Глава 34

– Господи Боже, Рэнди! Ты соображаешь своими чертовыми мозгами? – Эд Илюшин наклонился ближе, и голос его зазвучал совсем тихо, чтобы никто в большой, полупустой столовой не смог их услышать.

– Я? – лениво улыбнулся Рэнди Штайлман. – Я не имею ни малейшего представления, о чем ты говоришь.

– Я говорю о том, что случилось с Льюис! – прошипел Илюшин. – Черт побери, Шоуфорт и Каултера уже взяли! И ты думаешь, они нас не сдадут?

Ал Стеннис нервно дернул головой, и глаза его забегали по сторонам, проверяя, не может ли кто-нибудь подслушать их разговор. Но рядом никого не было. Штайлман и его закадычные друзья не пользовались популярностью среди товарищей.

– Шоуфорт ни черта не знает, – сказал Штайлман. – Это все, что она может сказать. Что касается Джексона, черт побери, это была его идея.

Дело обстояло несколько иначе, но Штайлман не слишком погрешил против истины. Он просто решил, что общая эйфория по поводу недавних побед «Пилигрима» ослабит надзор, и воспользовался моментом, чтобы разделаться с Льюис. А Каултер предложил прекрасный способ сделать это и ввел необходимую программу в ДДД Льюис.

– И в отличие от вас, негодяев, – продолжал он, – у Джексона есть нюх. Что бы он ни сделал, вы думаете он может выдать нас, не сознавшись в попытке покушения на убийство?

– Но если их допросят с пристрастием, они могут рассказать о… – начал говорить с тревогой Стеннис, но захлопнул рот, потому что Штайлман впился в него предостерегающим взглядом.

– Мы говорим об этом только в каюте, и больше нигде, – тихо сказал громила энерготехник. – И никто их об этом не спросит, потому что никто ничего не знает. А на случай допроса у обоих есть башка на плечах. Они и раньше сиживали в тюрьме и не будут колоться только потому, что кто-то их арестовал. И какого черта их будут допрашивать, если нет никаких свидетелей?

– А откуда ты знаешь, что их нет? – спросил Илюшин чуть более спокойным голосом. – Почему схватили именно их, если нет свидетелей?

– Черт! То, что их взяли обоих, – лучшее доказательство, что никаких свидетелей нет! – фыркнул Штайлман. – Смотри, они знают, что оба живут с нами в одной каюте, правильно? И они знают, что я поругался с Льюис, так ведь? – Оба его собеседника кивнули, и Штайлман пожал плечами. – Так вот, именно поэтому их и допросят, дурьи вы башки. Все, что у них есть, – это возможный мотив. Если были бы свидетели и доказательства, тогда бы они знали точно, кого из них надо хватать, верно? А значит, Шоуфорт и Джексон должны молчать и не сдаваться, тогда нас не смогут припереть к стенке.

– Ну, не знаю, – с сомнением заговорил Стеннис. – Мне кажется…

Техник замолчат от неожиданности, потому что на стол рядом со Штайлманом кто-то поставил поднос. Энерготехник поднял голову и уже открыл рот, чтобы послать наглеца подальше. Внезапно глаза его округлились. Он в течение секунды смотрел на подошедшего, не в силах поверить. Лицо его вспыхнуло, а Обри Вундерман насмешливо улыбнулся.

– Какого черта тебе надо, сопляк? – сердито спросил Штайлман.

И Обри улыбнулся еще насмешливей. Это было трудно, но не настолько, как он ожидал.

– Я просто подумал, не взять ли что-нибудь перекусить, – ответил он. – У меня сейчас подвижный график – мне дали пару свободных дней, чтобы побыть в госпитале с другом, так что есть приходится урывками.

Штайлман прищурился. Что-то было не так. Ирония в голосе Вундермана ножом полоснула его по сердцу да и взгляд парень в сторону не отводил. Где-то глубоко в глазах, возможно, и мерцал нервный блеск, но обычного страха в них не было. Еще секунда потребовалась энерготехнику, чтобы понять: в глазах появилось то самое выражение, которое обычно проявлялось только в его собственном взгляде, – и опять волна недоверия захлестнула Рэнди. Да ведь этот маленький хрен в самом деле напрашивается на драку!

– Вот как? – презрительно усмехнулся Штайлман. – А не пойти ли тебе пожрать в другое место? Меня может стошнить, если придется слишком долго смотреть на тебя.

– Валяй, – сказал Обри и взял вилку. – Только постарайся не забрызгать ничего на моем подносе.

Штайлман задрожал от гнева, услышав презрительную насмешку в голосе молодого человека, и сжал кулак. Стеннис, похоже, был сбит с толку. Илюшин пристально наблюдал за происходящим. Он не проявлял себя в деле так активно, как Штайлман, и часто в обсуждениях примыкал к более осторожному Стеннису – но был не менее порочен, чем Каултер и Штайлман. Они с Каултером были скорее гиенами, тогда как Штайлман – диким норовистым слоном, и рот Илюшина изогнулся в уродливой ухмылке. Он не знал, что задумал Вундерман, но знал, что глупый пацан сейчас огребет по полной программе. Он предвкушал интересное зрелище… и так сосредоточенно смотрел на Обри, что ни он, ни кто другой из его товарищей не заметили, как в столовую тихо вошли Горацио Харкнесс и Салли МакБрайд.

– Хочешь, чтобы я вбил твою задницу промеж ушей, сопляк? – прорычал Штайлман.

– Нет, – Обри собрал вилкой несколько зеленых бобов, медленно прожевал их и проглотил. – Я просто сижу здесь и ем. И потом, я подумал, что тебе интересно будет услышать, как дела у Джинджер Льюис.

– Какое мне дело до этой нахальной сучки? – Штайлман оскалился, поскольку глаза Обри наконец загорелись. – Ну, задала она мне трепку за то, чего я не делал, и что с того? Всегда так бывает. Говорят, что она чуть не подохла из-за неполадок в собственном ДДД. Ну, от такого «главстаршины», как она, я примерно такой глупости и ждал.

– Вообще-то, – голос Обри сначала чуть завибрировал, но, сцепившись взглядом со своим врагом, он заставил себя говорить ровно, – у нее все скоро будет отлично. Доктор Райдер говорит, что она выйдет из госпиталя примерно через неделю, раз выздоровление идет так быстро.

– И какого черта тебе надо?

– Да я подумал, ты захочешь узнать, что тебе все-таки не удалось убить ее, – сказал Обри обычным тоном, но довольно громко.

Слышно было за каждым столом. Все удивленно повернули головы на звук. Большинство присутствовавших в столовой мужчин и женщин давно пришли к тому же выводу, но ни один из них и не думал, что кто-нибудь (особенно Обри Вундерман!) осмелится высказать обвинение вслух.

Штайлман побледнел, не от страха, а от ярости, и вскочил на ноги. Обри положил вилку и тоже поднялся, отступив от соперника на шаг, но не отводя от него глаз, и его улыбка больше не была холодной и насмешливой. Она была угрожающей и полной ненависти, и Штайлман затрясся, как взбешенный бык.

– А не широко ты раскрываешь свой дурацкий рот? – зло сказал он. – Надо бы тебе его заткнуть!

– Я просто сказал то, что думаю, Штайлман. – Обри старался говорить спокойно, внимательно наблюдая за громилой. – Конечно, все остальные тоже думают об этом, не так ли? И когда Шоуфорт или Каултер расколются, а они расколются, Штайлман, – все узнают, что так все и было. А еще они узнают, что большому ублюдку Рэнди Штайлману не хватило духу самому разделаться женщиной. В чем дело, Штайлман? Испугался, что она надерет тебе задницу, как боцман когда-то?

Штайлман уже не был бледным. От гнева он побелел как бумага, им овладело страстное желание уничтожить этого несносного маленького поганца. Он был слишком разгневан, чтобы думать о множестве свидетелей вокруг. Но даже если он и отдавал себе в этом отчет, возможно это уже не имело для него значения. Его ярость была слишком глубока, слишком горяча для того, чтобы вспомнить, что он планировал поймать Обри наедине. Что он собирался выждать время и заставить мерзавца хныкать и ползать на коленях. Теперь он хотел только одного – стереть его в порошок, но ему и в голову не приходило, что его умышленно подстрекали к драке.

Ал Стеннис с ужасом наблюдал за происходящим. В отличие от Штайлмана, он еще мог соображать – и понимал, что произойдет, если Штайлман нападет первым. Обри не произвел ни одного угрожающего движения, даже словами не выразил никакой угрозы. Если Штайлман изобьет его перед всеми этими свидетелями, да еще после предупреждений, которые он получил, он отправится на гауптвахту и останется там до конца операции, а это могло легко привести к провалу всего плана побега, особенно теперь, когда Шоуфорт и Каултер уже под подозрением. Стеннис понимал это, но ничего не мог поделать. Он просто сидел с отвисшей челюстью и смотрел, как их план разваливается на куски.

Рэнди Штайлман взревел от ярости и, зверски скривившись, ринулся вперед. Его пальцы потянулись к горлу Обри, чтобы разорвать, задушить… как вдруг он вскрикнул от боли, поскольку точно рассчитанный удар ногой пришелся ему прямо в живот. Он отлетел назад, опрокинув два пустых стула, и упал на колени. Справился с дыханием и впился взглядом в худенького старшину, не в силах поверить в то, что произошло. Потом он замахал руками, отшвырнул от себя стулья и снова ринулся на Обри, на этот раз прямо с колен.

Молниеносный удар Вундермана угодил Штайлману в лицо еще до того, как тот поднялся. Энерготехник снова упал, взвыв от боли, потому что у него сломался нос и вылетели два передних зуба. Он выплюнул зубы и кровь, посмотрел на них в удивлении и ярости, а Илюшин, не выдержав, тоже взревел и рванулся к Обри. Но это движение закончилось так же внезапно, как и началось: он замер, задыхаясь от боли, поскольку его шею охватил стальной зажим. Одну его руку завели за спину так, что она тыльной стороной ладони оказалась прижатой к его же лопатке, чье-то колено уперлось ему в спину, и глубокий, холодный голос загремел у него над ухом.

– А ты держись подальше от них, дорогой, – мягко, почти нежно сказал Горацио Харкнесс, – или я сломаю твою долбаную спину, понял?

Илюшин побледнел, выгибаясь от боли в локте и плече. Как и Штайлман, он был хулиганом и садистом, но не кретином… и он знал репутацию Харкнесса.

Никто не обратил внимания на Илюшина с Харкнессом. Все глаза были устремлены на Штайлмана и Обри. Энерготехник снова поднялся на ноги. Лицо его было испачкано кровью из носа и разбитого рта. Он встряхнулся и провёл тыльной стороной ладони по подбородку.

– Сейчас ты подохнешь, сопляк! – свирепо сказал он. – Я оторву тебе голову и сломаю тебе шею!

– Валяй, – сказал Обри.

Он чувствовал, что сердце его бешено колотится, глаза заливал пот. Он боялся, поскольку знал, как ужасно все это может закончиться, но он уже был неподвластен своему страху. Он использовал свой страх как учили его Харкнесс и ганни Хэллоуэлл: позволяя обострить реакции, но не разрешая управлять собой. Он был сосредоточен так, как никогда не светило Рэнди Штайлману, и ждал следующей атаки противника.

На этот раз Штайлман подступал более осторожно. Держа сжатый правый кулак у корпуса, левую руку он вытянул, собираясь схватить и притянуть Обри поближе.

Но несмотря на то, что уже произошло, осторожность была слишком тонкой уздой для его гнева. Он не знал, не понимал, насколько изменился Обри, и его ум не поспевал за эмоциями. Он уже пострадал, но он был уверен в своей физической силе и даже не представлял себе что может проиграть. Этого просто не могло быть. Сопляку всего лишь повезло, вот и все, и Штайлман помнил как он запугал Обри во время их первой встречи, а во второй раз жестоко избил его, когда подкараулил одного. Штайлман знал (не думал, а именно знал), что может разнести этого маленького ублюдка в клочья, и где-то глубоко в его глотке родился свирепый рык, предвещающий расправу.

Обри не стал мешать его атаке, но у него самого уже не было ни страха, ни сомнений. Он помнил все, чему научил его Хэллоуэлл, и понимал, что, если он позволит, Штайлман сотрет его в порошок, несмотря на полученные травмы. Но он также помнил, как Хэллоуэлл велел ему действовать, и когда он шагнул навстречу противнику, его глаза были холодны. Правая рука его, словно рапира, слегка отвела наружу и вниз левую руку Штайлмана – и тут огромный кулак энерготехника полетел ему в голову, грозя сокрушительным ударом. Огромная мощь была в том кулаке, но левая рука Обри мягко проскользнула под запястьем Штайлмана, отклонив удар в сторону, а правая продолжала двигаться вперед, и Штайлман уже не мог ни остановиться, ни увернуться. Пальцы Обри обхватили его затылок, последовал резкий рывок, и энерготехник по инерции полетел лицом вниз – на подставленное колено Обри.

Штайлман откатился назад, вопя от боли, и закрыл лицо руками. Раздались четкие шаги, в столовой внезапно появились два морских пехотинца с черными нарукавными повязками корабельной полиции, но поднятая рука Салли МакБрайд остановила их. Не сказав ни слова, оба тотчас остановились, и глаза их засветились от удовольствия, когда они поняли, что происходит.

Руки Штайлмана все еще закрывали лицо, сделав его слепым и уязвимым. Обри припал на колено и ужасным апперкотом ударил его в пах. Удар шел издалека, от правой икры Обри, и звук, который издал Штайлман на этот раз, не был криком. Это был звук животной агонии. Штайлмана согнуло вперед, он отнял руки от лица и схватился за пах, и тогда Обри ребром левой ладони, как топором, ударил в его правую скулу. Голова Штайлмана резко дернулась в сторону, глаза широко открылись от недоверия и ужасной боли, и он взвыл еще раз, когда точно рассчитанный удар ногой обрушился на его правое колено.

Коленная чашечка тотчас сломалась, и Штайлман грохнулся на палубу, громко и пронзительно крича, его нога согнулась назад под невозможным углом. Он даже не дотронулся до маленького ублюдка! Даже сквозь агонию эта мысль, как яд, сжигала его мозг. Сопляк не только побил его, он уничтожил его, и сделал это с невероятной легкостью!

– Это за меня и за Джинджер Льюис, – сказал Обри Вундерман, отступив от человека, которого когда-то боялся.

МакБрайд наконец подала знак морским пехотинцам приступить к делу.

– Я надеюсь, козел, что тебе понравилось, – закончил Обри холодно сквозь мучительные рыдания энерготехника. – Как мне, например.

Глава 35

Вундерман ждал, когда его вызовут к капитану; рядом с ним стояла капрал морской пехоты с бледным лицом. Обри хорошо знал ее – они с капралом Слэттери часто боролись в спарринге, но ее официальное выражение лица ничего не говорило ему о его судьбе. Единственной хорошей новостью, помимо той, что Джинджер очень быстро оправлялась после сурового испытания, было то, что его ожидал «всего лишь» Капитанский суд, а не официальный трибунал. Самое тяжелое наказание, которое мог назначить Капитанский суд, – заключение на гауптвахту на срок до сорока пяти дней за правонарушение и понижение в должности максимум на три ранга. Конечно, не считая лишения статуса исполняющего обязанности старшины. Капитан могла сделать это в любой удобный для нее момент и попросту ободрать с него все выслуженные лычки.

Так скорее всего и будет, подумал Обри. Драка на борту судна была серьезным нарушением, но флот давно научился справляться с ними «в своем кругу», не привлекая «тяжелую артиллерию». Другое дело – нанесение телесных повреждений члену своей команды, а колено Рэнди Штайлмана требовало хирургической операции для восстановления. А это уже тянет на трибунал, долгое тюремное заключение или даже увольнение с лишением всех прав и привилегий.

С нашивками уж точно придется распроститься. Это было самое лучшее, на что он мог надеяться… но дело того стоило. Теперь, когда прошел накал эмоций после драки, воспоминание о том, как хрустнуло колено Штайлмана, вызывало у Обри весьма неприятные ощущения. Его даже замутило. Несмотря на все, чему научили его главстаршина Харкнесс и ганни Хэллоуэлл, до его сознания действительно не доходил тот факт, что он может причинить кому-то такой вред. Все же потрясение и неприятные ощущения никак не могли подавить холодное удовлетворение. Штайлман крепко задолжал ему – и не только ему.

Но он все же не испытывал радости в ожидании встречи со шкипером.

Хонор Харрингтон прямо и строго сидела за своим рабочим столом. Начальник дисциплинарной комиссии привел и поставил перед ней Рэнди Штайлмана. Энерготехник был в униформе, а не в своем обычном рабочем комбинезоне, но вид его был ужасен. Покалеченная нога в гипсе при каждом неуклюжем шаге широко вымахивала в сторону, а глаза смотрели сквозь узкие фиолетовые щели по обе стороны багровой бесформенной шишки, которая некогда была его носом. Между такими же раздутыми губами виднелись обломки зубов, а скула была сплошь покрыта багрово-синим синяком. Хонор не раз видела следы физического насилия, но ей редко попадались люди, избитые так жестоко, как стоящий перед ней человек, и она не позволила своим каменно-бесстрастным глазам выдать чувство удовлетворения.

– Головной убор снять! – гаркнул Томас.

Штайлман, стянув с головы берет, с трудом изобразил некое подобие стойки «смирно». Он пытался придать себе вызывающий вид, но Хонор заметила страх на его лице и понурые плечи. И это не только потому, что его избили, подумала она и перевела взгляд на Салли МакБрайд.

– Обвинения? – спросила она.

МакБрайд сделала вид, что очень внимательно изучает экран планшета.

– Заключенный обвиняется по статье тридцать четвертой, – сказала она решительным голосом. – Брань, оскорбления и угрозы в адрес члена своей команды. По статье тридцать пятой – нападение на члена своей команды, по статье девятнадцатой… – ее голос стал холоднее – преступный сговор с целью дезертировать во время войны, и по статье девяностой – преступный сговор с целью совершения убийства.

Глаза Штайлмана вспыхнули, когда он услышал третье обвинение, и потемнели, когда прозвучало четвертое. Хонор посмотрела на Рафа Кардонеса:

– Вы произвели расследование по поводу этих обвинений, мистер Кардонес?

– Так точно, капитан, – официальным тоном ответил старпом. – Я опросил всех свидетелей инцидента в столовой, и все показания поддерживают первые два обвинения. Исходя из новых свидетельских показаний техника-электронщика Шоуфорт и техника систем жизнеобеспечения Стенниса, а также улик, найденных в каюте заключенного и в аварийно-спасательной капсуле сто восемьдесят четыре, я полагаю, что для поддержки двух последних обвинений также имеется убедительное основание.

– Ваши предложения?

– Отбывание наказания на борту судна по первым двум обвинениям, а по возвращении на первую же космическую станцию флота созвать официальный трибунал по поводу двух последних, – сказал Кардонес.

Хонор заметила, как побледнел Штайлман. По девятнадцатой или девяностой статье его могут расстрелять – и он знал это. Хонор считала, что от расстрела он может отвертеться, поскольку на самом деле ему не удалось ни дезертировать, ни убить Джинджер Льюис, – но даже в самом лучшем случае Рэнди Штайлман состарится задолго до того, как выйдет из тюрьмы.

Было принято разрешать обвиняемому сказать речь в свою защиту, но на этот раз в предоставлении последнего слова не было никакого смысла, и все присутствующие в капитанской каюте понимали это. Кроме того, – холодно подумала Хонор, – ей не хочется, чтобы слова этого человека загрязняли воздух, которым ей приходилось дышать.

– Очень хорошо, – сказала она и кивнула Томасу.

– Заключенный, смирр-наа! – рявкнул уоррент-офицер. Штайлман постарался расправить плечи.

– По статье тридцать четвертой – сорок пять суток строгого тюремного заключения на основном рационе, – холодно сказала Хонор. – По статье тридцать пятой – сорок пять суток строгого тюремного заключения на основном рационе. Приговоры исполняются путем сложения сроков. По обвинению в совершении преступлений, предусмотренных статьями девятнадцатой и девяностой, заключенный будет находиться в тюремном заключении до тех пор, пока не будет передан под стражу на первой же космической станции флота для проведения суда военного трибунала. Проследите за этим, начальник дисциплинарной комиссии.

– Слушаюсь, мэм!

Штайлман обмяк, хотел что-то сказать, но ему так и не удалось выговорить ни слова.

– Заключенный, головной убор надеть! – рявкнул Томас.

Штайлман дернулся и трясущимися руками натянул берет на голову.

– Кругом! – рубанул Томас.

Энерготехник повернулся и, не сказав ни слова, неуклюже потащился к выходу, волоча ногу.

Дверь открылась, и Обри с тревогой взглянул на появившегося в дверном проеме начальника дисциплинарной комиссии Томаса. Его лицо было бесстрастным, как и у капрала Слэттери. Он повелительно дернул головой, и Обри поднялся. Прошел за Томасом до конца коридора и глубоко вздохнул, когда показалась дверь в каюту капитана. Одетый в зеленую униформу охранник, повернув в его сторону голову, спокойно осмотрел обоих и нажал кнопку. Обри прошел в открывшуюся дверь и встал перед столом капитана.

– Головной убор снять! – скомандовал Томас. Обри стащил свой берет, спрятал его под мышкой и встав по стойке «смирно», отсалютовал, как на параде.

– Обвинения? – спросила леди Харрингтон боцмана резким официальным тоном.

– Заключенный обвиняется по статье тридцать шестой – драка с членом своей команды при отягчающих обстоятельствах, – так же резко сказала боцман.

– Ясно.

Капитан некоторое время разглядывала Обри холодными карими глазами.

– Это очень серьезное нарушение, – сказала она и повернулась к коммандеру Кардонесу.

– Вы провели расследование по поводу обвинения, мистер Кардонес?

– Так точно, капитан. Я опросил всех свидетелей инцидента. Все они сходятся во мнении, что заключенный намеренно искал ссоры с энерготехником третьего разряда Штайлманом и обвинил его в попытке убить главстаршину Льюис. За этим последовала драка, в ходе которой Штайлман первым попытался нанести удар. Исполняющий обязанности старшины Вундерман защищался и по ходу драки методично избил энерготехника Штайлмана, выбив несколько зубов, сломав ему нос, челюсть и коленную чашечку, причем для восстановления последней требуется хирургическое вмешательство.

– Насколько я понимаю, это и есть «отягчающие обстоятельства»? – спросила капитан.

– Да, мэм. Особенно колено. Все свидетели единодушно заявляют, что энерготехник Штайлман уже был практически выведен из строя и что пинок по колену был специально предназначен для того воздействия, которое он и произвел.

– Ясно.

Капитан снова обратила на Обри пристальный, как у василиска, взгляд и откинулась на спинку кресла. Древесный кот на насесте над ее столом тоже очень внимательно, навострив уши, рассматривал юношу зелеными глазами. Капитан наставила на Обри палец.

– Вы действительно искали ссоры с энерготехником Штайлманом?

– Да, мэм, искал, – ответил Обри как можно отчетливее.

– Вы допускали когда-нибудь оскорбления или угрозы в его адрес?

– Нет, мэм, – сказал Обри и задумался. – М-м, ну разве что в самом конце, мэм. Я действительно назвал его «козлом», – признался он и густо покраснел.

Губы капитана на мгновение дрогнули, но Обри сказал себе, что это, должно быть, ему показалось.

– Ясно. И вы намеренно сломали ему нос, челюсть, зубы и колено?