Мод Силвер (№20) - Кинжал из слоновой кости

Глупый, что ни говори, вопрос, но Билл решил все же на него ответить. Ему и самому хотелось услышать, как это прозвучит.

— Мне угодно повидать Лайлу, — сдержанно сообщил он.

— Боюсь, вам это не удастся, — так же спокойно ответила леди Драйден.

— Боюсь, — очаровательно улыбнулся ей Билл, — вы никак не сможете мне помешать.

— Мне кажется, мистер Уоринг, вы заблуждаетесь. В доме полно слуг, не говоря уж о мистере Грее и сэре Герберте Уайтоле. Думаю, при необходимости она сумеют вышвырнуть вас отсюда силой. И, поскольку эта неприглядная сцена сильно бы огорчила Лайлу, я искренне надеюсь, что вы, как джентльмен, покинете дом самостоятельно. После этого я спрошу у Лайлы, желает ли она вас видеть, и в случае утвердительного ответа извещу вас об этом утром. Также вы можете позвонить ей, и, если она захочет ответить, разумеется, никто не станет ей в этом препятствовать.

Билл понял, что здорово недооценил противника. Леди Драйден держалась совершенно непринужденно, прекрасно сознавая, на чьей стороне сейчас сила. У него не было ни малейших сомнений, что, сделай он сейчас шаг в ее сторону, его с позором вышвырнут из дома. Представив, какое тягостное впечатление эта сцена произведет на Лайлу, он поморщился и посмотрел леди Драйден прямо в глаза.

— Хорошо, — сказал он, — я позвоню утром. Пожалуй, сейчас уже и впрямь поздновато для визитов. К сожалению, меня задержали. Уверяю вас, что в мои намерения совершенно не входит расстраивать Лайлу, но поговорить со мной ей придется.

Леди Драйден невозмутимо выдержала его взгляд.

— Если она захочет.

— Когда я уезжал из Англии, — продолжил Билл, — мы с Лайлой были помолвлены и собирались пожениться. Мои намерения остались прежними. Если свои намерения изменила Лайла, ей придется сказать мне об этом самой. Я не желаю слышать это от посторонних.

— Я никогда не признавала эту помолвку, мистер Уоринг, — заметила леди Драйден, мысленно употребив совершенно другое обращение. «Упрямый осел», по ее мнению, подходило Биллу Уорингу куда больше. Он никогда ей не нравился; теперь же, превратившись в серьезную угрозу, нравился еще меньше. Впрочем, она нисколько не сомневалась в своих силах. Лайла была полностью в ее власти, а Билл Уоринг обречен на неудачу. Она холодно улыбнулась. — Что ж, мистер Уоринг, тогда до свидания.

Она даже не стала звать Фредерика, чтобы проводить его, а сама оставалась в холле до тех пор, пока он не ушел. Спускаясь по ступеням крыльца, Билл услышал, как в дверном замке повернулся ключ.

Возможно, он и был обречен на неудачу, но, по крайней мере, он об этом не знал. Поэтому, выждав немного, чтобы леди Драйден успела подняться наверх, он отогнал машину за ближайший поворот, написал короткую записку для Лайлы и, надписав на конверте ее имя, вернулся к подъезду и решительно позвонил в дверь. Ему повезло — дверь снова открыл Фредерик.

— Извини за беспокойство, парень, но, похоже, я оставил здесь свою шляпу.

В самом деле, леди Драйден так его разозлила, что он мог забыть что угодно. В ярости он был решительно не в состоянии о чем-либо думать. Впрочем, Билл был слишком прямолинеен, чтобы использовать фокус с забытыми вещами. Ему просто-напросто повезло.

Когда Фредерик принес шляпу, Билл протянул ему пару мелких банкнот.

— Слушай, парень, — зашептал он, — нужно передать это письмо мисс Драйден. Сумеешь?

— Да, сэр, — без запинки ответил Фредерик.

Билл кивнул и вышел. Фредерик запер за ним дверь и, в мгновение ока взлетев по черной лестнице, с тяжело бьющимся сердцем постучался в комнату Лайлы. Вся операция заняла не больше минуты. Никто и ничего не видел.

Дрожащими руками заперев дверь на ключ, Лайла уселась на кровать, что леди Драйден категорически запрещала ей делать днем, прочитала записку и горько расплакалась.

Глава 9

В четверть восьмого леди Драйден, не сбавляя шага, небрежно толкнула рукой дверь в комнату Лайлы и, чувствительно приложившись о нее лбом, пришла в самую настоящую ярость. Леди Драйден ненавидела запертые двери, не без оснований видя в них немой отпор своей воле, и уж никак не ожидала подобного отпора от Лайлы. Она раздраженно постучала в дверь.

— Лайла, открой сейчас же!

Последовала пауза, после которой дверь медленно отворилась, и на пороге показалась Лайла. Она была все в тех же серой юбке и белом джемпере, в которых проходила весь день. Смятый пиджак небрежно валялся на кровати. Плакать она уже перестала, но слезы еще не высохли. Леди Драйден удивленно подняла брови.

— У тебя почти не осталось времени, чтобы переодеться, — укоризненно заметила она. — Придется поторопиться.

— Я не могу.

— Что ты не можешь?

— Все, — устало проговорила Лайла.

В это «все» входила необходимость немедленно переодеться в одно из купленных леди Драйден платьев, спуститься к столу и провести бесконечный вечер, слушая невыносимо нудные разговоры, после чего, сдерживая подкатывающую тошноту, вытерпеть прощальный поцелуй Герберта Уайтола и, дождавшись, пока все уснут, пробраться в темноте вниз, чтобы сообщить Биллу Уорингу о том, что она действительно расторгает помолвку. А через шесть дней — таких же тоскливых и серых — надеть это чудовищное подвенечное платье цвета слоновой кости и венчаться с не менее чудовищным Гербертом Уайтолом. Лайла совершенно точно знала, что она этого не вынесет. Это было просто выше ее сил. Она в замешательстве стояла перед леди Драйден, не зная, как объяснить ей все это.

— Дорогая, у тебя сонный вид, — нахмурилась та. — Пойди, что ли, умойся. Сначала горячей, потом холодной водой. Может, хоть это тебя разбудит! И надень это новое платье из крепа цвета слоновой кости, оно идеально подходит для приема гостей. Господи! Ты хоть помнишь, что будут гости? Тебе необходимо подкраситься. Какая-то ты сегодня бледная. Тебе следует больше находиться на свежем воздухе.

Лайла стянула юбку, сняла джемпер и, подойдя к умывальнику, принялась плескать себе в лицо сначала горячей, а потом холодной водой. Это действительно ее взбодрило.

— Да что, в конце концов, тебя так расстроило? — спросила внимательно наблюдавшая за ней леди Драйден.

Лайла спрятала лицо в полотенце и ответила:

— Билл.

Леди Драйден вздрогнула.

— И каким же, интересно знать, образом ему это удалось? Он ведь тебя не видел.

— Он мне написал… — едва слышно донеслось из полотенца.

Леди Драйден облегченно рассмеялась.

— И только-то? Ну, скоро ему это надоест. Может, ты у него и первая настоящая любовь, но точно уж не последняя. Кстати, что ты сделала с письмом?

Лайла стояла, комкая в руках полотенце.

— Я его сожгла.

— Где?

— Как только получила, сразу же и сожгла.

— Я спросила не когда, а где, — оборвала ее леди Драйден.

— Внизу. Как только получила.

— А как ты его получила?

Место Фредерика повисло на волоске, а вместе с ним и множество других, куда более важных вещей. И тогда Лайла сделала единственное, что могла сделать. Она заплакала. Леди Драйден поморщилась. С трудом сдерживаясь, чтобы не закатить своей племяннице затрещину, она намочила полотенце в холодной воде и жестко сказала:

— Все! Хватит! Вытри лицо и, не дай бог, я увижу, что ты снова ревешь!

— Я… я не могу… — всхлипнула Лайла. — Я не могу выйти за него замуж.

— Никто и не просит тебя выходить за мистера Уоринга.

Лайла в отчаянии замотала головой.

— Нет, не за него! Я не могу выйти замуж за Герберта.

— Никто не просит тебя выходить и за Герберта, — насмешливо проговорила леди Драйден. — Единственное, о чем тебя просят, это переодеться наконец к ужину, спуститься к гостям и вести себя хоть сколько-нибудь прилично.

Она подошла к гардеробу и достала из него платье цвета слоновой кости. Потом повесила на плечики серый пиджак, юбку, и, аккуратно свернув, убрала в ящик джемпер.

— И поторопись, — бросила она, идя к двери. — Консидайны будут без четверти восемь.

Глава 10

Направляясь к кабинету Уайтола, леди Драйден от всей души надеялась, что Эрик Хэйли еще не приехал. Ей крайне важно было поговорить с Гербертом с глазу на глаз. Ее надежды полностью оправдались: хозяин был один и уже одет к ужину.

— Не помешаю? — поинтересовалась леди Драйден и, выслушав вежливое: «Ну что вы! Разумеется, нет!», вошла в комнату и закрыла за собой дверь. Если она и уловила в голосе Уайтола едва заметную нотку презрения, то ничем этого не выдала. Сибил Драйден никогда не позволяла эмоциям помешать осуществлению своих планов. В данный момент она считала необходимым сообщить Герберту Уайтолу кое-какие сведения. Что он будет делать с ними дальше, ее абсолютно не волновало. Любезно улыбаясь, она пересекла комнату и подошла к камину.

— В такие вечера особенно приятно посидеть у огня, не правда ли?

Герберт Уайтол поморщился.

— Дорогая Сибил, ни за что не поверю, что вы пришли сюда, чтобы сказать мне это. Должен предупредить, что с минуты на минуту появится Эрик Хэйли. Не иначе хочет прощупать почву насчет продления ссуды. Так что, если у вас есть что сказать…

Но леди Драйден было не так-то легко сбить с толку.

— Только это, Герберт. Я только что застала Лайлу в слезах. Разумеется, все девушки нервничают перед замужеством, но я прошу вас отнестись к этому с пониманием. Постарайтесь быть с нею помягче.

— У меня редко получается и просто с ней быть, — усмехнулся Уайтол. — Вы почти не оставляется нас наедине.

— Так нужно. Поверьте мне, осторожность не помешает. Собственно, это все, что я хотела сказать. Не буду больше мешать. Надеюсь, встреча с мистером Хэйли пройдет успешно.

Уайтол криво усмехнулся.

— Уверен, она пройдет замечательно… Хотя и не для Эрика.

Леди Драйден внимательно на него взглянула.

— Что ж, — спокойно заметила она. — Тогда я ему не завидую.

— И правильно делаете, Сибил. Я привык получать все. Все до последнего цента. И если я чего-то не получаю… — Он в упор посмотрел на леди Драйден. — Если я чего-то не получаю, Сибил, я все равно заберу это, и заберу с процентами.

Он подошел к двери и распахнул ее нарочито галантным жестом. Леди Драйден вскинула подбородок и стремительно вышла из комнаты.

Из кабинета Уайтола она прошла прямо в гостиную. Гости еще не прибыли, и просторное помещение казалось заброшенным. Все четыре окна были занавешены тяжелыми парчовыми шторами, на которых были вытканы бледные большие цветы. Такой же точно материал обтягивал диваны и кресла. Весь простенок между двумя окнами занимало огромное зеркало в стиле ампир. Леди Драйден подошла к нему, и оно с готовностью отразило затянутую в черное платье высокую худую фигуру. Двойная нить жемчуга и крупная бриллиантовая брошь в форме цветка казались по контрасту с платьем ослепительно яркими. Леди Драйден удовлетворенно осмотрела свое отражение. Немногие женщины могли похвастаться в ее возрасте такой же безупречной линией плеч и шеи и такой же прекрасной кожей. Казалось, перед ее красотой было бессильно даже время.

В холле послышались голоса, и леди Драйден отправилась встречать гостей. Мейбл Консидайн, не отличавшаяся аккуратностью и в молодости, с годами превратилась в самую настоящую неряху. Как и Корина Лонгли, она училась с леди Драйден в одной школе, и уже тогда ухитрялась выглядеть хуже всех девочек в классе. К пятидесяти ее густые волосы цвета перца с солью посеклись и торчали во все стороны. Она, правда, пыталась укладывать их с помощью шпилек и сетки, но безуспешно. Сколько леди Драйден ее помнила, она всегда была худой, сутулой и скверно одетой. Последнее время она, правда, перестала покупать платья, начав шить их себе у деревенской портнихи, но лучше они от этого не стали. Сейчас на ней было сложное сооружение, составленное из лоскутов ярко-красного шелка и алого атласа. На ее шее болталась длинная коралловая нитка, а на лице сияла ослепительная улыбка.

— Сибил, дорогая, до чего ж я рада тебя видеть! — щебетала она. Голос у Мейбл Консидайн был на удивление юный и чистый. — Ты потрясающе выглядишь! Хоть сейчас на обложку «Вога». Как тебе это удается? Нет, Джордж, ты только посмотри! Разве скажешь, что мы одногодки?

Джордж, крупный, багровый и неуклюжий, что-то сдавленно промычал. Сказать по правде, он терпеть не мог элегантных женщин, особенно — пожилых. В присутствии Сибил Драйден ему вдруг стало мучительно стыдно и за свой костюм, уже двадцать пять лет как вышедший из моды, и за свои огрубевшие от работы руки. А работы действительно было невпроворот: он только что закончил новый курятник и выкопал картофель. Он вдруг обнаружил, что так и не отмыл до концы следы креозота на правой руке, и смутился окончательно, без особого успеха пытаясь убедить себя в том, что ему нравятся старые костюмы, потому что они напоминают о лучших временах, да и вообще удобнее, И что от женщины должны исходить спокойствие и уют. Слава богу, никто не решился бы назвать его Мейбл элегантной. Уютной — да. И еще доброй. Пожалуй, даже чересчур доброй. Слишком многие пытались этим воспользоваться. Ему пришлось проявить решимость, чтобы покончить с этим. Сама она просто не в состоянии была никому отказать в помощи.

Нахмурившись, он рассеянно пожал руку Герберту Уайтолу и пробормотал: «Ничего, ничего», когда тот принялся извиняться за опоздание. После этого завязался совершенно беспредметный спор о том, пробило уже без четверти восемь или еще нет. Дело в том, что при западном ветре бой деревенских часов сносило в сторону, и в Винъярдсе их было не слышно. Миссис Консидайн сверилась со своими часами на дешевом кожаном ремешке и заявила, что уже без пяти восемь, тут же добавив, что они уходят вперед чуть не на пять минут за день, а она, хоть убей, не помнит, когда последний раз их подводила.

В самый разгар спора появился и Эрик Хэйли. Глядя на его румяное улыбающееся лицо, никому и в голову не пришло бы, что он только что имел на редкость неприятный разговор с хозяином этого дома. Окинув комнату взглядом, он устремился к леди Драйден и Консидайнам.

— Моя дорогая, — фамильярно протянул он. — Не буду даже спрашивать, как вы поживаете: и так видно, что хорошо. Миссис Консидайн… Вы, как всегда, прелестны. А, Джордж… Как поживают ваши куры?

Леди Драйден нахмурилась и вскинула подбородок, но Эрика Хэйли было не так-то легко смутить. Его живые черные глазки доброжелательно перебегали с одного лица на другое; он настолько привык считать себя душой общества, что его нисколько уже не волновало, что думают об этом другие. В Винъярдсе же он чувствовал себя и вовсе как дома, считая, похоже, что имеет на него не меньше прав, чем его состоятельный кузен.

— Слышал, Герберт, ты отхватил на распродаже у Харрингтона очередное сокровище, — начал он, но в этот момент появился дворецкий и объявил, что прибыл профессор Ричардсон.

Профессор был маленьким круглым человечком с огромной лысиной и капризным детским лицом. Он вкатился в комнату, громогласно доказывая кому-то, что и не думал опаздывать. Что за вздор! Он в жизни еще никуда не опаздывал! А тем, кто утверждает обратное, следовало бы получше следить за своими часами.

— Этого Уайтола, — доверительно сообщил он леди Драйден, целуя ей руку, — хлебом не корми, дай кого-нибудь в чем-нибудь обвинить. Хотите совет? Никогда ему не доверяйте. Никогда и ни в чем. Берите пример с меня. Уж я-то его знаю. Дайте ему слепого сиротку, он и его обдерет как липку. Как липку! — повторил он и радостно рассмеялся. — Верно я говорю, а, Уайтол?

Хозяин дома вежливо улыбнулся и похлопал Ричардсона по плечу.

— Зачем мне сиротки, когда у меня есть вы и Мэнгей? Тот, думаю, до сих пор не может забыть последнюю распродажу. Уж как ему хотелось заполучить тот кинжал!

— Наверное, хотелось. Но у нас с ним карманы, знаете, не бездонные. А я бы, к слову, и даром этот кинжал не взял. Наверняка поддельный. Я и на распродажу-то не пошел.

Тонкие губы Герберта Уайтола растянулись в улыбке.

— Да и зачем бы, если уже отрядили туда Бернстайна?

Лысина профессора моментально налилась кровью, окаймлявший ее венчик редких рыжих волос злобно встопорщился, а почти бесцветные брови угрожающе сдвинулись. Он с минуту сверлил Уайтола злобным взглядом, после чего натянуто рассмеялся.

— Бернстайна? Я? Глупости! И не думал! А кинжал и впрямь довольно сомнительный. — Он стремительно повернулся к миссис Консидайн. — Кстати, моя экономка просила передать, что куры, которых вы ей продали, про сто чудо. Кажется, они уже начали нестись, или что они там у вас делают. В общем, она довольна.

— Я очень рада, — любезно ответила Мейбл Консидайн.

К обществу незаметно присоединилась мисс Уайтекер. Никакая косметика не сумела бы скрыть покрывавшую ее лицо смертельную бледность. Она, как и леди Драйден, надела черное платье. Только оно было совсем простым и закрытым, а приколотая на груди брошь — скромной и почти незаметной. Весь ее облик как будто свидетельствовал о скромности и смирении, и только в глазах сверкала самая настоящая ярость. Герберт Уайтол с трудом скрывал самодовольную улыбку, Эрик Хэйли поглядывал на секретаршу с нескрываемым интересом, а Мейбл Консидайн — с жалостью. «Боже мой, — думала она, — да ведь бедняжка страшно несчастна! Надеюсь, она не влюбилась в Герберта. С секретаршами это случается сплошь и рядом».

Герберт Уайтол взглянул на часы.

— Лайла опаздывает, — заметил он и, поворачиваясь к леди Драйден, спросил: — Она здорова?

Вместо ответа та кивнула на дверь, в которую как раз входили Адриан Грей и Лайла. Атласные складки ее платья цвета слоновой кости изящно ниспадали с плеч. Лайла была невероятно красива и очень бледна. Адриан что-то говорил ей, и она слабо улыбалась в ответ.

Маршам ударил в гонг, и все двинулись в столовую.

Глава 11

Учитывая подобравшуюся компанию, обед прошел на удивление мило. Герберт Уайтол был в отличном расположении духа и вполне сносно играл роль гостеприимного хозяина. Леди Драйден была настороже и, если атмосфера начинала накаляться, тут же переводила разговор в светское русло. Противостоять ее ледяной учтивости было решительно невозможно. Эрик Хэйли тоже держался в рамках, что с ним случалось не часто, и ограничился свежими скандалами и сплетнями из высшего общества. Возникающие в беседе паузы заполняла Мейбл Консидайн — правда, все остальное время она тоже не умолкала. В результате задача Лайлы, которой предусмотрительно отвели место между Консидайном и Адрианом Греем, сводилась лишь к тому, чтобы не расплакаться да еще изредка вставлять в разговор «да» или «нет». В сущности, в этом не было бы ничего сложного, не пустись Адриан и мистер Консидайн в бесконечный спор о преимуществах поверхностной обработки почвы перед глубокой пахотой; и то, и другое — совершенно за пределами понимания Лайлы.

Герберт Уайтол сидел по другую сторону овального стола, и на этот счет Лайла тоже могла не волноваться. Справа от него сидели Адриан, профессор и миссис Консидайн. Слева — Джордж Консидайн, мисс Уайтекер, Эрик Хэйли и леди Драйден.

Эрик с любопытством поглядывал на Милли Уайтекер. Уйдет или останется? И, если второе, как поведет себя в этой ситуации Герберт? Интересно, догадывается ли о чем-нибудь леди Драйден? Впрочем, судя по виду, эта дамочка достаточно умна, чтобы не совать нос в чужие дела. Отлично понимает, что ей нужно знать, а что нет. Эти мысли совершенно не мешали ему в сотый раз рассказывать историю о епископе, его молодой любовнице и налете на ночной клуб. Поскольку он давно уже убедился, что в эту историю ровным счетом никто не верит, единственной ее целью было шокировать миссис Консидайн. Та, однако, была слишком увлечена беседой с профессором Ричардсоном. Она как раз рассказывала ему, какой изумительный работник получился из некоего Джимми Гроува, приходившегося племянником кому-то из слуг профессора, когда история Эрика завершилась, вызвав дружный смех. Миссис Консидайн покраснела и принялась удивленно вертеть головой.

Повар у Герберта Уайтола был просто великолепный, и к концу ужина все пришли в прекрасное расположение духа. Кофе подали в гостиную, и вскоре все перебрались туда. В натопленной комнате уютно пахло яблоневым деревом; гостей совсем разморило, и разговор постепенно стих. Герберт Уайтол огляделся и, усмехнувшись, отставил свою чашку.

— Ричардсон, — небрежно бросил он, — вам, наверное, не терпится взглянуть на кинжал?

— С чего это вы взяли? — ворчливо осведомился профессор.

— О, мне просто так показалось. Тем более вы собирались доказать мне, что это подделка. Надеюсь, вы захватили с собой лупу? Если нет, могу одолжить свою. Мне всегда было интересно, чего в вас больше: зависти или упрямства. Я даже готов поверить вам на слово.

Он прошел в дальний конец комнаты и отдернул широкий занавес, скрывавший сейф, в котором хранилась его коллекция. Вставив в замок ключ, он повернул его и распахнул тяжелую стальную дверцу. Взглядам гостей предстала глубокая полукруглая ниша с обтянутыми синим бархатом полками, на которых выстроились сокровища Герберта Уайтола. На самом почетном месте стояла столь не любимая Лайлой статуэтка. Чуть наклонив голову, она рассматривала какой-то круглый предмет, похожий на яблоко, который держала в своих руках. Она была воплощением красоты, простоты и гармонии, присущих древним.

— Прекрасна, не правда ли? — не удержался Герберт Уайтол, влюбленно глядя на свою богиню. — Критского происхождения.

Профессор надул обе щеки, с шумом выпустил воздух и мрачно поправил:

— Я бы сказал, египетско-греческого.

Герберт Уайтол снисходительно улыбнулся.

— Вы почти не ошиблись. На Крите действительно было сильно влияние Египта. Взять хоть триады из слоновой кости.

— Глупости, — сказал профессор Ричардсон и с удивлением почувствовал, что ему совершенно не хочется спорить.

— Как бы там ни было, друг мой, она прекрасна, — тихо заметил Герберт Уайтол. — Хотя Лайла и не любит, когда я так говорю, но они похожи как две капли воды. А о красоте не спорят.

— Ну, хорошо, а где же этот кинжал, о котором вы уже прожужжали мне все уши? — раздраженно спросил профессор.

Герберт Уайтол улыбнулся и достал кинжал. В лучах лампы сверкнуло длинное тонкое лезвие. Рукоятка из слоновой кости была выполнена в виде виноградной лозы — гибкий стебель, выгнувшийся под тяжестью крупных и спелых ягод. Несмотря на миниатюрность — кинжал вполне мог бы служить заколкой для волос, — это было удивительно функциональное и на редкость зловещее оружие.

— Только представьте, — заметил Герберт Уайтол, — его привез из Китая сам Марко Поло!

— Это лезвие никогда не было в Китае, — резко возразил профессор.

— Вы совершенно правы, — кивнул ему Уайтол. — Оно более позднее, чем рукоятка. Вероятно, лезвие сломалось и его заменили новым. Совершенно очевидно, оно итальянской работы. В крайнем случае, испанской.

Изначально кинжал входил в приданое Бианки Корнер, вышедшей в тысяча пятьсот сорок первом году за одного из Фальери. Упоминание о нем можно найти в описи ее личных вещей.

— Какой-то кинжал действительно числился среди ее личных вещей, — хмуро заметил профессор, — но никто на свете не убедит меня, что именно этот. Что до вашего приобретения, в середине восемнадцатого века его купил в Венеции лорд Абингтон, заплатив не столько за вещь, сколько за прилагавшуюся к ней нелепицу про Марко Поло.

— Нелепицу? — вскинул бровь Герберт Уайтол.

— Чтобы не сказать хуже, — радостно подтвердил профессор. — Дешевый трюк, рассчитанный на простаков и неучей!

Мейбл Консидайн дернула его за рукав.

— Но согласитесь ведь, что красиво! Вы заметили? На одной из виноградин сидит муха… Так она как живая! Я, правда, не одобряю всякое там оружие. Никак не могу отделаться от мысли, что, может, этим самым кинжалом кого-то зарезали. А может, и не раз, если он такой древний.

Профессор надул щеки и с громким звуком выпустил воздух.

— Послушать Уайтола, — заявил он, — так Марко Поло перерезал этим кинжалом половину Китая.

Он оглушительно расхохотался, и Мейбл Консидайн поспешно повернулась к хозяину.

— Сэр Герберт, а у вас еще сохранились те чудесные пластинки, что мы слушали в прошлый раз? По радио постоянно крутят современных исполнителей, но разве это сравнить с Крейцером, Карузо, Галли-Курчи или Маккормаком? А у вас такая великолепная коллекция! Эти пластинки и в каталогах уже не значатся.

— Не понимаю, что за удовольствие слушать старые пластинки, — хмуро заметил Джордж Консидайн. — Они на то и старые, что там почти ничего не слышно. Одно шипение.

— Джордж! — ужаснулась его жена.

— Ну хорошо, хорошо, молчу. Пусть будет по-твоему.

Совершенно неожиданно Эрик Хэйли тоже поддержал эту идею, и, подождав, пока Герберт Уайтол снова запрет свою коллекцию, все вернулись в гостиную. Роль ди-джея, разумеется, взял на себя Эрик Хэйли.

— Так-с, — деловито начал он. — И что же мы будем слушать? Я тут что-то слышал про Крейцера… Миссис Консидайн? Леди Драйден?

Сибил Драйден было решительно все равно. И музыка, и коллекция слоновой кости казались ей одинаково скучными. У пластинок, однако, было то преимущество, что они не действовали на профессора, как красная тряпка на быка. Поэтому леди Драйден кротко улыбнулась и заявила, что ей нравится все, подумав про себя, что в это «все» уж точно не входит нелепый энтузиазм Мейбл. В шестьдесят с лишним лет скакать от радости как девчонка — это было выше понимания Сибил Драйден.

Профессору, как выяснилось, нравились старые итальянские арии для тенора и сопрано. Джордж Консидайн попросил поставить что-нибудь попроще, «чтобы хоть насвистеть потом можно было». В результате отбирать пластинки отправились в кабинет все четверо.

Лайла осталась в гостиной. Она сидела на диване возле Адриана Грея и рассматривала альбом, в котором тот собирал эскизы, подготовленные для реставрации дома. Слушая негромкие объяснения своего друга, Лайла чувствовала, что понемногу приходит в себя.

Герберт Уайтол присел рядом с леди Драйден.

— Решили дать нашей девочке немного снотворного? — вполголоса спросил он.

— Именно. Пусть успокоится. Кстати, Билл Уоринг сейчас здесь.

— Здесь?

— Явился на ночь глядя и заявил, что желает видеть Лайлу. Мне удалось его выставить, но он все равно будет звонить завтра. Думаю, Лайле все же придется поговорить с ним. Удивительно упрямый молодой человек. Непременно хочет, чтобы она лично сообщила ему о разрыве помолвки. Возможно, оно и к лучшему. Если он устроит сцену — а он обязательно ее устроит, — то напугает Лайлу до смерти. Она совершенно не выносит подобных вещей. Знаете, чем больше я об этом думаю, тем больше склоняюсь к мысли, что его приезд нам только на руку. Разумеется, я буду присутствовать при их встрече.

— Разумеется, — сказал Герберт Уайтол, давая понять, что тема закрыта.

Леди Драйден искоса взглянула на него и перевела разговор на предстоящую свадьбу. Вскоре из кабинета появилась шумная компания, нагруженная пластинками. Все говорили одновременно, стараясь перекричать друг друга. Особенно старалась Мейбл Консидайн, которой посчастливилось найти целых две пластинки из тех трех, что она когда-либо слышала.

— Это было еще до моего замужества, — радостно объясняла она. — Представляешь, Джордж, сколько времени прошло с тех пор? Мы с мамой путешествовали. Венеция! Неаполь! Рим! Флоренция! Милан! А какие чудные витражи там были в соборе! Как сейчас помню: слева от алтаря, такие все зелененькие и еще голубые! Надеюсь, они не пострадали во время бомбежек. А в Венеции мы дважды ходили смотреть оперу: «Фаворитку» и «Лючию ди Ламмермур». Или все-таки слушать? Вечно я забываю, как правильно. По мне, так, конечно, «смотрели», потому что слушают радио, а в опере даже бинокли выдают. Только вот пояснения эти, либретто, очень уж у них путаные. Правда, я все равно итальянского не знаю, так что до сих пор не знаю, в чем там в «Фаворитке» дело было. С «Лючией»-то проще, она по Вальтеру Скотту. Я оттуда целых две арии наизусть помню: уж больно красивый тенор их исполнял. И голос у него был просто изумительный. Он у меня и сейчас как живой перед глазами стоит.

Она пристроилась на диване рядом с Лайлой и Адрианом; ее щеки пылали, и она действительно очень напоминала восторженную молоденькую девушку.

— Сейчас молодежь Вальтера Скотта уже не читает. А очень зря. Есть у него такой роман, «Невеста Ламмермур», вот по нему оперу и поставили. Я-то его читала, когда мне и четырнадцати еще не было, поэтому кое-каких персонажей уже подзабыла, но девушку точно звали Люси Эштон, а ее брата — Генри. Да, кажется, так. И он заставил ее расстаться с молодым человеком, которого она любила, — вот как этого зовут, хоть убей, уже не помню. А еще там есть Эдгар и Равенсвуд, хотя нет, кажется, это один и тот же человек.

Она вопросительно посмотрела на Адриана Грея, и тот рассмеялся.

— Боюсь, тут я вам не помощник. Из Вальтера Скотта я читал только «Айвенго» и «Талисман».

— А я его всего прочла, от корки до корки. Я тогда заболела, и целых три недели провела взаперти дома, а кроме Вальтера Скотта, читать там было нечего, вот у меня все в голове и перепуталось. Вот только про Люси и помню. Больно уж грустная история. Ее насильно разлучили с любимым и заставили выйти замуж за другого. Ну, в первую же брачную ночь его и убила. А сама потеряла рассудок, бедняжка, а вскоре и совсем умерла. А потом ее возлюбленный приходит к ней на могилу и поет. Мистер Хэйли как раз эту пластинку сейчас и ставит.

Зазвучала увертюра, и миссис Консидайн, смолкнув, откинулась на спинку дивана, закрыла глаза и принялась слабо помахивать рукой в такт изумительному голосу Маккормака: «Bell' alma innamorata, bell' alma innamorata ne congiunga il Nume in cielo».

Лайла же невидяще смотрела в альбом, который держал перед ней Адриан. Дочитать до конца хотя бы одну из книг Вальтера Скотта она так и не сумела, хотя несколько раз честно пыталась. В конце концов ей попалась в руки и «Невеста Ламмермур», открывшись на той странице, где сбежавшиеся на крик Эштоны застают обезумевшую Люси, сидящую в забрызганной кровью ночной рубашке перед убитым ею супругом. Лайла тут же захлопнула книгу, но было уже поздно. Ночью ей приснился кошмар, и больше она уже про Вальтера Скотта не хотела и слышать. И вот сейчас рассказ миссис Консидайн снова оживил в ее памяти этот страшный образ — дрожащий в воздухе крик; Люси, скорчившаяся на кровати, безумный взгляд, кровь и кинжал. Кинжал с рукояткой из слоновой кости. На виноградинах, как роса, дрожат капли теплой еще крови.