ГВИЛ ИЗ СФЕРЫ

Рождение маленького Гвила, очень непохожего на своих родителей и других жителей селения, было причиной постоянной досады для его отца. Внешне совершенно нормального ребёнка все время мучила странная жажда необычного. Говорили, что его кто-то заколдовал ещё во чреве матери. Часто при самом незначительном волнении мальчик как-то странно хохотал, и это очень развлекало окружающих. Когда Гвилу исполнилось четыре года, он начал задавать странные вопросы:

— Почему у квадрата больше сторон, чем у треугольника?

— Почему мы ходим в темноте и не спотыкаемся постоянно?

— Растут ли в океане цветы?

— Почему, когда ночью идёт дождь, звезды не шипят?

На все это отец сердито отвечал:

— Таковы законы философии, и квадраты с треугольниками им подчиняются! — Или:

— Мы находим путь на ощупь. — Или:

— Я над этим не задумывался. Что там на дне, известно только Хранителю! — Или:

— Не знаю, ведь звезды выше даже самых высоких облаков!

Когда Гвил подрос, он стал очень вспыльчив, быстро раздражался, но, многого не понимая, продолжал задавать свои вопросы:

— Почему человек умирает, когда его убивают?

— Куда исчезает красота?

— Сколько будут жить на земле люди?

— Что находится выше неба?

Отец сердился, но пытался ответить и на это:

— Смерть — следствие жизни, — говорил он. — Жизнь человека походит на воздушный шар. Шар летит, а жизнь течёт, похожая на цветной причудливый сон.

— Красота часто коварна, она обманывает зрение. Но когда нет любви, глаза смотрят и не видят красоты.

— Некоторые люди считают, что они приходят на этот свет, чтобы есть, а потом умереть; другие живут в своих делах.

— Только Хранитель может ответить на все вопросы.

Гвил размышлял, пытаясь постичь многое, пока не понял тайный смысл явлений. Шла молва, что при родах ему повредили голову и сейчас он пытается восстановить свой рассудок.

Гвил часто бродил по травянистым холмам Сферы. Ему хотелось ближе узнать то, что его окружает.

Наконец отцу окончательно надоели его расспросы, он больше не хотел их слушать, отговариваясь тем, что рассказал все, что знал.

Гвил к этому времени повзрослел и всматривался в жизнь широко распахнутыми глазами. Но в уголках его рта, казалось, притаился какой-то страх.

Видя, что отец сердится, юноша попросил:

— Разреши задать ещё один вопрос — последний!

— Задавай, — ответил отец, — но только один, не больше.

— Ты часто ссылаешься на Хранителя. Кто он? Где я смогу его найти, чтобы удовлетворить своё любопытство?

Отец посмотрел на сына, как на сумасшедшего, и спокойно сказал:

— Хранитель стережёт Музей Человека, который находится в древней Земле Падающей Стены. Правда, я не совсем уверен, что Хранитель и Музей Человека все ещё существуют. Многие считают, что Хранитель знает все на свете, он, несомненно, колдун, и может дать ответы на вопросы о жизни и смерти.

— Я найду Хранителя и Музей, чтобы тоже научиться понимать суть всех явлений, — сказал Гвил.

Отец тихо проговорил:

— Я подарю тебе моего любимого белого коня; мой волшебный плащ, чтобы укрываться от злых сил; мой светящийся кинжал, чтобы освещать путь, и главное — моё благословение, которое будет хранить тебя в нелёгком пути.

На языке Гвила вертелось много новых вопросов, главный из которых: откуда у отца волшебные вещи, но… Он только поблагодарил его за чудесные вещи и благословение.

Гвил оседлал коня, наточил кинжал, последний раз посмотрел на свой старый дом в Сфере и отправился на север, горя страстным желанием познать мир.

На старой барже он поплыл по реке Скаум, мечтая о богатстве знаний Хранителя, как вдруг из реки за бортом баржи вынырнул зловещий чёрный человек с сучковатой дубиной. Юноша начал отбиваться и не без труда столкнул его обратно в воду.

Впереди возник гористый северный берег. Показались тёмные пирамидальные тополя и какие-то белые колонны. Баржа причалила к берегу. Гвил увидел селение с кривыми улочками. На одной из улочек он встретил одноглазого весельчака, который повёл его к прорицателю. Одинокое жилище колдуна было исписано каббалистическими знаками. Сам прорицатель оказался худым стариком с бронзовой кожей, красноватыми глазами и длинной седой бородой.

— Могу ли я тебя кое о чем спросить? — отважно начал Гвил.

— Я отвечаю на некоторые вопросы, — ответил тот, — двадцатикратно я буду отвечать трехстишиями на твоём языке; десять раз я отвечу наклоном головы; расскажу пять притч, которые как хочешь, так и понимай; а один раз я заговорю с тобой на незнакомом языке.

— Во-первых, я хочу знать, много ли ты знаешь?

— Я знаю все, — гордо заявил прорицатель, — секреты красного и чёрного, тайны добра и зла, чары великого Мотылька, язык рыб и птиц.

— Где ж ты всему этому научился?

Старик усмехнулся:

— Когда из дальних странствий я вернулся в своё жилище, то решил углубиться в себя, хотя понимал, что таким образом постичь мир невозможно.

— Зачем тебе держать все, что ты знаешь, про себя? — рискнул спросить Гвил. — Почему ты скрываешься в четырех стенах и ведёшь такое существование?

Прорицатель рассвирепел, но сказал:

— Продолжай! Я уже потратил впустую пятьдесят гран мудрости — у тебя никогда не было в кошельке столько меди. Если тебе нужны какие-то особенные знания, — весело хихикнул он, — то ищи Хранителя. — С этими словами он скрылся в хижине.

Гвил нашёл пристанище на ночь, а утром отправился дальше на север. По ночам он защищал себя и коня волшебным плащом. Плащ верно укрывал их от злых сил, острых когтей, согревал в холодные ночи. Под ним они спокойно отдыхали, не боясь ни злых духов, ни зловещей темноты.

Гвил упорно ехал вперёд.

Багровое солнце грело все слабее, дни и ночи становились все холоднее.

Но вот на горизонте показались скалы. Лес стал ниже и реже. Среди деревьев преобладали даобады с массивными стволами и тяжёлыми сучьями. Их стволы, блестящие, будто отполированные, были красновато-коричневого цвета. Тёмные листья, окутывающие дерево, делали крону похожей на огромный шар.

На одной из лесных полян Гвил увидел деревушку из торфяных лачуг. Из жилищ вышли странные кричащие люди и окружили Гвила, с любопытством разглядывая его.

Гвила они заинтересовали не меньше, но он молчал, пока к нему не подошёл предводитель — здоровенный косматый мужик в меховой шапке и плаще. От мужика так противно пахло, что Гвил отодвинулся.

— Куда направляешься? — спросил атаман.

— Мне нужно попасть в Музей Человека, — ответил Гвил, — не укажешь ли дорогу?

Атаман кивнул на север, где виднелись горы.

— Осконское ущелье — наиболее короткий и удобный путь, хотя там нет никаких дорог. Когда выедешь из ущелья, то попадёшь в неизвестную страну.

Впрочем… туда все равно невозможно добраться.

Эта новость не смутила Гвила.

— Откуда ты знаешь, что дорога через Осконское ущелье ведёт к Музею?

Атаман пожал плечами.

— Так говаривали наши предки.

Гвил резко повернулся к коню, который стал беспокойно всхрапывать. Ему бросилась в глаза изгородь, за которой копошились несколько человек, очень неуклюжих, восьми-девяти футов ростом. Их тела были обнажены, грязные жёлтые волосы спутаны, водянистые голубые глаза странно блестели, а восковые лица были грубы и тупы. Гвил увидел, как один из них начал жадно и шумно лакать какое-то мутное пойло.

Юноша поинтересовался:

— Что это за люди?

Атамана удивила наивность Гвила:

— Это же наши оусты, — и он жестом указал на коня Гвила, — никогда не видел такого странного оуста, как у тебя. Наши более покорны и менее злы. И при том у них очень вкусное мясо. — Подойдя ближе к коню Гвила, атаман стал внимательно разглядывать седло и попону, расшитую красными и жёлтыми цветами:

— Какое великолепное покрывало. Мне бы хотелось подарить такое моим оустам.

Гвил вежливо объяснил, почему он вынужден отказать, на что атаман обидчиво пожал плечами.

Загудел рожок.

— Хочешь есть? Еда готова, — оглянувшись, предложил атаман Гвилу.

Бросив взгляд на загон для оустов, Гвил ответил:

— Я не голоден. Мне надо спешить. Благодарю, но вынужден отказаться.

Он вскочил на коня и отправился в путь. Проезжая под огромным даобадом, Гвил бросил последний взгляд на селение. Возле лачуг царило необычайное оживление.

Вспомнив, как жадно атаман рассматривал седло и попону, Гвил решил, что дальше медлить опасно. Он заторопился и, подгоняя коня, скоро добрался до опушки леса.

Начиналась саванна. Под копытами коня хрустела сухая трава. Гвил оглядел равнину. Солнце, старое и багровое, как перезревший гранат, садилось на юго-западе, тусклый свет его слабо освещал долину. Видневшиеся в дымке горы выглядели как-то неестественно.

Гвил снова посмотрел на солнце. Ещё час, и наступит тёмная ночь. Он оглянулся назад, почувствовав смутную тревогу, и увидел четырех оустов, тащивших на плечах людей. Человекокони быстро приближались к нему. Неожиданно хлынул дождь, и конь во всю прыть понёсся к Осконскому ущелью.

Оусты с седоками остались далеко позади.

Когда солнце село, впереди показался ещё один лес, более мрачный.

Вот они уже в лесу, над ними склонились его тёмные деревья. Гвила то и дело задевали угловатые сучья.

Надо было во что бы то ни стало избежать встречи с оустами и их седоками. Гвил три раза менял направление. Наконец, остановившись, он прислушался. Слез с коня, поставил его в лощинку под деревьями и замаскировал ветками. Вскоре четверо на оустах проехали мимо. Они были раздражены.

Звуки их шагов медленно таяли, пока совсем не затихли.

Конь зашевелился и зашуршал листьями. Воздух был насыщен влагой. Гвила начало знобить.

Темнота густела. Юноша решил, что лучше поскорей убраться подальше от проклятой деревни. Скорее прочь…

Он вывел коня и стал прислушиваться. Издалека доносились хриплые крики.

Гвил повернул в противоположную сторону и предоставил коню полную свободу в выборе дороги.

Сучковатые ветки, сплетаясь над Гвилом, еле пропускали гаснущий багряный свет. В воздухе неприятно пахло плесенью. Конь ступал очень осторожно, а седок, напрягаясь всем телом, чутко вслушивался в тишину. Глаза Гвила уже плохо различали предметы, но он ощущал всей кожей, что где-то совсем рядом притаилась смерть.

Обливаясь холодным потом, боясь лишний раз пошевелиться, Гвил все же соскользнул со скакуна, достал волшебный плащ, укрылся сам и закрыл коня. Юноше было страшно. Кругом таилась опасность.

Тусклый красный свет утра сочился сквозь ветви. Гвил вылез из-под плаща.

Позавтракал сухими фруктами, накормил коня овсом из торбы. И они продолжили свой путь к горам.

Лес кончился, и перед ними открылась горная страна. Гвил рассматривал скальный кряж. Алел восток. Темно-зелёная гряда тянулась с запада от Мелантина к востоку, к Земле Падающей Стены.

Где же Осконское ущелье? — юноша тщетно всматривался вдаль.

По-прежнему моросил дождь. Склоны были покаты, утёсы щерились, как гнилые зубы. Гвил повернул коня и поехал вверх по склону.

Ночь он провёл в седле. Древний путь через Осконское ущелье привёл его в северную тундру. Они с конём мёрзли под холодным свинцовым небом, мокли под дождём.

Приподнявшись в седле, Гвил начал рассматривать место, где они сейчас находились. Вдалеке высились утёсы. Кругом была бесплодная земля. Монотонность пейзажа лишь изредка разнообразили сухие кусты.

Гвил погнал коня. В ушах свистел ветер. Горы вдали походили на неведомых исполинских животных. Конь остановился у края широкой долины. Стало тихо. Гвил огляделся. Внизу лежал тёмный заброшенный город. Туман стлался над его улицами. В отблесках вечерней зари слабо вырисовывались крыши домов.

Конь зафыркал и начал спускаться по каменистому откосу.

— Странный город, — произнёс Гвил, который за время своего путешествия привык разговаривать с конём, — ничего не видно, никого не слышно, не пахнет дымом… Кажется, это покинутые жителями древние развалины…

Он подумал, стоит ли рассматривать улицы. Иногда казалось, что руины населены духами. Но улицы могут вывести его в тундру.

Гвил спустился вниз, въехал в город. Копыта коня звонко цокали по булыжникам. Здания были каменные и известняковые. Неразрушенные дома встречались очень редко. Немногие оставшиеся целыми двери стучали, болтаясь на петлях. В стенах темнели большие дыры, но сам камень мало пострадал от времени. Перед негостеприимными домами росли цветы. Гвил отметил, что за ними никто не ухаживает.

Внезапно юноша почувствовал запах дыма.

— Э-Эй! — крикнул он.

Но никто не выглянул из дверей, окна не зажглись. Гвил медленно поехал дальше. Улица повернула к большому дому, в окнах которого блестел свет.

Это было высокое здание с четырьмя окнами без стёкол, над которыми сохранилась бронзовая филигрань. Каждое окно украшал маленький балкончик.

Сияла мраморная балюстрада перед террасой, портал равнодушно взирал на окружающих. Слышалась тихая музыка.

Но Гвила заинтересовало нечто иное. Он соскочил с коня и поклонился девушке, которая задумчиво сидела в конце балюстрады. Несмотря на холод, на ней было только бледно-жёлтое платьице, а на плечах лёгкая косынка.

Личико печально и задумчиво.

Когда Гвил поздоровался, девушка кивнула ему и, улыбнувшись, поправила упавшие на глаза волосы.

— Скверная ночка для путешествий!

— Да, но не очень приятная и для мечтаний при луне, — откликнулся Гвил.

Она снова улыбнулась:

— Мне не холодно. Я сижу и думаю… И слушаю музыку.

— Что это за место? — поинтересовался Гвил, оглядывая улицу, но ещё больше любуясь девушкой. — Кроме тебя здесь ещё кто-нибудь есть?

— Это Карчезл. Он покинут людьми десять веков назад. Только мы со старым дядюшкой нашли здесь пристанище, скрываясь от сапонидов из тундры.

Гвил подумал, что девушка очаровательна.

— Тебе холодно? — спросила она. — У нас тебе будет хорошо. О, я так рада тебе! — и она встала.

— Спасибо, но сначала надо позаботиться о коне.

— Его можно поставить вон в том сарае.

Гвил посмотрел, куда она указала, и увидел маленький домик с открытой дверью. Он расседлал коня и поставил его отдыхать.

После Гвил стал прислушиваться к музыке, на которую до этого почти не обращал внимания. Плавные, таинственные звуки висели в воздухе.

— Очень странно, — пробормотал он, поглаживая коня. — Дядя играет, девушка одна ночью… Впрочем, что-то я стал чересчур подозрительным. Девушка чудная, и нет никакой опасности. Если они просто беженцы и любят музыку… К тому же они гостеприимны. — И, достав из седельной сумки свою флейту, Гвил вернулся к девушке.

— Как тебя зовут? — спросила она, — а то я не знаю, как тебя представить дяде.

— Я Гвил из Сферы, которая находится за рекой Скаум в Асколайсе. А твоё имя?

Она засмеялась, открывая входную дверь. Мягкий жёлтый свет упал на булыжную мостовую.

— У меня нет имени. Зачем оно, ведь кроме нас с дядей здесь никого нет.

Гвил удивился, все было очень загадочно, но он постарался скрыть своё удивление. Может, она считает его колдуном и боится порчи?

Когда они вошли в дом, звуки флейты стали громче.

— Я буду называть тебя Амис, если можно, — попросил Гвил. — Так называется южный цветок, золотистый и прелестный, похожий на тебя.

Она кивнула:

— Пожалуйста, если хочешь.

Они вошли в комнату, украшенную гобеленами, большую и тёплую. У одной из стен ярко горел камин, невдалеке от него стоял накрытый стол. В кресле сидел старик, взлохмаченный и неопрятный. Его спутанные седые волосы падали в беспорядке на спину, всклокоченная, грязно-жёлтая борода выглядела не лучше. На ногах старика были потрескавшие сандалии. Как ни странно, он продолжал играть на флейте, не замечая вошедших. Гвилу показалось, что девушка движется в такт музыке.

— Дядюшка Людовик! — весело крикнула она, — я привела гостя, сэра Гвила из Сферы.

Гвил остановил взгляд на старике и поразился. Его глаза, невзирая на возраст, лихорадочно и молодо блестели и очень умно смотрели. Гвилу даже показалось, что они как-то странно смеются, и это немного обескуражило его. Но морщины на лице старика говорили о перенесённых страданиях.

— Дядя — великий музыкант, в этот час он всегда занимается музыкой. Он придерживается такого режима уже много лет…

Гвил вежливо поклонился.

Амис направилась к столу.

— Угощайся, Гвил, я налью тебе вина. А потом, может, тоже поиграешь нам на флейте.

— С радостью. Я неплохо музицирую, — откликнулся юноша и увидел, что лицо старика просветлело, а уголки рта задрожали.

Гвил ел, Амис подливала ему вина. Наконец комната поплыла у него перед глазами.

Дядя Людовик продолжал играть свою мелодию, нежную и журчащую, которая убаюкивала юношу. Сквозь дрёму тот ещё видел, как Амис танцует.

«Странно, — подумал Гвил, — эти люди живут в одиночестве, но они добры и прекрасно образованы».

Гвил очнулся, закончил есть и встал из-за стола. Людовик все ещё что-то наигрывал, мелодия походила на пение птиц на восходе солнца. Амис танцевала, подвигаясь все ближе к Гвилу. Он чувствовал тонкий аромат духов и совсем близко видел её золотые волосы. Её лицо дышало счастьем.

Людовик почему-то смотрел на неё сердито, не говоря ни слова.

— Ну, а сейчас, может, поиграешь ты? Ты такой молодой и сильный, — сказала Амис, увидев, что Гвил раскрыл глаза. — Я знаю, что ты не откажешься сыграть для дяди, он будет очень доволен и скоро уйдёт спать, а мы посидим и поговорим.

— С удовольствием! Я поиграю, — проговорил Гвил, с трудом шевеля онемевшими губами. — Это все из-за вашего вина… Пусть моя музыка расскажет вам о Сфере.

Случайно взглянув на старика, Гвил был удивлён странным выражением его лица. Замечательно, что человек так любит музыку.