Кавказские пленники (№3) - Аслан и Людмила

«Браки свершаются на небесах», – подумал Борский, вкладывая сейчас в эти истрепанные слова иной, как ему казалось, высший, таинственный смысл. Глаза его опять заволокло туманом, который так не любила его невеста, а теперь молодая жена.

– Кольца, кольца, круг замкнулся… – зашептал Борский.

2003 год. Московское море

Мила шла по берегу босиком. Туфли свои она утопила в первые же минуты после того, как оказалась в воде. Свитер был мокрый. Разорванная юбка цеплялась за колючки и кусты, которые то и дело наползали на самую кромку воды. Дальше идти по берегу было практически невозможно. Нужно было сворачивать в лес и пробираться через него. Или искать какую-нибудь тропинку. Ведь не необитаемый же тут остров. Если идти прямо, не сворачивал, обязательно выйдешь к людям. Вот только в какую сторону идти, не сворачивая, она не знала. Судя по всему, она находилась на противоположном от причала берегу. И с одинаковым успехом можно было идти в разные стороны. Земля, как известно, круглая.

Мила замедлила шаг и в нерешительности стала смотреть вдаль на воду. Никаких признаков жизни видно не было. Вот только высоко в небе пролетел самолет, оставляя за собой белый след. Но ему маши не маши – все равно.

Она никогда не чувствовала себя такой одинокой. Вроде бы люди есть всюду. А уж под Москвой и подавно. Но что-то не густо. Не густо.

Она решила зайти в лес. В принципе там вполне могла найтись дорога. Мила взобралась по невысокому склону, хватаясь за кусты и больно наступая на колючки. Но лес на этом не кончался. Непроходимая куща простиралась далеко в глубину. И босиком тут идти она не решалась. Змеиное какое-то место. Тьфу-тьфу-тьфу, конечно…

Но чем дальше она уходила от того песчаного берега, где оставила его лежать, тем, казалось, сильнее затягивалась на шее петля. Так нельзя. Это неправильно. Надо найти людей, чтобы помогли его вытащить отсюда. Надо только найти людей!

Она решила все-таки пробраться вдоль берега еще хоть чуть-чуть. Если вдруг встретится какой-нибудь пляж или бухточка, в которой можно купаться, то тропинку от нее найти будет несложно.

Но сложно оказалось продвигаться вдоль этого дикого и совершенно исхоженного берега. Песок был только в том месте, в котором они выбрались на берег. А здесь, сколько она шла, дно все время было илистое, противное. Вряд ли здесь можно было купаться. И она шла и шла. Иногда по колено в воде, обходя растущие в воде камыши. Иногда продираясь сквозь кустарник. Но ничего вокруг не менялось.

Солнце стояло высоко. Мила не понимала что ей делать дальше. Села на поваленное дерево и стала ждать. Может быть, и моторка еще проплывет… Заурчало в животе. Хотелось есть. Голова слегка кружилась от бессонной ночи и последующих потрясений.

Она сидела, забравшись на бревно с ногами. Обхватила колени. Положила на них подбородок. Надо как-то собраться с мыслями. Она никак не могла осознать, что еще вчера, да что там, еще на рассвете у нее была совершенно другая жизнь. А потом вдруг все изменилось. Что же это было? Очередной теракт? Но никакого взрыва не было. Зато был какой-то черный, с бандитской мордой. Который хочет остаться в тени… Да… Зачем тогда он меня вытащил? Но ведь он сначала хотел от меня избавиться. И лягался. А почему тогда спас? Странный для террориста поступок.

Мы так привыкли жить в своих безопасных норках, ездить по сигналу светофоров, тормозить на красный, покупать в супермаркете филе и все готовенькое к употреблению, делать прививки от всех болезней, принимать анальгин от головной боли, в любую минуту звонить по мобильному. А стоит на один шаг отступить от проложенной дороги – и все, ты ощущаешь себя муравьем. Вот нету у меня ни мобильника, ни туфель – и все. Никакой независимости и самостоятельности.

Это нам только кажется, что мы хозяева своей судьбы. А ведь каждую минуту то, что мы себе придумали, может дать сбой. Да что там – наступишь в один прекрасный день на канализационный люк, а он окажется открытым. И всем привет.

Нечто похожее произошло и с ней. Вода. Коварная вода, которую она с детства не любила, оказывается, отвечала ей взаимностью. Какой кошмар она пережила. Она уже успела попрощаться с жизнью. И не просто для красного словца. А на самом деле. В этом вся разница. Если бы не оказалось рядом этого мужика, она бы сейчас здесь не ходила. И в этом заключалась единственная непреложная на данный момент истина. Она обязана ему жизнью. Так же, как она обязана жизнью матери. А разве маму бы ей пришло в голову бросить одну в лесу, с кровавой раной?

А он там лежит. Ему плохо. Один. Разве она смеет оставлять в таком положении человека, который ее спас. И как он доплыл? Где же он так поранился?.. Можно тихонько вернуться. Благо с дороги тут не собьешься. Все – по берегу. А там уже осторожно обогнуть поверху и подкрасться с тыла.

И что? Сама себе возразила. Так и будем сидеть, от людей прятаться? Надо придумать, как ему помочь. Какой смысл возвращаться? Если возвращаться, так с бинтами, обезболивающим и носилками. А так-то зачем?

Да. Задача ясна.

Мила встала, потянулась. И решила во чтобы то ни стало выйти к людям. А значит – вперед, вглубь, в лес.

Босиком по лесу ходить – удовольствие сомнительное. Вот уже который раз она шипела от боли, накалываясь на прямо таки специально заготовленные для нее острые сучки. «Если так дело пойдет, то я в конце концов не смогу идти». Лопухи, что ли, травой привязать?.. Она потянулась рукой к жирному пушистому лопуху, завернула им стопу, как портянкой, и принялась привязывать длинными сочными травинками. Но они безбожно рвались, стоило их только завязать узлом. На пятой попытке она сломалась. Так не получится. Мила стала лихорадочно шарить глазами вокруг, пока не наткнулась на свой собственный болтающийся на одном бедре обрывок платья.

Она взяла в руки подол и, уже ни о чем не жалея, оторвала длинный узкий лоскут. Его порвала надвое. Им и завязала. Получилось очень даже ничего. Мягко и уютно.

Ровно через пять шагов удобные лиственные тапочки превратились в обвисшие лохмотья. Пришлось оборвать. Она взяла веревочки, получившиеся из оторванной от платья материи и завязала ими пальцы на ногах. Хоть чуть-чуть поменьше будут чувствовать.

Пошла дальше. Пригибаясь под ветками и разводя их в стороны руками. Солнечные лучи сюда, наверно, никогда и не попадали. Здесь под ногами практически ничего не было. Негустой папоротник и влажная земля. Мешали только завалы тонких, согнутых в дугу стволов. Ей все время приходилось перешагивать через них, а через высокие перебираться. Голые ноги уже были основательно исцарапаны. Подол свой она завязала узлом, потому что он то и дело зацеплялся за колючие ветки.

Она в очередной раз занесла ногу над мешающей веткой. А когда собиралась опустить, перекинув через препятствие, ей почудилось какое-то движение. Она быстро выхватила его глазами и окаменела. Прямо из-под ее еще не поставленной на землю ноги, обмотанной почти разорвавшимся в клочья лопухом, струилась черно-серая лента змеи.

Мила завизжала так, что на какое-то время оглохла. Обеими руками она обхватила голову, визжала и пятилась.

Потом она помнила только, как хлестали по лицу ветки. Как она задыхалась от бега с препятствиями, как болели ноги, исцарапанные мерзкими непроходимыми прибрежными зарослями. Она вылетела к воде и остановилась. Зашла по колено и умылась, все еще тяжело дыша. Потом, не задерживаясь, понеслась по всему пройденному ею пути обратно. По кромке воды, туда, где она оставила беспомощного человека. А в этом мерзком лесу только ляг – и на тебя сразу наползут, ужалят, убьют.

А он там один! Дура я, дура! Обиделась, видите ли. Боже мой! Только бы он был жив! Только бы с ним все было в порядке!

Она уже, кажется, узнавала места. Здесь лес из лиственного постепенно становился суше. Там где они с ним были, стояли сосны. Это она точно помнила. Завидев оранжевые сосновые стволы, она забрала резко в глубину берега. Ей нужно было его обойти, чтобы он ее не заметил. Она сбавила скорость и тихонько, стараясь не наступать на ветки, как в любимых с детства книжках про индейцев, стала приближаться к тому месту, где его оставила.

Почти не дыша, она выглянула из-за сосны на песчаный пляж.

Но там никого не было.

А о том, что место она не перепутала, говорило темное пятно крови на белом песке.

Глава 8

О, споры! Вы, что неизбежны,

Как хлеб, мы нудно вас жуем,

Солдаты! люди! будьте нежны

С незлобивым своим ружьем,

Не разрешайте спора кровью, —

Ведь спор ничем не разрешим.

Всеоправданьем, вселюбовью

Мы никогда не согрешим!

Игорь Северянин

1909 год. Северный Кавказ

Аслан Мидоев покинул свой аул и родные горы не потому, что боялся нукеров Давлет-хана, он оставил Дойзал-юрт потому, что в речке Акатай виделось ему отражение ее прекрасного лица, одинокий камень он принимал за женскую фигуру, а в крике ночной птицы слышал призывный голос этой женщины. Вообще, творилось с ним что-то неладное. На охоте он нервничал и не мог себя заставить выстрелить в олениху, ее глаза мешали ему убивать. Конокрадство и вовсе повергало его в непонятное томление. Странная сила влекла его в имение Давлет-хана, чтобы отдать коня за один только взгляд жены князя, Мадины.

Тогда он и оставил родимые места, ведь согласно древней пословице – от тоски джигита могут вылечить только хорошие враги. Русские уже не были врагами, а если и были, то плохими. Поэтому Аслан пошел к хевсурам, извечным врагам вайнахского племени.

К удивлению Аслана, не один он такой скитался по горам, покинув родной дом. В те годы много было на узких горных тропках Северного Кавказа всяких бесприютных бродяг. Быстро менялась жизнь вокруг, и многие не находили себя в ней, отправлялись искать иной жизни.

Ночевал Аслан в ингушских аулах. Смотрел на жизнь братьев-вайнахов, разговаривал, слушал ингушских стариков. Вечерами они рассказывали множество старинных историй и легенд. Одна же сказка особенно запомнилась Аслану Мидоеву. Была она про Хамчи.

В стародавние времена, когда и солнце ходило не с Востока на Запад, а наоборот, и горы были такие высокие, что звезды кочевали по их склонам, как отары овец, жили в этой стране нарты. Нарты были людьми необыкновенного роста, силы и отваги. Врагов у них других не было, кроме них самих, как не бывает врагов у реки, ветра, горы.

Жили в племени нартов старик со старухой. Детей у них никогда не было. Вот однажды старуха запеленала камень и стала его качать. Качала, пока не уснула. Проснулась от громкого плача. Посмотрела в пеленки, а там ребенок. Обрадовались старики, назвали мальчика Хамчи, Не успели порадоваться его босоногому детству, как Хамчи уже стал богатырем. Даже среди могучих нартов таких богатырей не было. Никто не мог победить Хамчи в состязаниях.

Только заскучал Хамчи. Захотел посмотреть, что находится за той горой, дошел, а там еще гора, за ней еще. Так зашел Хамчи далеко от родимых мест. Прилег отдохнуть. Только задремал, почудилось ему, что кто-то через него перепрыгнул. Посмотрел по сторонам – никого. Опять задремал, и вновь кто-то перемахнул через него. Что за чепуха? На этот раз Хамчи спящим только притворился. Слышит – кусты шуршат. Приоткрыл один глаз, видит – бородатый джигит к нему подъезжает. Но до того маленький, что вместо коня едет верхом на зайце. Подскакал к лежащему Хамчи и прыгнул через него. Хамчи зайца на лету за уши поймал одной рукой, маленького бородача схватил другой.

– Вот, кто мне спать мешает! – говорит. – Кто ты таков есть? Отвечай!

– Меня зовут Сипуни, заячий джигит, – отвечает тот. – Отпусти меня!

– Как бы не так, – сказал ему Хамчи. – Умеешь проказничать, умей и ответ держать. Сейчас зашвырну тебя на самое высокое дерево, всю жизнь будешь с него слезать. Или брошу тебя в пропасть самую глубокую, всю жизнь будешь лететь.

– Что же, джигит, дело твое, – вздохнул Сипуни. – Только разреши мне напоследок бороду свою причесать.

– Хорошо, причеши, заячий джигит, – согласился Хамчи. – Только недолго. Очень уж мне спать хочется.

Опустил он Сипуни на землю, а зайца не отпускает, чтобы тот не удрал. Сипуни схватился за бороду, быстро выдернул из нее волосок и бросил его на Хамчи. Не успел Хамчи и глазом моргнуть, как оказался опутанным волоском с ног до головы, как муха паутиной, даже пошевелиться не может.

– Кто ты таков? – спрашивает его Сипуни. – Отвечай!

– Меня зовут Хамчи, из племени нартов. Отпусти меня!

– Как бы не так, – говорит ему Сипуни. – Сейчас зашвырну тебя на самое маленькое дерево, оно тебя до смерти защекочет. Или брошу тебя в самую маленькую пропасть, голова твоя в ней застрянет, и ты задохнешься.

Взмолился джигит, стал Сипу ни предлагать коня, шашку и кольчугу. А заячий джигит только смеется себе в бороду.

– Ничего мне такого не надо, ведь маленький я. На коне мне не удержаться, шашку не поднять, кольчуга меня раздавит.

– А хочешь, я тебе дом построю?

Обрадовался Сипуни. Говорит, что дома у него нет и не было никогда. Под кустом он ночует, на камешке обедает. Ведь маленький дом кабан копытом раздавит, волк хвостом снесет, веткой упавшей завалит. А большой ему не построить.

– Я построю дом крепкий, большой, но для маленького человека.

Освободил его Сипуни. Построил ему дом Хамчи, как обещал. После этого подружились два джигита на всю жизнь. Много всякого с ними приключалось, но сила Хамчи и хитрость Сипуни, а главное их крепкая дружба, выручали их всегда.

Когда пришла в горы весть, что Западная царевна созывает женихов со всего света, побороться за ее руку и сердце, решил и Хамчи попытать счастья. Как ни отговаривал его Сипуни, все без толку. Поругались друзья впервые в жизни, и Хамчи поехал на Запад один.

Много женихов съехалось в Западное царство. Все они были сильны, храбры, красивы. Но никто из них не мог сравниться с Хамчи. Победил он на всех состязаниях. Оставалось последнее испытание – поединок с самой Западной царевной. Вышла против него царевна в серебряных доспехах, шлем лицо закрывает, в руках меч со щитом. Бились они так долго, что у мальчика, который подносил им напитки, выросли усы.

Наконец, стал Хамчи одолевать. Видит Западная царевна, что противник побеждает, а ни разу до этого она еще не проигрывала. Скинула она с себя доспехи и одежду, рассыпались до самой земли ее золотые волосы. Встал перед ней Хамчи остолбенело, руки у него опустились, глаза затуманились. Тут и ударила его царевна мечом и зарубила его.

Увидел Сипуни красную росу на траве, заметил он красные перья у скворца и красные маки в долине, понял, что случилось с Хамчи несчастье. Нашел он в поле мертвого друга. Когда же пришла Смерть за Хамчи, связал ее ловко волоском из своей бороды. Взмолилась Смерть, чтобы отпустил ее заячий джигит, ведь пока она связана, расселится по земле столько народа, что выпьют всю воду в реках, съедят все зверье в лесах.

– Отпущу тебя, если оставишь ты моего друга в живых, – сказал ей Сипуни.

– Будь по-твоему, – согласилась Смерть, – только дай мне кого-нибудь взамен.

– А возьми тогда Западную царевну, – ответил ей маленький джигит.

На том и порешили. Спустилась Западная царевна к реке, там ее ужалила змея, и она умерла. Ожил Хамчи, но, узнав, что погибла Западная царевна, затосковал, ведь он успел полюбить ее…

Так рассказывали Аслану древние ингушские старики. После этих историй ночные горы наполнились для него таинственными существами, которые прятались в кустах и за камнями, но взгляды которых джигит чувствовал. Он не боялся, наоборот, его это радовало. Ведь в родных горах ему везде мерещилась Мадина, жена Давлет-хана, здесь же – дивы и джинны, до которых Аслану не было никакого дела.

В одну из таких ночей с горной тропы он увидел освещенный вход в пещеру. Человек это или джинн, но он должен пригласить ночного путника к огню.

К тому же у Аслана в кожаной седельной сумке было мясо убитой этим утром лани. Не с пустыми руками следовал он к хозяину пещеры.

По теням, отбрасываемым пламенем на каменный свод, Аслан сосчитал количество людей у костра, и смело вошел внутрь. В пещере был всего один человек. Он поздно заметил постороннего, и рука, потянувшаяся к оружию, явно запоздала. Человек понял это и смело посмотрел в лицо ночному гостю.

– Ассалам алайкум! – поздоровался Аслан.

Человек у костра не ответил, только кивнул в знак приветствия и жестом пригласил путника к огню. Аслан понял, что перед ним человек чужой веры, хотя и горец.

– Я рад гостю, – сказал человек по-русски. – Присаживайся ближе к огню. Жаль, мне нечем угостить тебя. Охота моя закончилась неудачно… Меня зовут Балия Цабаури. Я – хевсур из Гудани.

– Я – Аслан Мидоев из Дойзал-юрта.

– Ты кистин?

– Нохча… чеченец.

– Давно не видал я чеченцев в наших горах, – сказал гость, но продолжать не стал, решив, что расспрашивать человека вот так сразу неприлично. – У меня осталась еще кукурузная лепешка. Давай, разделим ее с тобой.

– Ты не обидишься, Балия, если я сам угощу тебя? Мне на охоте повезло сегодня больше, чем тебе.

Он достал из сумки окорок и протянул его хевсуру, тактично решив, что хозяину пещеры и распоряжаться приготовлением пищи. Балия сделал неловкое движение навстречу, но что-то помешало ему протянуть руку. Аслан понял, что нога хевсура спрятана под бурку не просто так. Видимо, неудача на охоте заключалась не просто в отсутствии добычи, а в серьезном увечье.

– Ты ранен? – спросил чеченец.

– Я сорвался со скалы, когда подкрадывался к туру. Кажется, сломал ногу. Ты бы видел, Аслан, как потешался надо мною рогатый разбойник. Он посмотрел на меня сверху вниз со скалы, потряс бородой и злорадно заблеял, засмеялся. Ты никогда не видел смеющегося тура?

Аслан улыбнулся. Хевсур, видимо, был веселым и добрым человеком. Судя по всему, был он небольшого роста, не богатырь, но легкий и проворный. Травма причиняла ему сильную боль, но он не показывал виду, только бледнел, и капелька пота сбегала по его виску и высыхала на щеке.

Чеченец закопал мясо в горячие угли.

– Давно ты здесь? – спросил Аслан.

– Второй день.

– Я не такой, конечно, лекарь, как наш старик Дута, но все-таки позволь посмотреть твою ногу. Может, я чем-нибудь смогу помочь.

Балия откинул бурку, и Аслан увидел распоротую штанину и белевшую в рваной ране сломанную берцовую кость. Нога распухла и посинела.

– Тебе надо вправлять кость, – сказал чеченец. – Этого я делать не умею. У меня есть с собой немного сандаловой воды. Она снимет опухоль и облегчит твои страдания. Утром я отвезу тебя в твое селение. У вас есть хороший лекарь?..

Аслан никогда так много не говорил, как в эту ночь у костра. Он уверял себя в том, что говорит только для того, чтобы отвлечь Балию от боли, но чувствовал, что лукавит сам перед собой. Аслан словно знал этого хевсура всю жизнь, только чьей-то злой волей тот потерял память, и теперь Мидоев спешил рассказать другу все, что тот забыл. Хевсур тоже хотел говорить, но Аслан не разрешал ему тратить силы.

Рассказал он Цабаури и услышанные им недавно ингушские легенды про богатыря Хамчи и его верного друга Сипуни. Хевсур посмеялся и сказал, что это история про него, Балию, что он и есть тот самый заячий джигит, только потерявший волшебную силу бороды. Над ним до сих пор потешаются в Гудани за маленький рост.

– Но ты не подумай, Аслан, – сказал он, забавно хмурясь, – Балия Цабаури никому не прощал насмешек. Пусть я – заячий, но настоящий джигит. Спроси об этом любого в Хевсуретии, и тебе скажут, что я не лгу.

До Гудани добрались только на рассвете следующего дня. В горах была гроза с порывистым ветром, и им пришлось переждать ее. Когда на окраине большого села показался незнакомец, который вел в поводу коня с сидевшим на нем Балией, навстречу выбежала стайка чумазых и оборванных ребятишек. Они что-то закричали на своем наречии и побежали по селу.

– Что они такое говорят? – спросил Аслан.

– Они говорят, что страшный кистин привез Маленького Цабаури. Так они меня называют. Но я не сержусь на детей. Не сердись и ты, Аслан.

Они ехали по хевсурскому селению. Из всех дворов им приветливо кричали, только около одной сакли, перед тем как повернуть к родному дому Балии, они услышали низкий, грубый голос. Широкоплечий чернобородый горец, как понял без перевода Аслан, говорил что-то обидное и дерзкое его спутнику. Балия тоже ответил, что-то не менее громкое и раскатистое.

Когда они отъехали, Аслан спросил, что кричал ему этот горец и что ему ответил Балия.

– Это Чалхия Миндодаури, – пояснил Балия. – Мы с ним в ссоре. Я же говорил, что никому не позволяю смеяться надо мной, кроме женщин и маленьких детишек. Мы должны были встретиться с ним на шугли.

– Что такое шугли?

– Это такой поединок между поссорившимися мужчинами. Теперь он крикнул мне, что я специально сломал на охоте ногу, потому что испугался встретиться с ним в шугли.

– Что же ты ему ответил?

– Я сказал, что даже без рук, без ног выйду на поединок, чтобы наказать этот дрянной бурдюк, наполненный прокисшим вином.

– Хорошо ответил!

Отец и мать Балии – старики Цабаури – встретили Аслана, как самого дорогого гостя. Аслан был молод, первый раз в жизни он уходил так далеко в чужие края, первый раз он был в гостях у иноверцев, и первый раз ему так искренне радовались совершенно чужие люди. Он даже позволил себе наесться больше обычного, чтобы не обижать стариков, хотя всегда соблюдал старинную заповедь: есть за столом столько, чтобы в любой момент можно было броситься в бой, сохраняя легкость в теле.

К Балии пришел старик-костоправ. Он поставил кость на место, к удивлению Аслана, наложил на перелом свежую, еще липкую, шкуру барана внутренней частью к телу и крепко стянул повязку ремнем. Точно также поступали и чеченские лекари. Аслан сказал об этом. Старик-костоправ ответил, что в молодости ходил по всему Северному Кавказу, учился у разных народных лекарей. Бывал он и в Чечне.

– Все лечат по-разному, но кости у всех одинаковые, – сказал старик, уходя.

Вечером в саклю Цабаури зашли молодые хевсуры и сказали, что Чалхия Миндодаури ждет хвастуна Балию на шугли. Балия вскочил на ноги и тут же стал падать на руки стоявших поблизости. Ни о каком поединке не могло быть и речи.

– Нет! – кричал хевсур, чуть не плача. – Привяжите меня к дереву! Я буду драться! Я не позволю радоваться этому наглецу и грубияну! Я заставлю его уважать Цабаури!

Тогда поднялся Аслан.

– Может ли друг оскорбленного мужчины пойти на шугли? – спросил Аслан.

– Он твой друг, Балия? – спросили удивленные хевсуры.

– Аслан – мой самый большой друг, – сказал гордо Балия, смотря на Аслана снизу вверх, так как едва доставал головой ему до груди.

– Ты можешь, Аслан, участвовать в шугли, – сказали хевсуры, посовещавшись.

– Каким оружием проводится поединок? – испытывая необычайный душевный подъем, спросил Аслан. – На шашках? На кинжалах?

– Нет, – ответили хевсуры, – на сатитенях.

– На сатитенях? Никогда не слышал про такое оружие… Что это такое?

– Постой, Аслан, – вмешался Балия. – Ты не можешь драться за меня. Это невозможно. Ты никогда не надевал сатитени. Ты не умеешь ими драться. Я не позволю тебе…

– Покажите же мне эти сатитени! – воскликнул Аслан.

Один из хевсуров протянул ему руку. На его большом пальце Аслан увидел стальное кольцо с длинными острыми шипами в два ряда.

– У тебя есть такое же? – спросил чеченец своего друга.

– У каждого хевсурского мужчины есть сатитени, – гордо ответил тот.

– Давай его сюда и покажи еще, что с ним надо делать…

На площади у родника, одетого в камень и украшенного простой горской резьбой, собрались жители селения, чтобы посмотреть шугли. Эти поединки проходили здесь достаточно часто, но впервые на шугли собралось почти все население Гудани. Ведь сегодня будет драться чужак-чеченец, который никогда не надевал на палец сатитени. Все, даже те, кто симпатизировал Балия Цабаури, болели в этот вечер за Чалхию. Да никто и не сомневался в его победе. Кто, кроме хевсуров, умел так ловко драться боевыми кольцами? Никто на всем Кавказе! Так пусть иноверец узнает, что такое хевсурские сатитени!

Балия Цабаури сидел тут же на камне, вытянув сломанную ногу и опираясь на свежевырезанный костыль. Аслан стоял рядом, немного волнуясь перед странной, незнакомой ему схваткой.

– Запомни, Аслан, – говорил ему Балия, – шугли служит для проверки боевого духа воина, приучает его не бояться крови и переносить боль. Никто не увечит и не убивает противника. Удары наносятся только в голову, выше трех лобных складок. Вот сюда! Здесь крепкая черепная кость, ранения сюда не убивают противника. Смотри – не промахнись, не то вступает в силу кровная месть. Не забудь сорвать с него шапку, как я показывал. Бей прямо, наотмашь или сбоку. Держись, Аслан! Я буду молиться за тебя…

Как маленький Балия собирался драться против здоровенного Чалхии, так и осталось для Аслана загадкой. Хевсур был одного с ним роста, но старше, шире в костях, плотнее. На пальце у него было такое же кольцо, как у Аслана, но с тремя рядами остро отточенных зубьев.

Но как же неудобно держать это самое кольцо на большом пальце. Как тут ударишь? Не кинжал и не голый кулак. Да и забыл спросить Балия – кто же побеждает в этой странной схватке?

Аслан не знал, когда надо начинать, есть ли в шугли какой-нибудь особый ритуал, приветствие противника. Поэтому он ничего не предпринял, когда к нему быстро подскочил Чалхия, сорвал рукой мохнатую шапку, и, пригнув этой же рукой его голову, ударил кольцом сверху вниз.

Он не почувствовал боли, выпрямился, схватил руку противника. Но тот успел за это время несколько раз полоснуть Аслана по голове. Сатитени хевсура попало в уже кровоточащую рану, и теперь острая боль обожгла его. Он только успел сбить шапку с Чалхии, а его собственная кровь уже текла по лбу и заливала ему глаза.

– Сражайся, Аслан! – услышал он истошный крик Балии. – Я с тобой! Бей его!

Хевсур опять подскочил к противнику и попытался схватить его за шею или воротник, но запястье его попало словно в металлические тиски. Вооруженные руки бойцов встретились, кольца порвали широкие рукава черкесок.

Что же ты, Аслан? Неужели ты еще не понял это оружие? Это та же самая боевая сталь, которая режет в виде кинжала, рубит шашкой, летит пулей. Разве ты не узнал ее смертельный холод, не почувствовал ее жаждущих чужой крови зубьев? Надо только не мешать оружию, надо только немного помочь ему, и оно само справится с податливой человеческой плотью.

Отступить и ударить сверху. Полоснуть справа – налево, еще так же. Вот и на противнике уже кровавая маска. Почувствовал, как содрогнулось его тело под очередным ударом? Слаба человеческая плоть, слаба. Ведь он уже ничего не видит и почти ничего не понимает от крови и боли. А ты наоборот все видишь, все понимаешь. Вот враг опять отшатнулся, а маленький Балия вскочил с камня и выронил из рук костыль. Какая-то девушка упала в обморок от вида крови, и ее несут к роднику. Мужчины-хевсуры следят, не отрываясь, за поединком, а старики кивают в такт ударам седыми головами. Если бы не кровь, залепляющая глаза, он бы рассмотрел и птиц в небе, и листья на деревьях, весь этот ужасный и великолепный мир окинул бы он взглядом, рассмотрев каждую ничтожную песчинку! Как прекрасна жизнь!..

В этот момент Аслан почувствовал, что бить больше некуда. Чалхия сидел на земле и держал, заслоняясь, руку с окровавленным кольцом над головой.

– Ты победил, Аслан! – закричал Балия куда-то в небо, будто его друг был там, а не стоял растерянно на земле залитый кровью. – Это мой друг и брат, хевсуры! Это великий воин Аслан! Наш друг и брат, хевсуры!..

2003 год. Московское море

Ушел… Это ведь прекрасно. Она пыталась сама себя уговорить и не расстраиваться. Но чувствовала, что готова заплакать. Прижимала обе ладони к лицу и затравленно озиралась по сторонам. Лес и так был не очень-то гостеприимным. А теперь она знала, что где-то совсем недалеко от нее этот человек. Он не мог уйти далеко. Это точно. А больше всего Мила с детства боялась внезапности. Однажды она чуть не упала в обморок, когда добрый папа, чтобы поиграть, кинулся на нее с хищным возгласом из темной кухни.

Она могла решиться на любой подвиг, но только ей нужно было время, чтобы на него настроиться и морально подготовиться. Прошлой весной она два месяца подряд регулярно смотрела, как в парке прыгают с тарзанки смельчаки. Она приходила, вставала у дерева и смотрела. Прошло два месяца. И однажды она пришла, с ледяным спокойствием бывалого человека подписала необходимую бумагу о том, что все происходит по ее личной инициативе, поднялась на вышку и прыгнула. Инструктор был в шоке. Она в эйфории. Но если бы ее заставили прыгать в первый же день, она бы ни за что не согласилась. Страшно.

Следы на песке очень быстро терялись в траве, но если ее приятеля не сильно шатало из стороны в сторону, то направление она примерно поняла. Особых вариантов тут не возникало. Идти можно было только туда, наверх. В глубину.

Никакой примятой травы. Никаких следов крови. Это только в кино все следы вывешиваются прямо перед твоими глазами. А в жизни – их надо искать. И она искала. Возвращалась и начинала сначала. Сидела на корточках, рассматривала траву и крутила головой.

Но так ничего и не обнаружила.

Теперь она брела вглубь леса, все дальше и дальше удаляясь от берега. Лес в этом месте был посуше. И бурелома не было. Вот бы только на ноги что-нибудь – и, в общем, пережить можно. Иногда она замирала, вся внутренне подбиралась, прислушивалась.

Один раз ей показалось, что она слышит что-то. Шорох какой-то совсем рядом. Но когда она ринулась в ту сторону, из зарослей взлетели в небо две довольно крупные птицы. Мила только заморгала от неожиданности.

Солнце куда-то пропало. Она и не заметила, как небо заволокло тучами. Лес вокруг сразу утратил оптимистичность. Стал мрачным. Затаившимся.

Она остановилась и набрав побольше воздуху крикнула:

– Аууу!

И долго слушала…Тишина.