- Присаживайтесь, господа, - сказал директор, не поднимаясь из кресла.
      Рукопожатия здесь были не в чести. Как и лишняя болтовня. Гребински и Макгвайер выжидающе молчали, соблюдая этикет.
      Хэмфри Ли Берч тоже выдержал паузу, как бы собираясь с мыслями, концентрируясь перед тем, как с филигранной точностью изложить суть вещей.
      Наконец он заговорил:
      - Нашу с вами деятельность, господа, вас, как директоров самых влиятельных департаментов, департамента внутренних расследований, и департамента системных разработок, а также меня, как директора всей системы Федерального Бюро, я рассматриваю как работу некого комитета по гарантии стабильности...
      Гребински и Макгвайер молча смотрели прямо перед собой.
      - А система стабильна тогда, когда нет утечек информации, продолжал Хэмфри Ли Берч. Гребински и Макгвайер молчанием своим как бы выражали полное согласие с тем, что говорил шеф. - Итак, учение о стабильности любой системы, будь то Нью-Йоркская биржа или система ресторанов "Макдоналдс", - основывается на незнании.. На незнании лишнего. Гребински и Макгвайер ели глазами своего руководителя. И вся система стабильности американского общества, и вся мировая стабильность основываются на том же самом принципе, на принципе изоляции мира от лишних знаний.
      - Меньше знаешь, лучше спишь, - не удержался весельчак Гребински
      - Именно, - кивнул Хэмфри Ли, - и даже не то что лучше спишь, а вообще, меньше знаешь, дольше живешь, потому как в дешевых детективах о трупах обычно говорили, он слишком много знал...
      - Таким образом, шеф, мы берем на себя большое бремя заботы перед обществом, освобождая его от избытка знаний и принимая эти знания на себя, - хитро усмехаясь, закончил свою шутку Гребински.
      Хэмфри Ли Берч скрестил пальцы обеих рук, помолчал, переводя свой взгляд с одного из собеседников на другого, и продолжил:
      - Итак, система стабильности общества зиждется на предотвращении сакральной информации от утечки. Ведь, как сказано в Писании, не можно человекам видеть лица Его... И это об информации, потому как в начале было Слово, а слово - оно и есть информация.
      - Шеф, вы говорили об этом, - Макгвайер позволил себе некое нарушение субординации, - вы говорили об этом в прошлый раз, когда вы решили учредить комиссию по проверке работы девятого отдела...
      Хэмфри Ли снова скрестил пальцы и обвел присутствующих долгим взглядом.
      - А знаете! - продолжил он. - А знаете, что русские в конце шестидесятых проводили собственное расследование убийства Кеннеди?
      Гребински с Макгвайером синхронно вскинули брови, изобразив удивление.
      - Ну и сигуранца вместе с финской контрразведкой могли на здоровье проводить свои независимые расследования, и что? возразил Макгвайер.
      - Русские вам не сигуранца с финской разведкой, - ответил Хэмфри Ли Берч, - русские в конце сороковых увели у нас секрет самого секретного проекта, секрет бомбы, и это тоже было частью сакральной информации, господа...
      Снова помолчали, прислушиваясь к тишине.
      - Русские проводили собственное расследование, параллельно с Комиссией Госдепа, причем этим занималось здесь по меньшей мере три сотни русских агентов, причем лучших агентов, включая и дипломатов, и нелегалов. И они очень приблизились в своем расследовании к сути...
      Хэмфри Ли вывернул сцепленные в пальцах ладони и слегка потянулся.
      - Я не знаю, насколько они тогда приблизились к теме, но вы должны знать, что любая развитая скрытая система рано или поздно проявляет себя именно в некоторых движениях, причем убийство Кеннеди было именно того свойства, когда скрытая до поры система проявила себя. И здесь мы снова вернемся к понятию стабильности общества, господа. Комиссия не могла ничего найти, потому что Комиссия сама была частью той скрытой системы, а вот русские...
      - Шеф, вы полагаете, что начальник "девятки" работает на русских? - снова проявляя вольность, перебил своего патрона Макгвайер.
      - Мы сделаем так, что он будет работать на русских, ответил Хэмфри Ли, поворачиваясь в профиль и глядя на свою фотографию, где он был вместе с Гувером.
      - Мне, как начальнику департамента внутренних расследований, - вступил в разговор Гребински, - было поручено установить наблюдение за начальником девятого отдела, и я уже докладывал вам о его недавних встречах в Майами, сэр.
      - Да, в том и беда, господа, что мы одномоментно и часть системы и не часть ее, - сказал Хэмфри Ли Берч, - и если змея сама кусает себя за хвост, как в символе кольца, то мы, как несущие бремя обладания информацией, мы попадаем в ту часть схемы, когда оказываемся той самой кожей, которую змея периодически сбрасывает.
      - Вы становитесь философом, шеф, - заметил Гребински.
      - Причем китайским философом, шеф, - добавил Макгвайер.
      - Недаром Ли - мое второе имя, - усмехнулся Ли Берч, слегка потягиваясь.
      Все помолчали, снова прислушиваясь к тишине. Как в разведке вблизи линии фронта. Остановились послушать биение своих сердец.
      - Но довольно трепаться, господа, - сказал наконец Хэмфри Ли Берч, - первый вопрос: где Питер Дубойс? И второй вопрос: как нам тихо слить начальника "девятки"?
      - В ваших вопросах масса латентной восточной философии, шеф, - снова усмехнулся Гребински. - Восточный мудрец Дядюшка Джо говорил: нет человека - нет проблемы, а у нас наоборот: нет Питера Дубойса, а проблема есть...
      - А с начальником "девятки"? - с улыбкой спросил Хэмфри Ли. - А с ним в чем восточная философия?
      - А с ним все напрямую, - ответил Гребински, - утопив его, мы заткнем дыру, мы им заткнем дыру утечки, а он и захлебнется...
      - Интересная была рыбалка, - согласился Макгвайер, когда они проезжали восьмой этаж.
      И оба вдруг в голос пропели куплет:
      "This train don't stop there anymore..."
      Татьяна Ларина Розен - Нюта
      Эд Макнамара настаивал на своем: интервью новому "Лайфу" давать необходимо, какими бы неприятными ни были вопросы. Таня Розен номинирована на "Оскара", и теперь она уже не принадлежит себе, ее личная жизнь теперь является общественным достоянием, и поэтому отвечать на вопросы журналистов, копающихся в корзине с грязным бельем, теперь так же необходимо для ее кинокарьеры, как и сниматься на площадках "Мунлайт-Пикчерз".
      А вопросы предстояли самого противного свойства. Татьяну заранее бросало в дрожь.
      Нет, не от боязни быть осмеянной миллионами читателей, но от омерзительного ощущения, когда самые низкие и недостойные уважения людишки вдруг готовы выразить тебе сочувствие, что уже ставит тебя даже ниже их... А корреспондент нового "Лай-фа" бил именно на жалость. Это была коронка и фишка его материала.
      Постный с виду, с бесцветными глазами альбинос, судя по нездоровому цвету кожи, страдающий какими-то трудноизлечимыми болезнями, одетый в похоронный костюм, в каких разве что кладут в гроб, задавал вопросы исключительно по личной жизни номинантки.
      Кинематографические нюансы ее артистической жизни, казалось, почти не интересовали читателей того журнала, который представлял болезненный альбинос.
      - Вы второй раз замужем?
      - Эти двое мальчиков, они от второго брака?
      - Ваш муж сидит в тюрьме, осужденный за совращение малолетней?
      - Вы общаетесь с мужем?
      - Недавняя смерть вашего друга Григория Орловского-Опиума как раз совпала с окончанием съемок, не повлияла ли она положительно на ваше эмоциональное состояние, не помогла ли она натуральнее сыграть потерю мужа, погибшего на корабле, в фильме "Красные рыцари Андреевского флага"?
      - И разлука с мужем, попавшим в тюрьму, помогла ли она сыграть потерю мужа в кинофильме?
      - А у вашего второго мужа были дети от его первого брака?
      - Вы встречаетесь с ними?
      Альбинос в похоронном костюме прекрасно подготовился к интервью. Ему не зря платят деньги...
      И молодчина Факноумо - если бы не его проработки ответов, ей бы пришлось несладко. А впрочем, осадок в душе после этого интервью остался самый противный.
      Татьяна поревела немного, запершись в спальне. Поревела, вспомнив еще раз и Пашку-ослика, Пашку-гадкого-сволочугу, что так привязал ее к себе, а сам... А сам сгинул в тартарары.
      После этого мерзкого интервью, она решилась позвонить Колину. Поплакала-поплакала и позвонила:
      - У тебя есть влиятельные знакомые в Сенате, помоги устроить свидание с моим мужем...
      И Колин на другом конце условного провода на секунду задумался. И решил, что позвонит и Петти-младшему, потому как тот в последнем разговоре отметил, что ему не безразлична судьба того фильма, в который вложены деньги его друга - лорда Морвена. И позвонит для верности самой вдове... У той тоже связи такие, что дух захватывает!
      - Я позвоню, Таня, ты только не плачь... Скоро ведь наш праздник, скоро церемония вручения "Оскаров"!
      * * *
      Анюта увидела "Ридерз Дайджест". Он лежал, брошенный на заднем сиденье аслановского БМВ. Полистала... Взгляд задержался на интервью с номинанткой на "Оскара" нынешнего года, Таней Розен...
      Мама-Таня. Мама-Таня... Слезка горячей капелькой вдруг выбежала из глаз и потекла по щеке. Мама-Таня...
      - У моего мужа Павла есть дети, у него... у нас есть еще дочь, Анна, она взрослая, учится в Европе...
      Set ecrit...
      Так было написано... Так сказала о ней мама-Таня... Это о ней! О Нюте мама-Таня сказала журналистам, что у них есть взрослая дочь, "которая учится в Европе"...
      Чему учится? Учится "кидать и разводить лохов"?
      Так?
      Ах, мама-Таня! Да кабы ты знала! Кабы ты знала, как опротивела эта учеба!
      И как хочется теперь вернуться домой! Но как соскочить с Асланового крючка?
      Его крючок будет покрепче асуровского! В сто раз!
      И почему?
      Нюта теперь поняла, как крепко она вляпалась. Как в детской поговорочке, что мама-Таня часто повторяла, говорилось? "Коготок увяз - всей птичке пропасть!" А у Нюточки, бедной девочки, не коготок увяз... А ноги по колено... Да что там по колено? По пояс она увязла в крепко-накрепко держащей ее трясине.
      Аслан покруче Асурова в сто раз будет!
      Это как про колобка в сказке - от дурака волка и дурака медведя ушел, а хитрая лисица его, колобка, схавала без кетчупа и не подавилась!
      Хитра Нюта, и многих она парней в своей короткой жизни развела и облапошила, но Аслан... И Нюта снова всхлипнула совсем по-ребячьи, пожалев себя - такую маленькую и такую хорошую. А ведь игра идет по-взрослому! Здесь не детское кино с обязательным хеппи-эндом... Здесь все запросто может кончиться ее трупом, брошенным в Женевское озеро на корм рыбкам... Эх, какой халява и идиот этот Асуров!
      Послал ее - Нюту - разрабатывать Юсу-фа Мамедова, начал важнейшую операцию... и не потрудился провести даже простенькой ее подготовки!
      И это же элементарно! И не обязательно для этого было заканчивать таллинскую разведшколу КГБ, чтобы сообразить, что министр Мамедов не оставит своего сынка Юсуфа без присмотра контрразведчиков, дабы оградить его от посягательств всякого рода неудачников и халявщиков типа Асурова!
      Ах, как она попалась - Нюточка - девочка маленькая! Как она попалась!
      И все из-за этого кретина Асурова, который даже и не подумал, чтобы создать Анне правдоподобную легенду!
      Точно, был бы Асуров умным гэбистом, был бы уже давно богат и при деле. А не шатался бы по задворкам Европы, щелкая голодной пастью... А Аслан, конечно, был не простым контрразведчиком, приставленным охранять Юсу фа.
      Анна теперь поняла это. Поздно поняла. Так поздно, когда надежды выйти из игры живой-невредимой уже и не осталось.
      Аслан был из тех чеченских парней, что выколачивали деньги из своих богатеньких единоверцев... Выколачивал деньги на священную войну - газават!
      И теперь Анюте уже предстояло поработать на нового хозяина. На Аслана.
      И выполнить для него ту же самую работу, что хотел от нее Асуров. Заманить Юсу-фа в ловушку, чтобы потом вытянуть из министра Мамедова огромный выкуп.
      И по плану Аслана - Асуров должен был стать тем прикрытием, за которым бы спрятался сам Аслан. Как будто это бывший гэбист Асуров шантажирует министра Мамедова... Ловко придумано! Ничего не скажешь!
      Асурова точно укокошат... И ей, Анюте, его ни капельки не жалко...
      Но при таких рамсах свидетелей обычно не оставляют... И Анна это понимала совершенно отчетливо.
      Неужели это ее последнее приключение? Вообще последнее в ее короткой жизни? Мама! Мамочка! Мама-Таня! Приди, приди и спаси! Спаси, ради Бога!
      * * *
      Колин дозвонился и до Петти-младшего и до вдовы лорда Морвена.
      Они обещали что-нибудь придумать, чтобы облегчить страдания бедной номинантки.
      А уже через день Татьяне позвонили из Министерства юстиции. Оказывается, Павла перевели в тюрьму в штате Техас. И ей, Татьяне, теперь предлагалось отправиться в Даллас.
      Давали свидание. Настоящее свидание, не такое, как в Каунти-Джайл или в Брикстон Призон, где они говорили друг с дружкой по телефону, разделенные толстым стеклом, но свидание продолжительностью в сутки, свидание в отдельном специальном домике... И можно было привезти детей.
      Ах, Колин, Колин!
      Настоящий друг!
      * * *
      Нюта совсем по-детски расхныкалась.
      - Аслан, отпусти меня домой!
      Но Аслан не отпустил. Он был страшным человеком. Единственной святыней, ради которой он подминал все и всех, была борьба. Борьба его народа с неверными. И ради этой борьбы он был готов танком проехаться и по своему другу Юсу фу, и по его отцу - уважаемому министру республики Татарстан, и по гэбэшнику Асурову... и по ней, по Нюточкиной судьбе. Причем для Аслана в его борьбе не было места таким понятиям, как дружба, верность и любовь. И тем более - не было места для жалости и сострадания. Так что зря Нюта нюни распустила.
      - Отпусти меня, Аслан, домой, к маме!
      - Сперва отработай, а потом отпущу, - ответил Аслан.
      С обреченностью мухи, напрасно бьющейся в паутине паука-крестовика, Нюта, понимала, что от такого человека - легко не соскочишь.
      Схема у Аслана была довольно-таки простой.
      Сделать все то же самое, что сперва задумал гэбэшник Асуров, только денег срубить с папаши-министра побольше и вместо себя подставить под удар глупца Асурова... И ее - Нюточку...
      Мамедовы обязаны дать денег, на борьбу. А если они не хотят дать денег добром, то придется взять деньги силой.
      Юсуф - безвольный, морально разложившийся сибарит и эпикуреец, его не жалко! И если его папаша, присосавшийся к нефтяной трубе, если не дает денег на борьбу чеченского народа его тоже не жалко!
      Эти хоть мусульмане! А Асуров и американская девка - вообще грязь!
      - Отработаешь, тогда отпущу. Не строй из себя целку...
      Теперь Нюта понимала, что влипла по самые уши.
      Главное, чтобы Аслан не узнал про маму-Таню, про премию "Оскар", иначе он и на нее наедет с шантажом. Шутка ли? Дочка американской кинозвезды-миллионерши у него в руках!
      Татьяна Ларина - Павел Розен
      После того неудачного конного похода на Форт-Люси, в результате которого казнили ни в чем не виновного человека, Павел как-то отошел от Клэр.
      Нет, он не выказал ей какого-либо недоверия или подозрения в том, что она как-то связана с администрацией, во что и сам он не верил, но... После казни программиста Роберта Костаниди, растерзанного акулами в администраторском океанариуме, Павлу не хотелось встречаться с Клэр.
      Четыре недели Павел не звонил ей, при встречах в лабораторных корпусах только сухо здоровался и даже расписание утренних своих пробежек сбил так, чтобы не пересекаться....
      А Клэр звонила. Пыталась завязать разговор... Но душевным, как прежде, разговор не получался. Павел отвечал на вопросы вежливо, но сухо, формально, без эмоций. Разговаривал со своей Клэр, которую еще месяц назад любил и ласкал, как с товарищем по работе... Не более того. И она, понимая, что настойчивостью своей может только навредить, не стала донимать его своими звонками, лишь изредка справляясь о здоровье.
      После смерти Костаниди, которая с такой ужасающей реальностью свершилась у него на глазах, Павел испытал приступ религиозности.
      Он никогда не был христианином. Наоборот, в институте, а потом в геологических экспедициях, поднимаясь по ступеням советской карьеры, Павел был примерным марксистом-ленинцем. Он посещал партийные собрания и верил в победу коммунизма. И места для Бога в его вере не было.
      Потому как по природе своей Павел был однолюбом. И одновером.
      Но некоторым людям достается прожить не одну жизнь.
      И в его длинной-предлинной жизни, которой достало бы на троих ординарных обывателей, полюса в магнитике души могли и поменяться, как меняются они даже у старушки-Земли раз в миллион лет, северный на южный, южный на северный.
      В местную Ред-Роковскую церковь, более напоминающую железобетонный ангар с приляпанным к нему шпилем, Павел ходить не стал. Фазер Маккензи, прям как специально взятый из битловской песни про Эленор Ригби, не внушал Павлу никакого доверия. Глядя на фазера, похожего на охранника из нацистского концлагеря, Павел вздыхал, сетуя на то, что негодяи из американского агитпропа еще имели наглость что-то клепать на православную церковь, она, мол, в годы Хрущева и Брежнева сотрудничала с КГБ.
      А этому фазеру Маккензи исповедуешься, думал Павел, и через час докладная записка уже на столе у главного администратора лежит!
      Из какого-то иллюстрированного журнала, поместившего статью о выставке русской иконописи, Павел вырезал Николу-Чудотворца и Иверскую Богородицу. Вырезал, наклеил на кусочки плотного картона и повесил на стену в изголовье. Повесил и глядел на них долгими вечерами.
      Глядел... потому что не умел молиться. Однако одну молитву он твердил. Каждый вечер.
      - Боже, если ты еще не забыл про меня, и если моя судьба еще не безразлична тебе, сделай так, чтобы Татьяна вернулась ко мне. Татьяна и дети. И чтобы мы снова были вместе.
      Павел хотел кое-что добавить, но его религиозного самосознания хватало, чтобы понять: с Богом нельзя заключать бартерных сделок. И он не добавлял к своей молитве никаких "если"...
      * * *
      Отправляясь в Даллас, Татьяна испытывала глубокое беспокойство. С Лизой решила даже и не советоваться... Нет, на первое свидание после столь долгой разлуки она детей не потащит!
      И хоть сердце подсказывало - не виновен, не виновен, не виновен, но до личной встречи, до того, покуда она сама не увидит его лица, его глаз, мальчишек на свидание с отцом она не повезет! Не надо им такой встряски. Ни к чему детям лишние стрессы! Пока...
      Верный Факноумо дал ценные советы - как избежать пронырливых папарацци. Бремя славы, бремя известности калифорнийской серфинговой волной уже накрывало ее - нынешнюю "оскарову" номинантку. И инкогнито полететь из Лос-Анджелеса в Даллас было нелегкой задачей. Фильм про красных рыцарей Андреевского флага уже шел в прокате и бил все рекорды посещаемости.
      Пришлось сильно поколдовать с внешностью - парик, черные очки, косметика... Таня усмехнулась, припоминая "Ленина в Октябре", с комичным флюсом... Может и ей флюс приделать? Но нет, женщина, особенно красивая, даже из боязни быть узнанной, никогда не позволит себе стать девкой-чернавкой, девкой-замарашкой...
      До Далласа долетела без особых хлопот, воспользовавшись услугами двух опытных бодигардов, что выделил ей Колин... Они профессионально отсекли от Татьяны журналюг, что всегда пасутся в аэропорту Лос-Анджелеса возле стоек с регистрацией. Эл-Эй такой город, что тут плюнь в любого - и в знаменитость попадешь!
      Бодигарды лихо провели Татьяну по так называемым "зеленым коридорам" для Ви-Ай-Пи - так лихо, что она очнулась уже в бизнес-классе брюхатого "боинга".
      Долетели - сели...
      Сели - прилетели...
      Жарко в Лос-Анджелесе, но в Далласе еще жарче. Спасибо Колину - тот позаботился о ней на полную катушку. Накрутил хвост Аарону Фридляндеру, и он все заказал по первому разряду. И "кадиллак" длиной в мерную милю, и президентский номер в отеле "Плаза"...
      - А не покажете, где Кеннеди убили? - спросила Таня шофера, опустив кнопочкой стекло, отделявшее салон от водительского места.
      - Сейчас туда проедем, мадам, как вам будет угодно...
      Она была разочарована. Книжного склада, откуда якобы стрелял Освальд, уже не было. Снесли. А на его месте отгрохали офисный центр цвета коричневого бутылочного стекла.
      - Это было здесь? - спросила она шофера.
      - Да, мэм, именно здесь Джона Фицджеральда Кеннеди русские подстрелили...
      - Почему же русские? - вспыхнула Татьяна.
      - А вы разве не читали, что Освальд был агентом КГБ? простодушно улыбнулся шофер, дивясь такой провинциальной невинности и неосведомленности богатой голливудской дамочки.
      Татьяна раздраженно подняла стекло. И вдруг припомнила строчки из Евтушенко:
      И звезды - словно пуль прострелы рваные
      На знамени твоем,
      Америка!
      "Идиоты! Какие они все идиоты, в своей безусловной аррогантной напыщенности, уверенные, что они - Америка - пуп земли!" - подумала Таня. Но настроение не испортилось. Она вся была поглощена предстоящей встречей.
      * * *
      Когда Павла вызвали в административный блок, он внутренне содрогнулся.
      Не робкого он был десятка - Павел Розен, но после той акции устрашения, что провела администрация с показательной казнью Костаниди, каждый раз, когда его вызывали в "дом скорби", как по-уэллсовски, цитируя "Остров Моро", называли его между собой сотрудники лаборатории, каждый раз он внутренне съеживался.
      - Что? В административный блок вызывают? - сочувственно спросил Павла начальник лаборатории высоковольтных разрядов, сидевший за убийство жены.
      И когда Павел утвердительно кивнул, профессор-женоубийца кивнул на шутливую выписку из уэллсовского устава зверолюдей: "Не ходить на четырех лапах. Не жрать рылом из корыта". Кивнул и добавил:
      - Ходи прямо, Пол, разве мы с тобой не люди?!
      Точно сказано... Разве мы не люди? Мы все зверолюди, исполосованные вивисекторами из административного блока.
      Остров профессора Моро. Шарашка в Ред-Рок...
      Но чем там у Уэллса закончилось?
      Сожрали там зверолюди своего администратора! Схарчили заместо "Педигри"!
      "И только мы здесь, наоборот, - думал про себя Павел, только здесь, в этой шарашке, мы - наоборот - люди, превращенные в зверолюдей. Нас, наоборот, заставляют ходить на четвереньках, свободных от природы людей, бесстрашных от природы - нас запугивают тигровыми акулами в океанариуме!.."
      Павел вошел в кабинет и дерзко посмотрел администратору прямо в глаза.
      Прям как персонаж знаменитой картины Дейнеки "Допрос комсомольцев-добровольцев в белогвардейском штабе"...
      - Администрация довольна вашей работой, мистер Розен, и мы хотим вас поощрить, предоставив вам внеочередное незапланированное свидание с женой, - сказал администратор, жестом предлагая присесть в кресло.
      И кресло понадобилось. Понадобилось, потому что ноги подкосились.
      Воистину - есть Бог! Он услышал его робкие неумелые вечерние молитвы!
      И если великий кенигсбергский девственник вывел четыре доказательства существования Бога, то Павел теперь имел для себя пятое!
      Бог его услышал...
      - Во время свидания вы будете обязаны соблюдать оговоренные в нашем соглашении правила о сохранении тайны, - напомнил ему администратор, - вы не должны рассказывать вашей супруге, где и над чем вы работаете, вы ограничитесь той информацией, которую мы специально подготовили для вас в брошюрке - что и как можно рассказывать жене. В случае же нарушения этих правил свидание будет немедленно прервано, а вас ждет наказание в виде полного лишения свиданий и ужесточения режима содержания, вплоть до возвращения вас в тюрьму Брикстон Призон...
      У Павла пела душа.
      Вечером он, сам себе дивясь, вдруг поцеловал изображение Иверской Богоматери.
      Видел бы он сам себя, будучи советским геологом или даже уже будучи топ-менеджером "Блю Спирит"... Он бы не поверил, что сможет так измениться и вдруг протянется губами к картонной вырезке из журнала!
      Не ходить на четвереньках, разве мы не люди?
      Не жрать рылом из корыта, разве мы не люди?
      Не бояться администратора и его бассейна с акулами - разве мы не люди?
      Я все расскажу Татьяне, разве я не человек?
      Я не должен бояться! Они не тронут детей! Она уже слишком знаменита, они не посмеют!
      * * *
      Тюрьма, где, как ей сказали, теперь сидел ее ослик-Павел, называлась по-испански "Каса де Койот", а по-английски "Исправительное учреждение Министерства юстиции штата Техас" в Форт-Джэксон. Это было в получасе езды автомобилем по пустынной местности от крайней оконечности Далласа.
      Эрон позаботился, и "кадиллак" был прикреплен за ней на весь срок ее пребывания в Техасе.
      Ночь в гостинице была бессонной. Не потому, что Татьяне было некомфортно, или она всегда плохо спала на новом месте. Напротив, для нее был забронирован лучший номер в лучшем пятизвездочном отеле Далласа. А к переездам она привыкла, и обстановка уже давно перестала влиять на ее способность засыпать. Нет, причина была в другом. В том волнении, которое она испытывала: волновалась, как студентка перед госэкзаменом, как молоденькая девочка накануне первого свидания. Завтра был решающий день, судьбоносный день. Она твердо решила добиться от Павла чистосердечного признания в несовершенных им злодеяниях. А если они не были несовершенными?.. Такого она почти не допускала. Ее женская интуиция, шестое чувство, подсказывала ей: не виновен. И завтра, завтра развеются последние сомнения. Завтра...
      Как медленно идет время, когда ты ждешь. Кажется, оно специально замедляет темп, чтобы поиздеваться над человеком, чтобы лишний раз доказать ему: ты всего лишь песчинка на дне океана жизни, ни на что не годная, ни на что не способная песчинка. Ты можешь только ждать, лежать на дне и дожидаться нужного тебе течения. Дождешься ли - тоже не тебе решать.
      Таня лежала на мягкой кровати. Шелковые простыни сбились, сложились в гармошку. Сон не шел. Она без конца ворочалась. Пыталась считать слоников, чтобы отвлечься от всех мыслей. Но испытанный, известный с детства прием не срабатывал. Примерно на двадцатом слоне она постоянно сбивалась. Вернее, это слон начинал вести себя самым неподобающим образом. Он трансформировался в ослика, смешного мультяшного ослика, а потом вдруг превращался в Пашку. И тогда Таня в очередной раз включала светильник и смотрела на часы. И оказывалось, что стрелка продвинулась всего на несколько минут.
      И снова Таня погружалась в пучину своих раздумий: "Может, Павел тоже сейчас не спит? Так же, как я, ворочается с боку на бок и думает, думает, думает. Обо мне, о том, сможет ли он рассказать мне правду. Ах, если бы я могла сейчас телепатическим путем передать ему свои мысли! Я бы сказала ему, что я его люблю. Несмотря на все страдания, сквозь которые по его вине мне пришлось пройти. Страдания очищают, помогают понять истину. И я поняла, я почти уверена, что ты не злодей, ты - жертва... Я бы сказала, что люблю тебя и пожелала бы тебе приятных снов. Самых светлых, таких, какие снятся детям и людям с кристально чистой душой...". Таня, наконец, заснула. Было уже утро, за окном первые золотые лучи посылали остывшей за ночь земле свое ласковое тепло. Днем солнце будет палить нещадно. Но до той изнуряющей поры есть еще несколько часов.
      Татьяне снилось, что они с Пашей стоят на песчаном морском берегу. Стоят молча, не глядя друг на друга, устремив взгляд туда, где тоненькая темно-синяя ниточка сшивает воедино два полотнища: изумрудную ткань океана и багряную материю закатного неба. Время от времени налетает легкий прохладный ветерок. Шуршит вода, набегая на прибрежный песок и отступая, чтобы взять разбег и повторить все сначала. Горизонт постепенно темнеет. И, как будто бросая дерзкий вызов наступающей тьме, все ярче высвечивается на поверхности воды серебристая лунная дорожка.
      - Нам пора, - произносит Павел. И Таня не может понять, куда им идти. Вперед, по лунной дороге, рука об руку. Или назад, туда, где, она это знает, они никогда не смогут вновь оказаться рядом. И она продолжает стоять, а Павел все повторяет:
      - Нам пора, Таня. Пора. Нам пора...
      * * *
      Павел тоже долго не мог уснуть.
      В "Каса де Койот" он ехал в сопровождении трех дюжих молодцев, с квадратными челюстями и целым арсеналом оружия на поясе. "Шаг вправо, шаг влево расценивается как попытка к бегству и карается расстрелом, - подумал он, глядя в их непроницаемые лица. - Впрочем, почему бы мне не представить себя суперзвездой под охраной бдительных бодигардов? Легендарный Павел Розен. Для него забронирован супер-пупер-люкс-номер в супер-пупер-гостинице. Господа администраторы, позаботьтесь, чтобы к приезду столь важной персоны все было подготовлено должным образом".
      На ночь Павла поселили в отдельную камеру.
      Она была похожа на клетку в петербургском зоопарке: три серые стены и решетка вместо четвертой.
      - Вот твои апартаменты, заходи, будь как дома! - надзиратель считал, что пошутил весьма остроумно и, видимо, ждал от заключенного соответствующей реакции. Но Павел не рассмеялся, чем больно задел самолюбие упитанного детины в форменной фуражке.
      - Имей в виду, меня не волнует то, что ты здесь на одну ночь. Для меня ты обычный зэк, ясно? Если я захочу, то сделаю так, что ты эту ночь на всю жизнь запомнишь! Понял?
      - Понял, - вежливо ответил Павел.
      Ему сейчас надо быть осторожным. Иначе он рискует все испортить. Поэтому вскипевшую в нем злость Павел запер на замок, только подумал: "Заехать бы сейчас этому ублюдку по сытой физиономии. А впрочем, он того не стоит. Жалкий человечек, нагромождение комплексов. Упивайся своей минутной властью, пока какая-нибудь прожженная горилла-убийца, что сидит в одной из здешних камер, не вырвалась из своего тесного вольерчика и не свернула тебе жирную шею".