Русская веротерпимость и благодушие в вопросах религиозных известны.

Как же отвечают на это благодушное отношение армяне и во главе их армянское духовенство, этот всесильный двигатель и направитель отношений армян-эмигрантов к России?

А вот как.

При распланировке новой части города Ахалцыха отведены были участки для постройки церквей: армяно-григорианской 2128 кв. саж. и армяно-католической — 1352 кв. саж., а в центре между ними и для православной церкви.

Первые две церкви давно уже существуют, и только православные лишены счастья до настоящего времени иметь свою церковь. Армянский собор — достопримечательность Ахалцыха; в нем имеется богатая ризница, со множеством крестов, сосудов и богатейшим собранием рукописей на пергаменте. Собор этот построен в самом центре новой части Ахалцыха.

Для удовлетворения религиозно-нравственных потребностей православного населения приспособлена, извольте видеть, покинутая турецкая мечеть, обращенная в православный храм!..

Благочинный ахалцыхско-ахалкалакского благочиннического округа, в виду крайне затруднительного положения прихожан его в религиозном отношения, за отдаленностью и недоступностью настоящей приходской их церкви, возбудил еще в 1893 году вопрос о постройке в центре новой части города православной церкви.

Теперешняя приходская церковь находится в старой части города, в упраздненной (турецкой) крепости. Старый город и крепость лежат на левом берегу, новый же город, получивший свое начало после 1828 года, лежит на правом берегу р. Поцховы и соединяется со старым посредством моста. А потому вполне понятно, что многие из православных, живущих в новой части города, вследствие бывающей в великий пост невылазной грязи, лишены возможности быть даже у исповеди и св. причастия, как за отдаленностью церкви от города (полторы версты), так и ввиду того, что она, в довершение всех бед, находится на горе, на которую в дурную, грязную погоду подыматься очень трудно, а извозчик, чтобы свезти в церковь и обратно, берет 1 р. — 1 р. 50 к.

В феврале 1893 года был возбужден вопрос об осуществлении заветного желания расположенных в Ахалцыхе; войск, а также служащих и проживающих в городе православных — постройки в новой части города православной церкви на том самом месте (ю.-в. часть общественного сада), которое было отведено под таковую еще при распланировке новой части города Ахалцыха.

План, на котором было нанесено место для постройки православной церкви, был передан инженерным ведомством в городское полицейское управление, а последнее передало его в ахалцыхскую городскую управу, которая поступила в высшей степени предусмотрительно: утеряла план …

Узнав о намерении православных построить церковь в центре города, в ю.-в. части общественного сада, ахалцыхское городское самоуправление немедленно разрешило постройку, но… увы, не церкви для удовлетворения религиозно-нравственных потребностей православных, а летнего помещения для городского клуба — «ротонды »… Городской общественный клуб (поголовно состоящий из армян) немедленно приступил к постройке, и 1-го июня (через два месяца) последовало открытие «летнего помещения ахалцыхского городского общественного собрания»…

Этот наглый «захват», это дерзкое самоуправство совершено ахалцыхской городской думой, также состоящей поголовно из армян, с единственною целью: во чтобы то ни стало не допустить постройки православной церкви в центр города.

А вот вам и подробности этого проявления «права (?!) собственности».

Узнав о том, что правление городского клуба приступило самовольно к постройке «ротонды» на участке, отведенном под православную церковь, начальник Ахалцыхского уезда подполковник Аландер приказал приостановить постройку ротонды; но на приказание, переданное приставом Куюмчибашевым, заведующий работами старшина общественного собрания г. Меписов (бывший начальник Артвинского округа!) приказал рабочим продолжать работу, так как-де уездный начальник не смеет останавливать работ. Бывший случайно в городском саду помощник начальника тифлисского жандармского управления ротмистр Тарановский, видя критическое положение пристава Куюмчибашева как власти в глазах собравшейся публики, обратился к уездному начальнику, который приказал составить протокол об оказанном г. Меписовым сопротивлении властям. Работы были прекращены, но на другой же день, 15 апреля, таковые были возобновлены , и уже непрерывно продолжались до окончания постройки.

Между тем, ахалцыхская городская дума, в заседании своем 16-го апреля единогласно решила: «отказать православному населению г. Ахалцыха в просьбе отвести место в городском саду для постройки православной церкви и предложить построить таковую в одном из 5-ти указываемых думой мест».

Указанные городской думой 5 участков находятся: 3 места — на конце города, над оврагом, куда свозятся жителями разные нечистоты, четвертое место — за городом, на земле, отведенной военному ведомству для необходимых построек, и пятое место — в конце города, под горой, куда в дурную погоду нет никакой возможности пройти…

Такое решение ахалцыхской городской думы относительно столь важного вопроса, как постройка господствующей в государстве церкви, глубоко оскорбило все православное население г. Ахалцыха и вызвало в сердцах их чувство жгучей боли и справедливый ропот.

Следовало бы немедленно снести этот увеселительный балаган и на этом месте, отведенном под православную церковь как единственном центральном месте в городе, построить православный собор, который да послужит вечным памятником того, что на земле, на которой стоит г. Ахалцых, нет ни единой пяди земли, не политой кровью русских чудо-богатырей.

Гг. Меписовым, этим потомкам армян-эмигрантов пашалыков: Баязетского, Карсского и. т.п., да послужит он вечным напоминанием, что России они обязаны всем, — она обеспечила им жизнь, имущество и создала их теперешнее завидное благосостояние.

Наиболее благоразумные армяне сами отлично знают, к чему приведет их наклонная плоскость, по которой они движутся с такой быстротой, — они сами понимают, что этому «движению » может быть только один конец, сами, зажмурившись от страха, ждут последнего толчка, решительной минуты — беспощадной ревизии. Ведь Артвинский округ, во главе которого стоял тот же г. Меписов даст обширный материал для выяснения, например, вопроса: куда давались аборигены страны турки, и как их заменили армяне-эмигранты?

Needle

8-го апреля 1897 г.

г.Тифлис.

М. г., г. редактор!

По указанию вашей уважаемой газеты прочла я статьи «Нового Времени», под заглавием «Экономическое рабство на Кавказе». Прочла — и невольно задумалась над тем местом этих статей, где говорится много грустной правды о некоторых слабостях русского общества на нашей окраине. И задала я себе вопрос: какая именно мера ответственности за эти слабости падает в частности на долю русских женщин или вернее русских дам ?

Этот вопрос и сам собой навязывался мне не раз за четыре года моей жизни на Кавказе — и мне кажется, что было бы не лишним нам, женщинам, подумать немного над его разрешением.

Слышишь со всех сторон жалобы на то, что жизнь в Тифлисе непомерно дорога, что жить на жалование здесь невозможно; видишь, как люди, получающие сравнительно хорошее содержание, бьются в долгах, как рыба в неводе, теряют с каждым днем этой унизительной борьбы немного своей нравственной силы — и, под влиянием мелких, ненужных страданий, озлобляются или, что гораздо хуже, свыкаются со своим положением в ущерб человеческому достоинству… Тут невольно подумаешь: неужели это необходимо и так уже неизбежно?

Тифлисскую жизнь я теперь знаю хорошо. Она, вследствие причин, о которых много говорилось и писалось, действительно безобразно дорога; но вряд ли эта дороговизна является единственной причиной финансовых затруднений большинства русских в Тифлисе. Мне нынче летом довелось быть на нескольких кавказских курортах и наблюдать склад жизни тифлисского общества средней руки, то есть людей обеспеченных, но не богатых, — в Боржоми, Абастумане и Кисловодске. Всюду этот склад ненормален и идет прямо вразрез с самым элементарным благоразумием.

Там жены и дочери чиновников и других русских обывателей одеты в дорогие, почти роскошные платья и часто вращаются при этом в обществе людей несравненно богаче их и могущих совершенно безопасно тратить даже очень большие деньги на свои прихоти.

Стоит одну секунду пробыть там мало-мальски наблюдательному человеку, особенно женщине, умеющей сразу оценивать наряды своих подруг, чтобы увидеть и понять это. Я видела это — и сердце у меня сжималось.

Огромное большинство русских на Кавказ небогаты, — почти все живут жалованием или другим заработком главы семьи. Роскошно жить нам здесь нельзя. Я знаю, что вновь приезжающего сюда русского отменно радушно встречает богатая часть тифлисского общества; приглашают его наперерыв — и не всегда легко устоять, перед этим радушием и соблазном непривычно дорогих развлечений!

Но устоять нужно , необходимо нужно — и тут должна быть наша, женская инициатива. Ведь от нас почти всецело зависит склад жизни наших семей; если мы захотим, если у нас хватит ума и сердца, мы можем без особого труда жить и здесь совсем другой жизнью, не вовлекая наших мужей, отцов и братьев в тяжелое и опасное для их достоинства материальное положение.

Кредит в Тифлисе слишком дорог, — эту правду надо помнить; неужели же мы не сумеем, зная это, прожить без долгов?

Настоящая женщина особенно чутка и щепетильна, когда речь идет о нравственном достоинстве ее близких; она пойдет на всякие лишения, чтоб уберечь эту драгоценность! А тут ведь речь идет не о серьезных лишениях, а о простой бережливости!.. Мне кажется, что если с самого начала мы будем внимательно знакомиться с местными условиями жизни и не поддадимся обычным здесь предложениям лавочников, тенденциозно навязывающих нам «кредит» с первых же покупок, если молчаливо сговоримся не делать никому не нужных дорогих нарядов и избегать не всегда удобной слишком большой близости с денежной «аристократией», — то благополучно ускользнем, по крайней мере, в огромном большинстве случаев, от капканов пагубной для нас местной «финансовой системы».

И право, если такова будет женская роль в этом деле, — у нас будет гораздо легче на душе!..

Хозяйничать в Тифлисе вообще трудно, — гораздо труднее, чем в других городах, где мне приходилось проживать. Чтобы здесь сносно прожить небогатой семье, приходится хозяйке дома положить много личного труда и кропотливых забот. Прислуга русская и туземная всячески избалована, повара доводят свои претензии на «добавочные доходы» до размеров, не снившихся самым притязательным петербургским кухаркам, даже «служившим у генерала»; а личное хождение на базар, хотя бы для ознакомления с существующими ценами, сопряжено с разнородными неприятностями. Попав впервые на Солдатский базар, я совсем одурела от толкотни, шума, грязи и нахальства продавцов и чувствовала себя донельзя беспомощной, тем более что заметила с первых шагов переглядывание моего повара с купцами и общее нескрываемое насмешливое недоброжелательство всей этой солидарной шайки к затее «беспокойной» барыни, вздумавшей нарушить крепко установленный порядок.

Мне показывали скверную провизию, запрашивая за нее тройную цену, а повар, пассивно стоявший в сторонке, предлагал, в ответ на мое возмущение, «посмотреть в других лавках», где, конечно, повторялась та же история.

Я поняла, что здесь своеобразный способ хозяйничанья, при котором, барыням не годится «совать нос, куда не следует» и — мешать благоденственному и мирному житью стачки прислуги со стачкой перекупщиков и лавочников!.. Но я заупрямилась и достигла-таки кое-каких результатов. Начать с того, что мне теперь хорошо знакомы не только базарные цены, но и все базарные фокусы; я перестала мечтать о покупке из настоящих первых рук , но знаю, что где купить, и посещая теперь рынок довольно редко, все же перестала быть в полной кабале у своего повара и его контрагентов. На хозяйственном бюджете это заметно отразилось.

Обычаи в тифлисских магазинах также стоят нашего внимания и идут, мне кажется, по тому же направлению, что и на рынке, хотя, конечно, по внешности иными путями. Товары сами по себе, как будто, не так уж неумеренно дороги и по виду хороши, даже иногда блестящи; на самом же деле, одеваться мало-мальски сносно стоит в 2 раза дороже здесь, чем в других городах.

Это тоже своего рода фокус, который я могу твердо констатировать, но объясняю себе только отчасти. Если вглядеться, то станет, например, ясно, что выбор есть только в дорогих материях и вещах, которыми завалены все окна и конторки магазинов, — в явное противоречие с настоящими потребностями и средствами огромного большинства покупателей!

Дешевые товары, конечно, есть, но они скверны, в малом выборе и запрятаны так далеко, что дождаться их — является иногда целым искусом, да и покупатель чувствует себя как-то приниженным, словно в положении пассажира 3-го класса, присутствующего при отправке курьерских поездов. Этого явления я, — по крайней мере, в такой силе, — нигде еще не встречала. Если прибавить к этому, что кредит предлагается в этих же магазинах с удивительной стремительностью сколько-нибудь обеспеченному новому обывателю (а насчет обеспеченности приезжих у тифлисского торгового мира имеются всегда необыкновенно точные и быстро собираемые сведения!), что сносные портнихи здесь страшно дороги и любят шить платья только с дорогими отделками, — то многое станет понятным.

Вопрос о кредите меня в начале просто поражал. Захожу в центре города в совершенно незнакомый магазин, где мне прежде всего бросаются в глаза крупно напечатанные надписи на всех стенах: «продают только на наличные деньги», покупаю шляпку и прошу прислать на дом, переменив кое-что в отделке; указываю час, чтобы меня застали дома и я могла бы заплатить, убедившись, что заказ точно исполнен. Приказчик предлагает мне с любезной улыбкой «не беспокоиться и заплатить, когда мне будет удобно!». Понятно мое удивление, если прибавить, что муж мой был переведен сюда не больше недели перед тем, что мы еще жили в гостинице и решительно никого не знали. Вот тебе и продают «только на наличные деньги"!

Потом та же история повторялась почти во всех магазинах, где приходилось делать покупки, сколько-нибудь ценные; и надо было видеть удивление и разочарование при моем отказе от какого бы то ни было кредита и далее пресловутых «книжек», — чтобы понять, что кредит удобен, главным образом, не покупателям. Один премилый «кинто», у которого я теперь постоянно покупаю фрукты, отлично формулировал однажды свои принципы на этот счет: — «Таргуешься, смотришь фрукты, нэ хочишь крэдить! Ва! Какой ти русскай мадам!»

Кредит в магазинах влечет за собой кредит в банках, — а уж в этой области нет таких мелких фактов, которые не могли бы повлечь за собой крупных последствий.

Да! Тут и задашь себе вопрос: обычай или система? Решить этот вопрос, конечно, трудно, но один ответ на него, без сомнения, есть: порядок этот вреден, и поддаваться ему опасно…

Скучно многим женщинам, особенно сколько-нибудь развитым и привычным к более высоким интересам, погрязать в хозяйственных мелочах, осложненных еще, как выше сказано, разными местными условиями! Я сама много лет «презирала» эти мелочи и надеялась избегнуть их окончательно, окунуться совсем в другие заботы и занятия. Поступить на курсы и пойти по избранной дороге мне, как и многим другим, помешал случай или судьба, то есть выход замуж; но хозяйство с его неизбежными дрязгами я все же, по правде сказать, не любила и не люблю. Только здесь я поневоле, из чувства самосохранения, стала смотреть на него, как на трудную, но необходимую женскую обязанность.

Мне кажется, что для тех из нас, которые вышли замуж, — одно, из первых условий к достижению женской равноправности в хорошем смысле этого слова, связанном с сохранением человеческого, а не узко женского достоинства, — является действительная и доступнаянам помощь нашим мужьям в сохранении этого же достоинства. Не всякая женщина может заработать деньги, — но не тратить лишних денег может каждая, если захочет. Чем более женщина умна и чем более у нее развито не всегда доступное женщинам чувство общественного долга, — тем легче будет ей понять свою роль, шире смотреть на свои обязанности, не смущаясь внешней мелочностью и скромностью способа выполнения этого долга. Независимость материальная могущественно способствует независимости нравственной, особенно для людей, служащих и работающих на окраинах, — а из всех окраин особенно на нашей.

Захотят русские женщины, — подумают, — и одна из самых тяжелых, из самых унизительных цепей «Экономического рабства на Кавказе» спадет с рук их близких, и они свободнее станут бороться здесь со всякой неправдой, и насаждать ту истинно гуманную русскую культуру , которую могут отрицать только люди невежественные или недобросовестные. Хоть скромной, крошечной помощью в этом благом деле можно будет воистину гордиться всякой женщине…

Русская женщина

Примечания