Мод Силвер (№20) - Кинжал из слоновой кости

Мисс Силвер отставила опустевшую чашку и принялась за очередную кофточку для Джозефины.

— Вы сказали, что почти не знали его, устраиваясь на работу. Потом, очевидно, вы узнали его ближе?

Они сидели поодаль от остальных и беседовали вполголоса. Едва ли их кто-то слышал, но Грей на всякий случай оглянулся.

— О да, гораздо лучше. Видите ли, оказалось, что у нас до некоторой степени сходные вкусы. Например, мы оба были без ума от Винъярдса. И потом, Герберт умел ценить красоту, хотя и делал это довольно своеобразно. Я бы даже сказал, извращенно.

Мисс Силвер негромко кашлянула.

— И в чем это проявлялось?

В карих глазах Грея мелькнуло какое-то странное, почти болезненное выражение.

— Если ему что-то нравилось, оно должно было принадлежать ему, и точка.

— Вам это кажется неестественным?

— Наверное, я не совсем точно выразился. Дело в том, что он просто физически не мог восхищаться вещью, если она принадлежала кому-то другому. А если это все же происходило, делал все, чтобы завладеть ею.

Из его слов сам собой тут же соткался образ Лайлы Драйден: прекрасной, бледной и хрупкой, как маленькая богиня из слоновой кости.

— И тогда он не останавливался ни перед чем, — продолжал Грей. — Герберт умел быть жестоким. Если что-то не могло принадлежать ему, он делал все, чтобы оно не досталось вообще никому.

Мисс Силвер невозмутимо вязала свою кофточку.

— Должно быть, с ним непросто было работать?

— Да нет, напротив. И потом, не так уж часто мы и общались. Обычно он приезжал сюда только на выходные. Все остальное время я был совершенно один.

Мисс Силвер подняла на него глаза и тут же их опустила.

— Я должна вам задать довольно щекотливый вопрос. Можете не отвечать на него, если не хотите. Вам нравился Герберт Уайтол?

— Он никогда к этому не стремился, — коротко ответил Грей.

— Но, может быть, вы испытывали к нему нечто вроде расположения? Привязанности наконец?

Грей медленно покачал головой.

— Едва ли это было возможно. Герберт презирал подобные чувства. Он просто в них не нуждался.

— Вот как. Но было же что-то, в чем он действительно нуждался?

— Да. В предметах искусства. В том, что принадлежало бы ему и чего не могли получить другие. Не знаю даже, что из этого было для него важнее. И еще он любил власть. Настолько любил, что ему было мало той, которую дают деньги, а денег у него, видит бог, хватало. Ему нравилось играть людьми и держать их на привязи. Он всегда старался узнать о человеке то, что тот всю жизнь старался скрывать. Он мог и не воспользоваться этими сведениями, но ему нравилось знать, что он в любой момент может это сделать.

Мисс Силвер кашлянула.

— Довольно опасное развлечение. Думаю, найдется немало людей, которые вздохнули после его смерти с облегчением.

Адриан Грей посмотрел ей прямо в глаза.

— О да, — проговорил он.

Глава 27

В десять часов утра Фредерик заглянул в комнату мисс Силвер и заявил, что ей следует немедленно пройти в кабинет, где ее вот уже пять минут дожидается инспектор Эбботт. Именно так, по мнению Фредерика, не вполне еще освоившего свои обязанности, должна была звучать вежливая и деликатная просьба. Мисс Силвер снисходительно улыбнулась. Она как раз собиралась заняться одним на редкость неблагодарным делом и теперь с удовольствием его отложила. Дело было в ее племяннице Глэдис Робинсон — особе эгоистичной, взбалмошной и вообще полной противоположности столь обожаемой мисс Силвер Этель Бэркетт, — приславшей письмо с требованием одолжить ей денег и кучей жалоб на мужа, человека вполне достойного и пожилого, но из-за природной тупости обедневшего сразу после женитьбы.

Для мисс Силвер никогда не было секретом, что именно деньги и стали в свое время единственной причиной, по которой Глэдис вышла за него замуж. Теперь же, когда эта причина исчезла, Глэдис изводила всех своих знакомых и родственников письмами с жалобами на безденежье и на то, что ей самой приходится выполнять всю работу по дому. В последнем своем письме она дошла до того, что делилась с мисс Силвер удивительно вульгарными соображениями о том, что на Эндрю свет клином не сошелся и нужно теперь ловить рыбку покрупнее. Ближе к концу письма страшное слово «развод» упоминалось уже в открытую.

Мисс Силвер как раз села писать ответное сообщение, начинавшееся словами: «Дорогая Глэдис, не могу даже передать, насколько меня шокировало твое письмо», когда Фредерик оторвал ее от этого занятия. Отложив со вздохом облегчения ручку, мисс Силвер захлопнула бюро и поспешила в кабинет.

Фрэнк Эбботт поднялся ей навстречу.

— Где лупа? — тут же заявил он вместо приветствия. — Надеюсь, она у вас?

— Доброе утро, Фрэнк, — в свою очередь, вместо ответа проговорила мисс Силвер.

Инспектору Эбботту ничего больше не оставалось, как поздороваться тоже, после чего в подробностях рассказать, как он спал, как он себя чувствует, и в довершение осведомиться о том же у мисс Силвер.

Когда с формальностями было покончено, мисс Силвер запустила руку в сумочку для вязанья и достала лупу.

— Решила, что лучше будет ее припрятать, — пояснила она. — В данных обстоятельствах не совсем разумно было бы оставлять ее на столе.

— И правильно сделали! — горячо согласился инспектор Эбботт.

Он подошел с лупой к окну и долго рассматривал ее, поворачивая под разными углами. Удовлетворившись осмотром, он бережно положил лупу на стол.

— Все правильно, — кивнул он. — Инициалы «З.Р.». Полностью рушит все мои представления о морали и этике коллекционеров. Кто бы мог подумать, что подобной вещице грозит кража? И тем не менее профессор проставил-таки на ней свои инициалы. Между прочим, насчет пророков я оказался прав: Зефания, Аггей, Захария, Малахия. Профессор Ричардсон — Захария. И какой же мы из всего этого делаем вывод?

Мисс Силвер уселась и вынула из сумочки свое вязанье. Вторая кофточка маленькой Джозефины обретала форму прямо на глазах.

— Было бы как минимум неразумно делать выводы на основании лишь того, что лупа профессора оказалась в кабинете Герберта Уайтола. Ты, кажется, говорил, что нашли ее под столом. Ты имеешь в виду письменный стол?

— Да.

— Она могла закатиться туда еще до убийства.

Инспектор покачал головой.

— Сомневаюсь. Накануне приезда гостей в кабинете тщательно убирались. Ричардсона здесь тогда и в помине не было.

— Возможно, он заходил в кабинет до ужина?

— Впервые об этом слышу. Впрочем, это легко проверить. — Он подошел к столу и позвонил. — Тем более что мне давно уже не терпится потолковать по душам с дворецким.

На звонок из кабинета отвечал обычно сам Маршам. Явился он и теперь.

— Входите, — подбодрил его инспектор. — Входите и закрывайте дверь. Мы хотели кое-что у вас выяснить. Насчет того ужина… Не могли бы вы повторить, в каком порядке прибыли гости?

— Разумеется, сэр. Первым, около половины восьмого, приехал мистер Хэйли. Поскольку у него была назначена встреча с сэром Гербертом, его сразу же проводили в кабинет. За ним прибыли мистер и миссис Консидайн и, наконец, профессор Ричардсон. В приглашениях значилось: «Без четверти восемь».

— Профессор заходил в кабинет?

— О нет, сэр. И потом, кабинет был занят. Сэр Герберт как раз беседовал с мистером Хэйли. Так что профессор сразу прошел в гостиную.

— Значит, когда прибыли гости, сэра Герберта в гостиной еще не было?

— Именно, сэр, он все еще был в кабинете. Они с мистером Хэйли вышли оттуда, когда пробило восемь.

— Ясно. А потом, когда гости начали расходиться? Супруги Консидайн, насколько я знаю, ушли первыми?

— Да, сэр, примерно в половине одиннадцатого. Они еще довезли мисс Уайтекер до автобусной остановки.

— Ах да! Мисс Уайтекер… Она заранее попросила их об этом?

— Не думаю, сэр. Мисс Уайтекер подошла к сэру Герберту в холле, сообщила, что ее сестра заболела и попросила миссис Консидайн подбросить ее до деревни.

Инспектор Эбботт нахмурился.

— Вы хотите сказать, что для сэра Герберта это было неожиданностью?

— Очевидно, что так, сэр. Он явно был недоволен. Сказал даже: «А если я запрещу?», на что мисс Уайтекер ответила, что уедет в любом случае.

Инспектор Эбботт отметил про себя, что дворецкий явно недолюбливает секретаршу.

— И как на это отреагировал сэр Герберт? — спросил он.

Маршам пожал плечами:

— Трудно сказать. Сэр Герберт редко давал волю своим чувствам.

— Понятно. А как держалась мисс Уайтекер? Она тоже была спокойна?

— О нет!

— Значит, раздражена?

— Можно сказать и так, сэр.

— И больше они не разговаривали?

— Нет, сэр.

— Она просто уехала с Консидайнами?

— Да, сэр.

— А профессор Ричардсон? Он все это время был в холле?

— Да, сэр.

— Вы уверены, что он не заходил в кабинет?

— Абсолютно, сэр.

— А во сколько ушел он?

— Сразу за Консидайнами.

— Значит, вы уверены, что за весь вечер он ни разу сюда не заходил?

Если на все предыдущие вопросы Маршам отвечал не задумываясь, то теперь он попросту замолчал. Он стоял и молчат, бесстрастно разглядывая инспектора. Мисс Сил вер удивленно подняла голову.

— Ну что же вы? — нетерпеливо спросил инспектор. — Я ведь уже задавал вам этот вопрос.

— Прошу прощения, сэр. Вы спрашивали, заходил ли профессор в кабинет перед ужином. Теперь вы хотите знать, заходил ли он сюда вообще.

— И? — процедил инспектор.

— Я этого не знаю, сэр.

— Не понял, как это?

— Видите ли, сэр, это довольно сложно объяснить. В двух словах не расскажешь, Холодные голубые глаза Фрэнка Эбботта, впившиеся в невозмутимое лицо дворецкого, превратились теперь в лед.

— А вы себя не стесняйте, — посоветовал он. — Расскажите в стольких словах, в скольких нужно.

Маршам пожал плечами;

— Как скажете, сэр. Думаю, вам известно, что вчера я уже давал показания инспектору Ньюрбери. Он тоже задавал мне много вопросов. Я как мог старался на них ответить. В том числе он спросил, когда я последний раз видел сэра Герберта в живых. Я ответил, что сразу после того, как леди Драйден, мисс Лайла и мистер Грей ушли наверх.

Эбботт кивнул и вытащил из лежавшей рядом с ним папки лист бумаги.

— Да. Вот что вы ему сказали дословно: «Из гостиной сэр Герберт сразу прошел в кабинет. Убедившись, что в гостиной все прибрано, я проверил буфетную и в одиннадцать, как обычно, отправился обходить дом. Проходя мимо кабинета, я услышал доносившиеся оттуда голоса. Поскольку сэр Герберт всегда поздно ложился спать, я решил, что он опять засиделся допоздна, увлекшись беседой с мистером Хэйли…» А почему, кстати сказать, вы решили, что это был именно Хэйли?

— Потому что я видел, как мистер Грей поднимался наверх. Оставался мистер Хэйли.

— Вы узнали его голос?

— Нет, сэр.

— Вам известно, что мистер Хэйли утверждает, будто действительно заглянул в кабинет чего-нибудь выпить, но пробыл там от силы пару минут и еще до одиннадцати вернулся в свою комнату?

— Нет, сэр, я этого не знал.

— Теперь знаете. И мало того, мистер Грей, проходивший в то время по коридору, подтверждает, что действительно видел мистера Хэйли в его комнате. Это было ровно в одиннадцать, и мистер Хэйли был одет в пижаму. Из этого, как вы понимаете, следует, что человек, который разговаривал с сэром Гербертом в кабинете, никак не мог быть мистером Хэйли.

— Очевидно, не мог, сэр.

— В ваших показаниях говорится, что, услышав в кабинете голоса, вы спокойно прошли мимо и, закончив обход, легли спать.

— Да, сэр.

— А профессор Ричардсон?

— Я вас не понимаю, сэр.

— Послушайте, Маршам, — внушительно проговорил инспектор. — Вы, кажется, не вполне отдаете себе отчет, что оказались сейчас в довольно двусмысленном положении. Вы согласились дать вчера показания, хотя имели полное право отказаться, дождавшись официального вызова в суд. Однако тот факт, что вы дали показания добровольно, совершенно вам не поможет, если выяснится, что показания эти — ложные.

— Сэр!

— Существует такое понятие, как введение следствия в заблуждение. Я нисколько не сомневаюсь, что до сих пор вы говорили чистую правду. Проходя мимо кабинета, вы действительно услышали голоса и вполне могли решить, что хозяин беседует с мистером Хэйли. На этом, однако, ваши показания и заканчиваются — как раз на том самом месте, где, по-хорошему, им следовало бы начаться! Почему иначе вы не стали отвечать на вопрос о том, заходил ли профессор Ричардсон в кабинет в течение вечера? Очевидно, у вас есть на этот счет какие-то сомнения. И я требую, чтобы вы наконец ответили на мой вопрос прямо: что именно вы услышали, проходя мимо дверей кабинета?

Маршам пожал плечами:

— Я не решился бы в этом поклясться…

— Думаю, вам лучше сказать мне, что это было.

— Что я услышал, проходя мимо кабинета?

— Да, черт возьми, что вы услышали, проходя мимо кабинета!

— Это были не слова, сэр, — медленно проговорил Маршам. — Это были… звуки. И они едва ли могли исходить от мистера Хэйли.

— Какие еще звуки? — удивился инспектор.

Маршам, сохраняя полную невозмутимость, надул свои толстые щеки и с силой выпустил воздух. Получилось что-то среднее между «Пффф!» и «Пуфф!».

Несмотря на комичность ситуации, ни у мисс Силвер, ни у Фрэнка Эбботта не возникло ни малейшего желания улыбнуться. Эта маленькая пантомима вполне могла привести человека на виселицу. Мисс Силвер не имела возможности узнать, кто это был. У Фрэнка Эбботта такая возможность была. Не далее как пару часов тому назад он с интересом наблюдал как две красные щеки раздуваются, как воздушные шары, чтобы произвести точно такой звук.

— От кого же они могли исходить? — быстро спросил он.

Лицо Маршама застыло.

— Я не решился бы в этом поклясться, сэр.

— Никто и не просит вас это делать. Я только спрашиваю, на кого это могло быть похоже.

Маршам помолчал.

— Думаю, это было очень похоже на профессора.

Фрэнк удовлетворенно кивнул.

— Вы долго простояли около двери?

— Всего пару секунд, сэр, не больше.

— Слышали что-нибудь еще?

— Я слышал, как сэр Герберт что-то сказал, но не разобрал, что именно.

— А голос? Голос был сердитый?

— Трудно сказать, сэр. Сэр Герберт ни при каких обстоятельствах не повышал голоса.

Инспектор Эбботт вздохнул.

— И больше вы ничего не слышали?

— Нет, сэр. Я прошел дальше и, закончив осмотр, поднялся к себе.

Глава 28

Дверь за Маршамом давно уже закрылась, а инспектор Эбботт все молчал и молчал. Наконец он встал, подошел к двери и снова ее открыл. Длинный коридор был пуст. Инспектор подошел к камину и задумчиво поворошил кочергой угли. Покончив с этим, он вытащил носовой платок, подобранный в тон галстуку и носкам, и тщательно вытер руки.

— Хотел убедиться, что нас никто не подслушивает, — сообщил он.

Мисс Силвер удивленно подняла на него глаза.

— Ты думаешь, он слышал больше, чем говорит?

— Очень может быть. Когда речь идет об убийстве, никто и никогда не говорит всего, что знает. Между прочим, вы сами меня этому научили. Лично я уверен, что он что-то скрывает. А вы?

— Не думаю. Разве что он узнал голос профессора Ричардсона сразу…

— Кто бы сомневался! Похоже, он симпатизирует старикану. Да и вообще, сдается мне, Маршам был не слишком привязан к покойному сэру Уайтолу. Во всяком случае, по нему этого уж точно не скажешь.

Мисс Силвер кашлянула.

— Мне как раз предстоит беседа с единственным человеком, который испытывал к сэру Герберту хоть какие-то теплые чувства.

Фрэнк насмешливо поднял брови.

— Из этого вышла бы отличная эпитафия! «Здесь покоится сэр Герберт Уайтол. Никто и никогда не любил этого человека». Можно еще добавить: «Зато многие ненавидели».

— Думаю, это будет соответствовать истине.

— Ну да. Одни просто не любили, другие еще и ненавидели. А кстати, к какой из этих категорий вы причислили бы мисс Уайтекер?

— Это совсем другой случай, Фрэнк. Она страшно переживает.

— Естественно. Они проработали вместе десяток лет и, возможно, были любовниками. Сильно сомневаюсь, что она может оказаться убийцей. Кстати, Ньюрбери проверил ее алиби. Похоже, с ним полный порядок. В половине одиннадцатого уехала с Консидайнами, в деревне села на автобус до Эмсворта, где и сошла в двенадцатом часу ночи. Сестра, миссис Уэст, проживающая по Стейшен-роуд, тридцать два, показала, что действительно звонила Миллисент тем вечером, поскольку плохо себя чувствовала и не могла приглядеть за ребенком. Милли приехала в начале двенадцатого и сразу же легла спать.

— У нее есть телефон?

— Я справлялся. Телефон есть у соседки, и она всегда разрешает миссис Уэст им пользоваться.

— Соседка тоже была дома?

— Нет, уезжала куда-то на выходные. Да какая, в конце концов, разница? Все сходится. А десятичасовым автобусом мисс Уайтекер уже вернулась обратно.

Мисс Силвер задумчиво вязала. Вид у нее при этом был крайне неодобрительный. Инспектор Эбботт вздохнул, облокотился о каминную полку и стал терпеливо ждать, когда ему объяснят, что именно он упустил из вида и где ошибся на этот раз. Мисс Силвер искоса на него взглянула, который раз удивляясь, зачем этого беспечного и элегантного блондина в прекрасно сшитом костюме понесло в полицию. Пожав плечами, она небрежно спросила:

— И как давно, ты говоришь, миссис Уэст живет в Эмсворте?

Фрэнк немного замялся.

— Миссис Уэст? Э… Честно говоря, не знаю. Хотя нет, погодите, Ньюрбери что-то такое говорил… Ах да, вспомнил! Она здесь недавно и ровным счетом никого не знает. Целыми днями сидит одна со своим ребенком.

Мисс Силвер ожесточенно дернула за нитку.

— Так я и думала. И, очевидно, появилась она здесь вскоре после того, как сэр Герберт приобрел Винъярдс.

— Что вы хотите этим сказать?

— Вот мне интересно, Фрэнк… Как ты думаешь, о ком больше беспокоится мисс Уайтекер: о своей сестре или о ребенке, который может остаться без присмотра? Инспектор Ньюрбери часом не упоминал, сколько ребенку лет?

— Кажется, упоминал… Ну да, точно. Мальчик. Восьми лет. А что?

Мисс Силвер набросила очередную петлю.

— Тогда это многое объясняет. — Она подняла голову и ласково улыбнулась инспектору Эбботту. — Не правда ли?

Не успела она это произнести, как дверь распахнулась, и на пороге появился Фредерик, на шаг опередивший профессора.

— Профессор Ричардсон, — успел-таки объявить он, и в следующую же секунду упомянутый джентльмен пулей влетел в комнату. Его лысина гневно сверкала, а венчик рыжих волос топорщился от возбуждения.

— Ну, инспектор? — прогудел он. — И что вам от меня нужно на этот раз? Мне казалось, Ньюрбери вчера уже задал все вопросы, какие только можно придумать. Но вы, очевидно, не спали всю ночь и изобрели новые. Так?

Он перевел дух и уставился на мисс Силвер.

— Друг леди Драйден? И как она? Расстроена? Что-то не могу себе такого представить. Кстати, по дороге сюда я встретил миссис Консидайн, и знаете, что она мне сказала? Что никогда еще не видела леди Драйден такой расстроенной! А уж ей ли не знать! В одной школе, что ни говори, учились. Сказала, что бедняжка Сибил никогда не позволяла себе так расклеиваться. Бедняжка Сибил! Лично у меня язык не повернулся бы так ее обозвать. Впрочем, сдается мне, ее вообще мало кто любит.

Он подкатился к камину и принялся энергично тереть над огнем руки. Через секунду он снова развернулся к мисс Силвер.

— А как, скажите на милость, можно любить человека, у которого все и всегда в порядке? Это, знаете ли, раздражает. Ни тебе соболезнование выразить, ни у постели больного посидеть. В общем, ни малейшей возможности почувствовать свое превосходство.

Профессор, румяный и жизнерадостный, выглядел настолько безобидным, что было решительно невозможно представить его в роли убийцы. Да и зачем ему это? Из-за глупого спора о подлинности кинжала? Ну да, каждый знает, что коллекционеры готовы перегрызть друг другу глотку из-за своих сокровищ, но до смертоубийства при этом почему-то никогда не доходит. Впрочем, на этот раз дошло И, раз уж профессор побывал в кабинете в ночь убийства, он должен был это объяснить.

Когда раскаты профессорского баса умолкли, Фрэнк негромко проговорил:

— А скажите, пожалуйста, как вы все-таки проникли сюда прошлой ночью?

Очки профессора злобно блеснули.

— Что значит «прошлой ночью»? — сварливо осведомился он.

— Это значит прошлой. Вчера. Тогда еще был убит сэр Герберт.

— Да? А как тогда прикажете понимать словечко «проник»? Я, чтобы вы знали, пришел. Позвонил в дверь, как все нормальные люди, и мне открыл этот долговязый тип, которого, между нами говоря, не мешало бы подкормить. Фредерик его, кажется, зовут. У него и спросите.

Инспектор Эбботт кивнул.

— Разумеется. Но я имел в виду не совсем это. Вечером вы ушли сразу после мистера и миссис Консидайн. Вот я и хотел спросить, когда вы вернулись и почему?

— Вернулся? Я? Что вы хотите этим сказать?

— Только то, что вы уже слышали. Вы вернулись, каким-то образом привлекли внимание сэра Герберта, и он вас впустил.

Профессор надул щеки и с шумом выпустил воздух. Инспектор, внимательно прислушавшись, решил, что это все же больше похоже на «Пуффф!», чем на «Пфффу!».

— Чушь! — прорычал профессор.

— Не думаю, — спокойно возразил Фрэнк. — Я совершенно точно знаю, что вы здесь были.

— Меня совершенно не волнует то, что вы знаете или не знаете, молодой человек! Моя экономка может поклясться, что я вернулся домой без четверти одиннадцать.

— Вы ехали на велосипеде?

— А что, это уже преступление?

— Нет, это только способ его совершить. Если вы добрались до деревни за десять минут, то ровно за столько же и вернулись бы. Вечером вы поссорились с сэром Гербертом из-за кинжала. Он утверждал, что кинжал когда-то принадлежал Марко Поло.

— Чушь! Самая настоящая чушь! Я ему так и сказал. Восемнадцатый век — от силы!

— Потом вмешалась миссис Консидайн, которой захотелось послушать пластинки. В результате вам так и не удалось до конца высказаться. И, отправившись уже домой, вы не выдержали и решили вернуться, чтобы высказать все, что думаете о сэре Герберте и этом злосчастном кинжале. Вы знали, что он часто засиживается допоздна в кабинете, поэтому прошли на террасу, и он впустил вас. Потом он принес кинжал, и вы продолжили спор с того самого места, на котором вас прервала миссис Консидайн. Ах да, чуть не забыл: ваша лупа! — Он небрежно протянул лупу профессору.

Профессор побагровел. На его лбу выступили крупные капли пота. Вид у него был такой, будто он только что выскочил из котла с кипящей водой.

— Что это? — прорычал он.

— Ваша лупа, — спокойно сообщил инспектор.

— С чего вы взяли, что это моя?

— На ней ваши инициалы.

Профессор покраснел так, что на него было страшно смотреть. Мисс Силвер продолжала невозмутимо вязать свою кофточку. Гнев, как известно, еще никому не помогал скрыть истину; как раз напротив, он срывает с нее все покровы. «In vino veritas», — говорили древние, но гнев развязывает язык не хуже выдержанного вина. Профессор набрал в легкие побольше воздуха, надул щеки и взорвался:

— Мои инициалы, да? А лупа на месте преступления, да? Как у вас все ловко получается! Выходит, я и есть убийца! Вы это хотели мне сообщить? Давайте, выкладывайте! Не стесняйтесь.

— Прежде чем мы продолжим нашу беседу, — невозмутимо сообщил инспектор, — хотел бы предупредить, что все сказанное может быть использовано против вас.

Профессор расхохотался. Правда, эти звуки куда больше напоминали вой гиены.

— Спасибо, что предупредили. Ну да. Имею право хранить молчание, имею право требовать адвоката… Чушь собачья! Я буду давать показания, и буду давать их без всякого адвоката. Чтобы говорить правду, мне адвокат не нужен. Значит, это я убил Герберта Уайтола? Отлично. Просто замечательно. Может, скажете и зачем? Где мотив? Только у маньяков не бывает мотивов. Ну! Зачем мне было убивать Герберта Уайтола, мистер умник?

Фрэнк подошел к письменному столу, уселся, придвинул к себе блокнот и, не спеша выбрав карандаш, начал:

— Итак, вы поспорили…

— Поспорили! — тут же взорвался профессор. — И это вы называете спором? Вы, наверное, споров никогда не видели, юноша. Да, мне не нравился Герберт Уайтол, а кому он, скажите на милость, нравился? У него не было ни человеческих чувств, ни стыда, ни даже научной совести. Пуффф! Но не убивать же его, в самом деле, было за это? Я же не убил Тортинелли, когда он принародно обозвал меня лжецом! И миссис Хопкинс-Бленкинсон, которая два часа кряду несла на научном диспуте полную околесицу, я тоже оставил в живых. С какой же стати я должен был убивать Герберта Уайтола? Уверяю вас, если человек способен выдержать двухчасовое общение с этой женщиной и не свернуть ей шею, значит, он просто не способен на насилие. Я даже ей не хамил. Меня умоляли поставить ее на место, но я отказался. Я только подошел к ней и вежливо произнес: «Мадам… Все факты, которые вы здесь изложили, выдуманы, сфальсифицированы или, в крайнем случае, подтасованы. Я настойчиво рекомендую вам оставить историю в покое и посвятить себя художественной литературе». — Профессор залился жизнерадостным смехом. — Вы бы видели ее физиономию! Она стояла там, все восемьдесят пять килограммов, и разевала рот словно рыба. По-моему, это был единственный раз в ее жизни, когда она не нашлась, что сказать. Впрочем, возможно, я просто ушел раньше. Так что, как видите, я человек крайне уравновешенный. В конце концов, я ученый. У меня просто нет обыкновения кого-нибудь убивать, уж извините!

На листе бумаги перед инспектором Эбботтом не появилось ни строчки.

— Вообще-то, — заметил он. — я не спрашивал вас, убили вы Уайтола или нет. Я спрашивал, возвращались вы той ночью в кабинет?

Профессор подошел к стулу, рухнул на него и устало проговорил:

— О нет, молодой человек, конечно, вы меня не спрашивали. Да и зачем спрашивать, если вам и так все ясно?

— Итак, — повторил инспектор, теряя терпение, — вы сюда возвращались?

Профессор с размаха хлопнул по столу ладонью.

— Да! Возвращался! А почему бы и нет? Это что, противозаконно?

— Тогда расскажите, пожалуйста, что здесь произошло.

— Произошло? — эхом откликнулся профессор. — А ничего не произошло. Я просто поставил этого выскочку на место. Марко Поло! Держи карман шире. Восемнадцатый, в самом крайнем случае — семнадцатый век! Так я ему и сказал.

— Вы, кажется, тоже участвовали в аукционе, на котором он продавался?

Профессор отмахнулся.

— Меня попросили. Мне он все равно был не по карману. Мой старый знакомый, Руфус Эллингер, прислал телеграмму и попросил купить для него этот чертов кинжал. Сам я, понятно, не пошел. Мне этот кинжал и даром не нужен. А Эллингеру, видно, кто-то хорошо запудрил мозги. Он вообще-то мясом торгует, Эллингер, так что в слоновой кости разбирается не особо. Я ему сразу сказал, что вещица, конечно, красивая, но никакой исторической ценности не имеет. А заодно уж назвал и цену, дороже которой купить этот кинжал может только абсолютно больной человек. Вот Уайтол его и купил. Ничего не поделаешь. Выложил такую сумму, что и сказать страшно. Ясное дело, ему не понравилось, когда я сообщил, что он выбросил деньги на ветер. Пуффф!

— И вы нарочно вернулись, чтобы сообщить ему это? Почему нельзя было просто дождаться ухода Консидайнов?

Профессор несколько успокоился и выглядел уже куда более миролюбиво. Его лицо обрело обычный румянец, лысина потускнела, а голос звучал почти нормально:

— Небось думаете, расставили старику ловушку, а он в нее и попался? Ошибаетесь, юноша. Я отправился домой за письмом и лупой. Только я все равно их там не нашел Вечно моя экономка все прячет. А письмо это было от Робинета. Самый лучший эксперт по изделиям из слоновой кости. Уж он-то знает об этом кинжале все. Между нами говоря, Уайтолу сильно повезло, что он не увидел этого письма. Ну и поскольку я знал, что он всегда поздно ложится, то пошел прямо сюда.

Фрэнк повертел в руках карандаш.

— И он вас впустил?

Профессор хлопнул ладонью по ручке стула.

— А вот и нет! Дверь была открыта.

— Что?

Профессор кивнул.

— Я взялся за ручку, дверь открылась, и я вошел. — Профессор ухмыльнулся. — Видели бы вы, как он подскочил!

Фрэнк Эбботт пристально на него посмотрел.

— Возможно, он ждал кого-то другого?

— Возможно. Но я сразу сказал: «Ну вот что, Уайтол, если этот ваш кинжал хоть на день древнее семнадцатого века, я готов проглотить его на ваших глазах. Давайте несите его сюда, и я докажу вам, кто прав. Ну вот. Он принес, и я доказал.

— А что было потом?

— Я поехал домой.

— Как вы вышли?

— Так же, как и вошел.

— Почему?

— Пуффф! Вы хотели, чтобы я вылез в окно?

— Есть еще балконная дверь. А так вам пришлось бы обходить в темноте вокруг дома.

— У меня есть отличный карманный фонарь, И вообще, куда это вы клоните?

— А может быть, вы просто не хотели, чтобы вас видели? Ну, например, если к тому времени сэр Уайтол был уже мертв.

Теперь уже профессор хлопнул по столу обеими руками.

— Нет, черт возьми, он был живехонек! Сидел на том самом месте, где сидите сейчас вы, и с кислым видом рассматривал свой кинжал. А когда я вышел, тут же поднялся и запер за мной дверь. Не иначе боялся, что я вернусь.

— Запер за вами дверь?

Профессор затрясся от смеха.

— Ага. На засов. Жутко торопился. Видать, здорово я его все-таки напугал.

— Вам известно, — помолчав, спросил инспектор, — что вскоре после двенадцати Уоринг подошел к двери и сна была приоткрыта?

— Ну, значит, кто-то ее открыл, — пожал плечами профессор.

— Или оставил открытой. Потому что если Герберт Уайтол был мертв, то вряд ли сумел бы запереть за вами дверь, верно?

Профессор усмехнулся.