Мод Силвер (№12) - Светящееся пятно

Когда мы после обеда перешли в гостиную, она села чуть поодаль от всех у камина и закрыла лицо газетой. Едва ли мисс Мастермен читала — я наблюдала за ней, и она ни разу не перевернула страницу. Но когда Кэрролл начал так называемое «действо», мисс Мастермен словно очнулась, апатии как не бывало. Она не отложила газету, но слегка ее опустила, так сильно сжав правой рукой, что бумага порвалась. Мисс Мастермен, в отличие от остальных, не смотрела на мистера Кэрролла. Я проследила за ее взглядом и поняла, что она смотрит на брата. Он как раз поставил свою чашку на каминную полку. Как я уже говорила, мне приходилось вытягивать шею, чтобы увидеть его лицо, но руку с чашкой я отлично видела. Мистер Кэрролл обрушил на мистера Тоута ряд провоцирующих намеков. Я не восприняла их всерьез. По-моему, он всего лишь поддразнивал его, зная, что мистер Тоут может отреагировать более бурно, чем остальные. Я решила вмешаться, произнеся какую-то дежурную, ничего не значащую фразу, и мистер Кэрролл переключился на мистера Мастермена. Он наговорил ему куда меньше дерзостей, чем мистеру Тоуту, и реакция была куда менее заметной, но мы с мисс Мастермен пристально за ним наблюдали, и обе разом почувствовали, как он внутренне напрягся. Подводные течения иногда бывают очень ощутимы. Возможно, я бы вообще ничего не заметила, если бы не одна весьма любопытная подробность. Левая рука мистера Мастермена, державшая кофейную чашку, ни на секунду не дрогнула — чашка даже не звякнула, когда он поставил ее на полку. Правая рука тоже была неподвижна, но оба больших пальца конвульсивно подергивались. Это было одно из тех неконтролируемых движений, которые человек едва ли осознает. Я уверена, что мистер Мастермен тоже это не осознавал, пока не посмотрел на руки. Он проявил немалое присутствие духа, сунув одну руку в карман и заведя другую за спину, словно стараясь поднести ее ближе к огню. Все выглядело вполне естественно, но только сильнее возбудило мои подозрения. Я не сомневалась, что мисс Мастермен видела то же самое и пришла к тем же выводам. Ситуация подсказывала, что она попытается поговорить с братом наедине. Позвольте напомнить, что ее комната находится как раз напротив моей. С галереи, тянущейся вдоль трех стен холла, можно пройти в два спальных, флигеля. Комнаты мисс Браун, мисс Мастермен и моя находятся в правом крыле с этой стороны дома. Комнаты мистера Порлока, Тоутон, мистера Кэрролла и мистера Мастермена — в левом крыле с той же стороны, что гостиная и бильярдная. Поднявшись к себе, я не стала раздеваться и оставила дверь чуть приоткрытой. Очень скоро мисс Мастермен вышла из спальни и направилась по галерее в другой флигель. Подойдя к концу коридора, я увидела, как она постучала в дверь мистера Мастермена.

— Два коридора расположены друг против друга, — сказал Лэм. — Вы смотрели через холл в тот коридор, который проходит над гостиной. Полагаю, он был освещен?

— Свет горел в конце — напротив комнаты мистера Кэрролла. Мне был виден весь коридор. Мисс Мастермен постучала снова, затем повернула ручку и вошла, оставив дверь открытой. Я выключила свет в моем коридоре, чтобы незаметно продолжать наблюдение. Только я повернула выключатель, как мисс Мастермен вышла из комнаты брата, снова не закрыв дверь, и нерешительно остановилась в коридоре. Я подумала, что мистера Мастермена в спальне не оказалось. Потом она вернулась к нему в комнату, время от времени подходя к двери и выглядывая. Было очевидно, что она намерена дожидаться возвращения брата. Мне больше незачем было там оставаться, и я вернулась к себе, а через несколько минут явился Пирсон с сообщением о телефонном разговоре мистера Кэрролла с мистером Оукли. Мисс Мастермен я больше не видела — до того момента, как всех подняли. Она вышла уже из своей комнаты и была в халате.

— По-вашему, мисс Мастермен могла что-то заметить?

Мисс Силвер кашлянула.

— По-моему, да. Она не стала закрывать дверь в комнате брата и явно была настороже. Если из спальни мистера Порлока кто-то вышел, она наверняка увидела этого человека. Черная лестница находится между комнатами мистера Мастермена и мистера Кэрролла. Если кто-то из них спустился по ней, мисс Мастермен также его бы увидела. Мне кажется, она дошла до предела душевного напряжения, которое было слишком долгим. Ей отчаянно хотелось повидать брата — возможно, она надеялась, что он сумеет рассеять ее подозрения. Думаете, в таких обстоятельствах что-нибудь могло от нее ускользнуть?

— Что она делает сейчас? — спросил Лэм.

— Когда я пришла за миссис Тоут, мисс Мастермен сидела у камина. В комнате очень жарко, и она тепло одета, но тем не менее никак не может согреться и унять дрожь. Я думаю, если вы будете настойчивы, она все расскажет. Да, это ее брат, но он убил двоих, стоявших у него на пути. Когда вы займетесь причинами смерти престарелой кузины, от которой он унаследовал деньги, то может статься, что на его совести целых три убийства. Мисс Мастермен долго скрывала свою тревогу. Возможно, она подозревала, но не осмеливалась поверить. Теперь она, по-видимому, убедилась, что ее подозрения были не напрасны, и если это так, то она не станет молчать — ради остальных и ради самой себя. Но если Мастермен догадывается, что сестре все известно, то положение очень серьезное. Этот человек — убийца. Он опытен и коварен. Никто из тех, кого он считает опасным, не может быть спокоен за свою жизнь, даже сестра. Я уверена, что и на параллельном телефоне, и на окне бильярдной вы найдете его отпечатки и что они совпадут с отпечатками на каминной полке и лестничной панели в холле.

— Мисс Силвер абсолютно права, сэр, — вмешался Фрэнк Эбботт. — Хьюз только что мне сообщил — отпечатки принадлежат Мастермену.

Лэм вяло посмотрел на подчиненного.

— И это ровным счетом ничего не доказывает, — отозвался он.

Глава 35

Старший инспектор перевел взгляд на мисс Силвер, которая продолжала вязать.

— Это ничего не доказывает, — повторил он, — и вы это отлично знаете. Любой, пребывающий в доме, мог оставить эти отпечатки, имея не большее отношение к убийству, чем вы или я. Подумайте, что скажут об этом присяжные! — Инспектор коротко усмехнулся. — Могу себе представить! Более того, даже если мы найдем отпечатки Мастермена на параллельном телефоне в комнате Порлока — что это доказывает? Что он вошел туда и кому-то позвонил. По всей вероятности, каждый из гостей пользовался телефоном вчера или сегодня. Мастермен скажет, что он позвонил по ближайшему аппарату. А если мы обнаружим его отпечатки на окне в бильярдной, где Мастермен проводил большую часть времени после прибытия сюда, он ответит, что открыл окно. чтобы подышать воздухом.

— Даже присяжные могут подумать, что Мастермен оставил повсюду слишком много отпечатков, — заметил Фрэнк Эбботт.

Взгляд инспектора посуровел.

— Если вы рассчитываете на то, что соизволят подумать присяжные, то напрашиваетесь на крупные неприятности. Я уже говорил вам, что им нужны факты — простые, надежные факты, которые могут подтвердить надежные свидетели. Присяжные не хотят думать, так как знают не хуже вас и меня, что могут ошибиться. Они не хотят просыпаться ночью и мучиться сомнениями по поводу вынесенного ими приговора. Им нужны факты, чтобы можно было вернуться домой и сказать: «Это сотворил он и никто другой — тут нет никаких сомнений». — Лэм отодвинул свой стул от стола. — А теперь я намерен действовать следующим образом. Улик против Оукли достаточно, чтобы отвезти его в участок и предъявить обвинение…

— Но, шеф, вы же сами сказали, что он не мог этого сделать!

Лэм поднялся.

— Мало ли что я сказал. Сейчас я говорю другое.

Впоследствии Фрэнк Эбботт задавал себе вопрос, так уж ли сильно инспектор противоречил сам себе. Лэм умел напустить таинственности, когда хотел. В конечном счете Фрэнк потом пришел к выводу, что шеф и Моди по-разному мыслят, но при этом мысли их на удивление схожи.

Тем временем старший инспектор посмотрел на мисс Силвер, которая ответила ему понимающей улыбкой.

— Непостоянство суждений всегда считалось чисто женским качеством, но я никогда не понимала, почему джентльмены не могут позволить себе подобную вольность.

Положив вязанье в цветастую ситцевую сумочку — подарок на день рождения от племянницы Этель — и игнорируя поднятые брови Фрэнка Эбботта, она последовала за инспектором.

В гостиной царило молчание, длившееся по меньшей мере минут пятнадцать. Мистер Тоут сидел в том же кресле, которое занял после обеда. На коленях у него лежала газета, но он уже давно в нее не заглядывал. Мойра, Доринда и Джастин расположились на диване справа от камина. Мисс Мастермен сидела на диване, стоявшем напротив, кутаясь в плотный байковый халат и судорожно вцепившись в него руками, явно стараясь унять дрожь. Она расположилась на том самом месте, которое недавно служило наблюдательным пунктом мисс Силвер.

В другом углу миссис Тоут откинулась на спинку кресла. В ее лице не было ни кровинки, если не считать покрасневших век. У нее перед глазами маячила миссис Оукли, рыдающая над телом Порлока. Сломить ее не составит труда. Если полиция арестует мистера Оукли, она расскажет все. «А мне придется давать в суде показания о том, что я слышала — под присягой». Это было хуже кошмарного сна. Миссис Тоут закрыла глаза, чтобы не видеть мистера Оукли, метавшегося взад и вперед по комнате, как зверь по клетке.

Мистер Мастермен неторопливо покуривал одну сигарету за другой, усевшись в кресло, которое после обеда занимала его сестра, прикрывавшая лицо газетой и о чем-то все думавшая.

Мойра Лейн тоже курила. На валике дивана рядом с ней стояла пепельница с кучкой окурков. Ее щеки полыхали ярким румянцем. Доринда, напротив, была очень бледной. Она совсем съежилась, притулившись в углу, и очень обрадовалась, почувствовав на плече теплую сильную руку Джастина.

Констебль Джексон, сидя на стуле у двери, думал о душистом горошке, который посеял осенью в канаве и который дал крепкие многообещающие ростки высотой в четыре дюйма. Он надеялся получить приз на июльской выставке цветов и уже очень живо представлял себе плотненькие стебли дюймов в двенадцать-четырнадцать, унизанные большими яркими цветами.

Пока Джексон размышлял о рекордном количестве цветов на стебле, дверь открылась, и в гостиную вошел старший инспектор Лэм в сопровождении маленькой пожилой леди, которая приходила за миссис Тоут, и сержанта Эббота, в котором за милю можно было опознать лондонского франта. Вон как волосы блестят — интересно, сколько денег он тратит на всякие кремы и бриолины… От этих мыслей констебль вынужден был отвлечься и почти машинально вскочить при появлении старшего инспектора.

Все сразу насторожились. Миссис Тоут открыла глаза. Мистер Оукли, только что дошедший до дальнего конца комнаты, повернулся и застыл как вкопанный. Все ждали, что последует дальше.

Лэм подошел к Мартину Оукли и положил ему руку на плечо.

— Вынужден препроводить вас в участок. Имеется свидетель, заявивший, что после вашего телефонного разговора с мистером Кэрроллом, когда вы предупредили, что придете повидать его, кто-то вошел во двор и бросил гравий в окно спальни Кэрролла. Он открыл окно и окликнул: «Это вы, Оукли?» На что последовал ответ: «Не стоит переговариваться через окно. Спуститесь, и мы все обсудим». Если угодно, можете сделать заявление, но предупреждаю, что все сказанное вами, будет зафиксировано и может быть использовано в качестве улики.

Мартин Оукли уставился на него. За последние три дня он превратился в карикатуру на самого себя — настолько он весь осунулся.

— Это арест? — спросил он. — Но вы не можете… я ничего не сделал… Господи, моя жена этого не перенесет!

Мисс Мастермен вместе с остальными наблюдала за этой сценой, судорожно вцепившись в воротник халата. Мисс Силвер видела, как она вздрогнула при слове «арест». Когда Мартин Оукли сказал «моя жена этого не перенесет», мисс Мастермен что-то пробормотала себе под нос, встала и застыла, как деревянная статуя.

Мисс Силвер показалось, что она произнесла слова: «О нет… Я не могу». Но прежде чем Лэм успел заговорить, мисс Мастермен повторила их, причем на сей раз таким громким и резким голосом, что все сразу же повернулись к ней.

— О нет! Я не могу!..

Она шагнула вперед, протянув руку, словно двигалась в темноте.

— Моя сестра больна! — заявил Джеффри Мастермен.

Он тоже поднялся, но прежде чем успел двинуться с места, Фрэнк Эбботт взял его за локоть и спокойно осведомился:

— Вы так думаете?

Мисс Мастермен, проходя мимо них, посмотрела на брата, пробормотав:

— Так нельзя.

Если Мастермен даже попытался сделать движение, этого никто не заметил: рука Фрэнка крепко его удерживала.

— Она всегда была немного неуравновешенной, — продолжал Мастермен. — Я уже давно опасался чего-то в таком роде. Позвольте мне отвести ее в спальню.

Но на его просьбу никто не отреагировал. Мастермен внезапно почувствовал, что он отгорожен от всех остальных — пока еще не решетками, тюремными стенами и приговором суда, пока только невидимыми барьерами, которые отделяют убийц от других людей с момента появления каиновой печати[23]. Никто не слушал его. Только Джексон, поймав взгляд сержанта Эбботта, подошел к нему с другой стороны.

Мисс Мастермен остановилась между камином и окном и тем же резким напряженным голосом обратилась к Лэму:

— Вы не должны арестовывать мистера Оукли! Он этого не делал!

Массивная фигура инспектора словно воплощала собой закон и порядок, все барьеры, которые начали воздвигать еще в глубокой древности, дабы преградить путь таящимся в джунглях безымянным враждебным силам. Если их впустить, слишком многим людям пришлось бы за это расплачиваться. Агнес Мастермен услышала голос Лэма:

— Вы хотите сделать заявление, мисс Мастермен?

Она глубоко вздохнула.

— Да…

Глава 36

Показания Агнес Мастермен:

«Я делаю это заявление, потому что у меня нет иного выхода. Мистер Порлок и мистер Кэрролл были плохими людьми. Возможно, они заслужили смерть — не мне судить. Но моя пожилая кузина никому не причиняла вреда. Нельзя убивать людей только потому, что они плохие или потому, что они вам мешают. Нельзя позволять, чтобы страдали невинные. Я не могу допустить, чтобы мистер Оукли был арестован, так как знаю, что он невиновен.

Мы поднялись наверх примерно без десяти десять. Я не знала, что делать. Мне нужно было поговорить с братом, но я очень боялась. Я думала о деньгах моей кузины — она не хотела, чтобы они достались Джеффри, и составила новое завещание, но он спрятал его. Мне следовало сразу же пойти к адвокату, но я опасалась, что Джеффри напугал кузину до смерти, если не сделал чего-нибудь еще хуже. Она была очень слаба, и ее ничего не стоило испугать. Я не могла выбросить это из головы. Мистер Порлок узнал о моих переживаниях, не знаю, каким образом. Он заставил нас приехать сюда, потому что хотел вытянуть у Джеффри деньги. Когда его закололи, я очень испугалась, но не думала, что это сделал Джеффри. Я думала, что Порлока убил мистер Кэрролл — полагаю, так считало большинство из нас. Но Джеффри сказал, что подозревает мистера Тоута. Он убедил меня, что не имеет к этому отношения и обещал предъявить завещание. По словам Джеффри, кузина оставила мне пятьдесят тысяч, но я сказала, что он может взять их себе. Я решила их отдать, чтобы он не передумал, и еще написала адвокату, что мы нашли новое завещание. Письмо я отправила из деревни в воскресенье вечером. Ну и стала ждать ответа.

Но позднее кое-что произошло. Это походило на пробуждение после ночного кошмара, только кошмар продолжался — теперь уже наяву. Мистер Кэрролл обратился к нам со своей речью, пытаясь внушить нам, будто ему известно, кто убил мистера Порлока. Он намекал, что видел что-то, когда зажегся свет. Не знаю, правда это или нет. Я посмотрела на Джеффри и увидела, как дергаются его большие пальцы. Вот в этот момент я окончательно проснулась. Такое происходило с его пальцами всегда, когда он испытывал сильный страх. Я видела, как дергались его пальцы, когда наш отец грозился его высечь, когда умерла моя кузина. Сам он даже не замечает, как это происходит. В тот момент я все поняла. Мне следовало сразу сказать ему, что я все знаю, но я очень испугалась.

Когда мы шли через холл, мистер Кэрролл сказал, что должен позвонить, и вошел в кабинет. Джеффри выглядел ужасно. Мы разошлись по комнатам, но я чувствовала, что должна с ним поговорить. Я снова вышла и направилась по галерее и другому коридору в комнату брата, но его там не оказалось. Я подумала, что он, возможно, пошел в ванную, и стала ждать, оставив дверь полуоткрытой. Вскоре я услышала, как рядом открылась дверь, и выглянула в коридор. Это была дверь комнаты мистера Порлока, и оттуда вдруг вышел Джеффри. Я не хотела, чтобы он меня увидел, и отошла назад. Джеффри не заметил меня и, не заходя в комнату, прошел к черной лестнице и стал спускаться. Подождав немного, я тоже спустилась. Я подумала, что нам лучше поговорить внизу, где никто не сможет нас услышать. Когда я спустилась на первый этаж, дверь бильярдной была открыта и оттуда тянуло сквозняком. Внутри было темно, но я ощупью добралась к открытому окну слева и некоторое время простояла там. Мне казалось, что происходит что-то ужасное, но я не знала, что именно. Я боялась идти дальше и боялась возвращаться. Внезапно во дворе послышались шаги и раздался шелестящий и одновременно гулкий звук. В окно влетело несколько камешков. Потом я услышала, как мистер Кэрролл открыл свое окно, расположенное как раз над окнами бильярдной и окликнул: «Это вы, Оукли?» Меня заинтересовало, что здесь делает мистер Оукли на ночь глядя. Спрятавшись за портьерой, я выглянула наружу и увидела в центре двора мужскую фигуру. «Не стоит переговариваться через окно, — сказал этот человек. — Спуститесь, и мы все обсудим».

Я сразу поняла, что это Джеффри. Он говорил громким шепотом, но трудно не узнать голос собственного брата. Я все стояла за портьерой. Мистер Кэрролл спустился вниз, ощупью, как и я, добрался к окну бильярдной и вылез через него во двор. Джеффри быстро сказал: «Что это там позади вас?» Мистер Кэрролл обернулся, и Джеффри ударил его. Я не видела, что он держал в руке. Мистер Кэрролл произнес имя мистера Оукли и больше не шевелился. Джеффри подбежал к окну, влез в комнату, закрыл его за собой и задернул портьеру. Я боялась, что он меня заметит и убьет, но он сразу вышел и направился по коридору в холл. Не знаю, зачем Джеффри туда ходил, потому что он вернулся почти сразу же. Я слышала, как он поднимается по черной лестнице. Какое-то время я не могла двинуться с места. Очевидно, я потеряла сознание, так как, придя в себя, обнаружила, что сижу на подоконнике и что во дворе появился кто-то с фонарем в руке. Я прошла по коридору в холл, поднялась в свою комнату, сняла платье и надела теплый халат, но до сих пор не могу согреться…»

Глава 37

Дознание подошло к концу. Вердикт — преднамеренное убийство, совершенное Джеффри Мастерменом. Гости, которых не выпускали из Грейнджа, разъехались. Мисс Мастермен отправилась в частную лечебницу, Тоуты — в свой дорогой и неудобный дом, где миссис Тоут всегда чувствовала себя посторонней, Мойра Лейн — в трехкомнатную квартиру, которую она делила с подругой. Мисс Силвер решила составить компанию Доринде, а после похорон должна была вернуться в город.

Доринда никак не могла решить, что же ей дальше делать. Конечно, она могла вернуться в клуб «Вереск» и поискать другую работу. Но стоило ли это делать? Эти кошмарные убийства и наследство, которое Доринда не собиралась принимать, не мешали ей оставаться секретарем миссис Оукли. Она изложила эти соображения Мойре Лейн, которая выпустила облачко сигаретного дыма и предложила ей посоветоваться с Джастином.

Доринда так и сделала. Точнее, она не стала ничего спрашивать, а просто сказала, что у нее нет никаких причин уходить от Оукли. На это Джастин проворчал: «Грандиозно!» и вышел из комнаты. Он не хлопнул дверью, так как в этот момент входил Пирсон с чайным подносом, но у Доринды создалось впечатление, что если бы не это препятствие, дверь бы хлопнула весьма ощутимо.

После чая Доринда отправилась в Милл-хаус и была препровождена Дорис в розовый будуар, где супруги Оукли пили чай. Дорис унесла поднос, а Мартин Оукли, пожав Доринде руку, выскользнул из комнаты, оставив ее наедине с Линнет. В розовом пеньюаре, откинувшаяся на розовые и голубые подушки дивана, она напомнила Доринде фигурку из дрезденского фарфора. Следы трагедии, столь несовместимые с чертами женщин такого типа, исчезли почти полностью. Тени под глазами цвета незабудок уже не походили на синяки. Тонкий слой макияжа лишь подчеркивал красоту цветущей кожи. Стиснув руку Доринды, миссис Оукли твердила, какой это был кошмар.

Согласившись, Доринда перешла прямо к делу.

— Я могу вернуться в любой день…

Ее руку тут же отпустили, и на свет появился кружевной платочек. Приложив его к глазам, миссис Оукли пробормотала, что все это очень сложно.

— Вы не хотите, чтобы я возвращалась?

Платочек снова был задействован.

— Не в этом дело, но…

— Тогда в чем?

Процедура оказалась длительной, напомнив Доринде, как она пыталась когда-то поймать птицу с поврежденным крылом, но та в самый последний момент взлетала вверх, и все начиналось сызнова. После многочисленных фраз, начинающихся со слов «Мартин думает…», «болезненные ассоциации…», «тяжелые воспоминания о прошлом…», причина наконец прояснилась: Доринда слишком много знала. Разумеется, миссис Оукли не сказала об этом прямо, но смысл был именно таков.

— Конечно, мы немедленно поженимся снова. Инспектор из Скотленд-Ярда обещал, что никто ничего не узнает, если только это не понадобится для дальнейшего расследования. А такое вряд ли возможно, не правда ли? Мартин говорит, что после повторного венчания, мы сможем обо всем забыть. Я уверена, что вы поймете… Все было так ужасно… я думала, что это сделал Мартин — конечно, не с мистером Кэрролом, а с Гленом… а Мартин боялся, что это я… Очень глупо с его стороны — у меня бы на такое не то, что злости, но и сил бы не хватило. Когда-то я очень любила Глена и ни за что не смогла бы… Мартин — другое дело. Он страшно ревнив, поэтому я и боялась… — Она снова вытерла глаза и достала пудреницу. — Мне нельзя плакать, я потом кошмарно выгляжу. К тому же я должна быть благодарна, что это оказался не Мартин. Иначе… — Рука с пуховкой опустилась, а глаза вновь наполнились слезами. — Если вы были влюблены в мужчину и он стал вашим мужем, то, даже давно с ним расставшись, вы не в силах относиться к нему равнодушно. А я была влюблена в Глена — в него нельзя было не влюбиться, — правда, когда у нас кончились деньги, он стал очень грубым со мной, а потом просто ушел и ни разу обо мне не побеспокоился, хотя я почти голодала. Но в нем было что-то, .. Доринда вспомнила, как умирающая тетя Мэри с горечью говорила: «Какой смысл спрашивать почему? Я вела себя глупо — но в нем было что-то…» Трудно представить себе более непохожих друг на друга женщин, чем тетя Мэри и Линнет Оукли, но у них была одна общая черта: обе не могли ответить «нет» мужчине, которого сначала звали Глен Портеус, а потом Грегори Порлок.

— На вашем месте я бы постаралась об этом не думать, — успокаивающим тоном сказала Доринда. — У вас уже покраснели глаза. Вы так и не ответили, хотите ли вы, чтобы я к вам вернулась. Если нет, мне придется подыскать другую работу.

Линнет изумленно на нее уставилась.

— Но ведь Глен оставил вам все свои деньги!

— Их не так уж много, а кроме того, я не могу их взять. Я только хочу знать, хотите ли вы, чтобы я продолжала у вас работать. Думаю, что нет.

Доринда угадала.

— Не потому, что вы нам не нравитесь — совсем наоборот. Но мы всегда будем вспоминать, что вам все известно, а это так тяжело… Так что, если вы не возражаете…

Вернувшись в Грейндж, Доринда сообщила Джастину Ли, что она безработная.

— Отправлюсь-ка я снова в клуб «Вереск» и подумаю, что делать дальше. Мне выдали месячное жалованье, а так как я и пальцем не пошевелила, чтобы его заработать, это не так уж плохо. Отчасти даже хорошо, что Оукли не хотят моего возвращения. Мне гораздо приятней будет оказаться там, где никто никогда не слышал о дяде Глене. Глупо, конечно, но такая уж я чувствительная…

Мистер Ли развалился в самом удобном кресле кабинета, вытянув ноги и полуопустив веки. Его можно было принять за спящего, но Доринда точно знала, что он не спит.

— Декларация независимости? — пробормотал Джастин после краткой паузы.

— Мисс Силвер и я можем завтра же утром уехать в Лондон.

— Только я бы на твоем месте сначала позавтракал. Никогда не путешествую на голодный желудок.

— Я и не собиралась этого делать. Ну, пойду упаковывать вещи.

Джастин приоткрыл глаза — достаточно широко, чтобы Доринда увидела в них улыбку.

— Собраться еще успеешь. Давай лучше поговорим.

— Не думаю, что мне этого хочется.

— А ты подумай еще раз. Подумай обо всем, о чем скорее всего будешь думать впоследствии и страшно жалеть, что не поделилась этим со мной. Если не можешь думать сама, я с удовольствием помогу. — Теперь улыбались и его губы. — Сядь и расслабься, дорогая. — Он придвинул к своему креслу другое. — Покойный Грегори знал, как обставить дом. А мы все это время сидели, напрягшись, как струны, пока разговаривали с полисменами! Такие прекрасные кресла не заслуживают подобного отношения. Сядь и расскажи мне о своих планах.

— Доринда подчинилась, с ужасом чувствуя, что никогда не сможет проявить неповиновение и твердость, если Джастин будет на нее так смотреть. Но ничего, не так уж часто ему придется ею командовать — оба будут работать и смогут видеться лишь изредка.

Опустившись в кресло, Доринда сразу поняла, что совершила промах. Куда легче быть гордой и независимой стоя. Мягкие кресла ужасно расслабляют. Вместо того чтобы думать о том, как здорово полагаться только на себя, она почувствовала, что это будет невероятно скучно. К тому же, как назло, ей в голову лезли те эпизоды, которые она твердо решила забыть. Например, тот момент в субботу вечером в холле, когда Джастин обнял ее. Конечно, это ничего не значило, потому что они были родственниками, а в комнате только что произошло убийство. Или тот, когда она прижалась к нему всем телом, зарывшись лицом в его пиджак, — это когда полиция арестовывала Джеффри Мастермена, а он вырвался и побежал к окну. Шум борьбы, топот ног по лакированному полу, крики, звон бьющегося стекла снова и снова звучали у нее в ушах, словно рядом шел какой-то детективный фильм. Джастин тогда с трудом отодвинул ее от себя и поспешил на помощь полиции. Доринду бросало в жар при мысли, что ему пришлось силой вырываться из ее объятий.

Рука Джастина коснулась ее щеки.

— Ты совсем не расслабилась — вся как натянутая струнка. В чем дело?

— Думаю, я просто устала, — печально отозвалась Доринда.

— Не сомневаюсь, — ласково усмехнулся он. — Конечно, это веская причина, чтобы сидеть напрягшись, как загнанный зверек.

— Я всегда такая, когда устаю. Пожалуйста, Джастин, позволь мне уйти!

— Еще минутку. Подвинься чуть-чуть, чтобы я мог тебя обнять… Вот так лучше. Теперь слушай. Я подумываю о том, чтобы жениться.

Невольно вздрогнув, Доринда ощутила странное чувство. Это нельзя было назвать болью — просто все, что беспокоило ее до этого момента, внезапно перестало иметь значение.

Она развернулась, чтобы видеть его лицо.

— На Мойре Лейн?

— А ты бы этого хотела?

— Если это сделает тебя счастливым…

— Не сделает. Как бы то ни было, вряд ли ей нужен такой подарочек, как я.

— Откуда ты знаешь?

— Вряд ли она польстится на чужое.

Странно было, что он вдруг заговорил об этом, но тем не менее это была правда. Мойра украла браслет, но не стала бы отбивать возлюбленного у другой девушки. Человеческая натура весьма многогранна и подчас противоречива.

— На чужое? — переспросила Доринда. — И на чье же именно?

Рука Джастина соскользнула с плеч Доринды и сжала ее пальцы.

— Я уже присмотрел квартиру. Мебель у меня есть. Хочешь помочь мне выбрать ковры и портьеры? Все мамины вещи сохранились, но они уже старые. Я возьму выходной, и мы посмотрим, какие еще могут послужить.

— На ком ты собираешься жениться?

— Я еще не делал предложение, дорогая.

— Почему?

— Не хотел смешивать это с полицией, дознаниями и похоронами.

— Все похороны уже позади.

— Поэтому я и спрашиваю: ты выйдешь за меня замуж?

— А ты этого хочешь?

— О, Доринда!

Она увидела, что его глаза стали влажными. Внезапно он вскочил на ноги, поднял ее с кресла и прижал к себе так сильно, что у нее перехватило дыхание. Пытаясь вырваться, Доринда уперлась в грубую ткань его костюма, не чувствуя ее — Джастин так крепко сжимал ей руки, что они онемели.

— Я не подхожу тебе, — сказала она, когда ей удалось освободиться. — Я вечно все делаю не так, как надо. Ты должен жениться на девушке, вроде Мойры. Я всегда думала, что в конце концов ты выберешь ее.

— Подумай еще немного, моя радость, и скажи «да». Разве я не говорил, что люблю тебя? Это продолжается уже не один месяц. Мне казалось, ты поняла, когда я подарил тебе мамину брошь.

Доринда даже вытаращила глаза.

— Я думала, ты просто любишь меня… ну, как сестру.

— Я без ума от тебя! Но ты так и не ответила, выйдешь ли ты за меня замуж.

Лицо Доринды осветила детская улыбка.

— Если тебе этого хочется…

Глава 38

Вечером после обеда все четверо сотрапезников уютно расположились в кабинете. Четвертым был Фрэнк Эбботт. Старший инспектор уже уехал, предоставив своему подчиненному заниматься формальностями, связанными с завершением дела, и Фрэнк с благодарностью принял приглашение переночевать в Грейндже. Завтра все должны были отбыть восвояси. Сейчас же они мирно сидели у камина, дружески болтая. В атмосфере дома больше не ощущалось гнетущего напряжения. Старые дома видели много рождений и смертей, радостей и горя, добра и зла.