Аня попробовала открыть глаза, и это у нее получилось. Ее новый Внутренний Советчик не пропал. Он сидел у ее кровати и был совершенно обычным человеком, без всякого голубого сияния. Она хотела спросить об этом, но даже от едва заметного движения рта дико разболелась голова.
      — Что? — спросил Корнилов. — Какое сияние?
      — Аня, наверное, интересуется вашим сияющим лицом, — раздался женский голос у изголовья.
      Аня закатила глаза, чтобы увидеть ответившую женщину. Та помогла Ане, склонившись над ней. Оля, кажется, еще чуть-чуть постарела, или это так кажется, потому что она наклонилась вниз?
      — Как же мне не сиять? — сказал Михаил. — Исполнителя и организатора убийства Пафнутьева взяли. Доктора-соучастника тоже. Невинный человек будет оправдан. А Аню успели спасти…
      — Успели?! Ну, знаете ли! — возмутилась Ольга Владимировна. — Знаете, сколько вы ехали?
      — Как вы позвонили, а потом встретили нас на шоссе, прошло два часа с копейками.
      — Хороша оперативность!
      — А вы думали, у меня ОМОН на коврике в прихожей спит, свернувшись калачиком? — тоже завелся Корнилов. — А дежурная машина тарахтит всю ночь, заведенная, под моими окнами?
      — Да вы, рыцарь, должны были скакать на первой попавшейся кляче, вооружившись колотушкой для отбивания ковров, чтобы спасти такую женщину!
      — Перестаньте ругаться, — попросила Аня, уже привыкая к головной боли. — Кажется, я в санатории? Тогда пусть мне дадут что-нибудь от треска в голове. И расскажите все по порядку, без криков, а то ваши восклицательные знаки бьют меня по башке, как дубинки.
      Корнилов выбежал за дверь, а Ольга Владимировна положила ладонь на Анин лоб.
      — Какая у тебя прохладная рука…
      — Тебе так полегче?
      — Да, хорошо. Жаль только, что она быстро нагревается.
      — Я поменяю руки… Вот так. Муж жалуется, что у меня и зимой, и летом холодные ладони. А сейчас пригодились…
      С таблеткой и водой пришла рыженькая медсестра, имя которой Аня не могла вспомнить и даже перепугалась от этого.
      — Вам плохо? — спросила медсестра.
      Аня быстро вспомнила маму, папу, мужа, свой маленький поселок, тему диплома, Офелию…
      — Нет, все в порядке, — вздохнула она с облегчением. — Только головная боль и больше ничего… Михаил, ты можешь не ходить по комнате? — спросила она, с трудом проглотив какую-то неудобную таблетку. — Оля, крикни на него, пожалуйста, чтобы он сел и начал рассказывать.
      — Когда я стал проверять всех, с кем мог войти в контакт Пафнутьев в день убийства, — заговорил, наконец, Корнилов, — у меня никак не сходилось число рабочих, которые работали на выставке. По документам их было пятеро, но им самим казалось, что на выставке их было шестеро. Вот этим шестым я и стал заниматься. Плохо только, что работяги не могли мне описать его внешность, только общие габариты. Но одна коммунистическая бабуля на улице в этот день привязалась ко мне со словами: «У вас тут хулиганы бегают, матерятся, толкаются, а вы, милиция, мер не принимаете». Я думал уже точно так же поступить с бабулей, как неизвестный хулиган, но, сам не знаю почему, стал ее расспрашивать. Бабуля его хорошо запомнила, она его назвала «богатырским китайцем». А потом около твоего дома мне попался в сумерках похожий человек, правда, на китайца он похож не был, но разрез глаз у него смахивал на азиатский. Мне бы у него тогда спросить документы, но меня подвел интерес к Востоку. Уж китайца я отличить могу…
      — Это называется: больно умные менты пошли, — съязвила Ольга Владимировна.
      — А вам, обывателям, все плохо: и умные, и глупые, — отреагировал Михаил.
      — Обывателям хочется гармонии…
      — Только немного полегче стало, — застонала Аня, — а эти опять начали свои дебаты.
      — Все, все… Но тут пристал ко мне знакомый журналист. «Есть что-нибудь интересненькое?» Все отделы его отфутболивают друг к другу. Я не знал, что ему такое подкинуть, чтобы мне потом не влетело. Тайна следствия и все такое. Думал, думал… Ты сам-то знаешь, чего хочешь? Он мне отвечает: вот бы такой матерьялец, как год назад. Он тогда увидел объявление, что какой-то японец преподает нин-дзюцу, это техника древних японских лазутчиков. Репортер мой пошел записываться и сразу раскусил, что какой-то наш не шибко образованный, но зело умный пацан построил на фанатах Брюса Ли и Чака Норриса настоящую финансовую пирамиду. Пользовался этот Володя только одним — своим отдаленным сходством с азиатами и знанием человеческой психологии. Описал он внешность этого человека. Чувствую, это он самый. Только вот, журналист говорит, он его нам тепленьким еще тогда передал. Должен был сидеть. Сам репортер уже интерес к нему потерял. Желтая пресса. Дальнейшая судьба человека их не интересует. Нет сенсации — нет человека… Проверяю. Оказывается, Владимир Пономаренко отпущен за недоказанностью вины! Не смогли доказать факт личного обогащения… Володя этот, как выяснилось, служил в разведроте, участвовал в боевых действиях. Современный нин-дзя… Как пишут в книгах, вот за этими размышлениями застал его звонок Ольги Владимировны.
      Корнилов сделал жест рукой, приглашая на сцену другого исполнителя.
      — А мне рассказывать нечего, — заговорила Оля. — Я всю ночь не спала. Мне эта история не давала покоя. Предчувствия, интуиция… Мне же Аня все рассказала, и я почувствовала, что близка развязка, что Ане угрожает опасность, что неспроста ее выводят на этот тихий бережок в театральном виде, загримированную под юродивую. Тогда я по мобильнику стала искать Корнилова. Через дежурную часть города, потом по району и дошла, наконец, до его квартиры. А чтобы показать дорогу к озеру поехала навстречу…
      — Она тебя, Аня, спасла от смерти, — сказал печально Корнилов.
      Аня сняла со лба уже теплую руку Ольги Владимировны и прижала к губам. Та быстро отдернула узкую ладошку, но тут же сама обняла Аню и поцеловала ее в лоб.
      — Я действительно мог опоздать, — сокрушенно добавил Михаил. — Я все время опаздывал со своими выводами на один день.
      — А ты поверил, что у меня видения и все такое? — спросила Аня.
      — Нет, я же говорю, что встретил «китайца» недалеко от Австрийской площади. С этого момента я тебе верил.
      — А до этого?
      — Ну, до этого… Пока идет сбор информации… Какие-то выводы…
      Корнилов смутился, забубнил что-то бессвязное и окончательно сбился.
      — Зато как они лихо подлетели к озеру! — спасла его на этот раз смягчившаяся Ольга Владимировна. — На ходу вывалились из машины. Этот азиат успел тебя все-таки оглушить и тащил в воду. Крокодил! ОМОН эту тетку…
      — Тамару Лонгину, — подсказал Корнилов.
      — Тамару на землю положил. Ты бы видела, Аня, ее физиономию, когда ее в машину повели. Нос черный, а в голове какой-то голубенький цветочек застрял! А этот убийца тебя на руках несет и кричит: «Я свой, сдаюсь, фиксируйте явку с повинной и спасение утопающей!» омоновцы, правда, не такие умные, как Корнилов, оказались. Подумали, что он тебя в заложницы хочет взять. Поэтому «китайцу» потом здорово досталось…
      — А где был Корнилов? — вдруг спросила Аня, даже привстав на локте.
      Михаил стал делать Ольге Владимировне какие-то судорожные жесты и жуткие гримасы.
      — Оля, он, когда морщится, тоже на китайца похож, — засмеялась Аня. — Говори, говори…
      — А следователь Корнилов, положив потерпевшую на травку, забыл об исполнении служебных обязанностей, влюбленно на нее смотрел, а потом наклонился и подленько так поцеловал.
      — Не было! — крикнул красный от смущения Корнилов.
      — Если надо, свидетелем пойду! — возмутилась женщина. — Под присягой пойду!
      — Я, может, проверял ее на предмет жизни, — от волнения следователь перешел на великий и могучий милицейский протокол.
      — После такой проверки вы обязаны на ней жениться, — сказал Ольга Владимировна.
      — Но потерпевшая замужем, — тихо ответил Корнилов, грызя ноготь.
      — Да какая она жена! — сказала Ольга Владимировна, обнимая Аню и прижимая к себе. — Ей бы еще в куклы играть. Девчонка совсем. Но с этого дня уже взрослая, настоящая женщина…
      — Слушай, Корнилов, — вдруг вспомнила Аня. — Ты же рецепт зеленого чая так и не дорассказал. Он от головы помогает?
      — Он от всего помогает. Это же чудодейственное средство. Весь медперсонал этого санатория можно разогнать, а пользовать пациентов и просто отдыхающих этим снадобьем. Только я тебе этот рецепт потом расскажу.
      — Когда?
      Корнилов сделал какое-то хитрое дыхательное упражнение, а потом выдохнул:
      — После нашей свадьбы.
      — Ну, этого никогда не будет, — засмеялась Аня.
      — Значит, я унесу этот секрет с собой в могилу.
      — На здоровье! Оля, ты видела наглеца? Он хочет, чтобы я живого мужа променяла на пачку зеленого китайского чая?

      На Дворцовом мосту, лицом к Академии художеств, стояли мужчина и девушка. Мужчина был коротко пострижен, лоб и нос его были темными от загара, а белая кожа подбородка показывала, что летом у него была борода. Девушка своей челочкой походила на студентку-первокурсницу, но кошачья пластика движений выдавала в ней молодую, знающую себе цену, женщину. Было видно, что парочка придвинулась близко друг к другу только для того, чтобы шум проезжающих мимо автомобилей не мешал разговору.
      — Я дал подписку о невыезде, — сказал мужчина. — Теперь прохожу уже по другому делу — незаконный вывоз и продажа художественных ценностей за границу. А моя старая статья нравилась мне значительно больше.
      — Большим авторитетом в камере? — спросила девушка.
      — Нет, — он улыбнулся. — Тем, что в твоих глазах я был другим. Не героем, но кем-то настоящим, взявшим на себя грех, убившим гадину. Я ведь и сам поверил, что я убил Пафнутьева. Подошел так запросто и воткнул ему в ухо эту штуковину. Но оказалось, что я даже не знаю, как ее держать. Я целый день тренировался, чтобы показать на следственном эксперименте, что я убил, но переволновался и все забыл. Всех только насмешил. А потом ведь негодяя надо убивать не сразу, а, сказав ему все в лицо, а затем ударить его кинжалом в грудь, в самое сердце. Этому тоже надо учиться.
      — Ты, кажется, помолодел?
      — Это из-за бороды, — мужчина провел рукой по непривычно голому подбородку.
      — Нет, ты стал говорить, как мальчишка.
      А еще говорят, что в тюрьме человек грубеет, взрослеет.
      — Там по-разному бывает, — сказал он неоп-ределенно. — Но я ни о чем не жалею. Все-таки я тебя встретил и любил.
      — А теперь?
      — И теперь люблю. Но мне нужно было многое пережить, чтобы научиться говорить простые человеческие слова. Когда они поймали меня в свои сети, сделали маляром с окладом главы «Газпрома», я понял, что это мой конец. Я всегда тешил себя мыслью, что мне ничего не надо, только писать и больше ничего. Оказалось, мне надо слишком много и еще больше. Я чувствовал себя чудовищем рядом с красавицей. Тогда я решил, что нам нужно расстаться, иначе я погублю тебя и в прямом, и в переносном смысле. Я предчувствовал такую развязку, я понимал, что все это кончится трагически. Два таких паука, как Пафнутьев и моя мачеха, убьют друг друга и погубят нас с тобой. Нам надо было расстаться, но я был слишком слаб, чтобы бросить тебя. Сильная любовь слабого человека…. Тогда я стал делать все, чтобы ты разлюбила меня, возненавидела и сама ушла. А еще для того, чтобы Тамара и дядя Виляй перестали воспринимать меня всерьез, как опасного партнера, и мне меньше угрожала опасность. Хотя Пафнутьев подозревал меня, шпионил за мной, тебя вот вербовал в стукачи… Когда же я почувствовал, что мы находимся на грани разрыва, я этого так испугался. Я понял, что не смогу жить без тебя…
      — А теперь? — повторила она тот же вопрос.
      — Теперь смогу. Теперь я смогу жить без очень многого.
      — Значит, ты бросаешь меня? — спросила девушка.
      — Да, я бросаю тебя, — ответил мужчина и бросил в Неву недокуренную сигарету.
      — Тебя, наверное, посадят? — спросила девушка.
      — Конечно, — гордо ответил мужчина.
      — А что потом?
      — Потом будет совсем другая жизнь. Я могу поехать в тот монастырь. Помнишь, где Акулина и пряники? Женюсь вот на ней, если она к тому времени не помрет. Ведь кто-то должен на ней жениться… Может, уеду в самую пьяную провинцию России. В самую пьяную. Подниму статистику употребления алкоголя на душу населения. Найду самую вопиющую область и уеду туда спасать от гибели детишек. Буду лечить их рисунком и живописью…
      — Иероним, а если я не уйду, не брошусь?
      Мужчина на некоторое время отвернулся, ища в дальнем от девушки кармане пачку сигарет, но долго ее не находил, потому что она была в противоположном.
      — Давай не будем строить новый дом на старом финском фундаменте, — сказал мужчина. — Дом Лонгиных сгорел.
      Они немного помолчали.
      — Ань, а ты знаешь, — сказал он, внезапно оживившись. — Я же снял слой краски с автопортрета отца. Ну, в правом углу серое пятно. Понимаешь? Знаешь, что я обнаружил под слоем краски? Что хотел Василий Лонгин там изобразить? Думаешь, какой-нибудь ужас? Призрака? Дядю Виляя? Ничего подобного! Там легкими мазками был набросана падающая со шкафа ваза. Помнишь, с длинным горлышком, под греческую амфору? Любимая отцовская ваза. Отец смотрит на ее падение с ужасом, а Тамара, как всегда, с усмешкой, мол, на счастье! Я бы так и назвал картину — «На счастье?» Как ты думаешь Аня? Может, все действительно разбивается на счастье?