угол равен был шестидесяти пяти градусам, череп был круглый, нос крупный, тело покрыто мягкой лоснящейся шерстью — словом, то был превосходный представитель человекообразных обезьян. Глаза у него были поменьше человеческих, взгляд — живой, умный, белые зубы сверкали из-под усов, а небольшая вьющаяся бородка была каштанового цвета.
— Просто красавчик! — сказал Пенкроф. — Знали бы мы его язык, побеседовали бы с ним!
— Так это правда, хозяин? Он будет нам служить?
— Да, Наб, — улыбаясь, ответил инженер. — Только не ревнуй!
— Надеюсь, что он будет превосходным слугой, — заметил Герберт. — Очевидно, он ещё молод, и воспитать его будет нетрудно. Нам не придётся прибегать к силе или вырывать у него клыки, как это делается в таких случаях! Он, наверно, привяжется к хозяевам, если они будут добры к нему.
— Конечно, мы будем к нему добры, — ответил Пенкроф, забывший, как он сердился на «шутников».
И, приблизившись к орангутангу, спросил:
— Ну, как дела, приятель?
Орангутанг в ответ тихонько заворчал, не обнаруживая особенно плохого расположения духа.
— Так, значит, хотим войти в семью поселенцев? — спросил моряк. — И станем служить мистеру Сайресу Смиту, так, что ли?
Послышалось одобрительное ворчание.
— И вместо жалования хватит с нас и пищи?
В третий раз послышалось довольное ворчание.
— Речь у него немного однообразна, — заметил Гедеон Спилет.
— И хорошо, — возразил Пенкроф. — Чем меньше говорит слуга, тем лучше. И кроме того — без жалованья! Слышите, приятель? Для начала жалованья вам не назначаем, зато в дальнейшем будете получать вдвойне, если вами будут довольны!
Так появился на острове ещё один поселенец, который впоследствии оказал всем множество услуг. Прозвали его по просьбе моряка и в память об обезьяне, которую он знавал когда-то, Юпитером, а сокращённо — Юпом.
Вот каким образом дядюшка Юп без особых церемоний поселился в Гранитном дворце.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Работы, которые не терпят отлагательства. — Мост через реку Благодарения. — Плато Кругозора превратится в остров. — Подъёмный мост. — Сбор зерна. — Ручей. — Мостики. — Птичий двор. — Голубятня. — Онагры. — Упряжка. — Поездка в порт Воздушного шара.
Итак, поселенцам острова Линкольна удалось вновь завладеть своим жилищем, не прибегая к заброшенному водостоку и не превращаясь снова в каменщиков. И в самом деле, им посчастливилось, ибо в тот миг, когда он уже собрались приступить к работам, стаю обезьян охватил внезапный и необъяснимый ужас, который выгнал их из Гранитного дворца. Быть может, животные почуяли, что им грозит нападение с другой стороны? Только так и можно было истолковать их стремительное бегство. В конце дня поселенцы перенесли трупы обезьян в лес и зарыли; затем они привели в порядок жилище: непрошеные гости всё перевернули вверх дном, но почти ничего не поломали. Наб разжёг плиту и приготовил из запасов, хранившихся в кладовой, вкусный обед, которому все отдали должное.
Не забыли и Юпа, он с аппетитом съел кедровые орехи и корнеплоды, которыми его просто закормили. Пенкроф развязал ему руки, но решил ноги ему не развязывать до той поры, пока не убедится в его послушании.
А перед сном Сайрес Смит и его товарищи, сидя вокруг стола, обсудили некоторые планы, которые следовало осуществить поскорее.
Самым важным и спешным делом они считали постройку моста через реку Благодарения — надо было установить сообщение между Гранитным дворцом и южной частью острова; затем следовало устроить кораль для муфлонов и других животных, которых решено было приручить.
Осуществив оба плана, поселенцы разрешили бы самый насущный вопрос — обзавелись бы одеждой. В самом деле, через мост легко будет переправить оболочку шара, из которой получится прекрасное бельё, а в корале можно будет настричь шерсти для зимней одежды.
Сайрес Смит намеревался устроить кораль у истоков Красного ручья, вблизи горных пастбищ, где было вдоволь сочного и обильного корма. Дорога между плато Кругозора и истоками Красного ручья была почти проложена, а когда они обзаведутся более усовершенствованной тележкой, передвигаться им будет легче, в особенности если удастся поймать какое-нибудь упряжное животное.
Но если кораль можно было устроить вдали от Гранитного дворца, то не так обстояло дело с птичником, на этом Наб и остановил внимание поселенцев. И в самом деле, домашней птице надлежало быть под рукой главного повара. И все нашли, что нет удобнее места для птичьего двора, чем на берегу озера, рядом со старым водостоком, водяная птица жила бы там на приволье, как и все другие пернатые. Решено было сделать первую попытку и приручить самца и самку скрытохвостов, пойманных во время недавней экспедиции.
Утром 3 ноября предстояло приняться за новые работы — за постройку моста, и в этом важном деле должны были участвовать все поселенцы. Они превратились в плотников и, вскинув на плечи пилы, топоры, прихватив клещи, молотки, пошли к берегу реки.
Пенкроф высказал такую мысль:
— А что, если, пока нас не будет, дядюшке Юпу взбредёт в голову втащить лестницу, которую он так учтиво спустил нам вчера?
— Прикрепим-ка её за нижний конец, — ответил Сайрес Смит.
И они привязали лестницу к двум кольям, глубоко вбитым в землю. Затем поселенцы поднялись по левому берегу реки Благодарения и вскоре дошли до первой излучины реки.
Они остановились, чтобы проверить, можно ли тут перекинуть мост. Место показалось им удобным.
И правда, отсюда до порта Воздушного шара, открытого накануне на южном берегу, было всего лишь три с половиной мили: между этими двумя точками нетрудно проложить проезжую дорогу, которая соединит Гранитный дворец с южной частью острова.
Сайрес Смит поделился с товарищами планом, который он уже давно обдумал. Осуществить его было очень легко, и он принёс бы огромную пользу всей колонии. План состоял в том, чтобы оградить от внешнего мира плато Кругозора, обезопасить его от нападения четвероногих и четвероруких. Таким образом, Гранитный дворец, Трущобы, птичий двор и вся верхняя часть плато, которую предполагалось засеять, были бы защищены от хищников.
Выполнить такой проект было довольно просто, и вот каким образом рассчитывал инженер действовать.
Плато и так уже было ограждено с трёх сторон озером и двумя реками — искусственной и естественной.
На северо-западе расстилалось озеро Гранта, берег его шёл от заливчика прежнего водостока до пробоины, сделанной в восточном берегу для спуска воды.
Из этой пробоины на севере плоскогорья низвергало в море недавно созданный водопад; поток проложил себе путь по склону кряжа и по песчаному берегу. Достаточно было углубить на всём протяжении русло этой искусственной горной речки, и она станет непреодолимой преградой для диких животных.
Вдоль всего восточного края плато, от устья этой речки и до устья реки Благодарения, защитой служило море. Наконец на юге плато было ограничено нижним течением реки Благодарения, от её устья до той излучины, где поселенцы собирались соорудить мост.
Таким образом, оставался незащищённым лишь западный край плато между излучиной реки и южным берегом озера; длиной он был около мили и открыт для любого вторжения. Поселенцам надо было вырыть широкий и глубокий ров, заполнить водой из озера, устроив второй водосток, на этот раз — в сторону реки Благодарения. Конечно, уровень воды в озере из-за этого немного понизился бы, но Сайрес Смит рассчитал, что Красный ручей даст вполне достаточно воды для осуществления его замысла.
— Таким образом, — добавил инженер, — плато Кругозора превратится в настоящий остров, окружённый со всех сторон водой, а сообщаться с остальными нашими владениями можно будет благодаря целой системе мостов: один мы перекинем через реку Благодарения, два мостика мы уже соорудили — у самого начала водопада и у его впадения в море, и, наконец, мы построим ещё два мостика — один через ров, который, по-моему, следует вырыть, а второй — через реку Благодарения. Итак, если и мосты и мостики будут подъёмными, никто больше не вторгнется на плато Кругозора.
Сайрес Смит нарисовал карту плато, чтобы яснее растолковать всё это своим товарищам, для которых тотчас же стал понятен его замысел. Они единодушно одобрили его, а Пенкроф, размахивая топором, воскликнул:
— Мост прежде всего!
Дело было неотложное. Строители выбрали деревья, повалили их, обрубили ветви, распилили стволы на балки, брусья и доски. Часть моста, прилегающую к правому берегу реки Благодарения, решили укрепить, а его левую половину поднимать при помощи противовесов, как ворота в некоторых шлюзах.
Работа, конечно, была сложная, и, как бы умело её ни выполняли, времени ушло много, ибо ширина реки достигала в этом месте восьмидесяти футов. Забили сваи на них должна была покоиться неподвижная часть моста, — а для этого пришлось соорудить копёр. Сваями заменили устои моста, так что он мог выдержать большую нагрузку.
К счастью, не было недостатка ни в инструментах, ни в гвоздях, ни в изобретательности. Инженер знал дело, а его товарищи за семь месяцев приобрели много навыков и теперь помогали ему с великим рвением. Нужно сказать, что Гедеон Спилет не отставал от других и даже состязался в ловкости с самим моряком, который «никак не ожидал такой прыти от журналиста».
Строили мост через реку Благодарения три недели и заняты были только этим. Обедали тут же, на месте работы. Погода стояла великолепная, поэтому домой возвращались лишь к ужину.
За это время все убедились, что дядюшка Юп легко осваивается в новой обстановке и привыкает к своим хозяевам, на которых смотрит с живейшим любопытством. Однако Пенкроф из предосторожности не снял с него всех пут, он решил подождать — и это было благоразумно — того дня, когда закончатся работы и плато станет неприступным, а бегство с него невозможным. Топ и Юп подружились и охотно играли вместе, хотя Юп вообще всё делал с очень важным видом.
Двадцатого ноября закончили постройку моста. Подъёмная часть, уравновешенная противовесами, легко поднималась — достаточно было лишь небольшого усилия: между шарниром и последней поперечиной, на которую она обычно опиралась, получался пролёт в двадцать футов шириной, а это преграждало дорогу любому зверю.
И тут встал вопрос, не пора ли отправиться за оболочкой аэростата, которую поселенцам не терпелось спрятать в безопасном месте; но чтобы перевезти её, необходимо было доставить тележку в порт Воздушного шара, а следовательно — проложить дорогу сквозь лесную чащу; Дальнего Запада. На это требовалось время. Наб и Пенкроф отправились на разведку; дойдя до бухты, они удостоверились, что «запас бельевого полотна» ничуть не пострадал в пещере, где они его припрятали, поэтому было решено не прерывать работ и поскорее превратить в остров плато Кругозора.
— Вот когда, — заметил Пенкроф, — мы наилучшим образом устроим и птичник: не придётся больше опасаться, что туда наведается лиса или пролезут всякие другие зловредные твари.
— А кроме того, — добавил Наб, — можно будет вспахать землю, пересадить дикие растения…
— И подготовить для посева наше второе хлебное поле! — воскликнул моряк с торжествующим видом.
Дело в том, что первое поле, в которое было брошено одно-единственное зерно, дало благодаря заботам Пенкрофа чудесные всходы. Он взрастил десять колосьев, обещанные инженером, и так как каждый колос принёс восемьдесят зёрен, колония получила восемьсот зёрен, и притом за полгода, что предвещало два урожая в год.
Из восьмисот зёрен пятьдесят надо было спрятать про запас из предосторожности, а остальные посеять на новом поле — и не менее тщательно, чем первое и единственное зерно. Поле вспахали, затем обнесли прочным забором из высоких остроконечных кольев, так что зверям перебраться через него было бы очень трудно. Птиц должны были отпугивать трещотки и страшные чучела — фантастические творения Пенкрофа. Семьсот пятьдесят зёрен поселенцы посадили, аккуратно проведя для них бороздки, остальное должна была завершить природа.
Двадцать первого ноября Сайрес Смит стал чертить план рва, которым решили защитить плато с запада, от южной оконечности озера Гранта до излучины реки Благодарения. Слой плодородной почвы в два-три фута толщиной прикрывал в этом месте гранитный массив. Снова пришлось готовить нитроглицерин, и он произвёл обычное действие. Не прошло и двух недель, как в твёрдом грунте плато удалось проделать ров шириной в двенадцать футов и глубиной в шесть. Таким же способом была сделана ещё одна пробоина в скалистом берегу озера, и вода устремилась по новому руслу, образовав речушку, которую окрестили «Глицериновым ручьём», он впадал в реку Благодарения. Как и предсказывал инженер, уровень воды в озере понизился, но почти неприметно. Наконец, чтобы превратить плато в неприступную твердыню, русло ручья, впадавшего в море, порядком расширили, а его песчаные берега укрепили изгородью из двойного ряда кольев.
В первой половине декабря поселенцы закончили все эти работы. Плато Кругозора, напоминавшее по форме неправильный пятиугольник с периметром, приблизительно равным четырём милям, было защищено от любого вторжения благодаря водяному кольцу.
Декабрь стоял знойный. Однако колонистам не хотелось даже на время отказаться от осуществления своих планов, а так как устройство птичьего двора становилось делом неотложным, то они приступили к новым работам. Нечего и говорить, что они предоставили полную свободу дядюшке Юпу, как только оградили плато от внешнего мира. Орангутанг не расставался со своими хозяевами и не обнаруживал ни малейшего желания убежать. Он был замечательно силён, ловок и отличался кротким нравом. Поселенцы, взбираясь по лестнице в Гранитный дворец, и не пытались состязаться с ним в быстроте. Ему уже поручали кое-какую работу: он приносил вязанки дров и таскал камни, оставшиеся после работ на берегу Глицеринового ручья.
— Хоть он ещё не каменщик, но уже превосходная обезьяна, — шутил Герберт, намекая на то, что каменщики называют своих подмастерьев «обезьянами». И никогда ещё это прозвище не было так уместно.
Птичий двор раскинулся на двухстах квадратных ярдах, на юго-восточном берегу озера. Его окружили частоколом, внутри ограды построили помещения для будущих пернатых жильцов — сараи, разделённые перегородками на клетушки.
Первыми обитателями стали скрытохвосты; они скоро обзавелись многочисленным потомством. К ним присоединилось полдюжины уток, водившихся на берегу озера. Было тут и несколько китайских уток, у которых крылья раскрываются наподобие веера, а оперение такое яркое и блестящее, что они могут соперничать с золотистыми фазанами. Несколько дней спустя Герберт поймал самца и самку из отряда куриных с длиннопёрым закруглённым хвостом — великолепных «хохлачей», которых поселенцы приручили очень быстро. А пеликаны, зимородки, водяные курочки сами явились на берег, к птичьему двору; и пернатое население, щебечущее, пищащее, кудахтающее, сначала ссорилось, а потом пришло к соглашению; птиц становилось всё больше и больше, так что за пропитание поселенцев можно было не тревожиться.
Сайрес Смит, стремясь завершить начатое дело, построил в уголке птичьего двора голубятню. Туда водворили дюжину тех самых голубей, которые гнездились на высоких скалах плато. Голуби быстро привыкли возвращаться по вечерам в новое жилище, и приручить их оказалось гораздо легче, чем их сородичей — вяхирей, которые к тому же не размножаются в неволе.
Наконец пришло время воспользоваться оболочкой аэростата и сшить из неё бельё. В самом деле, хранить оболочку, чтобы очертя голову покинуть остров и лететь на шаре, наполненном тёплым воздухом, над беспредельной ширью океана, могли только люди, доведённые до крайности, а Сайрес Смит, человек рассудительный, об этом и не помышлял.
Итак, речь шла о том, как переправить оболочку шара в Гранитный дворец, и поселенцы переделали тележку, она стала удобнее и легче. Повозкой они обзавелись — надо было найти тягловую силу. Неужели на острове не водилось жвачных животных, которые могли бы заменить лошадь, осла, быка или корову? Никто не мог ответить на этот вопрос.
— Право же, — говорил Пенкроф, — тягловый скот нам очень пригодится, пока мистеру Сайресу не вздумается соорудить для нас тележку с паровым двигателем или даже паровоз. Не сомневаюсь, в один прекрасный день от Гранитного дворца до порта Воздушного шара пройдёт железная дорога с веткой на гору Франклина.
И славный моряк, говоря всё это, верил в свои слова! О воображение, ты всемогуще, когда тебя подкрепляет вера!
Но не будем преувеличивать — самое обычное упряжное животное вывело бы Пенкрофа из затруднительного положения, а так как провидение питало к нему слабость, то оно и не заставило моряка долго ждать.
Однажды, дело было 23 декабря, вдруг раздались крики Наба и громкий лай Топа. Поселенцы, работавшие в Трущобах, побежали в ту сторону, откуда неслись крики, опасаясь, не случилась ли беда.
Что же они увидели? Два прекрасных животных забрели на плато, — мостики были опущены. Животные, самец и самка, напоминали лошадей, скорее, пожалуй, ослов; они были буланой масти, хвост и ноги — белые, а голова, шея, туловище — в чёрных полосах, как у зебры.
Животные спокойно приближались, ничуть не тревожась и посматривая умными глазами на людей, которых ещё не признавали хозяевами.
— Да это онагры! — воскликнул Герберт. — Четвероногие животные — нечто среднее между зеброй и кваггой.
— А почему не назвать их попросту ослами? — спросил Наб.
— А потому, что уши у них не такие длинные и сами они изящнее.
— Осёл или лошадь, не всё ли равно, — вставил Пенкроф, — и то и другое — «тягловая сила». Значит, их надо поймать!
Моряк дополз, прячась в траве, чтобы не испугать животных, до мостика, перекинутого через Глицериновый ручей, и развёл его — онагры остались в плену.
Как же с ними поступить — захватить силой и заставить ходить в упряжке? Нет. Было решено так: пусть несколько дней свободно побродят по плато, заросшему травой, а за это время около птичьего двора под руководством инженера будет построена удобная конюшня, — если онагры забредут туда, они найдут мягкую подстилку и пристанище на ночь.
Таким образом, поселенцы оставили красивых животных на свободе и старались не подходить к ним близко, чтобы не вспугнуть. Не раз, однако, казалось, что онагры стремятся убежать, что им, привыкшим к вольным просторам и лесным чащам, тесно на плато. Поселенцы видели, как они пытаются выйти за непреодолимую преграду — водное кольцо, как с пронзительным ржаньем скачут по лугу, а затем, успокоившись, целыми часами смотрят на огромные леса, в которые им никогда не вернуться!
Поселенцы изготовили упряжь и постромки из растительных волокон, а через несколько дней, после того как поймали онагров, не только смастерили повозку, но и провели прямую дорогу — прорубили просеку через лес Дальнего Запада, от излучины реки Благодарения до порта Воздушного шара; по ней можно было проехать на повозке. И вот в конце декабря в первый раз попробовали запрячь онагров.
