Глава 39

Мисс Силвер не участвовала в поисках. Она осталась в кабинете вместе с Томазиной и сержантом, охранявшим Анну Бол. Опять потянулось ужасное время ожидания.

Анна не шевелилась. Глядя на ее жесткое лицо, мисс Силвер почувствовала укол жалости. Искалеченное существо, охваченное болью. А все из-за отравляющей душу зависти и ревности. Как важно уберечь детей от этих чувств, вовремя направить их развитие в нужное русло! Сколько несчастий, сколько преступлений совершается из-за этих губительных страстей!

Томазина тоже думала об Анне. Она многое припомнила. Она всегда старалась проявлять доброту к Анне. Значит, недостаточно такой доброты, которая идет не от самого сердца. Она не достигает цели. Томазине было стыдно. Как она была довольна собой! Она явно переоценила Томазину Эллиот! Если когда-нибудь еще ею овладеет гордыня, она тут же вспомнит Анну Бол.

Время шло. На деле его прошло не так уж много, когда вернулся Фрэнк Эбботт с Питером Брэндоном.

— Сбежал. На ее машине. Мы вышли из гаража и успели увидеть, как хвостовые огни скрылись в северном направлении. Джексон и Томас погнались за ним в машине Крэддока. Долго объезжали вокруг дома и упустили его.

Анна глубоко, облегченно вздохнула и сказала:

— Он ушел! Он ушел! Он для вас слишком умен! Он всегда был умнее вас — и будет! — Ее торжество иссякло как-то сразу. Дрогнувшим голосом она сказала: — Он ушел…

Она затравленно огляделась, вцепилась руками в колени и замолчала.

В кабинете началось движение; приехала санитарная машина, и труп увезли. Сержант засел за телефон. Всем участкам было роздано описание Августуса Ремингтона. Номер и марка машины оставались неизвестными. Спросили Анну — отмалчивалась. Она неотрывно смотрела на свои пальцы, впившиеся в колени. Наконец ее увезли — вместе с санитарной машиной из Ледлингтона приехала женщина-полицейский.

Питер проводил Томазину до дома сестер Тремлет. Мисс Силвер вернулась в крыло Крэддоков. В кабинете остались два дежурных констебля.

Томазина и Питер молча шли через парк. Когда хочешь сказать слишком много, лучше помолчать. Они молчали.

Томазина осталась жива, но запросто могла умереть. И сейчас санитарная машина везла бы в Ледлингтон два трупа. Как ни гнал Питер от себя эту мысль, она неуклонно возвращалась.

Сама же Томазина думала не о том, что была на волосок от смерти, а об Анне Бол. О вцепившихся в колени пальцах, о боли, прорвавшейся в ее голосе, когда она сказала «Он ушел…»

Приход к сестрам был похож на возврат в другой мир. Они плакали, они тараторили, они требовали деталей, они приставали к ней с чаем. Когда чай был заварен во второй раз, они уже твердо уверовали, что всегда чувствовали: Ремингтон — темная лошадка.

Мистер Джон Верней, перед тем как удалиться в свою берлогу, подошел к мисс Силвер.

— Вы скажете Эмилии?

— О смерти мистера Крэддока — да. Но что касается вас, мистер Верней, она знает, что вы — это вы, потому и упала в обморок. Вы очень хорошо все придумали — неряшливая одежда, борода, провинциальный выговор — все это отличная маскировка. Но когда говорил мистер Крэддок, вы, не удержавшись, засмеялись совершенно натурально. Она узнала ваш смех.

— Этого бедолагу так распирало от собственного величия…

— Для нее это было страшное потрясение. — В голосе мисс Силвер зазвучало легкое осуждение. — У миссис Верней — слабое здоровье. О ней необходимо заботиться.

— Знаю, знаю. Я был никудышным мужем. Вот почему… я хотел увериться… Вы все сделаете как надо, правда? — Он взял ее ладонь, крепко сжал и резко выпустил.

Они разошлись — каждый пошел в свое крыло.

Глава 40

Августуса Ремингтона выдал фиолетовый халат; не помог ни темный плащ, ни темный парик, которым он прикрыл свои белые как лен волосы. Ему пришлось остановиться, чтобы набрать бензина, потому что Анна этого не сделала, хотя он ей велел. Самой ей ехать было недалеко, и она то ли забыла, то ли не посчитала нужным. Когда стрелка на приборе почти достигла нулевой отметки, ему пришлось остановиться у первой же ночной бензозаправки. И когда он про тянул руку, чтобы расплатиться, из-под рукава плаща вылез широкий обшлаг халата и повис. Так как персонал всех бензозаправок был предупрежден, этого сказалось достаточно. На заправке дежурил мускулистый парень, он взял Августуса за руку и сказал: «Минуточку, сэр»; это был конец. У него не было никакого шанса воспользоваться револьвером, обнаруженным позже в кармане плаща.

Несколько дней спустя Фрэнк Эбботт заскочил к мисс Силвер.

— Он не собирался удирать, иначе бы не вырядился как павлин, проверил бы свой бензобак. Исчезнуть должна была Анна Бол, но ей ехать было недалеко, и она не беспокоилась. Он взял ее с собой в Дип-Энд на случай, если сорвется спектакль с самоубийством Крэддока. Не знаю, что между ним и Крэддоком произошло, но он, без сомнения, стал чем-то опасен, и его следовало устранить. Очаровательный монолог Анны в гараже показал это со всей определенностью, и если бы Августусу не удалось инсценировать самоубийство, они бы посадили мертвого Крэддока в машину, отогнали ее в каменоломню и уничтожили все улики. Августус один не смог бы поднять тело, Анна должна была ему помочь, она девица крепкая. А когда бы все закончилось, Августус опять бы стал корпеть над своим вышиванием, а Анна жила бы себе неподалеку. Похоже, он ей полностью доверял. В машине были сложены все деньги, украденные в Ледлингтоне, и половина — из Эндерби-Грина. Тайники были за передними крыльями машины и в багажнике. Там же нашли парик Анны, тот, что с золотыми локонами. И еще рыжий парик и бороду, который Августус надевал в Эндерби-Грине и после, когда решил поддержать россказни своей подружки про Сандроу. Помните, они демонстративно прокатились перед очами мисс Гвинет? В Эндерби-Грине за рулем тоже была Анна. Она тогда изображала парня. Мы нашли весь наряд.

Мисс Силвер резонно заметила:

— Значит, они познакомились еще до того, как она сюда приехала.

— О да, задолго до этого. Еще не все ясно, но мы роем. Послали телеграмму майору Дартрею с женой — помните, она жила у них в Германии? Позвонили в английскую зону оккупации и получили уйму интересного материала. Мы уверены, что от них тянется ниточка к двум громким кражам драгоценностей в Германии. Анна и там успела поработать, но кто бы заподозрил английскую гувернанточку Дартрея? Чего мы не знаем и, наверное, никогда не узнаем, так это как там появился Августус. Он, кстати, мог быть и той старой хрупкой француженкой, которая разыскивала своего внука и очень привязалась к ребенку Дартреев. Да мало ли кем… Он обожает всякие маскарады. Важная подробность: вскоре после второй кражи миссис Дартрей поехала в гости к двоюродной бабушке, графине Рошамбо. Она взяла с собой ребенка, и Анна поехала с ними. Гениально просто: перевезти драгоценности за границу, спрятав их среди детских вещей. Доказать это невозможно, но думаю, так она и сделала. Потом Дартреи уехали на восток, и надо было искать другие подмостки. Не знаю, работал ли Августус с Крэддоком раньше — думаю, что да. На такие вещи не решаются после получасового знакомства. У Крэддока был небольшой бизнес по изготовлению фальшивых денег — так сказать, только примерялся. Он задумал снять отдаленный загородный дом и там уж развернуться от души. Миссис Верней и ее деньги подвернулись очень кстати. Он постоянно всем твердил, что посвятил себя оккультным наукам, основал пресловутую Колонию. Установил здесь мощную электрическую подстанцию, которая сразу привлекла ваше внимание.

— Мне на нее указала миссис Верней — конечно, она ничего не подозревала, бедняжка.

— О, она и дети — это было отличное прикрытие. Тремлеты? Две благопристойные старые девы с трогательными причудами, восторженные почитательницы отъявленного негодяя Певерила. Есть еще Миранда, тут у нас уверенности меньше, но не думаю, что она знала правду. Однако, безусловно, шарлатанка. Как ловко она изображала транс, чтобы устранить Томазину! Говорит, сделала это только потому, что ее попросил Августус; она, дескать, разрушает его тончайшие флюиды, а Миранда, боюсь, влюблена в Августуса.

— Да, мне тоже так кажется. Я навещала ее. Она очень несчастна.

Фрэнк наклонился к ней.

— Многоуважаемая наставница, вы ведь все-все знаете… Не скажете ли вы, как по меньшей мере две женщины могли влюбиться в эту ничтожную крысу? Сдается мне, мисс Гвинет тоже к нему неравнодушна?

— Сейчас нет, — сказала мисс Силвер. — Она слишком потрясена его вероломством. Что же касается Анны и Ми ранды, то не счесть примеров, когда преступники умели вызвать пылкое чувство. Их жертвами, как правило, становятся одинокие женщины, которым не удалось обрести родственную душу. Сколько трагедий удалось бы избежать, если бы эти люди понимали, что их жажда несет в себе крушение. Если бы у этих женщин была потребность давать, а не только получать, им удалось бы познать истинную дружбу и привязанность и они не становились бы добычей авантюристов, играющих на их тщеславии.

Фрэнк почтительно слушал. В иные моменты его не слишком восхищали, как он это называл, нравоучения Моди, но под видимостью насмешки всегда таилось истинное уважение. Потому что Моди сама была Примером. Она не просто проповедовала — она так жила. Начав свою карьеру гувернанткой без гроша за душой и без каких-либо перспектив на будущее, целиком зависящая от прихотей нанимателя и вынужденная терпеть грозное недоброжелательство домашней прислуги, мисс Силвер умудрилась добиться независимости, найти свой путь, и со временем обрела обширный круг преданных, любящих друзей. Она многого достигла, исключительно благодаря своему уму, храбрости и обостренному чувству долга. Она прежде думала о других, а потом уже о себе, она искала справедливости, любила делать добро и смиренно следовала тому, что называла Провидением. Она получала вознаграждение не потому, что его добивалась, а потому, что честно его зарабатывала. Он улыбнулся ей и сказал:

— Миранда переживет. Она поразила меня недюжинным здравомыслием. Она согласилась в угоду Августусу изобразить фальшивый транс, но ни за что не ввязалась бы в изготовление фальшивых денег, а эти убийства в банках потрясли ее до глубины души.

Мисс Силвер продолжала мирно вязать. Она сказала:

— Мистер и миссис Верней хотят вернуться в Вишмир. На их счастье, дом их не был продан, а только сдан в аренду. Она говорила мне, что не перенесла бы потерю дома, в котором родились все ее дети. Как выяснилось, жильцы решили перебраться в Лондон, туда в любой момент можно теперь вернуться. Мистер Верней очень к ней внимателен. Ей нужны забота и участие, и он наконец это понял. Дети уже его обожают, Дженнифер просто не узнать. Сестры Тремлет тоже хотят вернуться в Вишмир, и надеюсь, это им удастся. Здесь им живется довольно тоскливо. Мисс Элейн скучает по урокам народных танцев, и обе мечтают увидеться с друзьями. У них есть возможность поселиться в более просторном коттедже, я думаю, они так и сделают.

— А Томазина Эллиот? — спросил Фрэнк. — Знаете, мне жалко Томазину. Ввязалась в драку и получила по зубам, чего совсем не ожидала.

Мисс Силвер звякнула спицами.

— Она действовала из самых похвальных побуждений.

Фрэнк вскинул брови.

— Я понимаю. Но ведь было очевидно, что добром это не кончится. Разберем все по порядку. Вместо того чтобы мирно сидеть в городе, как мы оба ей советовали, принимать ухаживания перспективного офицера полиции, ходить с ним в рестораны, кружить ему голову, она с жаром кидается в опаснейшую авантюру. И вот пожалуйста: сплошные убийства, сама еле уносит ноги, а закончит, видимо, тем, что выйдет замуж за этого лопуха Брэндона!

Мисс Силвер благодушно улыбнулась.

— Они очень друг другу подходят, — сказала она.

Глава 41

Томазина была глубоко несчастна. Ей хотелось оказаться за четыреста миль от Дип-Энда. Иными словами, покинув Шотландию, она мечтала похоронить себя в Лондоне, вдали от всех своих давних знакомых. Особенно ей не хотелось видеть Питера. Он ведь говорил ей, и все остальные говорили, что она вляпается в передрягу, если все-таки поедет в Дип-Энд, и теперь ничто не мешает им всем и, разумеется, Питеру, сказать: «Говорил тебе!» Некоторые, может, и промолчат, потому что у них доброе сердце. Но вот у Питера оно как раз не доброе. Он не просто скажет: «Я тебе говорил», он будет теперь это повторять всю жизнь, а она этого не вынесет. Ну, вынесет или нет, все равно пока приходилось торчать в Дип-Энде — до окончания дознания по делу об убийстве Крэддока. Теперь осталось потерпеть дня два. После ее отпустят домой, но придется еще приехать на суд давать показания.

Эта мысль приводила ее в ужас. Августуса Ремингтона будут судить за ограбления банков и убийство Крэддока, а Анну Бол — как его соучастницу. Убийцы, конечно, не Должны разгуливать на свободе, но если ты знал этих людей до того, как они стали убийцами, они остаются для тебя людьми. Единственное, что утешало Томазину, это то, что она сможет оплатить лучшего адвоката, и, возможно, ему удастся доказать, что Анна невменяема. Потому что так оно и есть. Только сумасшедший мог говорить то, что Анна говорила в гараже, а если она сумасшедшая, ее не повесят. От этого слова Томазину передернуло.

Сестры Тремлет были озабочены. Исчез яркий румянец, которым они так восхищались. Их дорогая Ина вставала по утрам бледная, с опухшими глазами; они были уверены, что она не спит ночью. Когда за завтраком мисс Гвинет соблазняла ее булочками, а мисс Элейн — мармеладом, она отказывалась.

— Разумеется, чашки пустого чаю недостаточно, чтобы подкрепиться, даже если у тебя будет хороший ленч, а она и днем не хочет есть, говорит, чтобы ей не клали так много, и загораживает тарелку вилкой. Мы очень расстроены, мистер Брэндон. — Гвинет прикусила язык, увидев лицо Питера: он выглядел так, будто тоже не может смотреть ни на какие булочки.

— Мы очень расстроены, — повторила за ней Элейн.

— Но она не захочет вас видеть, — сказала Гвинет. — Бесполезно, она откажется.

— Она заперла дверь, — подала голос Элейн.

Они сидели рядышком, обе в своих самых скромных платьях, Отсутствие всяких бус должно было показать почтительное отношение ко всем этим трагическим перипетиям, Они устремили на Питера скорбные глаза, но ничем не могли ему помочь. Томазина заперлась в своей комнате и выходить не собиралась.

Так продолжалось три дня.

На четвертый день было намечено дознание. Сразу после него Томазина должна была уехать в Лондон, чтобы пойти к поверенному и посоветоваться насчет адвоката для Анны.

Вечером третьего дня Питер пошел на разведку и убедился, что в окне Томазины горит свет. Он без звонка вторгся в дом, тихо, как вор, прокрался по лестнице и вошел к Томазине как раз в тот момент, когда она переодевалась к ужину. Серое шерстяное платье полностью закрывало голову, и она не знала, почему отворилась и снова захлопнулась дверь. Платье было чудесное — теплое и вполне удобное, но пролезть в него — чистая мука, она всегда в нем застревала. Так и сейчас она извивалась, пролезая в платье, как вдруг его с обеих сторон дернули вниз сильные руки, и голова проскочила в ворот.

Напоследок Питер одернул подол. Отступив на шаг, он ворчливо воскликнул:

— Не понимаю, зачем женщины носят такие несуразные вещи!

Сквозь болезненный холод, не отпускавший Томазину, вдруг прорвалась легкая теплота. Теплота была порождена злостью — по крайней мере, Томазине так казалось, — но все равно это было лучше, чем холод и эта ненормальная пустота. Она услышала себя:

— Почему это несуразные?! У нас, во всяком случае, не столько пуговиц и всяких мелких штучек! — Она спохватилась: — Убирайся отсюда!

Он подошел к двери и подпер ее своей спиной.

— И не подумаю!

— Питер!

— Ни слова! Я прихожу сюда по три раза на дню, а ты не желаешь меня видеть. Она не желает меня видеть! В жизни не слышал подобной ерунды. Не знаю, сколько еще ты собиралась издеваться, но с меня хватит! Сейчас ты меня увидела и будешь видеть до тех пор, пока мы все не выясним.

Когда лицо Томазины показалось из ворота платья, Питер вдруг страшно разозлился. У нее был такой вид, будто она всю ночь простояла под дождем, причем под холодным январским дождем. Теперь Питер с удовольствием увидел, что щеки ее обрели свой цвет. Глаза еще не сверкали, но выглядели так, как будто могут засверкать в любой момент. Его отпустил тайный, жуткий страх, что между ними что-то невозвратно потеряно, неизвестно за что и как. Если они просто поругаются, не беда. Они и раньше все время ругались, будут ругаться и впредь, так он полагал. Обоих это ничуть не беспокоило, потому что под всеми этими спорами лежало что-то постоянное и сильное — очень сильное. Они схлестывались, потому что оба были гордые, независимые и честные и потому что оба знали, что все это пустяки. Не дуэль, а дружеская перепалка. Они могли в любой момент отказаться от того, на чем настаивали, и уйти рука об руку. Но на этот раз… на этот раз он боялся. И наконец этот страх ушел. И он с облегчением сказал:

— Тамзин, не будь дурой!

За все это время он ни разу не называл ее так, за все это ужасное время в Дип-Энде. Для нее это было страшно важно, она чувствовала, что ее предали. От этого слова гордость и злость мигом растаяли, и когда Питер перестал подпирать дверь, сделал шаг и обнял ее, ей ничего не оставалось, как заплакать. А Томазина ничего не делала вполсилы!

Мисс Гвинет стояла под дверью; она до такой степени разнервничалась, что решилась ее открыть. Конечно слегка, только чтобы убедиться, что не происходит ничего ужасного. Она увидела, что Томазина навзрыд плачет на груди мистера Брэндона, приговаривая: «О Питер, я так несчастна!» На что мистер Брэндон отвечал: «Дорогая, если что тебе и нужно, так это носовой платок. На, возьми, высморкайся, и тебе станет легче». Это ее полностью успокоило, она закрыла дверь и ретировалась вместе с Элейн, которая все время оборачивалась.

Отойдя на безопасное расстояние, мисс Гвинет сказала таким тоном, как будто восхищалась неким неоцененным по достоинству феноменом:

— У мужчин всегда находятся носовые платки! Это потому, что у них много карманов!

Мисс Элейн возмущенно повернулась к ней.

— Гвинет, как можно быть такой неромантичной! При чем тут носовые платки, когда самое время подумать о флердоранже! О, надеюсь, они пригласят нас на свадьбу!