ЭКЛОГА I

Титир, ты, лежа в тени широковетвистого бука,

Новый пастуший напев сочиняешь на тонкой свирели, –

Мы же родные края покидаем и милые пашни,

Мы из отчизны бежим, – ты же учишь леса, прохлаждаясь,

5 Имени вторить своей красавицы Амариллиды.

О Мелибей, нам бог спокойствие это доставил[1] –

Ибо он бог для меня, и навек, – алтарь его часто

Кровью будет поить ягненок из наших овчарен.

Он и коровам моим пастись, как видишь, позволил,

10 И самому мне играть, что хочу, на сельской тростинке.

Нет, не завидую я, скорей удивляюсь: такая

Смута повсюду в полях. Вот и сам увожу я в печали

Коз моих вдаль, и одна еле-еле бредет уже, Титир.

В частом орешнике здесь она только что скинула двойню,

15 Стада надежду, и – ах! – на голом оставила камне.

Помнится, эту беду – когда бы я бы поумнее! –

Мне предвещали не раз дубы, пораженные небом.[2]

Да, но кто же тот бог, однако, мне, Титир, поведай.

Глупому, думалось мне, что город, зовущийся Римом,

20 С нашим схож, Мелибей, куда – пастухи – мы обычно

Из году в год продавать ягнят народившихся носим.

Знал я, что так на собак похожи щенки, а козлята

На матерей, привык, что с большим меньшее схоже.

Но меж других городов он так головою вознесся,

25 Как над ползучей лозой возносятся ввысь кипарисы.

Рим-то тебе увидать что было причиной?

Свобода.[3]

Поздно, но все ж на беспечность мою она обратила

Взор, когда борода уж белее при стрижке спадала.

Все– таки взор обратила ко мне, явилась, как только,

30 Амариллидой пленен, расстался я с Галатеей.

Ибо, пока, признаюсь, Галатея была мне подругой,

Не было ни на свободу надежд, ни на долю дохода.

Хоть и немало тельцов к алтарям отправляли загоны,

Мы хоть и сочный творог для бездушного города жали,

35 С полной пригоршней монет не случалось домой воротиться.

Что, я дивился, богам ты печалишься, Амариллида,

И для кого ты висеть оставляешь плоды на деревьях?

Титира не было здесь! Тебя эти сосны, о Титир,

Сами тебя родники, сами эти кустарники звали.

40 Что было делать? Никак не выйти б иначе из рабства.

Столь благосклонных богов я в месте ином не узнал бы.

Юношу видел я там,[4] для кого, Мелибей, ежегодно

Дней по дважды шести алтари наши дымом курятся.[5]

Вот какой он ответ просящему дал, не помедлив:

45 «Дети, пасите коров, как прежде, быков разводите!»

Счастье тебе, за тобой под старость земля остается –

Да и довольно с тебя, хоть пастбища все окружает

Камень нагой да камыш, растущий на иле болотном.

Не повлияет здесь корм непривычный на маток тяжелых,

50 И заразить не сможет скота соседское стадо.

Счастье тебе, ты здесь на прибрежьях будешь знакомых

Между священных ручьев наслаждаться прохладною тенью.

Здесь, на границе твоей, ограда, где беспрестанно,

В ивовый цвет залетя, гиблейские трудятся пчелы,[6]

55 Часто легким ко сну приглашать тебя шепотом будет.

Будет здесь петь садовод под высокой скалой, на приволье.

Громко – любимцы твои – ворковать будут голуби в роще,

И неустанно стенать на соседнем горлинка вязе.

Ранее станут пастись легконогие в море олени,

60 И обнажившихся рыб на берег прибой перебросит,

Раньше, в скитаньях пройдя родные пределы, изгнанник

К Арару[7] парф испить подойдет, а к Тибру германец,

Чем из груди у меня начнет исчезать его образ.

Мы же уходим – одни к истомленным жаждою афрам,

65 К скифам другие; дойдем, пожалуй, до быстрого Окса[8]

И до британнов самих, от мира всего отделенных.

Буду ль когда-нибудь вновь любоваться родными краями,

Хижиной бедной моей с ее кровлей, дерном покрытой,

Скудную жатву собрать смогу ли я с собственной нивы?

70 Полем, возделанным мной, завладеет вояка безбожный,

Варвар – посевами. Вот до чего злополучных сограждан

Распри их довели! Для кого ж мы поля засевали!

Груши теперь, Мелибей, прививай, рассаживай лозы!

Козы, вперед! Вперед, – когда-то счастливое стадо!

75 Не полюбуюсь теперь из увитой листвою пещеры,

Как повисаете вы вдалеке на круче тернистой,

Песен не буду я петь, вас не буду пасти, – без меня вам

Дрок зацветший щипать и ветлу горьковатую, козы!

Все ж отдохнуть эту ночь ты можешь вместе со мною

80 Здесь на зеленой листве: у меня творога изобилье,

Свежие есть плоды, созревшие есть и каштаны.

Уж в отдаленье – смотри – задымились сельские кровли,

И уж длиннее от гор вечерние тянутся тени.

ЭКЛОГА II

Страсть в Коридоне зажег прекрасный собою Алексис.

Был он хозяину люб – и пылал Коридон безнадежно.

Он что ни день уходил под частые буки, в прохладу

Их густолиственных крон, и своих неотделанных песен

5 Жалобы там обращал к лесам и горам, одинокий.

"Песням моим ты не внемлешь, увы, жестокий Алексис!

Иль не жалеешь ничуть? Доведешь ты меня до могилы!

Даже и скот в этот час под деревьями ищет прохлады,

Ящериц даже укрыл зеленых терновник колючий,

10 И Тестиллида уже для жнецов, усталых от зноя,

К полднику трет чабер и чеснок, душистые травы.

Вторя мне громко, пока я слежу за тобою прилежно,

Пеньем цикад кустарник звенит под солнцем палящим.

Иль не довольно того, что гнев я Амариллиды

15 Либо презренье терпел, выносил и упреки Меналка? –

Хоть черномазый он был, а ты белолицый, Алексис!

Не доверяй чересчур, прекрасный юноша, цвету:

Мало ли белых цветов, но темных ищут фиалок.

Ты презираешь меня; откуда я, кто – и не спросишь,

20 Сколько скота у меня, молока белоснежного сколько.

Тысячи бродят овец у меня по горам сицилийским,

Нет в парном молоке ни в зной недостатка, ни в стужу.

Те же я песни пою, которые, стадо сгоняя,

Пел Амфион у Диркэ на том Аракинфе Актейском.[9]

25 Я уж не так некрасив: недавно себя я увидел

С берега в глади морской; суди нас – так Дафнис, пожалуй,

Не устрашил бы меня, если только не лгут отраженья.

О, лишь бы ты захотел со мною в скудости сельской,

В хижинах низеньких жить, стрелять на охоте оленей

30 Или же коз погонять хворостиной из мальвы зеленой.

Вместе со мною в лесах подражал бы пением Пану.

Первым Пан изобрел скрепленные воском тростинки,

Пан, предводитель овец и нас, пастухов, повелитель.

Так не жалей же о том, что натер себе губы свирелью.

35 Чтобы сравняться с тобой, как только Аминт не старался!

Есть свирель у меня из семи тростинок цикуты

Слепленных, разной длины, – Дамет ее, умирая,

Передал мне и сказал: вторым ей станешь владельцем.

Так сказал мне Дамет – и Аминт завидует глупый.

40 Двух еще горных козлят с трудом достал я в ущелье

Небезопасном, их шерсть пока еще в крапинах белых.

Вымя овцы они два раза в день осушают – тебе я

Их берегу, хоть давно у меня Тестиллида их просит, –

Да и получит, коль ты от нас презираешь подарки.

45 Мальчик прекрасный, приди! Несут корзинами нимфы

Ворохи лилий тебе; для тебя белоснежной наядой[10]

Сорваны желтый фиоль и высокие алые маки;

Соединен и нарцисс с душистым цветом аниса;

С благоуханной травой сплела она и лаванду;

50 Нежных фиалок цветы ноготки желтизной оживляют.

Бледных плодов для тебя нарву я с пуховым налетом,

Также каштанов, моей излюбленных Амариллидой.

Слив восковых прибавлю я к ним, – и сливы уважу!

Лавр, тебя я сорву, вас, мирты, свяжу с ним теснее.

55 Благоуханья свои вы все воедино сольете!..

Ты простоват, Коридон! К дарам равнодушен Алексис.

Если ж дарами борьбу затевать, – Иолл не уступит

Горе! Что я натворил? В своем я безумии Австра[11]

Сам напустил на цветы, кабанов в прозрачные воды…

60 Что, безрассудный, бежишь? И боги в лесах обитали,

Да и дарданец Парис. Пусть, крепости строя, Паллада[12]

В них и живет, – а для нас всего на свете милее

Наши пусть будут леса. За волком гонится львица,

Волк – за козой, а коза похотливая тянется к дроку, –

65 А Коридон, о Алексис, к тебе! У всех свои страсти.

Видишь, волы на ярмах уж обратно плуги свои тащат,

Скоро уж солнце, клонясь, удвоит растущие тени.

Я же горю от любви. Любовь возможно ль измерить?

Ах, Коридон, Коридон! Каким ты безумьем охвачен!

70 Недообрезал листвы я у лоз виноградных на вязе…[13]

Лучше б сидеть да плести что-нибудь полезное, к делу

Гибкий камыш применив иль ивовых прутьев нарезав.

Этот Алексис отверг – другой найдется Алексис".

ЭКЛОГА III

Ты мне, Дамет,[14] скажи: скотина чья? Мелибея?

Стадо Эгона – его мне пасти поручил он недавно.

Бедные овцы! Ой, скот злополучный! Покамест хозяин

Льнет к Неере, боясь, не дала б она мне предпочтенья

5 Маток два раза в час доит пастух посторонний –

И молока он лишает ягнят, и маток – здоровья.

Поберегись, на людей наговаривать остерегайся!..

Знаем мы, кто тебя… – козлы-то недаром косились! –

В гроте священном каком… а резвые нимфы смеялись!

10 Видели, верно, как я у Микона серпом своим назло

Лозы с деревьев срезал и губил молодые посадки?

Иль как у Дафниса ты вот здесь, меж буков столетних,

Лук и тростинки сломал? Ведь ты, Меналк непутевый,

С зависти сох, увидав, что мальчику их подарили;

15 Не навредивши ему, ты, наверно бы, с жизнью расстался.

Как поступать господам, коль так обнаглели воришки?

Разве, подлец ты, подлец, я не видел, как ты у Дамона

Свел потихоньку козла? – залаяла громко Лициска.

Я лишь успел закричать: "Куда ж он, куда удирает?

20 Титир, скот собери!" – а ты уже скрылся в осоке.

Разве козленка он сам не отдал бы мне, побежденный

В пенье? Свирелью своей его заслужил я по праву.

Знай, что моим уже был козленок, Дамон и не спорил,

Лишь говорил, что пока передать открыто не сможет.

25 Как? Ты его победил? Да была ль у тебя и свирель-то,

Воском скрепленная? Ты ль не привык хрипящею дудкой,

Неуч, на стыке дорог выводить свои жалкие песни?

Хочешь, кто в чем силён, испытаем друг перед другом?

Эту корову свою, чтобы ты отказаться не вздумал, –

30 Дважды доится на дню, двух выменем кормит теляток, –

Ставлю. А ты с чем выходишь на спор, что ставишь залогом?

Я не решусь ничего в заклад поставить из стада:

Строгий отец у меня и придира мачеха дома, –

Два раза в день он сам отару считает, козлят же

35 Он иль она… Мой заклад, наверно, признаешь ты большим, –

Раз уж сошел ты с ума: два буковых кубка я ставлю.

Точены оба они божественным Алкимедонтом[15].

Поверху гибкой лозой резец их украсил искусный,

Гроздья свисают с нее, плющом бледнолистньш прикрыты.

40 Два посредине лица: Конон…[16] Как же имя другого?..

Тот на благо людей начертал весь круг мирозданья[17]

И предсказал жнецу и согбенному пахарю сроки.

Спрятав, их берегу, губами еще не касался.

Тот же Алкимедонт и мне два выточил кубка.

45 Мягким он ручки обвил аканфом, посередине

Изображен им Орфей с лесами, идущими следом.

Спрятав, их берегу, губами еще не касался.

Видя корову мою, не станешь расхваливать кубки.

Нынче тебе не сбежать. Идем, на все я согласен.

50 Первый нам встречный – судьей. Как раз Палемона я вижу.

Сделаю так, чтобы впредь ни с кем не тягался ты в пенье.

Ну начинай, что ни есть, – за мною задержки не будет.

Ни от кого не бегу. Но, сосед Палемон, ты поближе

К сердцу спор наш прими – ведь это не малое дело.

55 Пойте, благо втроем на мягкой траве мы уселись.

Все плодоносит кругом, и поля, и деревья; одеты

Зеленью свежей леса – пора наилучшая года!

Ты начинаешь, Дамет, а ты, Меналк, отвечаешь.

В очередь будете петь – состязания любят Камены[18].

60 Первый Юпитеру стих – все полно Юпитером, Музы!

Он – покровитель полей, он к нашим внимателен песням.

Я же – Фебом любим. У меня постоянно для Феба

Есть приношения – лавр с гиацинтом, алеющим нежно.

Яблоком бросив в меня,[19] Галатея игривая тут же

65 В ветлы бежит, а сама, чтобы я увидал ее, хочет.

Мне добровольно себя предлагает Аминт, мое пламя, –

Делия даже не столь моим знакома собакам.

Я для Венеры моей подарок достал: я приметил

Место, где в вышине гнездо себе голуби свили.

70 Мальчику с дерева снял я подарок, – что мог, то и сделал:

Яблок десяток послал золотых и еще к ним добавлю.

Ах, что мне говорит – и как часто! – моя Галатея!

Ветры, хоть часть ее слов донесите до слуха бессмертных!

Много ли проку мне в том, что тобой я, Аминт, не отвергнут,

75 Если я сеть сторожу, пока кабанов ты гоняешь?

Ты мне Филлиду пришли, Иолл, – мое нынче рожденье;

Сам приходи, когда телку забью для праздника жатвы.

Всех мне Филлида милей: когда уезжал я, рыдала;

«Мой ненаглядный, прощай, мой Иолл, прощай!» – говорила.

80 Волки страшны стадам, дожди – урожаям созревшим.

Бури – деревьям, а мне – попрекания Амариллиды.

Сладостна всходам роса, отнятым земляничник козлятам,

Стельным коровам – ветла, а меня лишь Аминт услаждает.

Любит мою Поллион, хоть она и простецкая, Музу.

85 Вы для чтеца своего пасите, Камены, телицу.

В новом вкусе стихи Поллион сам пишет[20] – пасите,

Музы, тельца, что уж рогом грозит и песок подрывает.

Тот, кому друг Поллион, да возвысится другу на радость!

Мед да течет для него, и аммом ежевика приносит.[21]

90 Бавия кто не отверг, пусть любит и Мевия песни,[22] –

Пусть козлов он доит и в плуг лисиц запрягает.

Дети, вы рвете цветы, собираете вы землянику, –

Прочь убегайте: в траве – змея холодная скрыта.

Овцы, вперед забегать берегитесь – здесь ненадежен

95 Берег, глядите: вожак и тот до сих пор не просохнет.

Титир, пасущихся коз пока отгони от потока, –

Сам, как время найду, в источнике их перемою.

В кучу сгоняйте овец, молоко свернется от зноя –

Вот и придется опять сосцы сжимать понапрасну.

100 Ой! До чего же мой бык исхудал на пастбище сочном! –

Сушит любовь равно и стада, и тех, кто пасет их.

Этих уж, верно, любовь не сушила – а кожа да кости!

Видно, глазом дурным ягнят моих кто-то испортил.

В землях каких, скажи, – и признаю тебя Аполлоном! –

105 Неба пространство всего шириною в три локтя открыто?[23]

В землях каких, скажи, родятся цветы, на которых

Писано имя царей – и будет Филлида твоею.[24]

Нет, такое не мне меж вас разрешать состязанье.

Оба телицы равно вы достойны, – и каждый, кто сладкой

110 Не убоится любви, а горькой не испытает.

Время, ребята, закрыть канавы, луга утолились.

ЭКЛОГА IV

Музы Сицилии,[25] петь начинаем важнее предметы!

Заросли милы не всем, не всем тамариск низкорослый.

Лес воспоем, но и лес пусть консула[26] будет достоин.

Круг последний настал по вещанью пророчицы Кумской,[27]

5 Сызнова ныне времен зачинается строй величавый,

Дева[28] грядет к нам опять, грядет Сатурново царство.

Снова с высоких небес посылается новое племя.

К новорождённому будь благосклонна, с которым на смену

Роду железному род золотой по земле расселится

10 Дева Луцина[29]! Уже Аполлон твой над миром владыка.

При консулате твоем тот век благодатный настанет,

О Поллион! – и пойдут чередою великие годы.

Если в правленье твое преступленья не вовсе исчезнут,

То обессилят и мир от всечасного страха избавят.

15 Жить ему жизнью богов, он увидит богов и героев

Сонмы, они же его увидят к себе приобщенным.

Будет он миром владеть, успокоенным доблестью отчей.

Мальчик, в подарок тебе земля, не возделана вовсе,

Лучших первин принесет, с плющом блуждающий баккар

20 Перемешав и цветы колокассий с аканфом веселым.

Сами домой понесут молоком отягченное вымя

Козы, и грозные львы стадам уже страшны не будут.

Будет сама колыбель услаждать тебя щедро цветами.

Сгинет навеки змея, и трава с предательским ядом

25 Сгинет, но будет расти повсеместно аммом ассирийский.

А как научишься ты читать про доблесть героев

И про деянья отца, познавать, что есть добродетель,

Колосом нежным уже понемногу поля зажелтеют,

И с невозделанных лоз повиснут алые гроздья;

30 Дуб с его крепкой корой засочится медом росистым.

Все же толика еще сохранится прежних пороков

И повелит на судах Фетиду[30] испытывать, грады

Поясом стен окружать и землю взрезать бороздами

Явится новый Тифис[31] и Арго, судно героев

35 Избранных Боле того, возникнут и новые войны,

И на троянцев опять Ахилл будет послан великий.

После же, мужем когда тебя сделает возраст окрепший,

Море покинут гребцы, и плавучие сосны не будут

Мену товаров вести – все всюду земля обеспечит.

40 Почва не будет страдать от мотыг, от серпа – виноградник;

Освободит и волов от ярма хлебопашец могучий;

Шерсть не будет хитро различной морочить окраской, –

Сам, по желанью, баран то в пурпур нежно-багряный,

То в золотистый шафран руно перекрашивать будет,

45 И добровольно в полях багрянец ягнят принарядит.

«Мчитесь, благие века!» – сказали своим веретенам

С твердою волей судеб извечно согласные Парки[32].

К почестям высшим гряди – тогда уже время наступит, –

Отпрыск богов дорогой, Юпитера высшего племя!

50 Мир обозри, что плывет под громадою выгнутой свода,

Земли, просторы морей обозри и высокое небо.

Все обозри, что вокруг веселится грядущему веку,

Лишь бы последнюю часть не утратил я длительной жизни,

Лишь бы твои прославить дела мне достало дыханья

55 Не победить бы меня ни фракийцу Орфею, ни Лину[33],

Если и матерью тот, а этот отцом был обучен –

Каллиопеей Орфей, а Лин Аполлоном прекрасным

Даже и Пан, пред аркадским судом со мной состязаясь,

Даже и Пан пред аркадским судом пораженье признал бы.

60 Мальчик, мать узнавай и ей начинай улыбаться, –

Десять месяцев ей принесли страданий немало.

Мальчик, того, кто не знал родительской нежной улыбки,

Трапезой бог не почтит, не допустит на ложе богиня.

ЭКЛОГА V

Что бы нам, Мопс, если мы повстречались, искусные оба –

Я – стихи говорить, ты – дуть в тростинки свирели, –

Здесь не усесться с тобой под эти орехи и вязы?

Старший ты, и тебя, Меналк, мне слушаться надо, –

5 Хочешь, сядем в тени, волнуемой легким Зефиром,

Хочешь, в пещеру зайдем. Смотри, как все ее своды

Дикий оплел виноград, – везде его редкие кисти.

В наших горах лишь Аминт поспорить может с тобою.

Что же? – он спорить готов, что и Феб ему в пенье уступит!

10 Первым, Мопс, начинай: о влюбленной спой ты Филлиде;

Вспомни Алкона хвалу или спой про вызовы Копра.

Так начинай, – на лугу за козлятами Титир присмотрит.

Лучше уж то, что на днях на коре неокрепшего бука

Вырезал я, для двоих певцов мою песню разметив,

15 Спеть попытаюсь – а ты вели состязаться Аминту.

Так же, как гибкой ветле не равняться с седою оливой

Или лаванде простой не спорить с пурпурною розой,

Так, по суду моему, не Аминту с тобой состязаться

Но перестанем болтать, уже мы с тобою в пещере.

20 Плакали нимфы лесов над погибшим жестокою смертью

Дафнисом, – реки и ты, орешник, свидетели нимфам, –

В час, как, тело обняв злополучное сына родного,

Мать призывала богов, упрекала в жестокости звезды.

С пастбищ никто в эти дни к водопою студеному, Дафнис,

25 Стада не вел, в эти дни ни коровы, ни овцы, ни кони

Не прикасались к струе, муравы не топтали зеленой.

Даже пунийские львы о твоей кончине стенали,

Дафнис, – так говорят и леса, и дикие горы.

Дафнис армянских впрягать в ярмо колесничное тигров

30 Установил[34] и вести хороводы, чествуя Вакха;

Мягкой листвой обвивать научил он гибкие копья.[35]

Как для деревьев лоза, а гроздья для лоз украшенье

Или для стада быки, а для пашни богатой посевы,

Нашею был ты красой. Когда унесли тебя судьбы,

35 Палес и сам Аполлон поля покинули наши.[36]

И в бороздах, которым ячмень доверяли мы крупный,

Дикий овес лишь один да куколь родится злосчастный.

Милых фиалок уж нет, и ярких не видно нарциссов,

Чертополох лишь торчит да репей прозябает колючий.

40 Землю осыпьте листвой, осените источники тенью,

Так вам Дафнис велит, пастухи, почитать его память.

Холм насыпьте, на нем такие стихи начертайте:

"Дафнис я – селянин, чья слава до звезд достигала,

Стада прекрасного страж, но сам прекраснее стада".

45 Богоподобный поэт, для меня твоя дивная песня –

Что для усталого сон на траве, – как будто при зное

Жажду в ручье утолил, волною стекающем сладкой.

Ты не свирелью одной, но и пеньем наставнику равен.

Мальчик счастливый, за ним вторым ты будешь отныне.

50 Я же, какие ни есть, тебе пропою, отвечая,

Песни свои и Дафниса в них до неба прославлю,

К звездам взнесу, – ведь и я любим был Дафнисом тоже.

Может ли быть для меня, о Меналк, дороже подарок?

Мальчик достоин и сам, чтоб воспели его, и об этих

55 Песнях твоих Стилихон мне уже с похвалой отзывался.

Светлый, дивится теперь вратам незнакомым Олимпа,

Ныне у ног своих зрит облака и созвездия Дафнис.

Вот почему и леса ликованьем веселым, и села

Полны, и мы, пастухи, и Пан, и девы дриады[37].

60 Волк скотине засад, никакие тенета оленям

Зла не помыслят чинить – спокойствие Дафнису любо.

Сами ликуя, теперь голоса возносят к светилам

Горы, овраги, леса, поют восхваления скалы,

Даже кустарник гласит: он – бессмертный, Меналк, он бессмертный!

65 Будь благосклонен и добр к своим: алтаря вот четыре,

Дафнис, – два для тебя, а два престола для Феба.

С пенным парным молоком две чаши тебе ежегодно

Ставить я буду и два с наилучшим елеем кратера.

Прежде всего оживлять пиры наши Вакхом обильным

70 Буду, зимой у огня, а летом под тенью древесной,

Буду я лить молодое вино, Ареусии[38] нектар.

С песнями вступят Дамет и Эгон, уроженец ликтейский.

Примется Алфесибей подражать плясанью сатиров.

Так – до скончанья веков, моленья ль торжественно будем

75 Нимфам мы воссылать иль поля обходить, очищаясь.

Вепрь доколь не разлюбит высот, а рыба – потоков,

Пчел доколе тимьян, роса же цикаду питает,

Имя, о Дафнис, твое, и честь, и слава пребудут!