Иван Павлович резко сел, опрокинув затылком табуретку, потер виски. Для этого мира картинка была слишком сюрреалистичной и символичной, для мира иного - слишком вещественна, слишком осязаема плотски. Снег, задуваемый в распахнутое окно, был холоден и мокр, свитер, непонятно как оказавшийся на теле, колюч. А само тело - недвусмысленно и остро отравлено алкоголем.
      Не в силах подняться на ноги Иван Павлович на карачках дополз до ванной и завис над голубым финским унитазом.
      Ему свезло: после мощного стартового проблева привычных с ранней юности повторных позывов не наблюдалось. С облегчением, переходящим в блаженство, Иван растянулся на полу, виском ощущая прохладу кафеля.
      - Мур-р!
      На пороге ванной материализовался любопытствующий кот.
      - Бред... - пробормотал Иван Павлович. - Откуда он взялся здесь, да еще такой жирный?.. А может быть... может быть, у меня все получилось, и это начинаются те сорокадневные воздушные мытарства, о которых писал этот... как его... Петр Левин. Посмертные...
      Такая возможность принесла некоторое успокоение. По крайней мере, более или менее ясной становилась линия поведения.
      Иван Павлович приподнялся на локте и пристально посмотрел на кота.
      Тот муркнул еще разик и утерся лапой.
      - Прекратите прикидываться, Бегемот или как вас там! отрывисто проговорил Иван Павлович. - Говорите по-русски!
      Кот уселся поудобнее, задрал заднюю лапу и принялся нализывать приватные места.
      - Ну, так у нас разговора не получится. Прошу вас выйти вон!
      Иван дотянулся до валявшегося рядом полотенца, того самого, в котором изображал Сенеку - это еще помнил! - скрутил жгутиком и попытался стегнуть кота. Зверь проворно отпрянул и сбежал.
      "В спальню..." - грустно констатировал Иван, услышав характерный звон стекла, сбрасываемого на паркет. Уезжая, Алиска оставила на трюмо почти всю свою выдающуюся косметику, а Иван так и не выкинул ее, должно быть, в подсознательной надежде, что хозяйка когда-нибудь вернется за ней.
      - Павиан! - в сердцах закричал он, вскочив, схватил швабру и ринулся в погоню.
      Когда Иван вбежал в спальню, гадский кот благополучно валялся на широченной хозяйской кровати и коготками испытывал на прочность шелковое покрывало.
      - Вот я тебя!..
      Иван с силой обрушил швабру на кровать, но по коту промазал. Зато зацепил антикварный ночник, осыпав покрывало осколками расписных амурчиков. Кот взвился нетопырем, приземлился на туалетный столик, опрокинул любимую Алисину вазу с икебаной из сухих роз и виноградных листьев и между ног Ивана проюркнул в гостиную, где погром продолжился с новой силой.
      Еще минут десять Иван гонялся за животным, в энергичном движении и бурных эмоциях пережигая похмелье, пока яснеющее сознание не пробила мысль, в сущности, элементарная: пространство квартиры, хоть и не маленькое, но замкнутое, не считая распахнутого окна на кухне, но ведь зловредный котяра, в отличие от некоторых, не самоубийца и сигать с восьмого этажа не станет... Так что деваться скотине при всем желании некуда. Следовательно, пространство нужно разомкнуть настоящим образом.
      Так Иван и поступил - повозившись с замками, цепочками и шпингалетами, настежь распахнул тяжелые створки железной, замаскированной под мореный дуб, входной двери и принялся загонять кота в прихожую. Задуманное удалось наполовину - в прихожую кот отступил, но очень, зараза, ловко забился там под вешалку, куда швабра на длинной ручке никак не пролезала.
      Иван остановился, подумал - и пошел за пылесосом.
      Возвратился он, волоча красное шведское чудо на колесиках и грозно выставив перед собой гофрированный шланг с нацепленной щеткой.
      - Сейчас ты у меня попляшешь!.. - сказал Иван, перевел взгляд в направлении противника и остолбенел.
      У вешалки стоял высокий, элегантный незнакомец в черном длиннополом пальто с широкими лацканами, на голове - черное кепи а-ля Михаил Шемякин, на ногах - высокие черные ботинки на шнуровке. В руке, обтянутой черной перчаткой, незнакомец держал черный самсонитовый кейс, в другой - черную тросточку с серебряным набалдашником в виде оскаленной Увидев Ивана, незнакомец лучезарно улыбнулся и мягким баритоном осведомился:
      - Господин Ларин Иван Павлович? Вас-то мне и надо...
      Действие вновь перетекло в плоскость христианской аллегории.
      - Хромает, превращается в черного кота, любимый цвет черный... - пролепетал Иван и истово перекрестился.
      Незнакомец, однако, не вспыхнул адским пламенем, не растворился в клубах серы, лишь кашлянул выразительно и по хозяйски поставил кейс прямо на пол.
      - Я, должно быть, не вовремя, у вас приборка, прошу извинить, - в его интонациях ничего извиняющегося не было. Дело, видите ли, не терпит отлагательства... Кстати, не ваш котик тут на лестницу выскочил?
      Не дожидаясь приглашения, незнакомец пристроил на вешалку кепи и расстегнул пальто. Под пальто Иван увидел канареечного цвета пуловер, и сцена тут же утратила мистическое измерение.
      - Не мой... С соседнего, наверное, балкона через форточку сюда... Вы извините... - Иван подобострастно улыбнулся. - Повестку вашу мне, конечно, вручили... Но явиться я не мог, не мог, поверьте, я болен, ах, как я болен...
      Незнакомец пожал плечами.
      - Помилуйте, Иван Павлович, никаких повесток мы вам не вручали... Разыскивали, правда, это было, справки наводили, но чтобы повестки...
      - Разве вы не из прокуратуры?
      - Избави Боже! Ни малейшего отношения ни к прокуратуре, ни к... инфернатуре. - Незнакомец усмехнулся, сверкнув белоснежными зубами в полумраке прихожей. - Так где нам удобнее побеседовать?
      - Побеседовать?.. А, да, конечно... Прошу... - Иван выпустил из рук пылесос и кивком показал вглубь квартиры. - Только у меня беспорядок, вы понимаете...
      - Понимаю, понимаю... С вашего позволения, я прикрою входную дверь. А то мало ли еще каких принесет... котиков.
      В светлой гостиной Иван сумел наконец разглядеть лицо гостя, вполне, надо сказать, презентабельное - суховатое, четкой европейской лепки, с волнистой, убранной на прямой пробор шевелюрой средней длины. Такому лицу очень хотелось верить, только отчего, отчего же оно казалось Ивану таким знакомым?
      - Скажите, а вы... вы случайно в Лениздате не работали? В начале восьмидесятых? - спросил он предательски дрожащим голосом.
      Незнакомец непринужденно смахнул с кресла какую-то случайную тряпицу, уселся, прислонил палку к журнальному столику, на столик водрузил кейс и лишь затем ответил:
      - Не имел чести... Прежде чем перейти к делу, позвольте, Иван Павлович, представиться. Филипп Корбо, гражданин Франции, хотя проживаю большей частью в Греции. Прибыл в Россию с неофициальной миссией в качестве одного из соучредителей БМФ...
      - ВМФ? - в полнейшем обалдении переспросил Иван.
      Корбо рассмеялся. Смех его был смехом доброго человека.
      - Нет уж, Иван Павлович, увольте!.. У нашей организации задачи более узкие и, смею надеяться, более реалистичные. А название расшифровывается просто - "Битлз Миллениум Фонд".
      - "Битлз"?! И вы - ко мне? Из Греции?! - Иван страшно разволновался, даже покраснел. - Извините, но я ничего не понимаю! Я - и "Битлз"?.. Знаете, вам на Пушкинскую, десять, надо. Вот там битловеды, битлофилы, битломаны. Вася Колин, доктор искусствоведения Мастырка, Володя Граф...
      - Иван Павлович, городские сумасшедшие меня не интересуют, отрезал Корбо, откинулся в кресле, поднял руку жестом античного оратора, призывающего к вниманию, и со вкусом продекламировал:
      Мороз
      И солнце, словно три копейки,
      Тускнит, недоброе, сквозь тучу.
      Как в черно-белое кино,
      Не интересное совсем,
      В почти пустом кинотеатре
      Гляжу я в этот мир.
      От брани деревянным языком
      Надежду - валидол больному сердцу
      Меж стиснутых зубов катаю.
      Что станет мир цветным и интересным вновь.
      И старое вино.
      И в грудь удары диффузора
      Волшебным ритмом "Битлз",
      Не грустно мне,
      Душа понятия такого не имеет
      Уже давно.
      Мне только жаль,
      Что душу у себя,
      Как сердце или глаз,
      Я обнаружил лишь недавно
      Тогда, когда она уже изрядно оскудела.
      О мир, ты так велик
      И в то же время ты так мал,
      Что тесно душам и сердцам.
      Ты полон суеты и скуки,
      А чтоб тебя перевернуть
      Не хватит ни цветов,
      Ни бомб в подземных арсеналах.
      Я уверен,
      Под силу это только Богу...
      Первую строфу Иван выслушал, остолбенев и хватая ртом воздух. Потом вскочил, заходил по комнате в страшном возбуждении, пытался закурить, но никак не мог высечь огня из отказавшей вдруг зажигалки.
      - Это же давно... Это же так давно... Откуда вы это взяли?
      - Да на вашем же, Иван Павлович, поэтическом сайте, из цикла под скромненьким таким заглавием "Осенний мастер"... Конечно, до миллениума еще далеко, но к событиям такого масштаба надо готовиться загодя... Худо-бедно, альтернатива Нобелевки... Наши специалисты уже начали глобальный сетевой поиск, потом авторитетнейшая комиссия просеет улов, всесторонне оценит...
      - А-а... - Иван начал смутно что-то такое припоминать. Вроде бы Алиска в свое время подначивала его на открытие своего сайта, плела что-то такое о какой-то премии... - Это у вас по типу премии Гейла Блитса?
      - Это она и есть, только с нынешнего года меняет название. Премия Всемирной Сети, ну, а в двухтысячном году будет Millenium Prize. Мы решили, что будет правильно, если она будет тематически связана с творчеством "Битлз". Свое согласие войти в оргкомитет уже дали Ринго Старр и Йоко Оно, сейчас ведутся переговоры с сэром Полом Маккартни. Информация эта предварительная, неофициальная и пока что огласке не подлежит. Я могу надеяться на вашу сдержанность?
      Иван молча кивнул.
      - Вот и замечательно, - продолжил Корбо. - Между тем, ваш цикл про "Битлз" очень, как у вас нынче говорят, в тему. Только вот... На сайте вашем указано, что вы ВИЧ-инфицированный активист движения сексуальных меньшинств, прикованный к инвалидному креслу. Тут уж одно из двух, Иван Павлович: либо подкорректируйте данные, пока они не стали предметом изучения отборочной комиссии, либо приведите действительность в соответствие с опубликованными сведениями. Хотя на последнюю меру лично я не пошел бы и за двадцать миллионов...
      - Двадцать миллионов? - Иван встрепенулся. - Какие еще двадцать миллионов?
      - Американских долларов, разумеется. Именно такое вознаграждение получит победитель.
      - Понимаю... - Иван мрачно, исподлобья посмотрел на гостя и вдруг стукнул кулаком по столу. Пепельница упала на ковер, а черный кейс просто подпрыгнул. - Слушайте вы, господин француз из Греции, вы бы для правдоподобия хоть бы акцентик какой-нибудь изобразили, что ли! Оу, дау, корошоу, русски гут! Вместе бы посмеялись в другое время, глядишь, отвалил бы вам рубликов пятьдесят за изобретательность, а сейчас мне, извините, не до ваших лохотронов...
      - Я несколько удивлен вашей реакцией, Иван Павлович, сказал Корбо. - Насколько я понимаю, вы приняли меня за кого-то другого? Не за мошенника ли?
      - Ну что вы! - Иван саркастически усмехнулся. - Вы, разумеется, честнейший, кристальнейший человек, и я ни секунды не сомневаюсь, что настоящая цена красивой бумажки, которую вы сейчас жестом фокусника извлечете из вашего чемоданчика и предложите мне заполнить в качестве соискателя вашей "Битлз-Линолеум", многократно превосходит те чисто символические пять-десять тонн баксов оргвзноса...
      - Простите, - прервал его тираду Корбо. - Тонны баксов? Вы, вероятно, имеете в виду тысячи долларов? Только я не понял пять, десять или все-таки пятьдесят?
      - Нисколько! - Иван тряхнул перед носом Корбо недвусмысленным кукишем. - Нисколько вы с меня не возьмете! Потому как нету! Нетути! И тачка импортная отсутствует! И квартирку эту навороченную отписать не могу-с, ибо не моя-с! А юридически принадлежащая бывшей сожительнице моей, гражданке Михельсон Алисе Яновне, ныне сеньоре Хосе-Мария Жу-Жу! Может быть, угодно принять в уплату мой хладный труп? Я ведь, знаете ли, вчера себе вены резал, да не вышло, ну ничего, в другой раз не лопухнусь, только вы уж, будьте любезны, до завтра обождите, а утречком подъезжайте, забирайте, милости просим...
      - Чем-то вы, Иван Павлович, очень расстроены, только я не пойму, чем именно, - задумчиво проговорил Корбо. - Плетете какую-то околесицу... Ей-богу, лучше в другой раз зашел бы, да дело уж больно срочное... Значит, говорите, пятьдесят тысяч?
      Корбо набрал на замочке кейса пятизначный шифр, раскрыл и выложил перед ошеломленным Иваном пять пачек новеньких, хрустящих стодолларовых бумажек.
      - Собственно, Иван Павлович, я и не собирался предлагать вам выдвигаться на участие в конкурсе. Во-первых, до отбора конкретных претендентов еще ох как далеко, а во-вторых, при всех симпатиях к вашему творчеству и вам лично, шансы ваши, мягко говоря, невелики. Мы, собственно, собирались предложить вам войти в экспертную комиссию от России. В сети, знаете ли, на удивление много материала на русском языке, а компетентных специалистов, считайте, вовсе нет... Если принципиальных возражений нет, мы могли бы обсудить условия, подписать предварительное соглашение, и тогда аванс в пять тысяч долларов - ваш.
      - Пять тысяч? Но тут же в десять раз больше...
      Филипп Корбо усмехнулся.
      - А это уже вторая часть марлезонского балета... Дело в том, уважаемый Иван Павлович, что моя жена - совладелица крупной голливудской киностудии. "Мунлайт-Пикчерз", слыхали?
      - Ну... - Иван неопределенно мотнул головой.
      - Их последний фильм, кстати, про русских моряков, в этом году получил два "Оскара" - за спецэффекты и за... - Корбо выдержал паузу и медленно, с напором выговорил: - ...лучшую женскую роль.
      Его немигающий взгляд уперся Ивану в переносицу. Иван вздрогнул, вновь ловя себя на мысли, что уже где-то видел этого человека, этот взгляд фантастически синих глаз.
      - Да я как-то... последнее время... насчет кино не очень... жалко пролепетал он.
      - Ну, посмотрите еще... Так вот, на студии приступают к работе над новым фильмом, часть которого будет про Россию семидесятых годов. И супруга моя убеждена, что автором этой части сценария должны быть именно вы...
      - Я?! Я? Но почему я?.. Конечно, опыт сценарной работы у меня есть, но... Постойте, что-то меня колотит... я сейчас...
      Иван вскочил, заметался по комнате, распахнул барную секцию белоснежной "стенки", но кроме пустой литрухи из-под мартини и его собственного загранпаспорта, неизвестно как оказавшегося здесь - и тем избежавшего аутодафе, что постигло прочие документальные свидетельства минувшей жизни, не обнаружил. Паспорт Иван в сердцах швырнул на пол, а дверцы бара с треском захлопнул.
      - Черт! Сразу столько всего... Мне надо выпить...
      - Ах да, чуть не забыл! - Корбо вновь щелкнул замочками кейса и извлек плоскую бутылку янтарно-желтого стекла. Кальвадос из Нормандии. Весьма рекомендую... Надеюсь, стаканы у вас найдутся?
      - Стаканы?.. Да, да, стаканы, конечно, стаканы...
      Иван устремился на кухню, откуда тут же донесся шум воды из-под крана.
      Корбо поднялся, подобрал лежащий на полу паспорт, заглянул, спрятал в карман. Потом вынул из кармана мобильный телефон, набрал номер...
      - Вот.
      Иван дрожащими руками поставил на стол два непарных стакана со следами поспешного прикосновения сырого полотенца. Корбо откупорил бутылку, разлил густую, сладко пахнущую жидкость. Иван сел, придвинул к себе стакан, наклонился, приклеившись губами к стеклянной кромке, резко выпрямился и на том же движении осушил до дна. Корбо успел свой стакан только приподнять и понюхать.
      - Ух! - выдохнул Иван. - Знатно!.. Голливуд, говорите?
      - Голливуд, говорю. - Корбо улыбнулся. - Коли согласны - все это ваше.
      Он показал на соблазнительно новые пачки американских купюр.
      Корбо рассмеялся.
      - Помилуйте, Иван Павлович, аванс в этом портфельчике и не уместится, это так, мелочь, представительский гостинец в подтверждение серьезности...
      Иван зажмурился, ущипнул себя за щеку и, усиленно моргая, уставился на Корбо.
      - Нет, все-таки не сон... Простите, а ваша жена, она кто? Я ее знаю?
      - Вам что-нибудь говорит имя Дарлин Морвен? Леди Морвен?
      - Нет, но... Она-то меня откуда знает?
      - Да уж знает. И вы ее знаете, правда, под другим именем. Впрочем, под другим именем вы также знаете, хоть и не столь близко, вашего покорного слугу...
      - Вас?! - выкрикнул Иван. - Знаю! Гадом буду, знаю! Вот только откуда?
      - Для улучшения памяти.
      Филипп Корбо придвинул Ивану свой нетронутый стакан. Иван залпом выпил, отдышался, несколько секунд выпученными глазами буравил Корбо, потом хлопнул себя по лбу и застонал.
      - Господи!.. Ну я и мудозвон! Редкостный мудила! Нил! Нил Баренцев! Корешок ты мой! Где ж ты пропадал-то столько лет?
      Иван подбежал к Нилу, поднял его из кресла, притиснул к себе.
      - Ну все, медведь сиволапый, кости переломаешь... - Нил высвободился из дружеских объятий, отступил, отряхиваясь, к окну. - Все, одевайся давай, поехали.
      - Куд-куд-куда поехали? - совсем по-куриному закудахтал Иван.
      - В аэропорт. Времени практически не осталось, наш рейс через три часа сорок минут, а нам еще надо заскочить визу тебе шлепнуть вот сюда. - Нил показал Ивану его же паспорт. - С консулом я договорился, пока ты балдометры протирал. - Нил убрал паспорт в кейс, туда же сложил доллары. - На временное хранение... Так, все, на сборы две минуты, время пошло.
      - А вещи? Мне надо собрать вещи...
      - Зачем, дурья башка? Задницу чем-нибудь прикрой, остальное - по ходу пьесы...
      - Нил, а Нил? - спросил Иван. - А все-таки кто у тебя жена?
      - Татьяна...
      - Которая Татьяна?
      - Да прямо по опере: "Скажи, которая Татьяна..." На месте увидишь, которая...
      - А которую я увижу? - Иван улыбался хитро, чуть шизовато.
      - Обеих и увидишь... - пробурчал Нил, напяливая на Ивана пальто...