Как сказать им о том, чтобы они туда не заходили? Он снял пиджак и расцеловал свое семейство.

— Уже закончили все разбирать?

— Да, папа.

— Хорошо. Кстати, вы кухню видели? Там в глубине есть дверь.

— Я как раз хотела с тобой о ней поговорить, — сказала Люси, — это, должно быть, подвал. Я попыталась ее открыть, но она заперта на ключ. Там есть большая щель. Насколько можно увидеть, там очень глубоко. Надо, чтобы ты сломал замок. Хоть на что-то сгодится муж-слесарь.

Она улыбнулась, он заключил ее в объятия. Люси и Джонатан были вместе уже тринадцать лет. Они познакомились в метро. Какой-то хулиган от нечего делать бросил в вагон слезоточивую бомбу. Через несколько минут все пассажиры очутились на полу, захлебываясь кашлем и слезами. Джонатан и Люси упали друг на друга. Когда они пришли в себя, Джонатан предложил Люси проводить ее домой. Потом он пригласил ее посетить одну из своих первых коммун, которая обосновалась в пустующей квартире, недалеко от Северного вокзала. Через три месяца они решили пожениться.

— Нет.

— То есть, как это нет?

— Нет, мы не будем ломать замок, и не будем пользоваться этим подвалом. Не надо больше о нем говорить, не надо к нему подходить, а главное, не надо думать о том, как его открыть.

— Ты шутишь? Объясни, в чем дело!

Джонатан не придумал веской причины для запрета подходить к подвалу. И невольно получил результат, обратный желаемому. Его жена и сын теперь были заинтригованы. Что он мог поделать? Сказать им, что вокруг дяди-благодетеля существовала некая тайна, что он предупредил их о некой опасности, связанной с подвалом?

Это было не объяснение. В лучшем случае, какое-то суеверие. Люди любят логику, а значит, Люси и Николя этим не удовольствуются.

Джонатан промямлил:

— Меня предупредил нотариус.

— О чем он тебя предупредил?

— Подвал кишмя кишит крысами!

— Фу! — скривился мальчик. — Крысы? Но они же точно пролезут в щель.

— Не беспокойтесь, мы все заделаем.

Теперь Джонатан был, в общем, доволен произведенным эффектом. Какая удача, что ему пришла в голову идея насчет крыс.

— Ну, так значит, договорились, никто больше к подвалу на пушечный выстрел не приближается, хорошо?

Он пошел к ванной комнате. Люси догнала его.

— Ты виделся со своей бабушкой?

— Было такое.

— И просидел у нее все утро?

— Ну, допустим.

— Но ты ведь не собираешься все время вот так бить баклуши? Ты ведь сам говорил всем на ферме в Пиренеях: «Праздность — мать всех пороков». Тебе надо найти другую работу. Деньги тают!

— Мы унаследовали квартиру площадью двести квадратных метров в роскошном районе на опушке леса, а ты мне о работе говоришь! Ты что, не умеешь ловить мгновение?

Джонатан хотел обнять жену, но она отпрянула.

— Умею, конечно, но я умею и о будущем думать. Я — домохозяйка, ты — безработный, что с нами будет через год?

— У нас еще кое-что есть.

— Не будь дураком, на этом кое-что можно продержаться несколько месяцев, а потом…

Люси уткнула кулачки в бока и выпятила грудь.

— Слушай, Джонатан, ты потерял работу потому, что не хотел ездить по ночам в опасные районы. Ладно, я тебя понимаю, но ты должен найти что-нибудь другое!

— Конечно, я найду работу, дай мне только прийти в себя. Я обещаю тебе, что потом, скажем, через месяц, я дам объявления.

В дверь просунулась светловолосая голова, за ней — ни дать ни взять легкая игрушка. Николя и Уарзазат.

— Папа, тут приходил какой-то дядька, сказал, что ему нужно сделать переплет для книги.

— Переплет для книги? Для какой книги?

— Не знаю, он что-то говорил про большую энциклопедию, которую написал дядя Эдмон.

— Вот оно что… Он вошел? Вы ее нашли?

— Нет, он был какой-то противный, к тому же книги-то все равно нет…

— Молодец, сынок, ты правильно сделал.

Новость озадачила Джонатана, а затем заинтриговала. Он обыскал всю квартиру, но безрезультатно. Потом он долго стоял на кухне, разглядывал дверь в подвал, большой замок и широкую щель. К какой тайне вела эта дверь?

Надо идти в эти заросли.

От одного из самых старых участников экспедиции поступает предложение. Если нужно передвигаться по негостеприимной территории, говорит он, лучше всего построиться в форме «змеи с большой головой». Все немедленно соглашаются — мол, как нам это самим не пришло в голову.

Пять разведчиков, возглавляющие группу, становятся перевернутым треугольником. Теперь они — глаза отряда. Продвигаясь вперед небольшими размеренными шагами, они прощупывают почву, вдыхают воздух, осматривают мох. Если ничего подозрительного не обнаруживается, они посылают обонятельное сообщение, означающее: «Опасности нет!» Затем разведчики возвращаются в арьергард, их сменяют «новенькие». Такая система ротации делает группу одним длинным существом, чей «нос» всегда остается сверхчувствительным.

«Опасности нет!» — звонко звучит двадцать раз. Двадцать первый прерван тошнотворной фальшивой нотой. Один из разведчиков неосторожно подошел к плотоядному растению. Дионея. Муравья привлек одуряющий аромат, и его лапки приклеились к смоле. Теперь все пропало. Прикосновение к ворсинкам включает механизм органических петель. Два широких листа с прожилками неумолимо закрываются. Длинная бахрома служит им зубами. Перекрещиваясь, она превращается в прочную решетку. Когда жертва совершенно расплющена, растительный хищник выделяет свои ненасытные ферменты, способные переварить самый жесткий панцирь.

И муравей растворяется. Все его тело превращается в пенящийся сок. Он испускает облачко пара, как сигнал бедствия.

Но, увы, ему уже ничем не поможешь. В долгосрочных экспедициях подобное случается сплошь и рядом. Впору ставить предупредительный знак — «Осторожно, опасность» на подступах к естественной ловушке.

Забыв про эту неприятность, муравьи снова идут по пахучей дороге. Феромоны следов указывают дорогу. Пройдя через заросли, экспедиция движется на запад, по-прежнему придерживаясь 23 градусов относительно солнца в зените. Путники дают себе чутьчуть отдохнуть, когда становится или слишком холодно, или слишком жарко. Они должны торопиться, чтобы не вернуться домой в разгар войны.

Уже бывало так, что участники экспедиции возвращаются и видят, что Город их окружен неприятельскими войсками. А прорывать блокаду всегда нелегко.

Так и есть, они нашли феромон следа, указывающий на вход в пещеру. От поверхности земли поднимается тепло. Разведчики углубляются в каменистую темноту.

Чем ниже они спускаются, тем лучше слышат тихое журчание ручейка. Это источник с теплой водой. Он дымится и сильно пахнет серой.

Муравьи утоляют жажду.

Потом они замечают странное животное: какой-то шарик с лапками. На самом деле это навозный жук, катящий комочек из помета и песка, внутрь которого он отложил яйца. Как легендарный Атлант, он держит на плечах свой мир. Когда почва идет под уклон, шарик катится сам, а жук бежит за ним. Когда нужно подниматься в горку, жук задыхается и скользит, шарик скатывается вниз и за ним надо возвращаться. Странно, что здесь встретился навозный жук. Это скорее теплолюбивое насекомое…

Белоканцы пропускают навозника. Тащить этого толстяка с мощным панцирем тяжело, да и незачем, мясо у него невкусное.

Слева появляется черный силуэт и тут же прячется во впадине скалы. Уховертка. Она-то, напротив, восхитительна. Самый старый солдат среагировал быстрее всех. Он покачнул своим брюшком под шеей, принял позу для стрельбы, удержал равновесие, опершись на задние лапки, интуитивно прицелился и издалека выпустил каплю муравьиной кислоты. Едкий сок сорокапроцентной концентрации рассек пространство.

Цель поражена.

Уховертка убита прямо на бегу. И то сказать, муравьиная кислота действует уже при концентрации раствора сорок единиц на тысячу, а уж при сорока процентах из ста убивает наповал. Насекомое падает, все накидываются на его обгоревшее мясо. Осенние разведчики оставили хорошие феромоны. Похоже на то, что здесь есть, чем поживиться. Охота будет удачной.

Муравьи спускаются в артезианский колодец и распугивают каких-то, неизвестных им доселе, подземных жителей. Летучая мышь пытается положить конец их вторжению, но солдаты обращают ее в бегство, окутав облаком муравьиной кислоты.

Но несколько дней напролет отряд прочесывает теплую пещеру, собирая останки маленьких белых насекомых и кусочки зеленоватых грибов. При помощи анальных желез муравьи оставляют новые феромоны следов, которые должны позволить их братьям беспрепятственно охотиться здесь.

Задача выполнена. Пройдя через западные кустарники, они освоили этот район. Тяжело нагруженные съестными припасами, уже собираясь в обратный путь, они водружают в пещере химическое Федеральное знамя. Его запах плещется на ветру: «Бел-о-кан!»

— Повторите, пожалуйста!

— Уэллс, племянник Эдмона Уэллса.

Дверь открылась, и в нее вошел великан двухметрового роста.

— Господин Язон Брагель?.. Извините за беспокойство, но я хотел бы поговорить с вами о своем дяде. Я его не знал, а моя бабушка сказала мне, что вы были его лучшим другом.

— Ну, заходите… Так что конкретно вас интересует?

— Все. Я не знал его и очень об этом сожалею…

— М-м-м. Понятно. В любом случае, Эдмон был из тех, кого называют «ходячей тайной».

— Вы его хорошо знали?

— Как можно утверждать, что ты кого-то хорошо знаешь? Скажем так, нам нравилось часто проводить время вместе.

— Как вы познакомились?

— На факультете биологии. Я работал с растениями, он — с бактериями.

— Еще два параллельных мира.

— Да, только мой все-таки более дикий, — уточнил Язон Брагель, демонстрируя гостю настоящий лес, буйно разросшийся по всей его столовой. — Видите? Все это конкуренты, готовые убить друг друга за лучик света или за каплю воды. Как только листок оказывается в тени, растение забрасывает его, соседние листья развертываются шире. Вот уж действительно закон джунглей…

— А бактерии Эдмона?

— Он сам заявлял, что всего лишь занимается своими предками. Ну, углублялся больше, чем обычно, в изучение своего генеалогического древа…

— А почему бактерии? Почему не обезьяны, не рыбы?

— Он хотел изучить клетку на самом примитивном этапе развития. Он считал человека лишь конгломератом клеток, поэтому хотел постичь «психологию» частицы, для того чтобы понять функционирование целого. Кто-то из великих сказал, что большая, сложная проблема — это всего лишь сумма маленьких, простых проблем. Он понимал это изречение буквально.

— Он работал только с бактериями?

— О нет. Он был мистиком в своем роде, настоящим энциклопедистом, хотел знать все. У Эдмона были свои странности. Например, он хотел управлять ритмом биения своего сердца.

— Но это невозможно!

— Да вроде бы некоторым индийским и тибетским йогам такой подвиг по плечу.

— А зачем это нужно?

— Не знаю… Он хотел научиться этому, чтобы иметь возможность умереть по своей воле, просто остановив свое сердце. Эдмон думал, что так он сможет выйти из игры в любой момент.

— Зачем?

— Может быть, он боялся старости.

— М-да… А чем он занимался после окончания факультета?

— Эдмон ушел работать в частную фирму, производящую живые бактерии для йогуртов. «Суитмилк корпорейшн». Там у него дела пошли хорошо. Он открыл бактерию, которая улучшала не только вкус, но и запах йогурта! Получил премию за лучшее изобретение шестьдесят третьего года…

— А потом?

— Потом Эдмон женился на китаянке, Линг Ми ее звали. Это была веселая, нежная девушка. Она быстро смягчила его суровый нрав. Эдмон души в ней не чаял. Встречаться мы, как водится, стали реже. Ну, как обычно.

— Я слышал, что он уезжал в Африку.

— Да, но он уехал после.

— После чего?

— После трагедии. У Линг Ми открылась лейкемия. Это приговор. Через три месяца она умерла. Бедный… Он-то утверждал, что люди ему неинтересны и что его волнуют только клетки… Урок был жестоким. И поделать он ничего не мог. А тут еще Эдмон из-за чего-то повздорил с коллегами по «Суитмилк корпорейшн». Он ушел с работы и сидел дома в полной прострации. Линг Ми заставила его поверить в человечество, а ее смерть снова сделала беднягу мизантропом.

— Он уехал в Африку, чтобы забыть Линг Ми?

— Может быть. Во всяком случае, чтобы залечить раны. Эдмон с головой ушел в биологические изыскания. Кажется, его захватила какая-то научная материя. Не скажу наверняка, что это было, но точно не бактерии. Скорее всего, он поехал в Африку потому, что там было легче изучать эту тему. Эдмон прислал мне открытку, в ней он писал только о том, что работает в Национальном центре научных исследований, вместе с неким профессором Розенфельдом. Я этого господина не знаю.

— А потом вы видели Эдмона?

— Да, один раз, случайно встретились на Елисейских полях. Мы поговорили немного. У него явно снова появился вкус к жизни. Но он был очень уклончив и ответов на все мои более-менее профессиональные вопросы не давал.

— Он вроде бы еще энциклопедию писал.

— Да, это было раньше. Фундаментальный труд. Хотел собрать все знания в одной книге.

— Вы ее видели?

— Нет. И я не думаю, чтобы Эдмон ее кому-то показывал. Да будь его воля, он закопал бы ее в дебрях Аляски, а стеречь поставил огнедышащего дракона. С него станется. Было в Эдмоне что-то от «великого колдуна».

Джонатан собрался уходить.

— Да! Еще вопрос: вы знаете, как из шести спичек сложить четыре равнобедренных треугольника?

— Еще бы. Это любимый тест Эдмона на уровень интеллектуального развития.

— Ну и как же? Язон расхохотался.

— А вот этого я вам нипочем не скажу! Как говорил Эдмон: «Каждый сам находит свой путь». Вот увидите, самому найти ответ куда как приятнее.

Когда несешь на спине много мяса, обратный путь кажется гораздо длиннее, чем дорога к цели путешествия. Отряд идет быстрым шагом, надеясь попасть домой до того, как стемнеет и похолодает.

С марта по ноябрь муравьи способны работать двадцать четыре часа в сутки без малейшей передышки, но любое понижение температуры их усыпляет. Поэтому экспедиции редко отправляются куда-то дольше, чем на один день.

Город муравьев долго размышлял над этой проблемой. Город знал, как важно расширять территорию для охоты и знакомиться с дальними странами, где растут другие цветы и травы и живут другие существа со своими обычаями.

В восемьсот пятидесятом тысячелетии Би-стин-га, рыжая королева из династии Га (восточная династия, исчезнувшая сто тысяч лет назад), охваченная безумным честолюбием, захотела найти «края» земли. Она послала сотни экспедиций по четырем основным направлениям. Ни одна из них не вернулась. Нынешняя королева, Бело-киу-киуни не настолько кровожадна. Ее любопытство ограничивается маленькими золотистыми жесткокрылыми насекомыми, похожими на драгоценные камни (обитающими далеко на юге), и хищными растениями, которые ей иногда доставляют живыми, прямо с корнями. Она надеется в один прекрасный день их приручить.

Бело-киу-киуни знает, что лучший способ узнать о новых территориях — это по-прежнему расширять Федерацию. Все больше экспедиций на дальнее расстояние, все больше дочерних Городов, все больше аванпостов. Война со всеми, кто хочет помешать этому продвижению.

Конечно, так весь свет быстро покоришь, но политика маленьких, упорных шажков идеально вписывается в общую философию муравьев: «Медленно, но всегда вперед».

Сегодня Федерация Бел-о-кан насчитывает 64 дочерних Города. 64 Города под одним запахом. 64 Города, связанных сетью в 125 километров прорытых дорог и в 780 километров обонятельных тропинок. 64 Города — 64 союзника во время сражений и во время голода.

Концепция Федерации Городов позволяет некоторым Городам специализироваться. И Бело-киу-киуни мечтает о том, что наступит время, когда один Город будет заниматься только зерном, другой — только мясом, третий — только войной.

Но это — в будущем.

Во всяком случае, такая концепция согласовывается с другим основополагающим принципом философии муравьев: «Будущее принадлежит специалистам». Разведчикам еще далеко до аванпостов. Они ускоряют шаг. Когда они снова проходят мимо хищного растения, один солдат предлагает выкорчевать его и отнести Бело-киу-киуни.

Собирается военный совет. Муравьи спорят, выделяя и воспринимая крошечные летучие молекулы запахов. Феромоны. В действительности, это гормоны, отделяющиеся от их тел. Можно представить себе эти молекулы в виде аквариума, где каждая рыбка является словом. Благодаря феромонам муравьи ведут диалоги с бесчисленным количеством нюансов. Судя по нервно дергающимся усикам, дискуссия протекает оживленно.

Это очень обременительно.

Мать не знает этого вида растений.

Мы можем понести потери, станет меньше рук, чтобы нести добычу.

Когда мы приручим хищные растения, они станут особым видом оружия. Всего лишь высадив их в ряд, можно будет противостоять противнику.

Мы устали, скоро ночь.

Муравьи решают отказаться от своего намерения, огибают растение и идут своей дорогой. Когда отряд приближается к цветущей рощице, самец № 327, который идет последним, чувствует запах красной маргаритки. Такой разновидности он никогда не видел. Тут и думать нечего.

Мы не взяли дионею, но мы принесем маргаритку.

Он на мгновение отстает и аккуратно срезает стебель цветка. Чик! Затем, крепко держа свою находку, он бежит догонять товарищей.

Только товарищей-то больше нет. Первая экспедиция нового года, конечно, находится перед ним, но в каком виде… Да, вот это шок. Лапки № 327 начинают дрожать. Все его друзья лежат мертвыми.

Что же могло произойти? Атака должна была быть мгновенной. Они не успели встать в боевую позицию, они по-прежнему вытянулись в виде «змеи с большой головой».

Он осматривает тела. Никто не выстрелил кислотой. У рыжих муравьев даже не было времени выделить феромоны тревоги.

№ 327 начинает расследование.

Он осматривает усики одного из собратьев. Обонятельный контакт. Никакого химического изображения. Они шли себе — и вдруг как отрезало.

Надо понять, надо понять. Несомненно, есть объяснение. Сначала надо прочистить сенсорный аппарат. При помощи двух изогнутых когтей передней лапки № 327 скребет свои фронтальные стерженьки, убирая едкую пену, появившуюся от волнения. Он сгибает их в направлении рта и лижет. Вытирает их маленькой шпорой-щеткой, что скорая на выдумку мать-природа проделала поверх его третьего локтя.

Потом опускает чистые усики на уровень глаз и медленно приводит их в движение частотой 300 вибраций в секунду. Ничего. Он набирает обороты: 500, 1000, 2000, 5000, 8000 вибраций в секунду. Он использует уже две трети своих воспринимающих способностей.

В мгновение ока он чувствует самые легкие ароматы, плывущие вокруг: пар росы, пыльцу, споры и еще какой-то едва уловимый запах, смутно ему знакомый, но не поддающийся идентификации.

Он еще «прибавляет газу». Максимальная мощность: 12 000 вибраций в секунду. Вращаясь, его усики образуют всасывающие потоки воздуха, притягивающие всю пыль.

Есть: он узнал этот легкий запах. Это запах виновных. Да, это могут быть только они, беспощадные северные соседи, уже доставившие им столько забот в прошлом году. Они: муравьи-карлики из Ши-гае-пу…

Значит, они тоже уже проснулись. Должно быть, они устроили засаду и применили новое молниеносное оружие.

Нельзя терять ни секунды, надо поднимать по тревоге всю Федерацию.

« — Их убил лазерный луч очень большой амплитуды, шеф.

— Лазерный луч?

— Да, новое оружие, поражающее на расстоянии наши самые большие корабли. Шеф…

— Вы думаете, что это…

— Да, шеф, только венеряне способны на такое. Это их почерк.

— Если это так, возмездие будет ужасным. Сколько у нас осталось боевых ракет в кольце Ориона?

— Четыре, шеф.

— Этого недостаточно, надо будет попросить подкрепления…»

— Хочешь еще немного супа?

— Нет, спасибо, — сказал Николя, полностью загипнотизированный зрелищем.

— Ну-ка, давай смотри и в тарелку тоже, или я выключу телевизор!

— Ой, ну мам, ну пожалуйста…

— Тебе еще не надоели эти бредни про маленьких зеленых человечков и планеты с названиями стиральных порошков? — спросил Джонатан.

— Мне интересно. Я уверен, что в один прекрасный день мы увидим пришельцев.

— Не знаю… Столько времени об этом говорят!

— К самой близкой звезде послали зонд, «Марко Поло» называется. Скоро мы узнаем, кто наши соседи.

— Ничего из этого не выйдет, раньше тоже посылали зонды и все впустую, только космос засоряли. Я ведь тебе уже говорил, это слишком далеко.

— Может быть, но кто тебе сказал, что пришельцы не прилетят к нам сами? Ведь до сих пор никто так и не знает, откуда взялись все эти НЛО.

— Даже если так, зачем нам встречаться с другими мыслящими существами? В конце концов, дело кончится войной. Тебе не кажется, что у землян и без того хватает проблем?

— Это было бы так интересно. Может быть, мы стали бы ездить на каникулы в новые места.

— Появились бы в основном новые заботы. Джонатан взял Николя за подбородок.

— Ладно, сынок, когда ты подрастешь, то поймешь, что единственное действительно необыкновенное существо, чей разум отличается от нашего, это… женщина!

Люси для виду запротестовала, а затем рассмеялась вместе с мужем. Николя насупился. Ну и шуточки у этих взрослых… Чтобы успокоиться, он стал искать рукой собачью шерстку. Под столом не было никого.

— А где Уарзазат?

В столовой собаки не было.

— Уарзи! Уарзи!

Николя засвистел в четыре пальца. Обычно после этого пудель сразу давал о себе знать: слышался лай, а за ним стук когтей по полу. Николя снова засвистел — безрезультатно. Он отправился искать собаку по многочисленным комнатам квартиры. Родители присоединились к нему. Пуделя нигде не было. Входная дверь была закрыта. Пес не мог выйти сам, отпирать и запирать двери он как-то еще не научился.

Почему-то все направились на кухню, а точнее, к двери в подвал. Щель все еще не заделали. И она была достаточно широкой, чтобы Уарзазат в нее пролез.

— Он там, я уверен, что он там! — застонал Николя. — Надо идти за ним.

Как будто в ответ на эти слова из подвала послышалось отрывистое тявканье. Но слышалось оно очень издалека.

Они подошли к запретной двери. Джонатан преградил жене и сыну дорогу своим телом.

— Я сказал, в подвал ходить нельзя!

— Дорогой, — ответила Люси, — надо идти искать собаку. Почем знать, может, на нее напали крысы. Ты же сам говорил, что там крысы…

Лицо Джонатана окаменело.

— Черт с ней, с собакой. Завтра купим новую. Мальчик остолбенел.

— Папа, я не хочу новую! Уарзазат — мой друг, ты не можешь вот так бросить его погибать.

— Да что с тобой, — подхватила Люси, — давай я пойду, если ты боишься!

— Ты боишься, папа, ты трус?

Джонатан не выдержал их напора. Он пробормотал: «Хорошо, я пойду, посмотрю» — и отправился за электрическим фонарем. Он осветил щель. Там было темно, что называется, хоть глаз выколи, там была темнота, поглощающая все.

Он вздрогнул. Ему ужасно хотелось убежать. Но жена и сын толкали его в эту пропасть.

Злость переполняла его. Боязнь темноты брала верх.

Николя расплакался.

— Он умер! Я уверен, что он умер! И все из-за тебя!

— Может быть, он ранен, — успокаивала его Люси, — надо пойти посмотреть.

Джонатан снова подумал о письме Эдмона. Тон фразы был категоричным. Но что делать?

Когда-нибудь кто-то из них обязательно не выдержит и спустится вниз. Надо было решаться. Сейчас или никогда. Он вытер ладонью мокрый лоб.

Нет, само это никогда не пройдет. Ему, наконец, представился случай победить свои страхи, сделать шаг, противостоять опасности. Тьма хочет поглотить его? Тем лучше. Он готов идти до конца. В любом случае терять ему больше нечего.

— Я иду!

Он взял свои инструменты и сломал замок.

— Что бы ни случилось, оставайтесь тут, ни в коем случае не ходите меня искать и не зовите полицию. Ждите меня!

— Ты как-то странно говоришь. Это всего-навсего подвал, самый обыкновенный, как в любом доме.

— Сомневаюсь…

Освещенный оранжевым овалом заходящего солнца самец № 327, единственный, оставшийся в живых из первой весенней охотничьей экспедиции, бежит один. Один как перст.

Лапки его скользят в лужах, грязи и прошлогодних листьях. Ветер высушил его губы. Пыль покрыла янтарным слоем его тело. Он не чувствует больше своих мускулов. Большинство его когтей сломано.

№ 327 спешит. Он уже различает близкую цель в конце обонятельного пути. С каждым шагом растет среди пригорков белоканских Городов, приближается к нему необъятная пирамида Бел-о-кана. Материнский Город — пахучий, вдохновляющий и завораживающий маяк.

№ 327 достигает, наконец, подножия величественного муравейника, поднимает голову. Его Город вырос еще больше. Начато строительство нового защитного слоя купола. Вершина горы из веточек бросает вызов луне.

Молодой самец в мгновение ока находит на уровне земли еще открытый вход и кидается в него.

И вовремя. Все рабочие и солдаты, работавшие снаружи, уже вернулись. Охранники собираются запирать муравейник, чтобы сохранить внутри тепло. Как только № 327 переступает порог, каменщики начинают работу, дверь за ним закрывается. Практически захлопывается.

Вот и все, ничего не осталось от холодного, варварского внешнего мира. № 327 снова окунулся в цивилизацию. Теперь он может отдохнуть и раствориться в недрах Племени, Он больше не один, его много.

Подходят часовые. Они не узнают самца под слоем пыли. Он быстро выделяет опознавательный запах и успокаивает их.

Какой-то рабочий замечает исходящий от него запах усталости. Он предлагает самцу № 327 трофаллаксию, ритуальный дар своего тела.

Каждый муравей имеет в брюшной полости особый карман, по сути, второй желудок, который не переваривает пищу. Это своего рода кладовая для общественных нужд. Пища может долго храниться в нем, оставаясь совершенно свежей и нетронутой. По мере необходимости муравей срыгивает ее и отправляет в нормальный, переваривающий желудок. Или выплевывает и угощает соплеменника.

Жесты всегда одинаковы. Угощающий муравей приближается к объекту трофаллаксии и похлопывает его по голове. Если принимающий муравей согласен, он опускает усики. Или же, наоборот, высоко поднимает их в знак отказа. Значит, соплеменник не так уж голоден.

Самец № 327 не колеблется. Его энергетические резервы настолько истощены, что он, того гляди, застынет, как в столбняке. Муравьи сближают свои рты. Пища поднимается.

Угощающий муравей срыгивает сначала слюну, потом молочко и зерновую кашку. Очень вкусно и хорошо восстанавливает силы.

Угощение заканчивается, самец отодвигается. Он вспоминает обо всем. Погибшие. Засада. Нельзя терять ни секунды. Он поднимает усики и распрыскивает вокруг себя информацию в виде крошечных капелек.

Тревога. Война. Карлики уничтожили нашу первую экспедицию. У них новое оружие разрушительной силы. Боевая тревога. Война объявлена.

Приближается патруль. Запахи тревоги действуют им на нервы. Вокруг № 327 собирается толпа.

Что такое?

Что происходит?

Он говорит, что объявлена война.

А доказательства у него есть?

Отовсюду сбегаются муравьи.

Он говорит о новом оружии и уничтоженной экспедиции.

Это серьезно.

А доказательства у него есть?

Самец теперь в центре клубка муравьев.

Тревога, тревога, война объявлена, боевая тревога!

А доказательства у него есть?

Эта обонятельная фраза повторяется всеми.

Нет, у него нет доказательств. Он был так потрясен, что не подумал о том, чтобы принести их. Движение усиков. Головы с сомнением покачиваются.

Где это произошло?

На запад от Ла-шола-кана, на полпути между новым пунктом охоты, открытым разведчиками, и нашими Городами. Зона, где часто встречаются патрули карликов. Это невозможно, наши разведчики вернулись. Они ясно говорят: карлики еще не проснулись!

Этот феромон выделяют какие-то неизвестные усики. Толпа рассеивается. Этим усикам поверили. А ему, № 327, не поверили. В чем-то его рассказ похож на правду, но все-таки это невероятно. Никогда весенние войны не начинаются так рано. Со стороны карликов было бы безумием нападать, пока они еще даже не все проснулись.

Каждый возвращается к своему занятию, не обращая внимания на информацию, переданную самцом № 327.

Единственный выживший из первой охотничьей экспедиции потрясен. Черт возьми, не могли же убитые ему померещиться! Муравьи должны заметить, что их стало меньше.

Его усики нелепо спадают ему на лоб. Он испытывает унизительное чувство собственной ненужности. Чувство, что он живет не для других, а только для себя. Он вздрагивает от ужаса при этой мысли. Он бросается вперед, лихорадочно бежит, собирает рабочих, берет их в свидетели. Никто не хочет остановиться даже тогда, когда он выделяет ритуальную формулу:

Я—разведчик, я был лапкой.

На месте я был глазами.

Вернувшись, я стал побудительным стимулом.

Всем наплевать. Его слушают без внимания. Потом спокойно уходят. Хватит нас будоражить!

Джонатан спустился в подвал четыре часа назад. Его жена и сын извелись от беспокойства.

— Мам, давай позовем полицию?

— Нет, не сейчас.

Люси подошла к двери в подвал.

— Папа умер? Мама, скажи, папа умер так же, как и Уарзи?

— Да что ты, сыночек, что за глупости ты говоришь! У Люси на душе кошки скребли. Она наклонилась, вглядываясь в щель. При свете мощной, недавно купленной, галогенной лампы ей казалось, что она различает вдали… винтовую лестницу.

Люси села на пол. Николя уселся рядом. Она обняла его.

— Он вернется, надо потерпеть. Он просил нас ждать, подождем еще.

— А если он больше не вернется?