Она с совершеннейшей отчетливостью поняла, что это ее сейчас вызовут на подиум. Ее!
      И когда Питер раскрывал конверт и разворачивал бумажку с именем, она уже все знала...
      Татьяна не помнила, как выходила.
      В ушах звенел голос Питера Болдуина:
      - Леди и джентльмены, Татьяна Розен! Приветствуем нового лауреата!
      - С Богом! - Колин тихонько пожал ей руку, как бы напоминая: я с тобой, вся наша съемочная группа с тобой, мы все безумно за тебя рады.
      Таня потом не могла вспомнить, как она встала с кресла, как под гром рукоплесканий выходила на сцену. Казалось, ноги несли ее сами, не согласуясь с ее осознанной волей. Все происходящее казалось каким-то нереальным. Даже тот сон, который она видела этой ночью, был наполнен большим ощущением реальности, чем то, что происходило с ней в этот момент.
      Фейерверк фотовспышек, рев аплодисментов. Она уже на сцене, в самом центре событий, в центре вселенной. А дома сейчас плачут у телевизора ее сыновья и сестренка Лизка. И где-то в далекой России друзья-приятели ее юности, забросив все свои дела, в изумлении таращатся на голубой экран телевизора. И где-то совсем далеко, в другом мире, расстояние до которого измеряется не километрами, а чем-то иным, куда более весомым, в этом другом мире Паша... Видит ли он ее сейчас? Интересно, в тюрьме есть телевизор? Хотя бы радио? Знает ли ее ослик-Пашка, что она в этот миг переживает? Как ей хотелось верить, что он в эту минуту с ней, мыслями и душой - с ней. Стоит рядом на этой сцене и еле переводит дух, прижатый лавиной нахлынувших чувств и эмоций.
      Таня на секунду закрыла лицо ладонями. И только тут поняла, что плачет: щеки были мокрыми от слез. Хорошо, что предусмотрительный визажист накрасил ее суперводостойкой косметикой. Как нелепо смотрелась бы она с "Оскаром" в руках и пятнами размазанной туши под глазами! Но Джо Пэйнтер не зря считается лучшим гримером Голливуда. В таком деле, как вручение "Оскара", он, что называется, собаку съел. Уже больше 20 лет именно Джо, только Джо и никому другому доверяют свое лицо главные претендентки на высшую награду.
      Время вдруг замедлило ход. Каждая секунда казалась Тане почти вечностью. И она думала, что стоит вот так, спрятав лицо в ладонях, уже неприлично долго. И никак не могла решиться убрать руки и взглянуть на окружающий мир. Было страшно: вдруг чудесное видение растает, рассыплется в пух и прах. Вдруг она сейчас проснется и поймет, что ничего подобного с ней никогда не происходило и не может произойти. Эти бесконечно долгие, как чудилось Тане, терзания на самом деле длились всего несколько мгновений. Она отняла руки от лица. Да, это была реальность! Она, Таня Розен, Танька Ларина, стоит на сцене перед сотнями фото- и телекамер, и ей рукоплещут лучшие актеры мира. И ее вчерашние недосягаемые киногерои кричат Татьяне "браво". И актрисы, которые еще недавно были для нее воплощением предельного счастья и успеха, который может только выпасть на долю талантливой женщины, в душе кусают локти от зависти. Зависти к ней, Таньке Лариной!
      Ей посчастливилось получать статуэтку из рук легендарной Барбры Стрейзанд. Какое странное совпадение, что именно эту актрису, которую Таня всегда считала первой женщиной в киномире, выбрали для того, чтобы вручить ей "Оскар". Или это не совпадение? Или все так и задумано, и ей прочат столь же славное будущее, такую же долгую и успешную карьеру?
      - Прими мои искренние поздравления! Я с удовольствием посмотрела фильм "Красные ангелы Андреевского флага" и уверена: это не последний в твоей жизни "Оскар", - как просто произнесла эти слова великолепная Барбра. Просто и искренне, как будто говорила со своей старой знакомой.
      - Спасибо! Большое спасибо!!
      Фигурка показалась Тане удивительно легкой, почти невесомой. Она взяла ее дрожащими от волнения руками и сжала так крепко, будто боялась, что сейчас та выскочит из ее ладоней и упадет. И тогда непременно разобьется. Ведь счастье всегда на поверку оказывается таким хрупким.
      Теперь надо было по дойти, к микрофону и сказать... Что сказать? Что можно сказать, когда в горле застрял ком и в голове царит совершеннейший сумбур? Накануне, на всякий случай, Таня придумала для себя красивую благодарственную речь. Даже репетировала перед зеркалом. Представляла, как она выходит на сцену, поднимает над головой вожделенную статуэтку так, чтобы всем было видно: всем друзьям и поклонникам, всем недругам и недоброжелателям. А потом говорит много замечательных и важных слов. Ее речь звучит складно и торжественно. Таня попыталась вспомнить хоть что-нибудь из подготовленного текста. И не смогла. Ни одного слова.
      Тем временем в зале наступила гробовая тишина, нарушить которую должна была именно она. И тогда Таня, мысленно перекрестившись, стала говорить первое, что приходило ей на ум.
      Она держала статуэтку, прижимала ее к груди и не стеснялась своих слез.
      Спасибо Колину!
      Огромное спасибо моему партнеру и режиссеру, Колину Фитцсиммонсу. Без него, у нас бы ничего не получилось.
      А еще спасибо, всем членам нашей большой команды...
      А еще...
      И Татьяна вдруг сказала то, что совсем не планировала говорить.
      А еще, спасибо моему мужу Павлу, за то что он молился за меня....
      И ей показалось, что она на секунду ослепла от сияния огней рампы, усиленных маленькими линзочками из ее слезок.
      Назавтра газеты написали:
      "Татьяна Розен, во время съемок фильма пережившая бурный роман с Гришей Опиумом, к выходу фильма в прокат вспомнила про мужа".
      И еще написали:
      "Звезды выбирают живых!"
      "Любовник убит, но остался живой муж."
      "Лучше живой муж, хоть и в тюрьме, чем мертвый любовник!"
      Но Тане было на все это наплевать!
      Среди сотен визиток, что насовали-надавали ей бесчисленные фанаты, Таня с трудом отыскала нужную.
      Директор исправительного дома Форт Джэксон штат Техас.
      Набрала номер...
      Набранный вами абонент не существует, - женским голосом ответил оператор.
      Позвонила своему верному Факноумо, чтобы тот связался с министерством юстиции.
      - Таня, там какая-то засада, - упавшим голосом сказал ей Факноумо, - в Министерстве сказали, что в Техасе нет никакого исправительного заведения в Форт-Джэксон.
      Павел Розен
      Ред-Рок
      1997
      В Ред-Рок приехала какая-то комиссия. Судя по всему, комиссия, наделенная самыми-самыми высокими полномочиями.
      Три дня на вертолетной площадке возле административного блока под охраной двух автоматчиков, чего доселе здесь никогда не видывали, стояли сразу аж шесть вертолетов самой разнообразной раскраски - от армейской, с ее скромными белыми звездочками по камуфляжным бортам, до гейл-блитсовской с крикливым логотипом "Свичкрафта".
      Три дня комиссия ходила-бродила по лабораторным корпусам, заседала в административном блоке, вызывала руководителей проектов на собеседование. Ходил на собеседование и Павел, так как совмещал в Ред-Роке немаловажные посты заведующего лабораторией и руководителя самостоятельного проекта. Спрашивали его комментариев по поводу истраченных на изыскания денег. И все пытались получить от Павла определенный ответ: возможен ли положительный результат и уверен ли сам руководитель проекта в положительном результате своей работы?
      По всему, Павлу показалось, что комиссия эта представляет нового владельца.
      - Уж не собираются ли нас продать? - с тревогой поделился он сомнениями с начальником лаборатории высоких энергий Диего Гарсией, таким же, как он, зэком на условной отсрочке...
      - Только бы не вернули в тюрьму, Господи, только бы не назад в тюрьму! - в ответ прошептал Диего, по-католически справа налево крестясь двумя пальцами и целуя пальцы после осенения себя крестом...
      Потом кто-то из особо осведомленных сказал, что корпорацию "Свичкрафт" по антимонопольному закону будут делить на три компании и что совладельцы "Свичкрафта" теперь оценивают все движимое и недвижимое имущество.
      Это кое-что проясняло.
      Но у Павла в груди стала расти тревога неопределенности.
      Неужели и правда - опять в тюрьму? А вдруг закончилась вся эта лафа с лабораторией да с импактитами? Вот продадут исследовательский центр в Ред-Рок да и закроют его за ненадобностью...
      Комиссия улетела. Лаборатории не закрыли. Но главного администратора на всякий случай поменяли.
      И Павел ничуть не удивился, когда новая администрация Ред-Рок довела до сведения всех работников Центра сообщение о том, что в память о несчастном программисте Костаниди в поселке будет открыта часовня Греческой ортодоксальной церкви.
      Освящать часовенку приехал маленький кругленький попик отец Димитриус.
      На молебен собрались все, кто так или иначе сталкивался по работе с несчастным Костаниди.
      Пришла и Клэр. Они уже два месяца как не спали вместе. Да что там - не спали! Не разговаривали практически. Но после встречи с Татьяной в далласской тюрьме Павел перестал бояться их с Клэр взаимоотношений. Ему все стало ясно.
      У него есть жена. У него есть жена и дети. И он сделает все, чтобы вернуться в семью.
      Попик кадил кадилом, стлал поклоны, напевая по-гречески псалмы и вознося молитвы.
      А когда принялся читать Евангелие, Клэр вдруг подошла к попику и, наклонив голову, повязанную черным газовым платком, подставила ее священнику, и тот продолжал чтение, оперев Священное Писание на голову Клэр.
      - Ты разве православная? - спросил ее Павел, когда все стали расходиться.
      - Нет, папа и мама были католики.
      - А где ты подглядела это? - Павел запнулся, подыскивая слова.
      - Как ведут себя православные?
      - Ну да.
      - Сама догадалась, - ответила Клэр с грустной улыбкой.
      Они постояли немного.
      - Может, зайдешь как-нибудь? - спросила Клэр.
      - Чтобы быть честным, то не обещаю, что зайду, - ответил Павел.
      Он хотел теперь быть честным. Честным перед Татьяной...
      Из двух имевшихся в его жизни двигательных мотиваций сейчас пока доминировала одна. Работа. А точнее - научный азарт.
      Второй жизненный маяк - семья - пока светил тускло. Павел пока не видел реальной перспективы, как он вырвется отсюда из Ред-Рок и как воссоединится с женой и детьми.
      Разумеется, последняя встреча с Таней, тайный, шепотом, разговор, их удивительно сладкая близость и ее признание, которое она прилюдно сделала с подиума Американской киноакадемии, - все это возродило в нем угасшую надежду на семейное счастье. Но он пока находился в тюрьме, а сроки и условия его освобождения были очерчены зыбко.
      Павел к тому же и не был уверен, что шарашка в Ред-Рок не будет заменена ему на обычную камеру в обычной тюрьме. Или того еще хуже...
      Где гарантия, что, заметая следы этой очевидно незаконной аферы с научно исследовательским центром, где работают зэки... причем зэки по сфабрикованным делам... где гарантия, что, заметая следы, опасаясь огласки, организаторы этой чудовищной мистификации не расстреляют и не закопают здесь, в пустыне, всех-всех свидетелей?
      И это была не паранойя, а нормальный страх за свою жизнь, основанный на адекватном анализе ситуации. Все-таки Павел всегда оставался ученым. Ученым с рациональной установкой мышления. И поэтому, ощущая в груди две двигательные жизненные мотивации, семью и науку, он выбрал теперь более близкую - науку. Свою научную работу.
      И подсознательно Павел чувствовал, что, уйдя с головой в работу, он обязательно приблизится и ко второму маяку. К Тане и к мальчишкам. Сам он пока не знал как, но чувствовал, что приблизится. Вот ведь кто мог подумать, что, начав заниматься импактитами еще в коммунистическом Советском Союзе, он вдруг откроет себе дверь сюда - в фантастический научный центр посреди Аризонской пустыни? И почему не верить, что дорога выведет своего верного странника в иное - счастливое место, где он обретет радость и покой?
      Где он вновь встретит свою Татьяну!
      Павел затребовал новую установку для экспериментов, включавшую в себя вакуумную камеру, мощнейший пресс и разрядник высоких энергий на миллион электрон-вольт.
      Главный энергетик Ред-Рока только присвистнул - придется новую высоковольтную линию из Техаса сюда вести, потому как местные электростанции такой нагрузки не потянут. Или свою мини-атомную электростанцию строить.
      Павлу в удорожании проекта не отказали. И он азартно испытывал терпение противника, насколько его хватит?
      С энергетикой поступили просто. Вместо того, чтобы строить новую ТЭЦ или тянуть через пустыню демаскирующую секретный центр высоковольтную ЛЭП, в Ред-Рок доставили энергетические установки для атомных подводных лодок.
      Павел с головой ушел в эксперименты. Метеоритное железо, свезенное со всех концов света, он давил прессом до немыслимых в естественной тектонике величин, бил его разрядами в миллионы электрон-вольт, нагревая, плавил его и потом резко снова охлаждал.
      Он повторял опыты в разных комбинациях смены условий. Давление - температура - разряд. Разряд - температура - давление и охлаждение. Температура - разряд...
      Но результата пока не было.
      - Намазывать можно, а жрать пока нельзя, - мрачно усмехался Павел, разглядывая отчеты о последних сериях эксперимента.
      - А если еще нажать на администрацию и попросить устроить в шахте подземный ядерный взрыв? - спросил Павла его помощник Ален Крюгер.
      - Штаты сейчас в состоянии моратория по ядерным испытаниям, - с сомнением ответил Павел, - хотя...
      И он написал докладную. И все обосновал, мол, обычными прессами не достичь необходимых значений давления и температуры.
      Начальство думало неделю. А потом ответило: готовьте серию образцов для испытаний.
      В Конгрессе как раз собирались провести решение о временном выходе США из моратория. Боеголовки на складах требуют выборочных испытаний готовности. Так что интересы нации совпали с научными устремлениями господина Розена.
      На испытания в штат Невада Павел, естественно, не поехал. Туда отправили образцы метеоритного железа. А через месяц привезли назад. И в специально оборудованной камере, снабженной дистанционным манипулятором, капсулы вскрыли...
      И снова!
      Намазывать можно, а кушать - нельзя.
      Павел начал ощущать, что заходит в тупик. И прежде всего раздражало, что нет теории. Экспериментальная часть исследования, лишенная теории, - дорога наобум. Дорога слепого в темном лесу.
      Павел усмехнулся, припомнив непристойный анекдот. Про то, как одноглазый повел слепцов в деревню на дискотеку... Забавный такой анекдот, хотя и глупый! Концовка там смешная: когда одноглазый единственным оком своим на сук напоролся, он вскрикнул: "Ну все! Пришли, ребята!" А слепцы обрадовались и закричали: "Здравствуйте, девочки!"
      В общем, тоже... пришли!
      Ничего не получается. Но если в природе существуют природные космические брызги с идеальными гипроскопическими свойствами, то их можно воссоздать? И если так рассуждать, можно воссоздать и человека, и интеллект, и живую клетку из неживой органики, и душу...
      Сам факт существования чего-то в природе - еще не основание для того, чтобы утверждать, что человек МОЖЕТ.
      И Павел приуныл. И затосковал по Алтаю.
      А впрочем, это была мысль: если не получается с общей теорией импактитов и если начальство такое щедрое, что не остановилось даже перед Конгрессом и перед миллиардными затратами, то почему бы не раскрутить начальство на приятный вояж?
      И Павел сел писать новую докладную, обосновывая необходимость экспедиции на Алтай.
      А через пару недель его вызвали к главному администратору.
      Леонид Рафалович
      Москва
      1997
      К Барковскому у Рафаловича было одно дело необычайной важности. Леня не любил просить и быть потом обязанным. Но к воровскому императиву "не верь - не бойся - не проси" относился с ироничным скепсисом. "На все правила в нашей сложной жизни бывают исключения", - повторял он слова своего первого командира лодки, который на вышколенный в Леониде пятью годами училища пиетет и благоговение перед инструкциями поучал молодого лейтенанта "быть проще"...
      Но, тем не менее, просить Леня не любил. Особенно людей не своего круга. Однако на сей раз самостоятельно справиться со своими проблемами Рафалович не мог, поэтому и ехал теперь к Барковскому в качестве просителя. В том, что сам он - Леня Рафалович - с его связями и талантом, безусловно, является для умного и хитрого вице-премьера предметом особенного вожделения, Леонид ни минуты не сомневался. Пожалуй, Барковский выполнит его просьбу и тут же заставит втрое, а то и вчетверо отработать...
      Но деваться было некуда! Как говорил их командир учебной роты в училище - капитан-лейтенант Захарченко? Сам погибай, а товарища - выручай!
      Теперь вот его, Леонида, товарищи Гай-Грачевский и Забродин полгода как находились под следствием. Ребят надо было выручать. И более высокопоставленных знакомых, чем Вадим Барковский, у Леонида пока не было.
      Это именно тот случай, когда надо было нарушить жизненные инструкции и перешагнуть через условность запрета: "ни о чем не просить людей не своего круга". Придется потом ишачить на этого киндер-сюрприза. И неизвестно еще, под какой монастырь Барковский может Леньку подвести!
      Но надо! Надо попросить за Гая и за Забродина. Иначе - край!
      Леонид припомнил вопрос, заданный ему Гай-Грачевским здесь, в Москве, полтора года назад: "А нас не посадят, Ленька?" Вспомнил и ответ, данный Гаю за него братишкой Забродиным, де, не сцы, матрос друга не обидит!
      А вот - обидел! Сам-то в Канаде отсиделся, когда с делом "Вторчерметутилизации" шухер начался, а ребят прокуратура загребла!
      Но, по правде-то, отсиживался он в Канаде тоже не в ресторанах с девочками, а тоже... на нарах! По уголовному делу об убийстве Танькиного полюбовничка. Во девка как его подставила! Правда, не по умыслу, но все же подставила... И благо, нашли все же потом убийцу этого Гришки, по паспорту Абрама Моисеевича Грошмана.
      Но это не важно. Важно, что выпустили Леню из канадской каталажки и даже извинились потом на двух языках - по-французски и по-английски, как положено! И эта девчонка-следователь Изабель Бертран... Хотите верьте - хотите нет, но потом, в общем, они с ней провели прекрасный прощальный уикенд, поехав в Ниагара-Фоллз. Изабель хорошей девчонкой оказалась. И это именно благодаря ее стараниям и даже радениям, превышающим служебную необходимость, следствие сравнительно быстро вышло на настоящего убийцу.
      Гришку-Абрашку укокошили его кредиторы. Он всем был должен.
      Какая, однако, скотина! И с Таньки, с простодушной дурочки, тоже тянул все... Мерзавец!
      Вот уж верно ребе Симон говорил, тот, с которым Леня позапрошлый год в Иерусалиме познакомился, что еврейский народ дал миру все экстремумы человеческого характера и способностей. Самый гениальный ученый и музыкант - еврей. Самый святой человек - еврей. Но и самый мерзкий подлец - тоже еврей!
      Так что совесть у Леонида перед ребятами чиста!
      С Барковским их свел Колин Фитцсиммонс в Лос-Анджелесе, куда Вадим приезжал с частным визитом - пятнадцатилетнюю дочку свою от первого брака выгуливать, как выгуливают породистых собачек.
      Они даже сыграли с Барковским в гольф на полях самого дорогого и престижного в Лос-Анджелесе клуба, куда их пригласил Колин. Потом где-то обедали, вроде как в суши-баре, потом ночью ездили в какой-то клуб.
      Барковский тогда вел себя с ним без обычного для москвичей барско-высокомерного хамства. Дал Леониду номера прямых московских телефонов, а не формальных - секретарских, по которым хрена-с-два дозвонишься. Говорил по-дружески, де, если надо будет - не стесняйся. Вот и понадобилось. Леонид позвонил Вадиму на его персональный мобильный "для вип-друзей-любовниц" вчера днем, понимая, что с утра, с десяти до двенадцати, в правительстве совещания.
      Дозвонился сразу. И Вадим не морщил на том конце условного провода лоб, мучительно вспоминая, что за Леня ему звонит. Сразу узнал и даже как бы обрадовался.
      - Я за тобой машину с шофером пришлю, а иначе тебя охрана на твоей машине не пропустит, - говорил Вадим, назначая встречу у себя на даче в Рублево.
      И вот Леонид с любопытством оглядывает окрестности знаменитого Одинцовского района, своего рода подмосковных Санта-Барбары и Сан-Диего, где на дачках, общей стоимостью своей превышающих стоимость всего жилого фонда Санкт-Петербурга, летом проживала столичная элита.
      "Гелентваген" несся по Рублевско-Успенскому шоссе, и гаишники на постах, все в погонах не ниже майора, завидев номерной знак вице-премьера правительства, вытягивались в струнку.
      Перед зелеными высоченными воротами шофер пару раз мигнул фарами дальнего света, и вот машина уже въехала на территорию дачки...
      Ничего себе дачка, присвистнул много повидавший в своей жизни Леонид. Вышедший откуда-то сбоку начальник охраны попросил было у Леонида документы, но с высокого крыльца красивой веранды уже махал рукой сам хозяин.
      - Это мой дорогой гость Леонид! Добро пожаловать в Рублево!
      Леонида слегка озадачил предложенный Барковским тон общения. Они почти по-братски, как старинные друзья, обнялись... Впрочем, подумал Леонид, теперь все бандиты в Москве так здороваются.
      Вышла на крыльцо и дочка Вадима от первого брака, с которой Леня тоже познакомился в Калифорнии.
      Запросто так в свои пятнадцать лет подает руку и говорит: "Привет, Леонид, как поживаешь?"
      Втроем они обошли часть территории, поговорили ни о чем, о погоде, о природе, вспомнили какой-то смешной случай из калифорнийского своего вояжа, Анна, дочка Барковского, рассказала заумный молодежно-тусовочный анекдот про наркомана...
      Леонид не понял, но из вежливости хохотнул.
      Потом сели ужинать. Стол был накрыт на веранде. На троих. Прислуживали два официанта.
      На закуску подавали норвежскую семгу, икру и овощные салаты. На горячее были стерляжья уха и судак под сложным соусом с грибами. Вина не подавали. Тонкий аналитический Ленечкин ум подсказал ему, что это из воспитательных соображений. "Неужто в пятнадцать лет у нее уже проблемы?" - внутренне изумился Леонид, скашивая глаз на Аню Барковскую.
      Потом был десерт - садовая земляника и кофе.
      А потом Барковский предложил прогуляться по бережку Москва-реки - растрясти съеденное, чтобы жирок не завязался.
      Шли по высокому берегу, почти вертикально, на все десять с гаком метров, обрывавшемуся вниз. Противоположный дальний берег выглядел издалека таким же крутым, весь из красного плотного песчаника, продырявленный черными отверстиями гнезд ласточек-береговушек.
      На том крутом берегу виднелась красивая беленькая с зелеными куполами церквушка.
      - А я и не думал, что Москва-река здесь такая широкая, сказал Леонид.
      - Это потому, что здесь река запружена, с начала тридцатых годов Рублевского водохранилища питьевая вода поступала в Москву, - пояснил Барковский, - здесь и купаться раньше не разрешалось.
      - А теперь? А теперь можно купаться? - спросил Леонид.
      - Можно, но далеко не всем, - ответил Барковский, - впрочем, Анна с подругами предпочитают бассейн, это как-то более по-европейски, что ли?
      Леонид почувствовал, что пора переходить к сути,
      - Знаешь, Вадим, а я к тебе вот по какому делу приехал, начал он не без внутреннего трепета.
      Рассказал почти все. Напирал про Колина Фитцсиммонса, про патриотичный фильм, получивший "Оскара". Напирал на то, что с нашими идиотскими законами гибко вести бизнес невозможно. Говорил опять и про патриотизм, и про идеологическую пользу для Российского государства, что принесли два "Оскара" кинофильму про советских моря ков. Поставил акцент и на том, что "Оскара" за спецэффекты дали благодаря экспорту крейсера "Адмирал Захаров".
      Вадим молча слушал. Кивал, как бы подтверждая, что все понимает и все внимательно отслеживает в своей голове.
      Леонид еще раз напомнил, что и сам он бывший военный моряк и что пострадавшие Гай с Забродиным - моряки, которые старались ради того, чтобы фильм про российский флот вышел хорошим, развеял на Западе сложившиеся негативные стереотипы.
      - Ладно, ладно, старина, оставь идеологические примочки нашим адвокатам, - Барковский снова дружески обнял Леонида за плечи, - мы люди деловые, задача понятна, надо твоих парней из Бутырки вытащить...
      Вадим достал из заднего кармана джинсов маленький телефончик и, нажав один раз на невидимую кнопочку, произнес в трубку несколько слов.
      - Я завтра займусь этим вопросом и думаю, послезавтра твои парни будут дома, - сказал он Леониду, убирая телефон обратно в задний карман.
      Лене вдруг невообразимо сильно захотелось искупаться.
      Не в бассейне с теплой стерильной водой без бактерий, а здесь, в Москва-реке.
      - Я окунусь? - спросил он Вадима.
      - Окунись, коли охота, - ответил Барковский, не без любопытства рассматривая Ленькино тело, покуда тот скидывал рубашку и брюки. По крутой тропинке Леня спустился к воде. Босые, непривычные к сырой земле ноги приятно кололо сосновыми иголочками. Прыгнул с разбегу. И погреб, погреб, как на соревнованиях на первенство факультета...
      А черная вода обжигала. Бодрила. Пульс мгновенно с шестидесяти пяти до ста подпрыгнул. Хорошо! Ах, как хорошо!
      Перевернулся на спину. Полежал в воде прямо на середине реки, ощущая ее слабое течение. Поглядел в небеса. Над куполами церквушки проплывали белые облака.
      "А ведь Левитан тоже евреем был", - почему-то подумалось Лене.
      Наверное, потому... потому что было это Подмосковье ему гораздо милее, чем предместья Иерусалима...
      На предложение Вадима заночевать на даче и утром вместе с ним на его машине вернуться в Москву - вежливо отказался.
      Вадим крепко пожал Лене руку. И Анечка Барковская не преминула кокетливо сделать с веранды ручкой: "Си ю! Ба-а-ай!"
      "Что попросит взамен? Какую услугу потребует?" - думал Леонид, глядя в окно несущегося по Рублевского-Успенскому шоссе "Гелентвагена" с правительственными номерами. А в том, что Барковский непременно потребует взаимной услуги, Леня ни капли не сомневался.
      Завтра будет день. Завтра Гая с Забродиным выпустят, дело, судя по всему - вообще закроют... Надо будет подумать, как ребятам моральный ущерб компенсировать... Завтра. Все завтра.
      Нюта
      Цюрих - Базель - Женева
      1997
      И на старуху случается проруха. А она - Нюта - она разве старуха? Но и на молодуху, наверное, проруха тоже случается.
      Причем чаще чем на старуху... - С горькой усмешкой подумалось Анюте.
      When in disgrace with fortune and mens eyes
      I all alone beweep my outcast state...
      Нюта стала припоминать любимые шекспировские строчки:
      When in disgrace with fortune and mens eyes
      I all alone beweep my outcast state
      And trouble deaf heaven with my bootless cries
      And look upon myself and curce my fate
      Wishing me like to one more rich hope,
      Feachured like him, like him with friends possessed
      Desiring this mens art and that mans scope
      With what I most enjoy contented least,
      Yet in this thoughts myself almost despising,
      Haply I think on thee, and my state,
      Like to the lark at break of day arising
      From sullen earth, sing hymns at heavens gate,
      For thy sweet love remembered such wealth brings
      That then I scorn to change my state with kings.
      [Всем, у кого в доме живут растения, полезно знать, как выглядят вредители и какие растения они предпочитают, уметь диагностировать зараженность растения и разбираться в способах борьбы с вредителями].
      Когда в раздорэ с Нэбам и Судьбой,
      Я вэсь сафсэм одын...
      Я на сэбя сафсэм прэзрэнно взгляну...
      Глухие нэбэса сваэй мальбой
      Трэвожна духом жрэбий свой я кляну!
      Двадцать дэвятый санэт в пэрэводэ Аслана Русланова...
      Боже, какая образованная девочка погибает! Где же справедливость? Нюта снова едва не расхныкалась.
      "А какая Богу разница, - Нюта тут же сама себе принялась возражать, - а какая Богу разница, образованная девочка гибнет или игнорантная совсем? Ну, кабы не зубрила я в своей особо хорошей школе Шекспировых сонетов, то была бы менее для Бога ценной?"
      И Нюта горько усмехнулась пришедшему вдруг открытию, что Судьба любит замешивать человеческие драмы на контрастах. Уж куда как сексуальнее, если черные дикари насилуют не просто какую-то белую женщину, но самый смак, если эта женщина еще будет и высокообразованной, тонко воспитанной и непременно с порфирогенетной родословной!
      Ну, Нюта, конечно, не порфирогенетка, как Софья Палеолог, но все равно себя жалко... Связалась с какими-то мерзкими асланами-русланами! Они и по-французски умудряются здесь с кавказским акцентом говорить, как в старых русских фильмах про добрых, щедрых душой кавказских тамадов... Тамад? Тамадовичей?
      Нюта усмехнулась.
      Ну, коли внутренне юмор еще не изменяет ей, значит - не все еще потеряно.
      Ее везли на стрелку с Асуровым. Теперь она должна будет подыграть Аслану, чтобы Асурова подставить по всем статьям. Подставить, как простой вульгарный "мешок".
      Асурова Нюте было ни капельки не жалко! На роль "мешка" он годился больше всего. Но ведь его убьют! Не эти... Его потом убьют люди Мамедова.
      И как же она - Нюточка? Возьмет ли на себя грех мокрухи? И если не прямой грех, то косвенный - соучастный?
      Она сидела на заднем сиденье "седьмой" бээмвухи и безучастно глядела, как глупые бельгийские пейзажи, что еще вчера она наблюдала из машины Жильберта, теперь катятся в обратную сторону.
      "Вояж-вояж, дан л эспас - у жамэ ревьяндрэ" - неслось из колонок, понатыканных во всех дверцах и углах Асланового авто.
      "Как раз про меня поют", - подумала Нюта и снова усмехнулась. Путешествие туда, откуда нет возврата...
      - Аслан, а ты знаешь, где речка Стикс протекает? - спросила Нюта, перекрикивая певичку со странным сценическим именем Дезаерлесс...
      - Чего? Стикс? Какой Стикс? Посмотри в карту!
      Аслан, не оборачиваясь, вынул из бокового кармашка водительской двери сложенную гармошкой схему дорог Бельгии и бросил ее Нюте.
      - Эта речка не в Европе, Аслан, - сказала она устало.