Спаи смотрел на фельдфебеля и в душе торжествовал: "Шиш вам, один навоз найдете, ищите!"
      За последние дни скот перегнали в лес, картошку спрятали, вино закопали.
      Солдаты возвращались попарно и докладывали фельдфебелю одно и то же:
      - Никс, никс... пусто.
      Фельдфебель ходил из угла в угол, все чаще поглядывая на молчащего председателя.
      - Слушай! Партизан!
      - Я не партизан. Сам их не люблю, господин фельдфебель от жандармерии. Я мирный человек.
      - Не знать!.. Ты есть самый настоящий большевик... комиссар! - сунув кулак в лицо Спаи, гитлеровец разжал два пальца.
      - Два суток, два день, два вечер - двадцать пять коров, двести барашка, сто декалитров шнапс приготовить, - а нет! - фельдфебель ловким движением изобразил петлю, указывая вверх.
      - Нет у нас ничего, нет!
      - Молчать! - фашист ударил Спаи по лицу.
      Когда гитлеровцы уехали, Спаи оделся и пошел к домику Григория Александровича: "Может, вернулся старик?"
      Старая лесная дорога. По обочинам мелкий кустарник. Оттепель. На желто-буром снегу - ни единого следа. Тихо. Журчит талая вода.
      Оглядываясь по сторонам, устало плетется путник. Маленький, сгорбленный, с палочкой в руках, он едва передвигает ноги.
      Часовой, притаившись в густых зарослях, внимательно следит за ним, еще не решаясь остановить этого странного, неожиданно появившегося в глухом лесу прохожего.
      Дорогу перерезает тропа. Свежие следы. Старик нагнулся, стал присматриваться.
      - Стой! Руки вверх! Руки вверх, папаша! - парень в стеганке поднял автомат.
      - Убери-ка свою штуку. Скажи лучше, сынок, ты партизан?! - радостно, с надеждой спросил старик и попросил немедленно отвести его к командиру.
      В Бахчисарайском отряде слушали сводку Информбюро, когда привели задержанного.
      Старик подошел к партизанам, собравшимся у штабной землянки.
      - Здравствуйте, товарищи партизаны!
      - Здравствуйте, папаша, здравствуйте!
      Из землянки вышел Македонский.
      - Кто там пришел? Постой, постой... Неужели?! Григорий Александрович! - Македонский бросился к старику. - Вы ли это? Какими судьбами к нам?
      - Я, я... Видишь, я, - сквозь слезы проговорил колхозный посланец, обнимая Македонского.
      В теплой землянке Македонский принялся угощать ужином своего учителя. Несмотря на голод, старик не ел, любовно глядя на смуглое, дышащее здоровьем лицо командира.
      - Ешьте, Григорий Александрович, ешьте! - упрашивал Михаил Андреевич.
      - Говорил тебе я, Миша, помнишь, в Бахчисарае, на курсах? Когда же это было? Да в 1928 году: "Не выйдет из тебя настоящего бухгалтера!" Помнишь?
      - Ничего. Ведь работал больше десяти лет. Правда, каждый год говорил себе: "Это последний год". Не любил я бумажки, бухгалтерия в печенках сидела, - оправдывался Македонский.
      - Работать ты работал, да. Но настоящего порядка в бумагах не было. Помнишь, в 1939 году я от района проверку тебе делал? Здорово я ругал тогда, скажи, не обижаешься?
      - Ругали правильно, за что же обижаться. Но это дело прошлое. А вот неожиданность - встретить вас здесь, в лесу. Вы же, помню, боялись даже по Бахчисараю вечером ходить, все просили: "Проводите".
      - Да, Мишенька, боялся. Да и сейчас боюсь. А за эти пять дней такого труса дал, что под конец перестал понимать, где страх, а где нет. Следов ваших не найдешь, спросить не у кого.
      - А как же нашли?
      - Я много думал, думал и Спаи. Знали только, что в Шурах ты действовал. Состряпали мы с председателем пропуск, и я - туда. Там родственница проживает, учительница. Она долго отпиралась, прощупывала меня: "Зачем мне партизаны?" Потом все-таки сказала: "Говорят, за Коушем партизаны, у Камышлов".
      - Правильно сказала. Стояли мы у лесничества Камышлы, потом каратели на нас напали, вот и перебрались сюда.
      - Пришел на третий день в Камышлы... Пусто. Нашел пепел от костров. Вот по следам и плутал двое суток. Харчишек не было... да и одежонка неважная... Потом и след потерял. А сегодня уж отчаялся, шел, сам не зная куда. Решил или вас найти, или умереть в лесу, а без вас в деревню не возвращаться. Шел да шел, пока твой парнишка не остановил. А дело большое к тебе привело, народное. Слушай...
      Командование Бахчисарайского отряда долго думало, что делать. И в это самое время в отряд пришел новый комиссар района Захар Федосеевич Амелинов. Он внимательно выслушал старика, пожал его маленькую руку и сказал:
      - Мы пойдем в деревню.
      Отряд вышел в Лаки. Старик радовался и не отходил от Македонского.
      Темной ночью отряд расположился в двух километрах от Лак.
      Ночью к Спаи постучались.
      - Кто там?
      - Это я, Григорий Александрович.
      - Господи, вернулся! - Спаи впустил старика и еще двоих.
      - Принимай гостей, - старик пропустил вперед закутанного в плащ-палатку широкоплечего человека.
      - Здоров, председатель!
      - Македонский?! Ай да молодец... Дай-ка разгляжу...
      Македонский и Спаи знали друг друга мало, иногда виделись только на районном партактиве, но как же обрадовались они этой встрече!
      Спаи рассказал о положении дел в селе, об угрозе фельдфебеля, о наложенной контрибуции.
      - А если мы женщин, детишек, стариков отправим в разные деревушки за Бахчисарай? Там у многих родственники, а тут оставлять людей нельзя. Всякое может быть. Ты, председатель, дашь пропуск. А остальной состав пойдет к партизанам, - предложил Григорий Александрович.
      - Это правильно, но время! Срок ультиматума кончается, - волновался Спаи.
      - Да собери им несколько коров похуже, на первый раз. Надо их успокоить, пока мы основное дело решим, - предложил комиссар Амелинов.
      Так и решили.
      Македонский, уходя, спросил:
      - Как у вас народ, всем можно доверять?
      - Ну, Македонский, этого я от тебя не ожидал! Разве ты не знаешь наш народ? Чтобы такие люди, да что-нибудь, - обиделся Спаи. Даже старик строго посмотрел на Македонского.
      - Ты что это, нам не доверяешь?
      - Да что вы... Ну всякое бывает. Если бы не верил, не привел бы сюда отряд, - оправдывался Михаил Андреевич.
      Македонский ушел из Лак с рассветом, за ним гнали в партизанский отряд стадо овец.
      По пропускам, привезенным председателем из Керменчика, многие семьи покинули деревню, направляясь в разные стороны.
      Дальнейшие события развернулись так.
      Фельдфебель в обещанный день приехал, но не один. Вражеский офицер, бледный, моложавый, с хлыстом, и толстенький, напудренный румын в огромной четырехугольной фуражке осматривали деревню. Рядом шел Спаи и семенил Григорий Александрович с инвентарными книгами, потребованными фельдфебелем.
      - Где хозяйство? - отрывисто спросил офицер на чистом русском языке.
      - Вот в деревне все и хозяйство.
      - А скот и все остальное?
      - Скот угнали, так что ничего не осталось. Да не так уж много и было. Колхоз маленький, всего шестьдесят дворов.
      - Вот что, председатель. Что такое колхозное хозяйство - знаю. Сам был агрономом в Фрайдорфе. Слыхал про такую колонию в Крыму? Мне нужна правда! - раздельно сказал немец.
      - Скота нет. Вот я и приготовил, что мог, собрал у жителей, - сказал Спаи и показал на скотный двор, где стояли тощие коровы.
      Немец молча обошел добротные постройки, загоны, осмотрел водопровод и электрическое оборудование на молочнотоварной ферме.
      - Это отличное хозяйство, и оно вполне обеспечит румынскую часть, господин капитан, - обратился он к улыбающемуся румыну. Тот поддакивал, но, видно, ничего не понимал.
      - Староста! Деревня будет кормить румынскую часть. Мясо, вино и все остальное, сено - лошадям. Ясно?
      - Но, господин офицер...
      - Молчать! Я знаю, что ты коммунист, но также знаю, что ты хозяин, немного подумав, немец добавил: - И хороший хозяин. Если не хочешь болтаться на веревке - будешь делать. Да знай, нам известно, что большевики отсюда ничего не вывезли. Понятно?
      Гитлеровцы уехали.
      Ночью партизаны спустились в деревню. Для бахчисарайцев это была первая за несколько месяцев ночевка под крышей. Партизаны купались, стирали белье, брились. Каждая семья, каждая хозяйка старалась как можно лучше угостить дорогих гостей. Гармонист отряда Петя был нарасхват. Молодежь в клубе пела песни. А в это время специальные команды перегоняли колхозный скот в главный партизанский район. Это дело возглавил комиссар Амелинов. Лакские продукты пошли в котел Красноармейского отряда.
      Через несколько дней в Лаки пришла первая небольшая румынская команда во главе с унтером-квартирьером. Румыны, грязные, усталые после декабрьского штурма Севастополя, плакали, ругали немцев и Антонеску, не замечая вооруженных людей, посещавших Лаки.
      Но скоро в деревню пришла румынская рота во главе с приезжавшим ранее напудренным капитаном. Начались повальные обыски, разумеется, безрезультатные. Время врагом было упущено, все, что можно было, партизаны вывезли и спрятали в лесу. Офицер ругался, бил солдат, особенно унтера. Через несколько дней команда выбыла. А в дождливое серое утро на трех машинах прибыли каратели.
      Колхозников согнали в клуб и стали допрашивать:
      - Где скот? Почему пустые сараи? Куда ушел народ?
      - Народа нет, он по всему Крыму разошелся. Разве их удержишь, объяснял председатель.
      Закусив нижнюю губу, немецкий офицер стоял перед Спаи, щелкая хлыстом по сапогу, смотрел в глаза председателю. Он только сейчас понял, что из себя представляет "бургомистр".
      - Арестовать, - коротко приказал офицер и ударил хлыстом председателя.
      Автоматчики окружили Спаи, Григория Александровича и еще двух колхозников и погнали по лесной дороге на Керменчик.
      Бухгалтер шел рядом с председателем. За утесом скрылись Лаки, дорога круто повернула на Керменчик. Уже вдали виднелся серый минарет с ярко выкрашенным серпом.
      - Непременно бежать тебе надо, Костя, - прошептал бухгалтер... - Я отвлеку врага, а ты отставай от меня.
      - А вы? - с тревогой спросил Спаи.
      - Иди, Костя, иди, - по-отечески сказал бухгалтер и незаметно пожал председателю руку.
      Высота осталась позади, дорога начала спускаться в ущелье.
      Старик закричал неожиданно, закричал таким диким голосом, что конвойные остановились оторопевши. Бухгалтер упал на тропу, вытянул руки вперед.
      - А... а... а! Не убивайте... не убивайте! Я жить хочу, я старый человек.
      Солдаты сбежались к старому, начали пинать ногами.
      Возле Спаи остался один, да и тот смотрел, как бьется на земле "сумасшедший" старик.
      Председатель ударил гитлеровца в живот и прыгнул в ущелье. Посыпались пули, одна прожгла Спаи плечо, но он все-таки ушел и к вечеру добрался до горы Татар-Ялга, где стоял пост бахчисарайцев.
      В партизанском лагере было пусто. Пользуясь выгодным расположением отряда вблизи вражеских дорог, боевые группы ушли на операции. Михаил Андреевич сам встретил раненого Спаи.
      - Что случилось? Что за стрельба?
      - Беда, Македонский! Попались старик и два товарища, - чуть не плакал Спаи.
      - Как?
      Председатель рассказал. Македонский думал долго. В стойкости Григория Александровича и других колхозников он не сомневался. При всяких условиях они будут молчать. Можно не менять места стоянки отряда. Но надо их выручать. А как?
      Партизанка Дуся тоже слушала рассказ Спаи и выжидающе смотрела на командира.
      Дуся была очень смелой и боевой партизанкой. Но после гибели Константина Сизова - первого командира Бахчисарайского отряда - комиссар Василий Черный запретил Дусе участвовать в операциях. Бывало пошлют ее в деревню на разведку, прикажут идти без оружия. Дуся выполнит задание, но, возвращаясь, подкараулит где-нибудь фашиста, бросит припрятанную гранату и поднимет совершенно ненужный переполох.
      - Дуся, ты что же это наделала? - не на шутку рассердится Македонский.
      - А что? Я же разведку выполнила. А фашиста ухлопала в другом месте.
      - Ты, Дуся, бери хозяйство. Там нужна женская рука, - решил комиссар.
      Но с хозяйством у Дуси все же не ладилось. Она стала малоразговорчивой и даже всерьез обижалась на шутки партизан, чего раньше за ней не замечалось.
      За Дусей ухаживал разведчик Василий Васильевич. Все у них было чинно и мирно, но однажды партизаны были свидетелями, как из кухни, держась за щеку, бежал Василий Васильевич. Дуся дала ему такую пощечину, что Василий Васильевич долго ходил с припухшей щекой.
      - Вася, Вася! Давай я тебе примочку наложу! - сама же упрашивала его Дуся.
      Месяц "мирного" пребывания в лагере для нее был тяжелым испытанием. Когда под Камышлами на лагерь напали немцы, Дуся, быстро спрятав кухонную утварь, взяла автомат и бросилась на карателей. С растрепанными волосами, в кирзовых сапогах, страшно ругаясь и стреляя короткими очередями, она вместе со всеми гнала гитлеровцев несколько километров. Потом вернулась в лагерь, перебила с досады всю посуду и долго плакала.
      Дуся все меньше и меньше внимания уделяла кухне.
      - Вот чертова баба, опять пересолила, - отплевывались партизаны и обращались к Василию Васильевичу: - Вася, полюби ты ее по-настоящему. Изведет нас, скаженная.
      Вася, действительно, пользовался особым уважением у Дуси. Когда он уходил на операцию, а он уходил очень часто, большие руки Дуси обязательно совали в его мешок несколько изжаренных на масле лепешек. С уходом Васи Дуся тосковала еще больше и упрашивала командование, чтобы и ее пустили в бой.
      Когда раненый Спаи рассказывал о случившемся в Лаках, Дуся не отходила от Македонского.
      - Что хочешь, Дуся?
      - Слушай, командир, пошли меня в Керменчик, может, насчет старика что узнаю.
      - Ты шуму наделаешь, сиди уж.
      - Да нет же. Это такое дело, сама понимаю - нельзя.
      - А тебя никто там не знает?
      - Никто. А пошлете, да? - обрадовалась Дуся.
      - Собирайся. Пойдешь. Но только узнаешь - поняла? Только узнать, строго повторил Македонский.
      Позднее из сведений, добытых Дусей, из рассказов колхозников, самого Спаи мы выяснили следующее.
      Из 215 жителей Лак более 150 за эти дни благополучно разошлись по Крыму. Двадцать колхозников составили группу лакских партизан. Во всей деревне не нашлось ни одного человека, который согласился бы выдать отряд.
      Более трехсот эсэсовцев окружили Лаки. Несколько семейств они все же успели захватить, но повальный обыск ничего не дал - фашисты опоздали.
      Фельдфебель Ферстер бегал по двору Спаи, солдаты обливали бензином дом председателя колхоза. Колхозников привели к фельдфебелю. Он начал их избивать.
      Пользуясь переполохом, колхозники стали разбегаться. Многие были убиты, но троим удалось добраться до партизанского лагеря.
      Совсем недалеко от Лак на скале стоял без шапки, с забинтованным плечом Спаи - председатель колхоза - и смотрел на пламя, охватившее деревню. Горел колхоз, в который коммунист Спаи вложил труд всей своей жизни.
      Когда прибежавшие колхозники рассказали о случившемся, Спаи с гранатой бросился вниз.
      - Стой! Назад! - Македонский всей тяжестью навалился на него.
      - Пусти, Миша!
      - Встань и слушай! Ты теперь - командир партизанской группы. Понял? тяжело переводя дыхание, сказал Македонский. - Только по приказу можешь идти и... куда пошлют.
      Деревня Керменчик расположена в горах между реками Кача и Бельбек. От деревни во все стороны расходятся узкие лесные дороги.
      У полуразвалившихся стен древнего укрепления, откуда открывается незабываемый вид на Чатыр-Даг, со связанными руками стояли три человека. Григорий Александрович, старенький бухгалтер из Лак, молча ожидал конца. В эту трудную минуту он был тверд. Так же твердо и мужественно вели себя колхозники, вместе с ним выведенные на расстрел. Гитлеровцы не узнали ничего о деревенских делах, о месте пребывания партизанского отряда.
      ...Прозвучала немецкая команда. Григорий Александрович поднял голову, посмотрел на золоченый пик Орлиного залета. Вставало солнце. Белесый туман развеялся, вокруг становилось все светлее и светлее. Вдали темнело Черное море, на западе гремел Севастопольский фронт.
      Раздался залп...
      Дуся, добравшись до деревни, узнала, что арестованных повели к крепости. Партизанка пробралась к высоте, где виднелись старинные развалины. Мимо нее прошли возвращавшиеся гитлеровцы.
      - Неужели убили? - Дуся сжимала безоружными руками камни.
      Македонский на этот раз сам отобрал у нее спрятанную за пазуху гранату.
      Вот и крепость. Маячит фигура часового. Дуся подползла совсем близко. На земле лежали окровавленные трупы колхозников. Часовой насторожился, посмотрел по сторонам. Дуся притаилась и ждала. Сильным ударом по голове она свалила часового. Вырвала винтовку и прикладом прикончила фашиста. Два трупа она спрятала в кустах, а тело старика-бухгалтера, взвалив на плечи, понесла в лес.
      На лысой горе, откуда далеко видно степные просторы Крыма, партизаны хоронили Григория Александровича. Все тело его было в синяках и кровоподтеках.
      - Пытали, гады! Клянусь, Григорий Александрович, родной, не один фашист лишится головы за твою смерть! Клянусь, что колхозники Лак отомстят за тебя, за колхоз, за наше поруганное счастье! - став на колени, говорил перед телом старика Спаи.
      Комиссар штаба района Амелинов сказал от имени всех партизан:
      - Подвиг колхозников деревни Лаки станет известен всему Крыму, о нем узнает Севастополь. Мы, партизаны, клянемся, что в боях за Родину будем достойны таких героев, как Григорий Александрович!
      - Клянемся! - повторили десятки голосов.
      Бахчисарайский отряд по приказу штаба уходил в Заповедник.
      Спаи со своими колхозниками остался партизанить в родных местах. С их группой осталась и наша Дуся. Скоро мы получили подробные сведения об успехах лакских патриотов.
      В морозный февральский вечер партизаны залегли у дороги недалеко от мелового ущелья. Черная с проседью борода закрывала лицо командира Спаи. Воспаленные глаза его внимательно наблюдали за дорогой.
      - Дуся, а ты не ошиблась? - спрашивал он лежащую рядом партизанку.
      - Нет, у верных людей узнала. Так и говорили: "Один длинный, хорошо говорит по-русски, а другой толстый, пузатый. Они в Фоти-Сала вчера дорожного мастера расстреляли".
      Вдали показалась легковая машина.
      - Внимание! - скомандовал Спаи.
      Машина приближалась на большой скорости, но не успела сделать поворот. Взрывом ее отбросило в кювет. Партизаны со всех сторон бросились к машине. Из нее раздалась автоматная очередь.
      - А, еще стрелять? Ложись, ребята! - и Дуся с ходу метнула гранату. Взрыв. Все затихло.
      Партизаны собрали документы. Это были они, эсэсовцы, военные преступники - фельдфебель Ферстер и немецкий офицер из Фрайдорфа.
      Долго в разных местах действовала боевая группа из Лак, и фашисты назначали крупные суммы за головы Спаи и Дуси. Но никакие угрозы не могли остановить народную месть.
      ГЛАВА ТРЕТЬЯ
      Гитлеровцы прилагали большие усилия, чтобы поставить прочный барьер между их частями, штурмовавшими Севастополь, и партизанскими отрядами. Достаточно сказать, что в январе 1942 года для охраны 270 километров пути от Симферополя через Бахчисарай и Ялту до линии фронта, кроме полицейских формирований, врагу, пришлось держать до десяти тысяч войск из кадровых дивизий. И все-таки главную свою задачу - обезопасить коммуникации под Севастополем - фашисты не могли выполнить.
      Какую бы охрану они ни выставляли, сколько бы патрулей ни ходило по шоссе, сколько бы застав и секретов ни стояло, - в подавляющем большинстве случаев партизаны пробивались к объектам и истребляли врага.
      Крымские леса и горы благоприятствовали нам. Но, самое главное, у партизан была вера в свою силу и в правоту своего дела. Ими двигало сознание, что наши короткие, но частые и чувствительные удары помогают Севастополю, изматывают силы врага, распыляют их.
      Героизм севастопольских защитников был для нас лучшим примером в самых тяжелых, иногда отчаянных положениях.
      - Все для Севастополя! - был лозунг народных мстителей.
      Враг метался по Крыму. В своем бессилии уничтожить партизанские отряды или хотя бы локализовать их действия фашисты стали на путь кровавого террора. За каждого убитого на горной дороге фашисты убивали первых попавших под руку двадцать мирных граждан. Оккупанты начали жечь близлежащие к горам деревни, вырубать и сжигать леса.
      Наш штаб находился недалеко от поселка Чаир, где жили рабочие Бешуйских угольных копей. Жители поселка помогали партизанам, сами были боевыми участниками партизанского движения.
      После высадки наших десантов в Крыму и активизации партизанской борьбы гитлеровцы стали посещать Чаир чаще, намереваясь уничтожить этот непокорный поселок, связанный с партизанами.
      Старостой в Чаире был назначен некто Литвинов, по всей видимости боявшийся и гитлеровцев и партизан. Литвинов, очевидно, надеялся, переждав бурю, остаться целым и невредимым. Но буря все-таки задела и его - фашисты вручили Литвинову власть над оставшимися в Чаире женщинами, детьми и стариками.
      Однако истинным хозяином поселка был не староста Литвинов. По всем вопросам жители Чаира обращались к старому шахтеру Захарову. От Захарова цепь тянулась к нам. Чтобы не накликать беды на жителей поселка, партизанам было запрещено посещать Чаир без особого на то разрешения; запрещение относилось и к шахтерам, находившимся в лесу.
      Двадцать восьмого января 1942 года в зимнее утро гитлеровцы совершенно неожиданно напали на Красноармейский отряд, стоявший в трех километрах от поселка. Партизан окружили. После короткого, но ожесточенного боя отряду с большим трудом удалось пробиться в лес. Было убито три партизана, ранено пять, из них двое очень тяжело. Мы ломали головы: "Откуда фашисты узнали о партизанской стоянке?"
      Тяжело раненным был нужен специальный уход. Комиссар Красноармейского отряда Сухиненко, бывший журналист, работник газеты "Красный Крым", в мирное время много раз бывавший в поселке, встретился со стариком Захаровым. Было решено спрятать раненых на квартире у шахтерки Любы Мартюшевской, которую Сухиненко знал давно. Эта простая советская женщина, молчаливая, спокойная, была верной дочерью своей Родины.
      Прошло еще несколько дней. Гитлеровцы продолжали больше, чем обычно, придираться к жителям поселка. Однажды староста Литвинов собрал сход. О всех разговорах на этом сходе мы были быстро осведомлены.
      - Граждане, чтобы не было худо, надо быть поосторожней. Немцы обвиняют нас в связи с партизанами. Они простили нам сожжение шахты, а теперь навряд ли простят, - сказал Литвинов, в упор глядя на Захарова, вокруг которого собрались шахтерки. - Да мы и сами ведь знаем, что партизаны нет-нет, да и захаживают к нам, - полувопросительно продолжал староста.
      - А ты почем знаешь, что захаживают? Видал, что ли? - отрезал Захаров. - Смотри, староста, упаси тебя господь от судьбы предателя!
      - Да я что... разве худого желаю тебе и вам! Хорошо бы тихонько и смирненько, и меня бы немцы не таскали, и всем бы хорошо было.
      - Ты, староста, унял бы свою дочь. Рита твоя что-то очень ласкова с немецкими офицерами! - крикнула Люба Мартюшевская, у которой были спрятаны раненые партизаны.
      - Что - дочь? Она взрослая. Сама за свои поступки отвечает. Да ничего плохого, кажется, и не делает.
      Староста вынул из кармана фашистскую газетку, издававшуюся гитлеровцами в Симферополе.
      - Вот, граждане, немцы поручили мне прочесть вам статейку.
      В газете писали о поселке Чаир, обвиняя жителей в связи с "красными бандами" и в неповиновении немецкому командованию, которое якобы уже не раз прощало непокорных чаировцев.
      - ...Так вот, граждане, мне и поручили заявить вам, чтобы у нас ни один партизан не появлялся. Немцы предупреждают, а если кого обнаружат, плохо нам будет, - закончил староста.
      Комиссар Сухиненко, узнав от семнадцатилетнего паренька Анатолия Сандулова, посланного Захаровым, о сходе и предупреждении старосты, немедленно сообщил нам.
      Мы отдали приказ: старосту арестовать, раненых убрать в санземлянку. Но было поздно.
      Рано утром четвертого февраля в поселок на пятнадцати машинах прибыли каратели. Жителей согнали на площадь перед клубом.
      Гитлеровские саперы с удивительной быстротой, вероятно, по заранее разработанному плану, минировали каменные дома поселка. Другие тащили раненых партизан. У них из-под намокших повязок сочилась кровь. Фашистский врач и офицер осмотрели партизан.
      - Где были ранены?
      - Нас ранило во время операции на Мангуше, мы пришли в поселок, но нас не хотели принимать. Партизаны заставили жителей ухаживать за нами, в последние минуты своей жизни раненые делали все возможное, чтобы отвести беду от жителей поселка.
      - Врешь, вас принимал сам старик Захаров, он же назначил ухаживающих. Это было всего несколько дней назад.
      Карателям было известно все...
      Раненых увели в деревянный сарай, заперли там и подожгли. Стали взрывать дома. Факельщики подожгли клуб, столовую. Враг торопился.
      На глазах у жителей поселка не стало. Люди не плакали, не было слез... Слишком велико было горе... Еще вчера ночью матери, укладывая детей, долго не спали, думая о судьбе близких и своей. Тяжелые были ночи, но все-таки под своей кровлей. Сейчас же нет ничего. Торчат голые стены взорванных зданий, догорают дома, искорежены в огне детские кроватки, летает пух из подушек...
      Фашисты отделили двадцать человек и повели к оврагу, женщины и дети начали кричать, потом затихли.
      Впереди шел Захаров.
      - Шнель... Шнель...
      Людей поставили на краю пятнадцатиметрового обрыва. Фашисты подошли вплотную. При первом же залпе Никитин, Зайцев и Анатолий Сандулов прыгнули в овраг. Сандулова тяжело ранили, но все-таки ему удалось добраться до Евпаторийского отряда.
      У обрыва остались трупы Николая Ширяева, Федора Педрик, Максима Пономарева, его сына Бориса, старика Захарова, его внука Вити, Любы Мартюшевской, инженера Федора Атопова и других.
      Оставшихся в живых чаировцев фашисты под усиленным конвоем повели в Коуш, который был превращен ими в укрепленный бастион в горах. Одной шахтерке удалось бежать по дороге, и к вечеру она пришла в Бахчисарайский отряд.
      Слух о событиях в поселке Чаир облетел все села Крыма. Тяжело переживали свое горе шахтеры, потерявшие близких. Они просились напасть на Коуш, где стоял гарнизон карателей.
      Центральный штаб партизанского движения приказал отрядам четвертого района с приданными Алуштинским и Евпаторийским отрядами из третьего района захватить Коуш и разделаться с гитлеровским гарнизоном.
      Штаб разработал план операции. Главное было - использовать внезапность. Начальник района капитан Киндинов был грамотным в военном отношении человеком. Он хорошо организовал разведку вражеского гарнизона, в отрядах учил партизан ночному бою. Штаб создал три штурмующие группы. Командиром одной из групп был назначен я.
      Седьмого февраля направились в район казармы Марта. Наш путь шел через развалины поселка шахтеров. Еще догорали дома, сильный ветер развевал пепел. Мы молча без головных уборов прошли мимо пожарищ.
      К вечеру наша штурмующая группа была в полном составе, в нее входили Алуштинский и Красноармейский отряды. Алуштинским отрядом командовал Иванов, директор винодельческого совхоза Кучук-Ламбат. Комиссаром отряда был секретарь Алуштинского райкома партии Василий Еременко - худощавый, в роговых очках, удивительно упорный и жилистый. В больших боях с карателями Еременко водил своих партизан в атаки, в критические минуты находил нужные, ободряющие слова, а главное, своим личным примером умел повести людей на самые трудные операции.
      - Как, Еременко, дела? - я пожал ему руку.
      - Хорошо, как видишь, на операцию собрался.
      - А как здоровье?
      - А шут его знает, не до этого... По правде сказать, забыл, что и болезни существуют. Наверное, партизанский отряд - лучший санаторий.
      Мы долго ждали проводников из Бахчисарайского отряда. Партизаны улеглись на сырую землю, кое-где даже раздался храп.
      Ночь была темная. Над Севастополем висели гирлянды разноцветных ракет. У Симферополя наши летчики повесили осветительные бомбы и пикировали на военные объекты.
      Прибыли проводники, мы вышли в Коуш.
      Стало как будто еще темнее. Идем медленно. С трудом пробираемся через колючие кустарники. Явно опаздываем. По плану мы должны уже находиться на исходном пункте, а мы даже не знаем, где село. С волнением, то и дело посматриваю на часы. Где-то далеко за холмами гудят машины. Не подкрепление ли в Коуш?
      Без четверти два почти рядом с нами вдруг вспыхнула зеленая ракета, за ней серия белых. Это враг. Значит, село под нами.
      Действительно, Коуш оказался совсем рядом. Я повел отряды к западной стороне, где надо было пересечь шоссе и железнодорожную линию. Все же мы опаздывали, густые заросли отняли у нас много времени.
      Не успели взять нужную тропу, как в небо поднялась зеленая ракета, на этот раз приблизительно с места командного пункта Киндинова, начальника района. Сигнал - начало штурма.
      - Бегом за мной!
      На северо-восточной окраине села вспыхнуло пламя. Сейчас же занялся второй пожар. Это Бахчисарайский отряд! Он уже в селе и действует.
      - Вперед, вперед! - тороплю людей.
      По колено в воде мы перебежали речку. Кто-то плюхнулся в воду. В селе еще не слышно стрельбы, только все чаще вспыхивают подожженные бахчисарайцами дома...
      Разгоряченные их первым успехом, мы бежали по улице.
      Неожиданно прямо перед нами мелькнул красный свет, в темноте повис испуганный крик:
      - Хальт!!
      И вслед ему раздались сигналы, свистки. Длинная пулеметная очередь вырвалась из темноты с такой стремительностью, с какой вырывается туго сжатый воздух из лопнувшей резиновой камеры.
      Громкие крики гитлеровских патрульных, истошные сирены автомашин, одиночные очереди из автоматов, пулеметов, хлопки ракет - все слилось в одно и предвещало длительную и горячую схватку.
      В окна уже летели партизанские гранаты, вспыхивали короткие, как молния, отсветы, мелькали фигуры полуодетых фашистов.
      - Муттер! Муттер! - не своим голосом кричал маленький солдат. Он с разгона упал на заснеженную землю, раскинув руки.