Глава 25

Когда дверь закрылась, Фрэнк ехидно посмотрел на нее.

— Ну?

— Ты меня о чем-то спрашиваешь, Фрэнк?

— Спрашиваю, что у вас в рукаве.

— Мой дорогой Фрэнк!

— О, знаю, знаю, у вас там ничего нет, вы никогда не вынимаете кролика из шляпы и никогда, никогда, никогда ничего не скрываете от полиции. Или в данном случае иначе?

— Только версия, которую еще надо обосновать, никаких фактов.

Он вскинул бровь.

— И где же грань между версией и фактом? Вам не кажется, что это напоминает ситуацию с европейскими границами? Итак, у вас есть версия. Может, поделитесь? Нет? Ну что ж, у меня тоже есть версия, и я хотел бы ее изложить. Что означает, что я хотел бы, чтобы вы со мной согласились. Это насчет девушки, которая ждала возле банка, пока убийца делал свое дело. Прекрасная блондинка и Забинтованный бандит, как их нарекли газетчики. Полагаю, вы ее не видели — так, как того мужчину?

Он говорил насмешливо, но она ответила с полной серьезностью:

— Нет, Фрэнк. Надо думать, кто-то ее и успел увидеть в то время, когда она ждала убийцу, я уверена, больше ее никто не увидит.

— Вы хотите сказать… — Он на момент испугался. — Нет, вы так не думаете. Все-таки объясните. Я мог не так вас понять.

Она сделала легкое движение.

— О нет, я не имела в виду, что ее должны были убить, просто она никогда не существовала. Никто не отправится на грабеж и убийство в сопровождении эффектной блондинки. Да, полагаю, ее видели прохожие, на это и был расчет. Могу я спросить, что видели свидетели?

— Что за вопрос! Мисс Муфин, компаньонка одной старухи, дала исчерпывающую информацию. Она сказала, что у дамочки «были совершенно золотые волосы. То есть не перестаешь гадать, натуральные они или нет, хотя в наше время даже порядочные девушки такое проделывают над своими волосами… И еще — у нее брови чуть ли не на лоб вылезают! Очень нелепо, и вся размалевана, а чтобы добиться такого цвета лица, нужно потратить несколько часов! Зато одежда ничем не примечательная: темный костюм и шляпка, по-моему, черная, но может быть и темно-синяя. Было плохо видно, небо закрывали тучи». Это самое подробное описание, хотя ее еще видели мистер Карпентер, молодой человек по имени Потингер и мальчишка из булочной. Мальчишку больше заинтересовала машина, но она оказалась украденной со стоянки на Рыночной площади, так что описание машины ничего нам не дает. Карпентер и Потингер эту девицу заметили. Карпентер вознегодовал, а Потингер просто остолбенел и хотел бы увидеть получше, но не удалось, она подняла руку к шляпе, как будто что-то с ней делала. Оба в один голос твердят, что она, как вы выразились, «эффектная блондинка». Я согласен с вами: эта раскраска — чистейшей воды маскировка, как бинты у убийцы. В результате нам придется искать обыкновенную серую мышку, на которую никто не оглянется, встретив на улице, таких девиц девятнадцать на дюжину в любом среднего размера городе; она пройдет в толпе, и никто не скажет, была она или нет.

Мисс Силвер приподняла голову.

— Думаю, ты прав. Однако имеется немалый задел для анализирования. Описание, данное мисс Муфин, очень для нас полезно. Как я знаю, машину они бросили в одном из переулков Ледстоу. Оттуда сообщнице пришлось уехать дальше, но перед этим она должна была изменить свою внешность. То есть снять парик и стереть макияж. Потом она, видимо, надела пальто или плащ. Небо было как раз пасмурное, а плащ хорошо скрывает фигуру. Уберите шляпу — и можно не волноваться, что вас кто-то узнает. Главное — побыстрее уйти с того места, где была оставлена машина. Мужчину она могла уже высадить, а может быть и нет. В любом случае им нужно было срочно расстаться и вернуться в обычное свое состояние и привычное окружение. Я думаю, они не рискнули воспользоваться общественным транспортом. Значит, им требуется мотоцикл или хотя бы велосипед. Не было ли в переулке, где они бросили машину, или поблизости такого места, где они могли прятать велосипед?

Он кивнул.

— Вы попали в точку. Там есть заброшенный сарай. В нем стоял мотоцикл, Джексон нашел следы масла. Видимо, таким образом отбыл мужчина. Шлем и защитные очки — отличная маскировка; он мог поехать в Ледстоу или обратно в Ледлингтон. Мог посадить сзади девицу, или же у нее был свой велосипед или машина другой марки, и она уехала в другом направлении, возможно, с добычей, которая составила три тысячи фунтов. Лично я считаю, что они при первой возможности разделились.

— Мне тоже так кажется.

Он оттолкнул свой стул.

— Два сердца бьются как одно! Мы с Джексоном возвращаемся к поискам иголки в стоге сена. У него это получается лучше, чем у меня. Мне быстро надоедает. — Вдруг он наклонился к ней. — Послушайте, почему миссис Крэддок упала в обморок?

— Она слабая женщина, Фрэнк.

Он опять поднял пшеничного цвета бровь.

— Ха, как я полагаю, она все время была слабой, но не грохалась в обморок. Почему ее слабость резко возросла именно в тот момент, когда мистер Крэддок заявил, что им нечего скрывать? Несколько драматично для случайного совпадения.

Мисс Сил вер деликатно покашляла.

— Это действительно было драматично. Больше тебя ничто не поразило?

— А было что-то, что должно было поразить?

— Я просто интересуюсь. Например, ты мог достаточно внимательно наблюдать за Джоном Робинсоном.

Фрэнк был озадачен.

— Ну не знаю. Он разыгрывал из себя дурачка. Иногда мне казалось, что он жутко красуется собой. Конечно, он вполне годится на роль подозреваемого, если вы на это намекаете. Личность эксцентричная, хобби тоже: наблюдение за птицами, что предполагает приходы-уходы в любое время суток; заколоченные окна; сад, практически невидный из-за забора. Но все это распространяется и на Крэддока. Он ведь изучает влияние планет на растения. Типа: выдерни пятый слева лепесток пятилистника через три минуты после полуночи в безлунную ночь при главенствующем влиянии того или другого светила, когда все остальные благоприятствуют. Исключительно удобно для джентльмена, желающего напустить туману. В обморок-то упала миссис Крэддок!

Мисс Силвер чуть более пристально на него посмотрела.

— Вернемся к Робинсону. Когда я спросила, не уделял ли ты ему особого внимания, я имела в виду его привычку цитировать.

Фрэнк засмеялся.

— А, вот как? Вряд ли его можно привлечь к суду за оскорбление. Мы с вами и сами грешны, любим поцитировать. Помнится, сперва он помянул Теннисона, потом прошелся по поводу этих его строк, надо сказать, не лучших из его наследия. Я посмотрел на вас в ожидании громов и молний, но вы пощадили этого нахала.

Она слегка улыбнулась.

— Он произнес две цитаты, обе из одного стихотворения, довольно известного. Первая цитата — две первые строчки, вторая — две последние.

Он нахмурился.

— Что-то про скалы. Он сказал…

Мисс Силвер ему помогла:

— «Долгие линии скал, разрываясь, оставили пропасть, в пропасти пена и желтый песок».

Он посмотрел на нее без особого энтузиазма и покачал головой.

— Боюсь, в этом ничего нет. Вторая, кажется, бьет на жалость: «Маленький порт никогда не видал более пышные похороны».

Мисс Силвер поправила:

— «Редко», Фрэнк, а не «никогда».

Он расхохотался.

— Ну, редко или никогда — какая разница! Или вы можете доказать, что есть?

— И не подумаю ничего доказывать, Фрэнк.

Он встал.

— Ну, тогда я пошел искать Джексона. Я бы с удовольствием еще посидел и поиграл с вами в цитаты, но, боюсь, все эти чудаки из Колонии решат, что вы арестованы как главная подозреваемая. — Он мгновенно посерьезнел. — Послушайте, ваша затея с приездом сюда не нравилась мне с самого начала. Все эти преступления на редкость жестоки, а единственная наша зацепка — этот дом. Так вот вы должны быть очень осторожны. Обещаете?

Мисс Силвер снисходительно улыбнулась.

— Мой дорогой Фрэнк, я всегда осторожна.

Глава 26

К тому моменту как инспектор Джексон закончил вежливые, но настойчивые расспросы, мистер Крэддок заметно приуныл. Он мог считать себя — и считал — образцом вежливости и философского спокойствия, но всякий, посмотрев на него со стороны, сразу бы понял, что он в дурном настроении. Он вошел в классную комнату, встал на прикаминный коврик и, обращаясь к спинке дивана, на котором лежала Эмилия, разразился речью. Куда катится мир, вопрошал он, к чему придет общество, если какой-то тип с замашками гестаповца смеет врываться в твой дом и требовать отчета о каждой минуте за целую неделю, о каждой прогулке и поездке.

— Где я был в тот день и тот час! Какой дорогой приехал! Сколько там пробыл! Я сохранял предельное спокойствие. Я сказал: «Мой дорогой инспектор, вы полагаете, я веду дневник своих отлучек из дому? Вы сами могли бы ответить на подобные вопросы? Если да, я могу вам только посочувствовать, ибо это означает, что вы так поглощены сиюминутной жизнью и ее приземленным материализмом, что не способны к более высокому уровню постижений… Что до меня, то я живу в мире мысли — я занимаюсь идеями. Я посвятил себя важной работе, влиянию планет, и я не в состоянии вспомнить, что делал третьего января в три часа дня. Может, был дома, а может, нет. Мог работать в кабинете, читать, медитировать. В Лондоне я точно не был. Я его презираю: шум, грохот, вредные вибрации. Единственный раз, когда я был в Лондоне за последнее время, — это когда ездил на предварительную беседу с мисс Силвер, которая, видимо, вспомнит дату, но это было не третье января.

Он надменно взглянул на мисс Силвер, которая сидела на кушетке и вязала. Глядя на Эмилию, она видела, что та ошеломлена столь гневной тирадой, грозными раскатами в голосе мистера Крэддока. Перехватив его взгляд, она спокойно сказала:

— По-моему, это было восьмого января.

Краткая передышка закончилась, Крэддок продолжал:

— Инспектору было буквально нечего сказать. Сохраняя безукоризненную вежливость, я сумел сделать ему строгий выговор. Люди столь низкого уровня малочувствительны, но я показал ему, что его нахальство меня совершенно не трогает. — В раскатистом голосе послышатся скрежет, когда он обратился к жене. — Если бы ты не потеряла самообладание, моя дорогая Эмилия, меня не подвергли бы таким неприятностям. Что на тебя нашло? В присутствии всех членов Колонии и двух офицеров полиции я заявляю, что мне нечего скрывать, и тут ты даешь волю своей непроходимой тупости и хлопаешься в обморок. Если ты не осознаешь, что из этой жалкой выходки могут быть сделаны, и, безусловно, уже сделаны определенные выводы, мой долг тебе на это указать.

Бледное лицо Эмилии стало еще бледнее — это было в некотором роде чудо, поскольку в нем уже не осталось ни кровинки. Она, не глядя, протянула руку к мисс Силвер, и та опустила вязанье и сжала ее пальцы. Они были холодными как лед и дрожали.

— Мистер Крэддок, ваша жена не в состоянии далее это выдерживать. У нее была бессонная ночь, изнурительное утро, она не завтракала. Я сообщила инспектору, что у нее слабое здоровье. Сейчас ей нужен покой, и я думаю, нет никакого смысла продолжать обсуждение того прискорбного инцидента, который был неприятен для каждого из нас.

Она остановила на нем взгляд, как прежде не раз останавливала его на самых разных людях: на нервных, на молчаливых, на умных, на чванливых, на дерзких, непокорных, заносчивых. Для каждого в нем находилась определенная краска: ободрение тем, кто нуждался в ободрении, упрек тем, кто заслуживал упрека, властность для взбунтовавшихся, но во всех случаях — проницательность и понимание.

Певерил Крэддок пережил ужасный момент: он не знал, что сказать! Слова теснились в мозгу, жужжали, как мухи, но он не мог их произнести.

Мисс Силвер продолжала держать руку Эмилии и пристально не него смотреть. У него уже вспотел лоб, когда она смилостивилась:

— Вас грубо оторвали от ваших исследований, не так ли? Я прослежу, чтобы у миссис Крэддок было все необходимое.

Она его отпускала. И он поспешил принять это благодеяние.

Когда он ушел, Эмилия отняла свою руку и прикрыла ею глаза.

— Лучше бы я умерла, — тихо пролепетала она.

Мисс Силвер снова взялась за свое вязание. Ритмично позвякивали спицы.

— О нет, моя дорогая, вы не правы, — решительно сказала она. — У вас трое детей, им требуется ваша забота. Это ваш долг. Спасительный долг.

— Я… делаю им… только хуже…

Слова разобрать было трудно, но мисс Силвер не сомневалась, что все поняла.

— Неправда, — сказала она. — Никогда нельзя сказать этого о человеке, который исполняет свой долг. Не подсчитывайте, что вы могли бы сделать или сколько от этого было бы пользы. Это неблагодарное и бессмысленное занятие. Делайте то, что можете сегодня, не жалея о вчерашнем дне и не страшась дня завтрашнего. — Помолчав, она добавила: — Вы очень нужны своим детям. Дженнифер сейчас…

Эмилия разрыдалась.

— Она так похожа на своего отца! Я не имею в виду внешне… характером. Мы с ним ссорились, уж не помню из-за чего…. он уезжал. Он писал статьи, делал зарисовки, а потом возвращался. Но на этот раз не вернулся. Он летел в Америку, самолет разбился, все погибли. Потом Фрэнсис оставил мне деньги… я вышла замуж за мистера Крэддока… — Ее голос становился все слабее и слабее, и на имени Певерила Крэддока она уткнулась лицом в подушку и замолчала.

В комнате воцарилась мертвая тишина.

Глава 27

Томазина не удивилась, когда, вернувшись с сестрами Тремлет домой, застала на пороге Питера Брэндона. Конечно, не буквально на пороге: он расхаживал взад-вперед с явным намерением их перехватить. Поскольку она ничего так не желала, как высказать все, что думает о его приезде в Дип-Энд, она молча приняла приглашение прогуляться, лишь сверкнула на него мрачным взглядом. Она вовремя повернулась спиной к своим хозяйкам и потому не успела остудить горячее сочувствие, которым они сопровождали отбытие ее и Питера. Элейн и Гвинет понятия не имели о ярости, кипевшей в тех сердцах, и провожали эту парочку умильной улыбкой.

Как только их скрыла куща вечнозеленых кустов, Томазина устремила свирепый взгляд на своего спутника. Она увидела то, что и предполагала: перед ней был не кающийся грешник, а набычившийся молодой человек, такой же злющий, как она. Хуже того — если она не собиралась устраивать скандал, то Питер на это явно настроился, а в таких случаях с ним трудно справиться. Она провела смотр своего вооружения. Стремительная атака расставит все по местам. И пусть не думает, что она не станет нападать первой. Еще как станет. Лицо у нее разгорелось, и она устремила на него серые глаза, которые, по крайней мере, два молодых человека в стихах сравнивали со звездами, правда не особенно утруждая себя рифмами.

— Ты зачем сюда явился?!

Рост давал ему неоправданное преимущество. Питер мог смотреть на нее сверху вниз. Что он и сделал, выдвинув встречный вопрос:

— А ты?

— Послушай, Питер…

— Не имею ни малейшего желания тебя слушать! И терпения! Ты затеяла эти идиотские розыски — я всегда был против! Эта твоя Анна могла иметь свои причины скрываться, и, если тебе удастся ее найти, я совсем не уверен, что она обрадуется. Нет же, ты под нее подкапываешься…

— Я не подкапываюсь!

Он повысил голос:

— Ты наняла частного детектива, но только она приступила к работе, как заявилась ты, встала ей поперек дороги, вляпалась в бог знает какие неприятности. Этот прохвост Эбботт тоже здесь! А в Ледлингтоне — ограбление банка и двойное убийство! Ты это знаешь?

Томазина вздернула нос.

— Раз Фрэнк и местный инспектор приехали сюда, конечно, знаю.

— А почему они приехали именно сюда?

Она сказала уже не зло, а задумчиво:

— Они хотят узнать, кто расплатился одной фунтовой банкнотой в магазине «Все для рукоделия» в Дедхаме и не было ли в ней чего-то необычного. Спрашивали, кто вчера ездил в Ледлингтон — а они чуть не все ездили.

— Кто?

Легкая насмешка смягчила ее взор.

— Не я. Жаль тебя разочаровывать, но я не ездила.

— Я сказал кто.

— О, мисс Гвинет, но я не думаю, что ей удалось бы ограбить банк. И мисс Силвер, и этот смешной маленький Ремингтон, и мужчина, который живет в Дип-хаусе за заколоченными окнами и наблюдает за птицами, и мистер Крэддок. Все они там были, но никто не мог толком сказать, где был и что делал в то время, когда грабили банк. У меня и мисс Элейн идеальное алиби: в три часа она встала с кровати и начала мне рассказывать, как ее мать решила записать себя на грампластинку, когда они только что появились — ну, Эдисон и все такое, — но она так волновалась, что хихикнула посреди песни, и это, конечно, осталось на пластинке. Никто не смог бы придумать такое алиби, если бы этого не было, правда? Мы с Элейн вне опасности.

Он все еще хмурился.

— Почему полиция считает, что здешние в этом замешаны?

Томазина тоже была очень серьезна.

— Не знаю, по-моему, это как-то связано с однофунтовой купюрой, о которой они спрашивали. Они не говорили, но месяц назад был ограблен банк в местечке, которое называется Эндерби-Грин. Там тоже был убит управляющий, и эти два дела как-то связаны. Купюра, о которой спрашивали, не могла быть из украденных вчера, потому что ее сдали в банк во вторник из магазина «Все для рукоделия» в Дедхаме. Ее как-то распознали, и они, конечно, подумали, что ею мог расплатиться любой из наших, и потому всех спрашивали, что мы вчера делали. Давай все расскажу.

— Расскажи, — без особого воодушевления сказал Питер.

Томазина не питала иллюзий насчет Питера. Дети умеют точно определить, кто есть кто. Позже они могут забыть, но она знала Питера с того времени, как сидела в коляске, и по натуре не была забывчивой. Она знала, каким он может быть упрямым, мнительным и вредным. Она считала, что все эти свои замечательные качества он сейчас продемонстрировал в полной мере, и все-таки не могла не рассказать ему о разговоре с полицией и пустилась в повествование. У нее это получилось так живо, что, когда она закончила, Питер как будто сам там побывал.

— А когда этот надутый индюк Певерил сказал, что им нечего скрывать, мистер Робинсон расхохотался, а миссис Крэддок упала в обморок.

Они стали гадать, что означал смех Джона Робинсона и обморок Эмилии, и вскоре ругались пуще прежнего, потому что Питер сказал, что это дело скользкое, что от него дурно попахивает и что она должна поскорее убраться отсюда.

Томазина с жаром ринулась в бой.

— Если попахивает, значит, тут есть то, что нуждается в чистке, а значит, нужно не убегать, а оставаться на месте.

Питер сунул руки в карманы.

— Знаешь, предоставь мусор мусорщикам — в данном случае полиции. Они сделают это лучше и не втянут других людей в неприятности. В три ноль пять из Ледлингтона идет поезд на Лондон. Ступай собери вещи, мы успеваем на автобус и на этот поезд.

Позже Томазина решила, что ответила ему спокойно и с достоинством:

— Если ты думаешь, что можешь выбирать автобусы и поезда, на которых меня увезешь, то зря стараешься, потому что я остаюсь.

Про себя она решила, что просто обязана остаться, и, если Питер этого не понимает, ему придется понять. К сожалению, она на этом не остановилась. Она не могла потом вспомнить, что говорила, потому что чувства переполняли ее, она топала ногами, заливалась слезами. Потому что они вернулись к тому, с чего начали, — к Анне Бол: почему она исчезла и где она сейчас?

— Как ты не видишь, Питер, если здесь есть человек, который грабит банки и стреляет в людей, то с Анной могло случиться что-то ужасное? Ты сам назвал ее «любопытной Варварой», такой она и была! Ей всегда нужно было все знать. Я ее за это жалела и думала, что это потому, что У нее нет семьи и собственных интересов. Как ты не видишь, что при ее въедливости и настырное™ она могла что-то обнаружить? Разве не понятно, что она дала кому-то основания от нее избавиться?

Питер вынул руки из карманов и схватил ее за запястья.

— Допустим, это правда — допустим, она доигралась до того, что ее убили. Я в это ни секунды не верю, но допустим, она убита. И что ты будешь делать? Будешь совать свой нос туда, куда не просят, чтобы тебя тоже убрали? А это возможно, сама знаешь, если ты будешь усердствовать и если в Колонии имеется тайный убийца. Ты полагаешь, что я позволю тебе в это вляпаться? Так вот, не рассчитывай, не позволю!

— Отпусти руки!

Он словно бы ее не слышал.

— Это дело полиции! Нет ничего такого, что ты могла бы сделать, живи тут хоть месяц!

— А вот и есть!

— Что же?

Если бы она была в более спокойном состоянии, или если бы он не держал ее за руки, она, может быть, и промолчала, но в ней кипела злость, которую непременно нужно было выплеснуть.

— Кто-то должен найти Анну. Уже пять месяцев от нее никаких вестей, может, она умерла или ее убили. Меня преследует вот что: она могла что-то обнаружить, и ее заперли в нежилой части дома. Туда никто не ходит, кроме этого Крэддока. Та часть дома всегда заперта — якобы из-за опасности для детей. В таких домах бывают подвалы. Что, если Анну там заперли — как я могу уехать? Я думала об этом всю ночь. Может, она заперта в подвале, а все говорят так, как ты: «О, она просто решила больше не писать». Я все время думаю об этом. Мы по утрам встаем, выходим, приходим, едим, и никому нет дела до того, жива она или нет. Питер, не уговаривай, я должна что-то делать. И… и… кто-то идет, отпусти меня, а то закричу!

— И обвинишь меня в насилии?

Она быстро сказала совсем другим тоном:

— Это пошло бы тебе на пользу. Питер, пошли, там действительно кто-то идет!

Из леса вышел Джон Робинсон. Он сразу понял, что нарвался на ссору. Томазина была в слезах, глаза ее горели злобой и стали еще ярче при его приближении. Обломанный сучок, истоптанные листья на участке земли между ней и молодым человеком — он без труда пришел к правильному заключению, что это были отнюдь не объятия. Мисс Томазина Эллиот потирала кисти рук; значит, парень держал ее, а теперь отпустил. Нужно разобраться, не было ли это покушением на насилие. Он слегка свернул с пути, подошел и улыбнулся.

— Прогуливаетесь после того, как нас поджаривала полиция? С вершины этого холма отличный вид. Вы там не были? — Он говорил приветливо, и деревенский выговор сейчас почти не чувствовался.