- Лазуткин? Кто у нас на СМУ-14?
      - Минутку, Дмитрий Дормидонтович... Першиков.
      - Не знаю. Секретарь парткома, главный инженер?
      - Грызлов. Раппопорт.
      - Грызлов... Олег Тимофеевич?
      - Так точно.
      - Хорошо. Телефон его - служебный, домашний... Записываю.
      Наверстывая упущенное, Ванечка корпел над дипломом и допоздна засиживался в библиотеке. Это тянулось уже неделю, с того самого дня, как они перебрались в каморку, оставшуюся после безумной старухи, Настасьиной свекрови.
      Вопрос об их новом жилище решился неожиданно быстро и легко. После смерти старухи Николай с Настасьей долго пытались обменять свою малогабаритку и освободившуюся комнату на жилье поприличней, но желающих не находилось - уж больно страшна была комната, да и коммуналка, в которой она располагалась, привлечь никого не могла - газовые плитки прямо в узком коридоре, один туалет с умывальником на этаж, то есть на четыре квартиры, то есть на двадцать одну комнату. Потом, когда нашелся наконец вариант - некая мать так страстно мечтала отделить сына-наркомана, что соглашалась на все, тем более что старухина каморка предназначалась сыну, - выяснилось, что обмен разрешен быть не может. Старухин дом предназначался к расселению в текущей пятилетке. Супруги решили, что так даже лучше - образуется отдельная жилплощадь, которую тем удачнее можно будет пустить на обмен. Пока что в ожидании желанных перемен они стали сдавать комнату временным жильцам.
      Ничего хорошего из этого не вышло. Клиенты воротили нос, пытались сбить цену, соглашались же совсем неприхотливые - либо пьяницы, либо какие-то темные личности. Плату за комнату приходилось добывать с боем. Пошли скандалы. Соседи написали жалобу в домоуправление. Комнату заперли на ключ, предварительно стащив в нее всякий хлам, который держать было тошно, а выбрасывать жалко - вот достроят дачу, тогда там пригодится, может быть.
      И тут появилась Таня. Настасья для виду покобенилась, запросила тридцать рублей и плату за два месяца вперед, а потом кусала себе локти, что не заломила все сорок - Таня согласилась без торговли.
      Выходные ушли на расчистку. Приехал Николай, часть хлама увез с собой, остальное без жалости выгребли на помойку. Остался обшарпанный шкаф, шаткий стол и колченогий стул, коврик с барышней, балконом и кабальеро, табуретка, продавленный диван и тошнотворно-блевотный запах, слишком памятный Тане и не выветрившийся за все эти годы. Отправив Ванечку к родителям за вещами, Таня настежь распахнула окно, впуская свежий морозный воздух, нагрела в баке воды и взялась за тряпку.
      Иван вернулся заполночь с большим новым чемоданом, набитым его одежкой, постельным бельем, кое-какой посудой и десятком книг. Он так пылко обнял Таню, так жарко целовал ее, что Таня поняла: еще чуть-чуть, и ее муж остался бы у родителей навсегда. Но он вернулся, и она ни о чем не стала спрашивать. Только невесело усмехнулась про себя, помогая разбирать чемодан: вроде как его приданое. А что принесла в семью она? Только саму себя. Ни много, ни мало, а в самый раз.
      Таня поняла правильно. Благоухающей ванной, вкуснейшим ужином, любимой музыкой и вкрадчивой беседой Марина Александровна сломила волю сына. Он разомлел, переоделся в пижаму, почистил зубы и возлег на любимую тахту под любимым бра с томиком Лескова, даже как-то и позабыв, что его ждет Таня. Он начал уже позевывать над "Соборянами", и тут в его комнату вошел отец с тем самым чемоданом.
      - Т-с, - сказал он, присев на краешек тахты, - мать не разбуди. Вот, я тут собрал кое-что. Одевайся тихонечко и иди.
      - Куда? - не понял Ванечка.
      - Как это куда? К жене. - Отец грустно вздохнул. - Будь хоть ты мужиком, в конце концов.
      Уже в прихожей он вынес Ванечке три новеньких четвертных.
      - На обзаведение... Ты хоть позванивай, что да как...
      Таня возвратилась с работы, выгрузила купленные по дороге продукты, хлеб и конфеты положила на блюдо и прикрыла салфеткой, а масло и колбасу засунула между рамами - своего рода холодильник. Иван еще не пришел. Она вышла в кухню-коридор, поставила на плиту ковшик с водой, шепотом выбранив себя, что опять забыла купить чайник. Когда вода вскипела, она унесла ковш в комнату, заварила чай и, облизав губы, потянулась к блюду за карамелькой.
      И тут в дверь постучали - странно постучали, будто бы льстиво и как-то удивленно.
      - Да, - сказала Таня.
      В дверь просунулась голова Марьи Никифоровны, одной из трех квартирных старух.
      - Танечка, - округлив глаза, зашептала старуха, - тут к вам... пришли.
      Таня встала и выглянула в коридор. Глазам ее предстала немая сцена, напомнившая ей финал гоголевского "Ревизора". Жильцы - милиционер-лимитчик Шмонов с женой и сыном, все три старухи, вечно пьяный грузчик из гастронома по имени Костя Циолковский, его помятая сожительница, дворник Абдулла - высыпали в коридор и застыли по стойке "смирно", вжимаясь в стенку. По обе стороны входной двери замерли два крепкоскулых молодых человека в одинаковых строгих костюмах, а посередине, в дверном проеме, стоял невысокий, крепкий, холеный пожилой мужчина с властным и гипнотическим взглядом удава. В руках у него был добротный кожаный портфель. Таня сразу поняла, что это начальник, причем не просто начальник, а высокий начальник, из тех, с которыми большинству простых людей за всю жизнь не выпадает общаться.
      Он быстро пробежался глазами по всем лицам и остановил взгляд на Тане.
      - Что ж в хоромы не приглашаешь, хозяюшка? - спросил он. И улыбнулся. Улыбка цепенила еще сильнее взгляда.
      Таня тряхнула головой, сбрасывая морок, и сказала:
      - Проходите, пожалуйста.
      Начальник двинулся по замызганному коридору, и Тане показалось, что под ногами его расстилается невидимая ковровая дорожка. Таня шагнула в сторону, и начальник первым вошел в старухину комнату.
      - М-да, - сказал он, осматриваясь, - неказисто живете, неказисто...
      - Мы только неделю назад въехали. Я собиралась на выходных все освежить, побелить. Работы немного.
      Она замолчала. "Что это я перед ним оправдываюсь? Он мне кто?"
      - Чаек на столе, я вижу. Может, угостишь?
      - Садитесь, - сказала Таня и достала из шкафа чашку, красивую, но с отбитой ручкой.
      - И ты садись, в ногах правды нет, - сказал начальник, наливая себе из ковшика. Портфель он поставил на пол рядом с табуреткой.
      Таня села.
      - Ну что, чернобурая, поймала своего петушка? Сладко ли? - спросил гость.
      Таня, преодолевая робость, посмотрела ему прямо в глаза.
      - А вы кто?
      - Ах да, не представился, извини... Ну, скажем, друг семьи. По имени-отчеству Дмитрий Дормидонтович. Отец известных тебе Павла и Елены Черновых.
      Таня всплеснула руками.
      - Ой, так это мы у вас свадьбу справляли? Спасибо вам...
      - Гулять гуляли, а хозяина пригласить забыли? Нехорошо.
      - Я не знала, простите...
      - Ладно, не винись. Это все Пашка придумал, ему и отвечать.
      - Он же ради нас. Я не хочу, чтобы у него были неприятности, слышите!
      - Слышу. - Дмитрий Дормидонтович улыбнулся. Давненько на него не повышали голос. - Но речь у нас не про то... Расскажи-ка ты мне, Татьяна Ларина, как вы с Иваном жить думаете?
      Он задал вопрос с какой-то особой интонацией, так что нельзя было ни уйти от ответа, ни ответить ложью.
      - Поживем здесь пока. Будем копить на кооператив - заработок у меня хороший, Иван доучится, работать пойдет, тоже зарабатывать будет...
      - Ты, значит, на стройке, он в кабинетике, так?
      - А что же плохого?
      - Да ничего, ничего... Вот только, знаешь ли, - лицо его сделалось каменным, - в конторе тепленькой тебе в ближайшем будущем не служить, в квартирке уютной не жить.
      - Я и не собираюсь, - сказала Таня, почему-то внутренне холодея.
      - Потому что, хоть ты и замужем, а жить в городе имеешь право только пока не рыпаешься - на строительстве работаешь и ведешь себя соответственно, продолжал Чернов. - А то и муж тебе не поможет. Квартира не его, а родителей, и прописать он тебя не имеет права... Кстати, вы и здесь не по закону живете.
      - Как это?
      - Очень просто. Проживаете не по месту прописки. Ты где прописана? На Маклина, в общежитии. Иван где прописан? У себя на Мичуринской. Так что на первый раз предупреждение, на второй будет денежный штраф, а на третий милости просим из Ленинграда, не хотите добровольно, можно и по этапу, к месту постоянной прописки, в Хмелицы, к сестре Лизавете в хибару... Да-да, не таращи глазенки. Я про тебя все знаю... И все могу с тобой сделать. И выслать, и сослать, и в бараний рог скрутить.
      Он не кричал, не топал ногами, но от этого было еще страшнее. Тане казалось, будто он вырос, раздулся до размеров всей комнаты и вот-вот раздавит ее, не оставив ей жизненного пространства, или откроет огнедышащую пасть и проглотит. Она с силой закрыла глаза и резко раскрыла их.
      - Я не понимаю, к чему вы это говорите. Мне не нужна их квартира, не нужна теплая контора... Только не трогайте нас, оставьте в покое Ваню, меня... Нам здесь хорошо.
      - Хорошо, значит? Допустим. А потом? Пойдут дети, заботы всякие, денег станет не хватать, жилплощади, здоровья весь день на ветру мастерком орудовать. Что тогда, а?
      - К тому времени мы уже сможем купить квартиру.
      - Да? А кто вам позволит? Пушкин? По какому праву? С твоей лимитной пропиской на очередь не ставят, а у Ивана семьдесят метров на троих, тоже не полагается...
      - Тогда... тогда я на работе попрошу. Тресту пятнадцать процентов квартир с каждого дома выделяют, я поговорю с начальством, объясню ситуацию...
      - А у них своя ситуация, и называется она кадровая политика. С какой стати им отдавать квартиру работнику, даже хорошему работнику, если он и без всякой квартиры у них в кабале до самой пенсии? Уволишься - вон из города, в другой трест перейдешь - у них такая же... ситуация, только еще хуже.
      - Ну не знаю...
      Таня хотела сказать, что есть ведь предприятия с семейными общежитиями, есть такие, где по трудовому соглашению через несколько лет дают квартиру, в ближайшем пригороде есть частные дома с постоянной пропиской... Но Чернов не дал ей продолжить.
      - Вот именно, что не знаешь. Жить торопитесь, любить торопитесь, всего сразу хотите - только жизнь себе и другим ломаете...
      Таня молча смотрела на него.
      - А ведь я пришел не грозить тебе, не отчитывать, - сказал Чернов, резко переменив тон. - У меня к тебе есть предложение. Интересное. Тебе должно понравиться.
      - Какое? - настороженно спросила Таня.
      - Ты на Каменном острове бывала когда-нибудь?
      Таня вспомнила давние прогулки с Женей. В груди защемило.
      - Да, - еле слышно ответила она.
      - Видела там такие красивые дома за высокими заборами?
      - Да.
      - Там принимают правительственные и другие важные делегации, которые приезжают к нам в город... Я уже говорил тебе, что все про тебя знаю. Знаю, что ты толковая, честная, работы не боишься, не распустеха, речь у тебя культурная, двигаешься красиво. Про внешние данные не говорю - пока еще не слепой, сам вижу. Так вот, таких, как ты, не так уж много, и они очень нужны для работы в резиденциях.
      - Что там нужно делать?
      - Для начала - пылесосить ковры, стелить постели, подавать гостям кофе...
      - Горшки выносить? Подтирать за ними?
      - Это вряд ли. К тому же тебе ведь и такая работа не в новинку. Правда, мягко выражаясь, на другом уровне. Если не ошибаюсь, в той самой комнате, где мы сейчас сидим...
      - Спасибо. Мне это неинтересно.
      - Погоди отказываться. Это будет только начало. Как бы испытательный срок. Присмотришься, подучишься, а главное - к тебе присмотрятся. И предложат более интересную, ответственную работу.
      - А именно?
      - Возможности самые широкие. Можешь, например, годика через три оказаться в каком-нибудь нашем представительстве, скажем, в Париже.
      "Странный человек. То в бараний рог, а то - в Париж. Чего ему все-таки надо?"
      - Работа чистая, культурная. С серьезными надбавками, так сказать, за вредность. Оклад горничной - восемьдесят пять рублей.
      Таня невольно усмехнулась.
      - Погоди смеяться и слушай дальше. Каждый штатный работник резиденции получает два оклада, ежемесячную премию в сто процентов оклада, квартальную премию в триста процентов, пособие на дополнительное питание, соцстрах и транспортные. Так что даже по самому минимуму получается без малого пять сотен в месяц. Интересно?
      - Интересно. Это за кофе в постель? У нас на стройке ребята, чтобы двести наколотить...
      Чернов нахмурился и прервал Таню:
      - А вот это не твоего ума дело. У нас даром никому денег не платят... В общем, если согласна, я уполномочен подписать с тобой трудовое соглашение и выплатить тебе подъемные в размере четырехсот пятидесяти рублей.
      Он залез в портфель и вынул оттуда прозрачную папку с бумагами и нераспечатанную пачку пятерок.
      "Новенькие, - подумала Таня и с трудом отвела от синей пачки взгляд. - У нас даром никому денег не платят".
      - А как же быть с пропиской? - спросила она, намеренно меняя тему разговора. - Ведь если я соглашусь, мне придется уволиться из треста. Что же тогда - в Хмелицы по этапу?
      - Молодец, - сказал Чернов. - Правильно ставишь вопрос. И ответ на него у меня уже есть... Ты, наверное, слышала, что есть в нашей стране такие паразиты, отщепенцы, как правило, определенной национальности, которые не умеют ценить того, что дала им Родина, и бегут отсюда, как... - Он хотел сказать: "как крысы с корабля", но вовремя остановился. Тогда получилось бы, что корабль этот тонет, - как последние сволочи. После них остаются квартиры, удобные, в хороших местах - хозяева себя никогда не обижали... Есть, например, одна в деленном особнячке на Фонтанке. По ордеру однокомнатная, но комната эта - бальный зал. Сорок четыре метра. Камин, витражи, потолки пять метров с лепниной. Как устроишься к нам в резиденцию, начнем оформлять эту квартирку на тебя, если, конечно, глянется тебе такое жилье... Вот, кстати, и смотровой ордер. Осталось только дату вписать.
      Он извлек из папки две бумажки и протянул Тане. Одна была красиво отпечатанным бланком трудового соглашения, вторая - ордером, заполненным и с печатью. Таня стала читать ордер.
      - Постойте-ка, - сказала она, - здесь ошибка. Написано "Приблудова Татьяна Валентиновна". А ведь я уже Ларина.
      - Ошибки нет, - сухо сказал Чернов. - Тут вот какое дело: резиденция, в которую ты поступаешь на работу, находится на балансе областного комитета партии, а мать Ивана, Марина Александровна, работает там, так же, как и я. И получается, что мы берем на работу невестку нашего же работника. А мы обязаны не только всячески искоренять семейственность и кумовство, но и находиться в авангарде борьбы с подобными негативными явлениями. Поэтому придется вам временно развестись - чисто фиктивно, разумеется... Ну, и во избежание всяких кривотолков насчет морального облика некоторое время пожить отдельно. А через годик, глядишь, если еще не остынете друг к другу, можно и обратно под венец... Вот у меня и заявление готово от твоего имени, только подписать осталось.
      Таня окаменела. Чернов положил листок с заявлением прямо перед ее глазами. Она смотрела в бумагу, не видя ни буквы.
      - Оформят за полчаса, - продолжал Чернов. - Видишь, адресовано не в суд, а в загс. Детей вы не нажили, не успели, имущества совместного тоже. Да и паспорт твой прежний пока еще цел. Так что подписывай - и начинай новую жизнь. А мне пора. Засиделся я тут с тобой.
      Таня не шелохнулась. Чернов вздохнул, достал из портфеля черную авторучку с золотым пером, раскрыл и вложил в руку Тане.
      - Ну, давай!
      Таня медленно, как во сне, отложила ручку в сторону и столь же, медленно подняла глаза на Чернова. Щеки ее налились пунцовым румянцем.
      - Так вот для чего вам все это понадобилось, - тихо проговорила она. - Как вы могли? Вы! Вы! Отец Павла!
      Последнюю фразу она выкрикнула, встала, опрокинув стул, и приблизилась вплотную к Чернову. Он тоже встал. Оказавшись рядом с ним, Таня, несмотря на переполнявшую ее ярость, невольно отметила, что он, оказывается, уступает ей в росте и с каждой секундой становится все ниже. Теперь уже она разрасталась, заполняя собой весь объем комнаты, и казалось, что еще немного - и она расплющит Чернова, лишив его жизненного пространства, или испепелит драконьим огнем своего гнева.
      Чернов отступил на два шага и издал звук, настолько неожиданный, что Таня остановилась как вкопанная и мгновенно уменьшилась до обычных размеров.
      Дмитрий Дормидонтович смеялся. Добродушным, заразительным смехом, напомнившем Тане смех Павла.
      - Пять баллов тебе! - сказал он, не переставая смеяться, проворно сгреб со стола бумаги, порвал их на мелкие кусочки, а деньги положил в карман. Ваньку-шельмеца поздравляю! Не ожидал! Таня смотрела на него в полном недоумении.
      - У-фф! - сказал, отсмеявшись, Чернов и сел. - Танечка, будь добра, поставь еще кипяточку. Я тебе все объясню.
      Таня, двигаясь как робот, взяла ковшик и вышла с ним в коридор. Соседей не было, лишь ребята в черных костюмах по-прежнему стояли возле дверей.
      Ковшик был небольшой, и вода закипела быстро. Когда она вернулась в комнату, на столе увидела пеструю жестянку с каким-то импортным чаем, а
      Чернов стоял у окна и курил.
      - Завари-ка вот этого и садись, - сказал он.
      Таня засыпала нового чаю в заварной чайничек, залила кипятком и послушно села;- Понимаешь, Марина Александровна, мать Ивана, уже четверть века мой личный секретарь. Ваш брак ее расстроил ужасно, так что она не могла работать. А работа у нее очень ответственная, и пришлось принимать меры. Она вбила себе в голову, что ты окрутила Ивана из корысти, позарившись на его жилплощадь, прописку, социальное положение и еще черт знает что... Требовалось проверить ее подозрения - быстро и окончательно. Так было надо. Извини.
      - Но... но все, что вы говорили насчет прописки...
      - Полная ерунда. Тебе любой юрист разъяснит. Можете жить здесь, сколько хотите, можете прописаться у Ивана, если он оформит отдельный ордер, а это просто.
      - Лучше мы будем жить здесь, - твердо сказала Таня.
      - Естественно, - согласился Чернов. В дверь просунулась мужская голова с ровным пробором и сказала:
      - Дмитрий Дормидонтович, со "Светланы" два раза звонили. Не знают, начинать ли.
      - Позвони, скажи Давыдову, пусть начинают без меня, но генеральный пусть пока не выступает. Через полчаса буду... Ну, прощай, хозяюшка. Если Ванька куролесить начнет, ты мне скажи, вдвоем мы его быстренько приструним...
      - До свидания, Дмитрий Дормидонтович... И, пожалуйста, не сердитесь на Павла с Леной. Они у вас такие хорошие.
      - Все в меня, - сказал Чернов и стремительно вышел. Таня пошла проводить его, но в коридоре увидела лишь захлопывающуюся дверь. Из своих комнат боязливо-почтительно выглядывали соседи. Таня гордо посмотрела на них и прошла к себе. Через пять минут начались визиты.
      Первой явилась Марья Никифоровна с тарелкой.
      - Танечка, я тут намедни пирожочек спекла с капустой, да большой получился, куда мне одной, не съесть, пропадет, - затараторила она. - Может, вам с муженьком подкормиться, а? Дело молодое, аппетит хороший.
      - Спасибо, Марья Никифоровна, - рассеянно сказала Таня.
      - А товарищ Чернов-то что приходил? Про расселение не говорил?
      - Нет.
      Потом пришли еще две старухи. Одна принесла большой чайник - а то что ж вы, мол, водичку-то все в ковшике кипятите. Вторая одолжила оставшееся от мужа теплое верблюжье одеяло. Обе любопытствовали насчет Чернова. Таня поблагодарила их и сказала, что Дмитрий Дормидонтович - старый друг семьи, заезжал проведать и особенно интересовался, не досаждают ли им соседи.
      Шмонов, пыхтя, втащил старый черно-белый телевизор, поставил в угол и подключил антенну.
      - А то, понимашь, цветной купили, а этот девать некуда, решили, пусть, понимашь, у вас постоит пока. Все веселей, понимашь, - объяснил он.
      Про цель визита Чернова он не спрашивал, хотя чувствовалось, что его распирает от любопытства. Лишь на выходе он не выдержал и спросил:
      - А что Чернов? По какому вопросу?
      - Хочет Ивану книгу заказать, - серьезно сказала Таня. - Называется "Замечательные люди нашего города".
      Последним явился пьяный и сильно перепуганный Циолковский.
      - Это... что, в смысле, говорил?
      - Дядя Митя-то? - спросила совсем развеселившаяся Таня. - Зашел посоветоваться, кого куда расселять из квартиры.
      - Ну и... это... в смысле, кого куда?
      - Нам и Шмоновым, как семейным, по двухкомнатной квартире. Бабушкам - по однокомнатной.
      - А... это... про меня чего говорил?
      - А Циолковского, говорит, в барак на сто первый километр, чтоб, говорит, славную фамилию не позорил, молодежь не спаивал, по ночам не бузил и закусывать не забывал.
      И уже через минуту дрожащий Циолковский вызвал Таню в коридор, озираясь, сунул ей палку колбасы и юркнул в свою комнату.
      Потом пришел Ванечка.
      - Что тут было? - спросил он, оглядев комнату.
      - Садись поешь... Знакомый заглянул - остальное соседи расскажут.
      Дня через три после разговора с Черновым Таню прямо с площадки вызвали в трест.
      Ей не часто доводилось бывать в этом массивном мрачноватом здании, и она немного нервничала, не понимая, что могло от нее понадобиться самому Гусятникову, начальнику отдела кадров.
      Когда она вошла в кабинет, Гусятников, худой, очкастый и вечно хмурый отставной военный, оторвался от бумаг и посмотрел на нее с несвойственным ему любопытством.
      - Садись, Приблудова, то есть, извините, Ларина. Как работается, хорошо? Проблемы есть?
      - Да вроде нет.
      - Мы вот тут с товарищами посовещались и решили, что раз ты у нас кадр молодой, растущий и перспективный, надо тебе, стало быть, работать над собой, повышать, как говорится, квалификацию.
      - Как?
      - Учиться, Ларина, учиться и учиться. У тебя десять классов?
      - Восемь.
      - Это, конечно, похуже, но тоже ничего. Особенно если, как говорится, есть голова за плечами... Пойдешь ты у нас, Ларина, в строительный техникум, получишь, так сказать, среднее специальное образование.
      - Да мне некогда. Работа, дом...
      - С отрывом от производства.
      - Спаси-ибо, - иронически протянула Таня. - На вашу стипендию только ноги протянешь. А у меня теперь семья.
      - Да погоди ты! Я не все сказал. Пойдешь целевым назначением - это раз. Значит, тарифная ставка за тобой сохраняется. Во-вторых, в отдельных случаях, когда речь идет о руководителях низового звена и передовиках производства, - а ты у нас и то, и другое - администрация предприятия имеет право производить доплату вплоть до реального среднемесячного заработка за последний год. Мы тут посчитали - реальный среднемесячный у тебя получается двести семьдесят.
      - И что же?
      - А то, что будешь, дура, два года книжечки почитывать за те же двести семьдесят в месяц. Мне бы кто предложил! Устраивает?
      - "Дура" не устраивает. Остальное устраивает.
      - Извините. - Гусятников поправил галстук. - Вырвалось. Привык, знаешь ли, с гегемоном общаться, ну и... В общем, давай, пиши заявление. На имя Першикова. От такой-то такой-то. "Прошу зачислить меня" и т. д. С первого марта идешь на подготовительные курсы, с первого сентября - в группу. Факультет строительный или экономический?
      - Строительный, наверное.
      - Напрасно. В прорабах наломаешься не хуже работяги, а в зарплате еще и проиграешь. Иди на экономический. Сядешь у нас в плановом - чисто, светло, чаек-кофеек, все на "вы". И дело живое, интересное, надо только втянуться.
      - Хорошо. Пишу "на экономический".
      - Число, подпись... Все. Последние две недельки тебе повкалывать осталось. Поздравляю... И вот еще что - зайди в местком. Там тебе тоже что-то сказать хотят.
      - Что?
      - Не знаю. Будет время - потом ко мне загляни, расскажешь. Любопытно... Муж-то у тебя кто?
      - Студент. Хороший человек.
      - Да уж видно, что не из плохоньких. Ну, иди, везунья.
      В месткоме Тане пришлось писать еще одно заявление - на комнату в только что отстроенном семейном общежитии квартирного типа. Ключи ей выдали прямо в месткоме. После работы Таня не удержалась и съездила в Гавань, взглянуть на свое о новое жилище. При ближайшем рассмотрении комната оказалась полуторакомнатной квартиркой со встроенными шкафами и минимальной, но достаточной меблировкой на двоих. Размещалась квартирка на пятом этаже огромного двенадцатиэтажного комплекса с магазином, кафе, спортзалом и прачечной самообслуживания на первом этаже.
      Вечером Таня позвонила Дмитрию Дормидонтовичу домой и поблагодарила его. Он ее довольно сухо поздравил и заверил, что не имеет к этим приятным событиям ни малейшего отношения. По его тону она поняла, что дальнейшие звонки были бы для него нежелательны.
      В субботу при участии прораба Владимира Николаевича и его "Москвича" Таня и Ваня перевезли свой нехитрый скарб на новое место. В воскресенье устроили веселое новоселье. Были Андрей Житник, Танины подруги по прежнему общежитию и Владимир Николаевич. По разным причинам никто из "мушкетеров" прийти не смог.
      Ванечка напился и заснул прямо в ванной.
      Ill
      - Да кончайте, девки, выть, как по покойнику! - Таня улыбнулась сквозь слезы. - Я жива еще пока. Все образуется.
      Нинка с Нелькой все не унимались. Рыдали в голос, тыкаясь носами друг в друга и в Таню, притихали иногда, утирая слезы с красных глаз, шмыгали и снова заливались плачем.
      - Зачем ты, Танька, ну зачем? - Нинка всхлипнула. - При муже, при жилье, при деньгах достаточных?
      Зачем? Как объяснить им да что сказать? Он держался еще, пока жили там, в старухиной комнате "Видно, само убожество, в которое окунулся он тогда, после свадьбы, совсем к тому непривычный, заставляло его собраться, стиснуть зубы. Даже помогал ей, герой, правда, в чем полегче - с ведром на помойку бегал, в магазины иногда поутру, перед библиотекой, - хотя покупал все больше товар, за которым не нужно было давиться в очередях. Вермишель всякую, скумбрию в томате, соль, спички. Потом, за ужином, заводил умные разговоры и с укоризной посматривал на нее, что беседу не поддерживает, а только кивает головой и норовит поскорее завалиться спать. Отужинав, ласкался к ней, откидывал одеяло, целовал всю, ну и прочее. А она, усталая после смены, магазинов, готовки, стирки или мытья полов в коридоре... не гнала его, конечно, пускала, но на ответные ласки сил не доставало. Лежала колодой, засыпая в процессе, как говорится...
      Может, это и была первая трещинка? Нет, наверное, за выходные все наверстывалось, и с лихвой. И еще, ей казалось, что за тот неполный месяц, который они прожили в старухиной конуре, он начал что-то понимать, учиться отличать ее, живую, которая может и уставать, и ляпнуть невпопад какую-нибудь глупость, и срываться иногда по пустякам, от того безупречного образа, в который он влюбился. Учиться любить ее такую, какая она есть. Взрослеть.
      Должно быть, рано, слишком рано вошло в их быт благополучие, воплощенное в их новой служебной квартирке, непривычное, почти сказочное для нее, но для него - не Бог весть что, несравнимое с комфортом родительского дома. Так, социалистический ширпотреб. Вот та коммунальная дыра, да и общага строителей на Покровке - это была экзотика, романтизьм, как сказал бы Житник. Вроде как аристократ переоделся простолюдином и совершает этакую волнительную экскурсию по трущобам... Однажды, когда она принесла домой зарплату, он как-то косо посмотрел на нее.
      - Что ли, мало тебе? - спросила она весело.
      - Нет, слишком много, - без улыбки ответил он. - Понимаешь, вроде хватает на все необходимое. Скучно. А вот если бы у нас была нужда настоящая, если бы мне пришлось бросить под самый конец университет, пойти куда-нибудь в дворники, в сторожа, чтобы заработать на кусок хлеба, на лекарство больному ребенку... Как у Достоевского...
      - Ну и шуточки у тебя! - сказала тогда Таня. - Живи и радуйся.
      Только потом она подумала, что он, может быть, и не шутил вовсе. И еще Таня успела заметить, что люди, окружавшие их на прежнем месте, были для ее мужа как бы не вполне реальными, воспринимались им скорее как живописные картинки физиологии городского дна. Что и говорить, они были колоритны - один Циолковский чего стоит! Только она такого колорита насмотрелась на несколько жизней вперед, и ей этого даром не надо было. А вот Ивану оно было в новинку, он не успел еще вдосталь нахлебаться, и переезд их в отдельное жилье, знаменовавший для Тани подъем на новую, праздничную ступеньку жизни, для него обернулся окончанием "романтизьма" и возвратом в будни, только менее комфортные и более обременительные, чем прежде, при родителях.
      Новое жилье Таня осваивала практически в одиночку. Что ж, профессией отделочника она владела исправно, потому переквалифицироваться в "доделочники" ей труда не составляло. Тем более что почти сразу после переезда начались занятия на подготовительных курсах, и у Тани высвободилось много времени и, главное, сил. Она переклеивала обои в комнатах, перекрашивала кухню, меняла там линолеум, выстелила кафельной плиткой крошечную ванную, прибивала отваливающиеся плинтусы и закрепляла розетки, подвешивала люстры, карнизы и шторы - и все собственноручно, только на сантехнические доделки пришлось вызывать слесаря и платить ему. Ивана, который теперь строчил дипломную работу и катастрофически запаздывал, она старалась не беспокоить, да и сам он помочь не вызывался, а только ворчал, что, дескать, и по-старому неплохо было, что все комнаты краской провоняли и что довольно гонять его с места на место и мешать работать. Впрочем, когда Таня вынесла последнюю порцию ремонтного мусора, намыла полы и окна, самым нарядным образом расставила скудную мебель и постелила на стол парадную скатерть, посередине поставив вазу с букетом мимозы, Иван оторвался от писанины, выполз из маленькой комнатенки, где ему был оборудован кабинет, и похвалил ее.