Глава 13

Грегори Порлок вошел в бильярдную, ведя за собой Мастерменов.

— Ну, вот и мы. Я собираюсь увести Мойру. Только что закончили игру? Кто выиграл?

Мойра Лейн рассмеялась.

— Куда мне до Джастина — я уже не могу сосчитать, насколько он впереди.

— Тогда пускай он сыграет с Мастерменом, а мисс Мастермен посмотрит честную игру. Мы скоро вернемся.

Порлок отвел Мойру в кабинет — в уютную комнату с множеством книжных полок, с мягкими коврами и коричневыми кожаными креслами. Учитывая, что он арендовал дом меблированным, его можно было похвалить за удачный выбор. Сам Порлок с его ясными глазами, гладкой здоровой кожей и добротным твидовым костюмом, способным выдержать превратности сельского климата, отлично вписывался в обстановку. На столе стоял поднос с коктейлями, один из которых он протянул Мойре.

— Знаете, — заговорил Порлок, — я привел вас сюда, чтобы задать вопрос.

— Вот как? — вполне дружелюбно отозвалась Мойра, глотнув коктейль. — Звучит интригующе. О чем вы хотите меня спросить?

— Что вы обо мне думаете, Мойра? — глядя в ее смеющиеся глаза, вполне серьезно осведомился Порлок. — Что я, по-вашему, за человек?

Она не отвела взгляд, в котором по-прежнему светилась улыбка, ставшая, однако, слегка настороженной.

— Хороший друг, радушный хозяин… А почему вы спрашиваете?

Порлок кивнул.

— Благодарю вас, дорогая моя. Надеюсь, вы говорили искренне.

Сидя на подлокотнике большого кресла, Мойра грациозно откинулась на его спинку и сделала еще один глоток.

— Разумеется.

Порлок подошел к камину, подбросил в очаг бревно и повернулся с обаятельной улыбкой.

— Ну, раз так, я могу продолжать.

— Продолжать?

— Да, это было всего лишь предисловие. Дело в том… позвольте, я возьму ваш стакан… дело в том, что у меня есть кое-что для вас, и я хотел быть уверенным, прежде чем преподнести это вам.

— Кое-что для меня? — Мойра снова засмеялась. — Грег, дорогой, как чудесно! Это подарок? В противном случае, я буду считать, что меня заманили сюда обманом, что вы нарушили обещание, напрасно возбудив мои надежды.

Он тоже рассмеялся.

— В самом деле. Тогда мне придется принять кое-какие меры. Или вам — кто знает? Посмотрим. Вот о чем я говорил.

Вынув из кармана маленький пакетик в оберточной бумаге, Порлок положил его на колени девушке и вновь отошел к камину. На расстоянии пары ярдов он наблюдал, как она внезапно застыла, начав разворачивать бумагу и почувствовав пальцами нечто вроде звеньев цепочки. Румянец ее внезапно погас, словно пламя свечи, если на нее дунуть. Бросив внимательный взгляд на Порлока, Мойра развернула пакет, бросив бумагу на сиденье. Внутри оказался браслет около дюйма в длину и полдюйма в ширину. Звенья из двух рядов мелких бриллиантов чередовались с поперечными полосами из более крупных камней с великолепным рубином в центре каждой.

Мойра Лейн держала браслет на ладони. Бледность выдавала ее чувства, но рука не дрожала.

— Что это?

В глазах Порлока мелькали насмешливые искорки. Он явно был очень доволен собой.

— А вы не знаете? — Не получив ответа, он продолжал: — Думаю, что знаете. Но будьте осторожной. Конечно, на свете столько невежественных людей, что поневоле таковыми начинают казаться все. Опасное заблуждение. Знающие толк в драгоценностях ювелиры могут быть хорошо осведомлены об исторических реликвиях. Да и любители вроде меня могут ими интересоваться.

— Не понимаю, что вы имеете в виду.

Она в самом деле выглядела озадаченной.

— Неужели, дорогая моя, — недоверчиво осведомился Порлок, — вы хотите сказать, будто не знаете, что у вас в руке?

Девушка нахмурилась.

— Браслет с дивными камнями. Полагаю, он стоит кучу денег. А что еще нужно о нем знать?

— В таком случае, — отозвался Грегори Порлок, — правдивая история этого браслета окажется для вас поучительной, а мне даст возможность кое-что продемонстрировать. Должно быть, вы заметили, что я обожаю маленькие демонстрации?

— Да. Что именно вы собираетесь продемонстрировать?

Он добродушно усмехнулся.

— Всего лишь определенные сведения. Наверное, вы также заметили, что мне нравится коллекционировать абсолютно не связанные друг с другом обрывки информации. Знаете, иногда они оказываются весьма полезными.

— Неужели? — В голосе Мойры исчезла прежняя уверенность.

— Судите сами. Все, что касается драгоценностей, издавна меня привлекало. Лет двадцать тому назад я купил в Эдинбурге потрепанную книжицу. Она называлась «Знаменитые драгоценности и их история, а также рассказ о знатных семьях, которым они принадлежали». Написана она довольно скверно, но содержит кое-какие любопытные факты. Например, знаете ли вы, что много драгоценностей из французских сокровищниц было вывезено в Англию во время революции и доверено на хранение маркизу Куинсбери, известному под прозвищем «старина Кью»? Говорят, что он прятал их в подвале лондонского дома, и все их следы потеряны. Маркиз хорошо хранил свою тайну и умер, не раскрыв ее. Теперь дом занимает пара клубов, а где-то под фундаментом, возможно, все еще лежат драгоценности французских королев. Хотя, может быть, и нет — кто знает? У драгоценностей, как и у богатства, иногда вырастают крылья. Но не будем отвлекаться. Полагаю, вам известно, что это один из двух рубиновых браслетов Жозефины[6]?

Мойра взглянула на браслет.

— Откуда мне знать?

Вопрос оказался риторическим, ибо прямого ответа на него не последовало.

— Тогда я продолжу демонстрацию. В моей книжице упоминается об этих браслетах. Наполеон подарил их Жозефине по особому поводу. Взгляните на внутреннюю сторону застежки, и вы увидите инициал «Н», увенчанный императорской короной.

Девушка повиновалась, внешне не проявляя никакого интереса. С золотой поверхности на нее смотрела коронованная буква «Н».

Грегори Порлок подошел и встал рядом.

— Теперь посмотрите на другой конец застежки и увидите с трудом, но различимую дату: «10 фри.1804».

— Что это означает?

— Десятое фримера[7] тысяча восемьсот четвертого года. Иными словами, первое декабря — дата, когда Жозефина наконец убедила Наполеона обвенчаться с ней. Наполеон одурачил ее, отказавшись от присутствия приходского священника, что оставляло лазейку, которой он воспользовался позже, желая расторгнуть брак. Браслеты были свадебным подарком. Императорский инициал присутствует потому, что первое декабря было кануном их коронации. Неужели вы не знаете эту историю?

Она сердито посмотрела на него.

— Какое это имеет ко мне отношение?

Он снова отошел к камину.

— Могу объяснить и это. Жозефина умерла в тысяча восемьсот четырнадцатом году. Браслеты не были упомянуты в ее завещании. Они считаются исчезнувшими уже около сорока лет, когда второй граф Пемберли купил их в качестве свадебного подарка своей невесте. Где они находились все это время, не выяснено, но, возможно, они передавались в семействе по наследству. Титул ныне не существует, но вдова последнего графа еще жива. Кажется, она ваша родственница с материнской стороны.

— Так вот почему я, по-вашему, должна знать об этих драгоценностях!

Порлок кивнул.

— Мы приближаемся к сути дела. Лет десять тому назад я имел удовольствие познакомиться с леди Пемберли на благотворительном бале — она была одной из патронесс.

Вообразите мой восторг, когда я увидел на ее руках браслеты Жозефины! Я рискнул упомянуть о них, и когда графиня обнаружила, что мне известна история браслетов, она любезно сняла их и показала мне инициал и дату — одни и те же на каждом. Поэтому, когда мне попался на глаза браслет, который вы держите в руке…

— Какое это имеет отношение ко мне? — прервала Мойра.

— Я вам наскучил? Мой рассказ подходит к концу. Один мой друг, знающий о моем хобби, сообщил мне, что наткнулся на браслет необычайно тонкой работы. Я отправился взглянуть на него и, конечно, сразу же его узнал. Нет нужды называть вам магазин, так как он, несомненно, вам известен. Возможно, вам неизвестно то, что владелец магазина отлично знал, у кого покупает браслет. Ваша фотография часто появляется в газетах, в разделе светских новостей, и он узнал вас. У незнакомого клиента он едва ли стал бы покупать столь ценную вещицу. Но, зная о ваших семейных связях, он не колебался.

Последовала длительная пауза, во время которой Порлок внимательно наблюдал за лицом девушки: брови были нахмурены, а губы плотно сжаты. Он нарушил молчание, когда счел его слишком затянувшимся.

— Вам незачем волноваться. Мы же с вами друзья.

Румянец снова заиграл на бледных щеках. Мойра устремила на него взгляд широко открытых блестящих глаз.

— Грег…

Улыбка Порлока никогда не была более очаровательной.

— Так-то лучше!

— Грег, она отдала его мне. Не знаю, что вы подумали…

Он рассмеялся.

— Я купил браслет. Не стану говорить вам, сколько я заплатил, так как между продажной и покупательной ценой всегда чудовищная разница, и я не хочу в это вдаваться. Как бы то ни было, теперь это моя собственность и ничто не помешает мне сделать широкий жест и отослать ее леди Пемберли, верно?

— Вы не можете так поступить! Разумеется, я не хочу, чтобы она знала, что я продала браслет.

— Вполне естественно. У вас имеется и другой, или его вы также продали?

— Она дала мне только один.

Порлок покачал головой.

— Так не пойдет, девочка моя. Мы оба это знаем. Что толку продолжать это фарс? Если бы я отправился к леди Пемберли и сообщил ей, что обнаружил ее браслет в магазине, что бы, по-вашему, произошло? Она бы отправила вас в тюрьму… хотя нет — мы не стираем грязное белье публично. Но думаю, имя мисс Лейн было бы вычеркнуто из завещания леди Пемберли, и всему семейству стало бы известно, что дорогая Мойра посадила в свою тетрадь большую кляксу. Говоря языком мелодрамы, маячит изгнание из общества.

Поднявшись, Мойра Лейн положила браслет на край письменного стола и спокойно спросила:

— А вам какая от этого польза?

Порлок восхищался ее выдержкой. Сразу видна порода — такая не станет плакать и молить о пощаде. Он одобрительно посмотрел на нее.

— Вот мы и добрались до сути. Ответ — никакой пользы. Меньше всего на свете я хотел бы причинить вам вред. Я только хочу, чтобы мы прекратили ломать комедию и перешли к делу.

— К какому делу?

Порлок подошел к столу и подал ей еще один стакан с коктейлем.

— Вам лучше выпить — вы скверно выглядите. Теперь слушайте внимательно, Мойра. Я мог бы погубить вас. Но зачем мне это делать? Я восхищаюсь вами и хочу, чтобы мы остались друзьями. Скажу больше: я хотел бы видеть вас в качестве своего партнера.

Мойра посмотрела на него с презрением. Допив коктейль, она поставила стакан на поднос и, слегка приподняв брови, ожидала продолжения.

Порлок стоял примерно в ярде от нее, дружелюбно улыбаясь.

— Я говорил вам, что собираю кое-какую информацию. Когда люди считают, что им симпатизируют, они часто бывают откровенны. Но сведения нуждаются в проверке — очень важно не допустить ошибки. Наиболее интересная информация исходит из избранных кругов. Для меня явилось бы немалым преимуществом наличие консультанта, принадлежащего к этим кругам.

Брови девушки поднялись выше.

— Только что вы использовали слово «партнер». Вы просите меня стать вашим партнером в шантаже?

Порлок поднял руку умоляющим жестом.

— Какой смысл говорить в подобном тоне, Мойра? Возможно, вам от этого становится легче, но меня вы этим не проймете, так и знайте. У меня выработался иммунитет к сарказму, так что напрасно тратите время. Но учтите, если вам случайно удастся вывести меня из себя, результаты могут оказаться весьма плачевными… — он сделал паузу, — для вас. Думаю, слово «партнер» было выбрано мною не совсем удачно. Оно предполагает ответственность, которую вы не будете нести. Я попрошу вас только информировать меня о фактах и людях, с ними связанных. Вот простейшая иллюстрация. Определенные факты могут в одном случае оказаться компрометирующими, а в другом — не иметь ни для кого никакого значения. Вот тут мне и могут прийти на помощь ваши личные связи. Нет нужды говорить, что ваша деятельность будет строго конфиденциальной и хорошо оплачиваемой. Что касается браслета Жозефины, то вы вольны делать с ним все, что вам заблагорассудится. Если позволите, я дам вам совет: лучше бы вернуть его при первой возможности леди Пемберли. Не стоит рисковать дальше. Теперь для вас важно ваше будущее.

От последних слов у Мойры закипела кровь. Ничего себе, будущее! В этот момент она бы убила Порлока, если бы могла. Возможно, он об этом догадывался. Внезапный блеск ее глаз и яркий румянец на еще недавно бледных щеках свидетельствовали о бушующем внутри пламени. Порлок знал, что его зажгло, и снова восхитился самообладанием девушки.

Дав пламени угаснуть, Мойра заговорила. Это была всего лишь речь гостьи, обращенная к хозяину дома.

— Вы льстите мне, мой дорогой Грег. Но боюсь, я не слишком хороша в бизнесе — с этим даром нужно родиться. С вашей стороны очень любезно вернуть мне браслет. Но вы должны сказать, сколько вы за него заплатили. Мне бы не хотелось, чтобы моя кузина узнала, что я продала ее подарок. Но тогда я оказалась на мели, и мне были срочно нужны деньги.

Браслет так быстро оказался на ее левом запястье, что Грегори Порлок едва ли успел бы этому воспрепятствовать, даже если бы попытался.

— Ну так не продавайте его снова, — улыбаясь, сказал он. — Это слишком рискованно. В следующий раз браслет может узнать кто-нибудь другой. — Когда Мойра повернулась к двери, Порлок шагнул к ней и так стиснул ей запястье, что бриллианты вонзились в кожу. — У меня есть счет с описанием браслета, а у вас — время до утра в понедельник, чтобы принять решение. До тех пор заключаем перемирие.

Он отпустил ее, и она молча вышла из комнаты.

Поднимаясь по лестнице, Мойра услышала, как открылась и закрылась парадная дверь. Вместе со струей холодного воздуха донесся звук голоса Леонарда Кэрролла. Последний из гостей наконец прибыл.

Не оборачиваясь, она проследовала мимо двери спальни мисс Мастермен к своей комнате. Миновав за короткое время столь же короткое расстояние от кабинета до маленькой очаровательной спальни с ее светло-голубыми занавесями, ситцевой с цветочным рисунком обивкой мебели, где тот же цвет смешивался с розовым и пурпурным, Мойра Лейн успела решить, что ей делать дальше.

Глава 14

Грейндж был старым домом. Продолговатая гостиная с низким потолком, четырьмя довольно узкими окнами, занавешенными светлыми парчовыми портьерами — в тон стенным панелям цвета слоновой кости, со стульями и диванами тех же неброских оттенков, сохраняла чопорную изысканность минувших дней. Грегори Порлок, ожидая прихода соседей, не в первый раз думал о том, насколько больше подходил бы этой обстановке старинный стиль одежды — женщины с пышными взбитыми локонами и в широких фижмах, мужчины в панталонах до колен и цветных камзолах. Он легко представлял себя в темно-красном бархате и с пудрой в волосах.

Порлок испытывал радостное возбуждение капитана, ведущего опасным курсом корабль со строптивой командой. Если бы не было трудностей и риска, то не было бы и половины удовольствия. Умение обуздать бунт и выправить курс в тот момент, когда все висит на волоске, придавало каждой авантюре особый смак. Этим вечером он тоже здорово рисковал. Впрочем, иметь дело с Линнет всегда рискованно. Женщины в лучшем случае непредсказуемы — они ведут себя, как компас в магнитную бурю. Линнет и сейчас могла закатить истерику и признаться Мартину Оукли в том, что ее первый муж жив-здоров. Порлок усмехнулся, представляя себе эту сцену. Надо надеяться, что ей удалось продержаться. Но тогда она может прибыть на обед только для того, чтобы свалиться в обморок, и ткнется носом в тарелку с супом. Нужно проследить, чтобы ей сразу подали коктейль, и вести себя с ней полюбезнее. Линнет всегда отзывалась на доброту. Если бы то время, когда они были женаты, не совпало с полосой невезения, она, возможно, и сейчас обожала бы его, но даже самый лучший характер способен испортиться, если его обладатель проживает в трущобах, о которых он вспоминал с содроганием.

Доринда Браун представляла собой еще один фактор риска. Конечно, ей сегодня вечером не следовало сопровождать чету Оукли. Порлоку казалось забавным сначала пригласить ее, а потом принять меры к тому, чтобы она не смогла прийти. Но план дал сбой, и он твердо намеревался выяснить, каким образом. У Доринды в это время должна была происходить другая встреча — не столь приятная, но такая, отказаться от которой было невозможно. Ему не нравилось, когда его планы не осуществлялись. Они всегда были тщательно обдуманы, и если что-либо шло не так, он ставил перед собой цель, чтобы кто-то за это ответил. Тем не менее, если не считать досады по этому поводу, ожидаемый приход Доринды лишь придавал событию большую пикантность.

Порлок даже позволил себе праздные размышления о том, как она сейчас выглядит. Прошло семь лет, а такой срок между возрастом в четырнадцать лет и двадцать один год измеряется не только месяцами и годами. Он помнил девочку с розовым личиком, толстой светлой косой и круглыми карими глазами. Нет, такой она была, по-видимому, еще раньше. В четырнадцать лет коса исчезла, но лицо оставалось розовым, а глаза — детскими. Порлок внезапно вспомнил, как они смотрели на него долгим серьезным взглядом. Мэри вывела его из себя, и он стал кричать на нее, а Доринда открыла дверь и уставилась на него. Но ведь это, насколько он помнил, была их последняя встреча, поэтому еще неизвестно, узнает ли она его. Порлок самонадеянно полагал, что ни одна женщина не может его забыть. Но ребенок мог, хотя на это не стоит рассчитывать. Но даже если Доринда помнит его, едва ли это может иметь значение. Девушка, которую воспитала Мэри, никогда не станет устраивать сцену. К тому же у него ведь мог оказаться двойник — такое случается — и если посеять подобную мысль, она может дать хороший урожай. Он чувствовал растущую уверенность, что сумеет справиться с Дориндой Браун.

Линнет Оукли смотрела в зеркало испуганными глазами. Она уже оделась, но до сих пор не была уверена, пойдет в Грейндж или нет. Последние два дня и две ночи ее намерения на этот счет менялись каждые полчаса.

Иногда миссис Оукли представляла себя садящейся в машину: проехав совсем небольшое расстояние, она входит в Грейндж — незнакомый ей дом, вообразить который она не могла… Нет, она не сможет этого сделать. Она не сможет войти в этот дом, встретить Глена, коснуться его руки, тем более в присутствии Мартина.

В иные моменты Линнет представляла, как она остается дома, сославшись на слабость или головную боль. Но Глен поймет, что это неправда. И если Мартин пойдет без нее, тогда каким образом она узнает, что Глен сказал или сделал? Он может рассердиться… При мысли о Глене в гневе она всегда внутренне содрогалась. Да и Мартин начнет спрашивать, что с ней. Он не будет сердиться — Мартин никогда на нее сердится — но его доброта тронет ее до слез, а если она начнет плакать, то все ему расскажет.

Внутренний голос кричал ей: «Нет! Только не это!» И воображение рисовало страшные картины: Мартин прогоняет ее, она на улице, потом на скамье подсудимых, потом в тюрьме — брошенная, никому не нужная, обреченная на гибель.

Миссис Оукли уставилась на свое отражение в розовом с серебром платье. Хупер знала свое дело. Светлые волосы были аккуратно причесаны, косметика использована в должной мере, ничего лишнего. Не верилось, что это привлекательное отражение принадлежит дрожащему загнанному в угол существу. Увиденное придало ей смелости, как истой женщине. То, что ее страшило, никак не могло иметь ничего общего с леди в зеркале. Миссис Оукли впервые надела это платье, и оно ей очень шло. Новая губная помада и лак для ногтей идеально ему соответствовали. Она отодвинула табурет и встала в полный рост. Выглядела она безупречно. Хупер капнула духами на носовой платочек и подала его хозяйке. Вспомнив, что духи называются «Souviens tu?»[8], миссис Оукли схватилась за туалетный столик, чтобы не упасть. Нет, она не может идти… не может остаться…

В комнату вошел Мартин Оукли, недовольно нахмурив брови.

— Как не хочется никуда тащиться! В такой вечер хорошо бы посидеть дома. Линнет заставила себя улыбнуться. Деликатная Хупер удалилась.

— Тебе нравится мое платье?

— Оно мне всегда нравилось, не так ли?

— Глупый! Платье новое — ты ни разу его не видел.

— Ладно, давай посмотрим. Повернись!

Она грациозно повернулась и присела в реверансе.

— Правда, оно тебе нравится?

Когда Мартин так смотрел на нее, в этом вопросе не было никакой необходимости. Он обнял ее, и дрожь сразу унялась. Она может пойти — Мартин о ней позаботится. Ей нечего бояться — Мартин никому не позволит ее обидеть.

Глава 15

Доринда последовала за супругами Оукли в старый просторный холл, и ее глазам предстали большие балки на потолке, камин с глубоким очагом, в котором весело потрескивали дрова. Плитки пола были покрыты коврами, а в настенных канделябрах теперь горели электрические свечи. Все остальное могли лицезреть и те, кто приходил сюда на протяжении трех веков. Вот какая мысль пришла в голову Доринде, когда она снимала шубу, одолженную у миссис Оукли. Ей захотелось подняться по лестнице и пройтись по галерее, тянущейся вдоль трех стен холла, но миссис Оукли возразила:

— Нет-нет, мы ведь только прибыли.

Доринда бросила шубу в большое, украшенное резьбой кресло и неохотно побрела в гостиную следом за миссис Оукли в ее розовом с серебром платье, которое, очевидно, стоило кучу денег. Интересно, носит ли когда-нибудь миссис Оукли что-нибудь, кроме розового? Ведь от одного и того же цвета можно устать. Почему бы для разнобразия не надеть голубое или зеленое?..

В этот момент Доринда увидела Грегори Порлока, идущего им навстречу с протянутой рукой и очаровательной улыбкой. У камина собралось еще несколько человек, но она видела только его и сразу же поняла, что перед ней Глен Портеус — муж тети Мэри, он же Злой Дядюшка. Возможно, Доринда не была бы в этом так уверена, если бы не фотография Роубекера — все-таки семь лет, как думал сам Грегори, достаточно долгий срок. Теперь же у нее не было никаких сомнений, однако строгое воспитание тети Мэри помогло удержаться от восклицаний. Услышав, как миссис Оукли произносит ее имя, она встретила насмешливый взгляд Грегори и протянула руку.

Даже если бы Доринда забыла все остальное, она узнала бы это крепкое и теплое рукопожатие, которое так любила в раннем детстве, а потом возненавидела. Ее щеки густо покраснели, и Порлок понял, что девушка узнала его, так же ясно, как если бы она произнесла его настоящее имя. Что ж — так будет еще забавнее.

— Мы с вами уже разговаривали по телефону, — сказал он. — Думаю, я мог бы заранее описать вашу внешность. Вы точно такая же, как ваш голос. Скажите, а я похож на свой голос?

— Пожалуй.

В ней оставалось что-то от простоты, серьезности и искренности той девчушки, которую помнил Грегори. Никаких сцен, но и никакого притворства. Право же, забавная ситуация!

Внезапно Доринда посмотрела мимо него и увидела Джастина Ли. Ее очевидные для опытного наблюдателя удивление и радость были настолько сильными, что она забыла обо всем остальном и устремилась навстречу ему с сияющим лицом. Порлоку пришлось отвернуться от них, чтобы представить супругов Оукли Тоутам и Мастерменам. Он с трудом мог вообразить, как будут общаться друг с другом эти шесть человек, двое из которых смертельно его ненавидели, а двое других были столь же смертельно напуганы, но выполнял обязанности гостеприимного хозяина почти автоматически, одновременно ублажая свое чувство юмора разыгрывавшейся перед ним сценой.

Когда к гостям присоединился Леонард Кэрролл с его кривой улыбкой, безусловная несовместимость присутствующих друг с другом заметно усилилась. Глядя на него, Грегори уже не в первый раз спрашивал себя, почему он весь какой-то… перекошенный? Недостатки фигуры или доведенный до абсурда эпатаж, видимость? Действительно ли одно его плечо чуть выше другого, или это только кажется, потому что он так круто изогнул левую бровь? Действительно ли он прихрамывает на левую ногу, или это такое же притворство, как и манера томно растягивать слова, что не мешало ему отпускать иногда едкие и откровенно грубые фразы.