– Я? Что забавно? Ну вот еще, с чего бы это мне так думать? – спросил он с издевательской улыбкой.

– Потому что я наблюдала, как Демпси и Бранкузи устанавливали стенд, Штайлман. Я сама видела, что Демпси закрепил эти опоры, и они, черт побери, уж точно не разошлись сами по себе.

– И что вы хотите сказать? Вы думаете, я что-то сделал с ними? – Улыбка Штайлмана исчезла, и на лице осталась отвратительная гримаса. – Да вы свихнулись, что ли?

– Я подам рапорт, Штайлман, – холодно сказала Джинджер.

В его глазах вспыхнули совершенно мерзкие огоньки.

– Вы полное дерьмо, главстаршина, – начал глумиться он. – И ни хрена вы не сможете доказать, что я имею отношение к тому стенду.

– Может, и так, а может, и смогу, – решительно сказала Джинджер, – но в данный момент вы обвиняетесь в нарушении субординации.

– В чем? – недоверчиво переспросил Штайлман. – Да у вас мания величия из-за шибко быстрого взлета…

– А ну-ка повтори, падаль, – повысила голос Джинджер, и он замолчал, разинув рот от неожиданности.

Его правая рука сжалась в кулак, он шагнул вперед. Джинджер смотрела, как он подходит, не отступая ни на дюйм. Она смотрела, как поднимается его кулак, и очень хотела, чтобы он нанес удар, потому что в этом случае Штайлман был бы у нее в руках. Ударить старшину не было таким серьезным правонарушением, как ударить офицера, но очень близко к тому, и…

– Стоять, Штайлман! – рявкнул чей-то баритон.

Штайлман застыл. Он повернул голову, и челюсти его сжались, когда он увидел, что прямо на него несется Брюс Максвелл. Мерзавец оглянулся на Джинджер полным ненависти взглядом и тихо выругался. Зачем, черт возьми, Брюс появился в самый неподходящий момент?

– Что ты тут собираешься сделать, черт тебя возьми?! – прорычал Максвелл.

Штайлман пожал плечами:

– Мы с главстаршиной немного разошлись во мнениях.

– Ерунда! Будь ты проклят, Штайлман, мне уже приходилось сталкиваться с твоими гнусностями!

– Я ничего не делал, – угрюмо настаивал Штайлман. – Я только стоял здесь, а она набросилась на меня из-за того, что сделал один из ее придурков.

– Джинджер? – Максвелл посмотрел на нее, и она ответила ему твердым взглядом.

– Вызовите начальника дисциплинарной комиссии, – сказала она, наблюдая краем глаза, как напрягся Штайлман, проявив наконец беспокойство. – Я обвиняю Штайлмана в оскорблении. И я хочу, чтобы с этого стенда сняли отпечатки пальцев для проверки.

– Отпечатки пальцев?

Максвелл выглядел озадаченным, и она позволила себе улыбнуться.

– Кто-то снял зажим с ножек, чтобы стенд рухнул. Так вот, возможно, это был один из моих людей, но я ни за что не поверю. Я думаю, что кто-то другой сделал это, просто чтобы посмеяться, и я не вижу в этом помещении ни одного человека в перчатках, не так ли?

– Но… – начал Максвелл, но больше ничего сказать не успел.

– Я не шучу, – холодно перебила Джинджер. – посмотрите на руку Демпси. Это телесное повреждение. Случай предусмотрен статьей пятидесятой, и я хочу знать, кто виновен.

Максвелл посмотрел на сидящего техника, и его лицо вытянулось, когда он разглядел, что безымянный палец юноши согнут под неестественным углом. Когда он вновь оглянулся на Штайлмана, выражение его лица было холодным и суровым, но обратился он к Джинджер.

– Вы правы, Джин, – решительно произнес он и приказал другому старшине: – Джеф, сходите за коммандером Чу и вызовите мистера Томаса.

– Посылали за мной, мэм?

– Да, посылала, Раф. Сядь, пожалуйста.

Хонор оторвала взгляд от висящей на переборке оплавившейся золоченой пластинки с выгравированным изображением планера и указала на стул перед письменным столом. Она подождала, пока Кардонес усядется, и, сложив за спиной руки, долго смотрела на него в упор без единого слова.

– Что за слухи ходят о Вундермане? – спросила она, наконец приступив к главному вопросу с типичной для нее прямолинейностью.

Кардонес вздохнул. Он надеялся, что наверх ничего не просочится, пока ему не удастся уладить дело, но он должен был лучше знать своего капитана. Он не мог понять, как ей удается быть в курсе всех событий, происходивших на борту ее судна. Он был уверен, что частью системы оповещения является МакГиннес – как и грейсонские телохранители, появившиеся у нее недавно. Однако он не сомневался, что она могла бы обойтись и без них.

– Я намеревался уладить все сам, прежде чем предложить этот вопрос вашему вниманию, мэм, – сказал он.

Всегда плохо, когда старпом не ставит в известность своего командира о чем-то серьезном. В то же время работа старпома как раз и заключается в том, чтобы улаживать подобные вопросы, не привлекая шкипера. В любом экипаже капитан корабля Ее Величества своей властью принимал окончательные санкции по поводу противозаконных действий подчиненных и, соответственно, должен был оставаться в запасе на самый крайний случай, когда не останется иного варианта, кроме как прибегнуть к высшей Власти. Как только подключался капитан, нельзя было избежать применения военного кодекса в полную силу, и Кардонес, как и сама Хонор, полагал, что почти всегда лучше смягчить ситуацию, чем сразу прибегать к тяжелой артиллерии.

«Но иногда нет другого выхода, кроме как выкатить большую пушку», – хмуро подумал он. Желание спасти ситуацию никак не могло служить оправданием и позволить животному, способному искалечить товарища по команде, остаться безнаказанным.

– Я принимаю твои мотивы и твою позицию, Раф, – сказала Хонор, садясь за стол и устанавливая вертикально спинку кресла, – но до меня доходят слухи, которые мне совсем не нравятся… включая происшествие в первом импеллерном отсеке.

Со своего насеста соскочил Нимиц и, запрыгнув к ней на колени, сел прямо и оперся спиной о Хонор, чтобы пристально посмотреть на старпома зелеными, как трава, глазами. Она принялась поглаживать кошачьи уши.

– Мне самому они очень не нравятся, мэм, но в данный момент мы загнаны в угол. Что касается Вундермана, то он настаивает на том, что упал, и Тацуми, санитар, который доставил его в корабельный госпиталь, заявляет, что ничего не знает. – Старпом развел руками. – Полагаю, они оба лгут… но оба к тому же до смерти напуганы. Если ничего не изменится, я не думаю, что кто-то из них признается, а пока они этого не сделают, у нас нет официального основания для дальнейших действий.

– Что говорит начальник дисциплинарной комиссии?

– Томас взял нескольких своих людей и внимательно осмотрел место «падения». Его нетрудно было найти – Вундерман потерял много крови. В том месте не обо что споткнуться, а больше всего пятен крови находится рядом с переборкой, о которую точно не мог удариться лицом человек, идущий по середине коридора. Ни одно из этих обстоятельств, однако, не может быть решающим, и Вундерман мог просто запутаться в собственных ногах, если двигался достаточно быстро.

– А его ребра? – тихо спросила Хонор.

– Снова маловероятное, но возможное объяснение, – вздохнул Кардонес. – Мы с Энджи обсудили, как могло совершиться падение, которое, вероятно, и нанесло ему телесные повреждения. Мы даже составили компьютерные модели. Я бы сказал, тут требуется профессиональный акробат, чтобы выполнить весь комплекс движений, которые он должен был проделать в падении, но вы знаете, как неловко может приземлиться неожиданно споткнувшийся человек. Лично я полагаю, и такого же мнения придерживаются медики, боцман и начальник дисциплинарной комиссии, что кто-то его избил. Мы с боцманом считаем, что это был энерготехник по имени Штайлман, но мы не можем доказать это. Мы также полагаем, что того, кто избивал юношу, остановило появление Тацуми. Я подумывал сломать Тацуми. У него есть несколько очень серьезных замечаний в личном деле, и я мог бы добиться от него правды, но Энджи возражает. Она говорит, что он один из лучших санитаров, каких она когда-либо видела, и что бы ни говорили записи в его личном деле относительно прошлого, он хорошо себя вел на борту «Пилигрима» и, очевидно, на двух предыдущих местах службы. Если он действительно исправляется, я не хочу сделать то, что заставит его взяться за старое.

– А случай в первом импеллерном отсеке?

– Отчасти он кристально ясен, мэм. Нет сомнений по поводу оскорбления Штайлманом старшего по званию. Это произошло в присутствии более двадцати свидетелей. Некоторые из них не торопятся рассказывать детали, думаю потому, что боятся Штайлмана, но они все же подтвердили версию главстаршины Льюис в том, что он сказал. Все остальное не так ясно. Льюис сообразила, как получить доказательства, но люди Томаса не смогли получить четкие отпечатки пальцев с рухнувшего рабочего стенда. Им удалось снять два фрагмента, явно не принадлежащие людям, которые этим стендом пользовались, но они слишком смазаны, чтобы сказать что-то большее. Совершенно ясно, что кто-то преднамеренно разомкнул держатель опор, так что стенд упал, но мы не можем доказать, что это был Штайлман.

– Но вы думаете, что это был он, – решительно сказала Хонор.

– Да, мэм, я уверен. Он – неприятность с заглавной буквы, и тот факт, что Вундерман не признает в нем своего обидчика, делает хуже только ему самому. Это единственная причина, почему я так упорно думал о допросе Тацуми, но, как я уже сказал, если он действительно вернется к старым привычкам, мы сломаем ему карьеру, признав его, наряду со Штайлманом, непригодным к службе.

– Гм. – Хонор покачалась на стуле, потирая кончик носа, и нахмурилась. – Я тоже не хочу этого делать, Раф… но я также не желаю допускать подобные вещи. Если единственный способ добиться правды и положить конец безобразиям состоит в том, чтобы допросить с пристрастием Тацуми, у нас нет выбора. Он – один, а нам надо думать обо всей корабельной команде.

– Я понимаю, мэм, и если придется это сделать, я сделаю. Но, учитывая то, что уже случилось с Вундерманом, и то, как напуган Тацуми, я предпочел бы соблюдать в этом деле максимальную осторожность. – Кардонес почесал бровь, его ястребиное лицо было необычно озабоченным. – Проблема состоит в том, что мы не знаем всех деталей происходящего. Мы с боцманом думаем, что за всем этим стоит Штайлман, но у нее есть сведения, что он действует не один. Даже если мы предварительно заключим его на гауптвахту, нельзя быть уверенным в том, что один из его дружков не доберется до Тацуми или Вундермана прежде, чем они успеют нам все рассказать. Я полагаю, что мы могли бы поместить их обоих в безопасное место и держать там, пока они не решатся сказать нам правду. Но я не могу сделать то же самое с Льюис, а перевод Вундермана и Тацуми под охрану может вызвать шум, которого я хотел бы избежать. Короче говоря, это наглядно покажет, что Штайлман и на этот раз вышел сухим из воды.

Хонор кивнула, все еще потирая кончик носа, затем откинулась на спинку кресла и запустила пальцы в мягкий, пушистый мех Нимица. Годы командирского опыта научили ее держаться спокойно, но глубоко внутри закипал гнев. Она ненавидела хулиганов, она презирала подонков, которые объединялись в банду для того, чтобы внушать людям страх – о чем говорил Кардонес. Более того, жертвы Штайлмана были членами ее команды. Она не была знакома с Кирком Демпси, но она знала Вундермана, и юноша ей нравился. Однако даже не это важнее всего. Важно было то, что в обязанности Флота, а на борту «Пилигрима» Флот олицетворяла она, входило следить за тем, чтобы подобного не происходило и чтобы люди, преступающие закон, дорого за это расплачивались. Но Кардонес прав. Пока Вундерман и Тацуми отказываются называть имена и пока нельзя доказать, что Штайлман был причиной «несчастного случая» в первом импеллерном отсеке, у руководства нет никаких официальных оснований для того, чтобы призвать его к ответу.

Хонор пристально смотрела в свой планшет. Пауза затянулась минуты на две. Капитан принимала решение молча и наконец, вздохнув, спросила:

– Ты хочешь, чтобы именно я поговорила с Вундерманом?

– Я не знаю, мэм, – раздельно ответил Кардонес.

Только в одном старпом был уверен – в том, что на «Пилигриме» есть только один-единственный офицер, который мог бы заставить Вундермана открыться и это – капитан Харрингтон. Парень боготворил ее и очень доверял. Только ей он мог бы назвать виновника избиения. Но ведь мог и не назвать. И не только потому, что был почти до беспамятства напуган, но к настоящему моменту он в многочисленных беседах так настаивал на своем «падении», что изменение этой версии будет равносильно признанию во лжи, а Вундерман слишком молод, чтобы пережить такое унижение.

– Я хотел бы попробовать сначала еще кое-что, мэм, – спустя несколько секунд сказал старпом. Хонор посмотрела на него, удивленно подняв бровь, и он улыбнулся. – Боцман решила, что Вундерман, возможно, нуждается в… э-э… в небольшом совете, – сказал он, – так вот, она попросила Харкнесса исполнить для парня роль наставника.

– Харкнесса? – Хонор поджала губы, но все-таки не удержалась от смеха. Что-то неприятное послышалось в этом сдавленном звуке, а в ее миндалевидных глазах вспыхнуло холодное удовлетворение. – Я и не подумала об этом, – призналась она. – А он сможет… придать парню уверенности, а?

– Да, мэм. Единственно, я беспокоюсь за его склонность к прямолинейным действиям, – ответил Кардонес.

Глаза Хонор загорелись при воспоминании о разговоре с адмиралом Белой Гавани – тот прочел ей целую лекцию о вреде прямолинейных действий. Однако временами ситуация требовала именно прямолинейности, и Хонор доверяла здравому смыслу Харкнесса и МакБрайд. Каждый офицер знал, кто в действительности приводит в движение механизмы Флота, и она очень хотела дать старшинам немного творческой свободы.

– Хорошо, Раф, – сказала она, обстоятельно взвесив решение. – Я предоставлю вам с боцманом решить этот вопрос, но мы можем прижать Штайлмана не откладывая – наказав его за оскорбление старшины. На «капитанскую мачту»[14] его – завтра же. Посмотрим, как ему понравится быть энерготехником третьего разряда. Кроме того, я хочу с ним немного поговорить. И пусть не спускают глаз с Вундермана и Тацуми. Не хочется, чтобы с ними случилось еще что-нибудь, прежде чем мы доберемся до сути дела. Я пока постою в стороне, чтобы дать тебе и Харкнессу некоторую свободу для маневров, но если у Вундермана будут еще неприятности, или с кем-то другим произойдет «несчастный случай» или «падение» придется прекратить церемонии. – Она мрачно улыбнулась и тихо добавила: – Абсолютно прекратить.

– Ну что, парень. Я вижу, ты снова на ногах.

Обри Вундерман, морщась от боли в ребрах, быстро обернулся на звук низкого голоса. В проеме открытого люка стоял плотный, явно видавший виды главстаршина с нашивкой помощника канонира – перекрещенными ракетами. Он был крупным мужчиной (не таким большим, как Штайлман, но на пять сантиметров выше Обри) и выглядел внушительно. Обри огляделся вокруг, он понятия не имел, кто это такой… или, уж коли на то пошло, зачем этот тип пришел в госпиталь.

– Гм, так точно, главстаршина… – неуверенно ответил он.

– Харкнесс, – подсказал главстаршина, ткнув пальцем в имя на правой стороне груди рабочего костюма. – Я из диспетчерской эскадрильи ЛАКов.

– А!.. – кивнул Обри, его замешательство было очевидным.

Он не знал никого в секторе управления полетами ЛАКов, но он слышал фамилию Харкнесс. Репутация главстаршины была легендарной, хотя ходили слухи, что в последнее время он изменился. Все же Обри не мог придумать ни одной разумной причины для его посещения.

– Так… – Харкнесс, усмехнувшись, сел на свободную койку напротив постели, в которой Обри провел два предыдущих дня. – Значит, парень, у тебя был какой-то неприятный случай.

То, что Харкнесс называл его «парень» и обращался на «ты», не оскорбляло Обри, как при общении с другими старыми служаками, но он почувствовал знакомый холод в слове «неприятный случай». Значит, вот в чем дело. Харкнесс здесь для того, чтобы попытаться заставить его сказать правду. Обри почувствовал, как напряглось его лицо.

– Да, – сказал он, глядя в сторону. – Я упал.

– Дело дрянь.

В словах старшины не было раздражения. И вообще, Харкнесс как будто забавлялся. Обри почувствовал, как на смену прежнему холоду приходит горячий румянец. В конце концов, то, что с ним случилось, забавно в последнюю очередь! Он метнул на Харкнесса горящий от гнева взгляд, но главстаршина лениво и самоуверенно усмехнулся в ответ, как большой грифонский кодьяк или сфинксианская гексапума. Обри покраснел.

Харкнесс еще несколько мгновений выдерживал паузу, затем откинулся назад, опершись на локти, и развалился поперек кровати.

– Слушай, парень, – довольно громко сказал он, – я знаю, что это гнилое дело, и ты сам знаешь, что это гнилое дело, и боцман знает, и даже сама Старуха знает, что это гнилое дело. Ты ведь заврался, так?

Он выдержал взгляд Обри все с тем же ленивым вызовом и, не торопясь, кивнул, поскольку юноша ничего не ответил.

– Да уж, и с Тацуми то же самое, – спокойно продолжал он, – я, по правде говоря, и не думаю ругать ни его, ни тебя. Штайлман – гнилой тип. Но вы же, братцы, не думаете, что на этом все и закончится, а?

Обри еще больше похолодел, когда услышал фамилию Штайлмана. Он не называл его ни единой душе и был уверен, что и Тацуми тоже промолчал, но Харкнесс каким-то образом все узнал. Если он пойдет к боцману или старпому, Штайлман никогда не поверит, что Обри не выдавал его.

– Я… – начал он, но замолчал и беспомощно уставился на Харкнесса.

– Позволь мне кое-что тебе объяснить. – В низком голосе главстаршины послышалась неожиданная нотка сочувствия. – Понимаешь, я здесь не для того, чтобы просить тебя называть какие-то имена, я не собираюсь бежать к боцману или мистеру Томасу, чтобы доложить о том, что ты мне скажешь. Мне кажется, что ты сам должен пойти к ним, но это твое дело. Никто другой за тебя решать не будет. Однако ты должен хорошо подумать о том, что сказать капитану Харрингтон, если она решит поговорить с тобой лично. Слушай меня, парень – когда Старуха задает вопросы, ей надо отвечать. Ты ведь не хочешь ее разозлить?

Обри сглотнул комок в горле, и главстаршина рассмеялся.

– Конечно, это тоже твое личное дело, и я не собираюсь указывать, как тебе поступать. Нет, – он покачал головой, – я пришел сюда для практических мероприятий.

– Практических? – нерешительно переспросил Обри.

– Да. Мне интересно, Вундерман, не то, что ты будешь говорить людям, а что ты собираешься с этим делать.

– Как что делать?

Обри сел на кровать, прижимая руку к ребрам, и облизнул губы. Выздоровление шло быстро, но он все еще немного задыхался. Он снова сглотнул комок, застрявший в горле.

– Что… что значит «собираюсь с этим делать», главстаршина?

– Вот что я обо всем этом думаю, – спокойно сказал Харкнесс. – Штайлман зверски тебя избил, потом, вероятно, сказал что-то вроде: «У меня есть друзья, так что заткни пасть», или еще что-нибудь в том же духе. – Он пожал плечами. – Только если ты решил держать рот закрытым, то тебе придется что-нибудь придумать, чтобы он оставил тебя в покое. Иначе он сам ни за что не отвяжется, и все повторится снова. Я знаю таких, как Штайлман. Им просто нравится измываться над людьми, они получают от этого удовольствие. Ну, и как ты думаешь справиться с ним в следующий раз?

– Я…

Обри замолк, лицо его выражало полную беспомощность, и Харкнесс кивнул.

– Вот о чем я тебе и толкую. Ты ведь даже не подумал, что еще ничего не кончилось, верно?

Обри отрицательно покачал головой, не понимая, что этим жестом молчаливо признает, что на самом деле никакого падения не было… и что Харкнесс правильно назвал того, кто его избил. Глаза Обри были прикованы к главстаршине. Харкнесс, вздохнув, продолжил:

– Вундерман, ты – хороший парень, но чертовски зеленый еще. У тебя только два пути. Или ты идешь к боцману и говоришь ей, что на самом деле произошло, или будешь разбираться со Штайлманом сам. Или то, или другое. Потому что, если ты просто ждешь, можешь держать пари, что Штайлман измордует тебя, как только все успокоится. Так что ты выбираешь?

– Я… – Обри опустил глаза к палубе и, глубоко вздохнув, покачал головой. – Я не могу идти к боцману, главстаршина, – признался он хриплым голосом. – Не только из-за меня, и не только из-за Штайлмана. У него есть друзья… и у меня тоже. Если я выдам его – где гарантии, что один из его друзей не отомстит мне или Джин… – Он сделал паузу и прочистил горло. – Или кому-то из моих друзей?

– Ладно. – Харкнесс пожал плечами. – Я думаю, ты не прав, но если ты так считаешь, это твое дело, к тому же я тебе не мамочка. Но тогда остается единственный выход. Ты и в самом деле готов к продолжению?

– Нет, – безнадежно пробормотал Обри. Его плечи опустились, лицо вспыхнуло от унижения, но он заставил себя оторвать взгляд от палубы. – Я никогда в жизни не дрался, главстаршина, – сказал он с каким-то жалким достоинством. – Я даже не знаю, хватит ли у меня духа попытаться дать отпор в следующий раз, но не думаю, что чего-то добьюсь, даже если и буду сопротивляться.

– Хватит ли духа? – повторил очень тихо Харкнесс и засмеялся. – Парень, да у тебя больше духа, чем у Штайлмана, черт возьми! – Обри заморгал, глядя на него, и главстаршина покачал головой. – Ты боишься его до смерти, но ты не в панике, – уточнил он. – Если бы ты паниковал, то закричал бы и вызвал боцмана, как только оказался в госпитале. Нет, твоя проблема, Вундерман в том, что у тебя хватает духа, чтобы не запаниковать, но малость не хватает, чтобы побежать к боцману не с перепугу, а сознательно. Потому-то ты поразмышлял и поступил, как тебе кажется, по-умному. Ты застрял где-то посередине. Но я хочу, чтобы ты подумал минутку о Штайлмане. Подумай о том, кого он решил избить. Он больше тебя примерно в два раза. Он вдвое старше, и у него в десять раз больше опыта, чем у тебя. Но разве он выбрал для драки меня? Или сцепился с боцманом? Или Брюсом Максвеллом? Нет. Он прицепился к зеленому юнцу, которого принял за легкую добычу, и все равно не забыл об осторожности, поэтому и прихватил тебя наедине. Сколько духу, по-твоему, ему на это потребовалось?

Обри заморгал. Главстаршина ошибался относительно личной храбрости Обри (Обри-то знал про себя все точно), но он был прав насчет Штайлмана. Обри никогда не рассматривал случившееся под таким углом.

– Слушай, вот что ты должен понять о таких людях, как Штайлман, – сказал Харкнесс. – Они действуют наверняка. Штайлману нравиться избивать людей. Он получает удовольствие, обижая их, и любит чувствовать себя хозяином положения. К тому же он большой ублюдок, должен признать. Он больше меня и сильнее, а дерется нечестно. Мне кажется, что ему нравится строить из себя опасного бывалого типа. Но на самом деле он не такой уж крутой, парень. Если бы он был таким, он бы понимал, что любой может быть опасен. Даже ты.

– Я?! – Обри уставился на Харкнесса и громко засмеялся. – Да он справится со мной одной левой, главстаршина!Да что говорить, он уже так и сделал!

– Но ты же проходил основы рукопашного боя? – возразил Харкнесс.

– Конечно проходил, но звезд с неба никогда не хватал. Вы же не будете утверждать, что шесть недель тренировок научили меня драться с кем-нибудь типа Штайлмана?!

– Нет. Но это дало тебе какую-то базу, именно поэтому курс так и называется – «основы», – сказал Харкнесс с такой серьезностью, что Обри пришлось прислушаться. – «Курс», как ты знаешь, еще не может заменить реальную жизнь. Это только обучение, а ты про себя думаешь: ну что, я – маленький обычный паренек, я никогда не дрался, и не собираюсь драться, и даже нисколько не хочу драться, даже если бы и мог. Примерно так?

– Именно так, – с чувством ответил Обри, и Харкнесс рассмеялся.

– Ну, тогда слушай меня, в чем ты не прав. Тебе придется драться. Вопрос только в том, победишь ты в драке или тебе снесут твою глупую голову. И знаешь, в чем секрет, чтобы не дать снести свою голову?

– В чем? – спросил Обри почти против воли.

– Первым снести голову противнику, – сказан мрачно Харкнесс. – Понял? Это настроит твои мозги на то, чтобы начать атаку, а не на то, чтобы только защищаться. Ты должен решить заранее: если потребуется, ты убьешь подлеца.

– Я?! Убью кого-то типа Штайлмана? Да вы с ума сошли!

– Нехорошо говорить старшим, что они сумасшедшие, парень, – сказал Харкнесс с ленивой усмешкой. – Когда я был в твоем возрасте, я был не намного больше, чем ты сейчас. Ну да, повыше, но мяса на костях было столько же. Но тогда, Вундерман, я был чертовски нахальным, не то что ты. И если ты хочешь справиться со Штайлманом и уцелеть при этом, тебе тоже надо быть нахальнее.

– Нахальнее? Мне?

Обри горько рассмеялся, а Харкнесс вздохнул и снова выпрямился, сидя на кровати.

– Послушай меня, – решительно сказал он. – Я уже говорил тебе, что у тебя сейчас только два выхода, а ты сам сейчас сказал мне, что не собираешься поступать по-умному. Ладно, значит, остается одно – сделать все по-тупому, и если ты выбираешь этот путь, тебе надо кое-чему научиться. Вот зачем я здесь. Штайлман никак не ожидает от тебя одного – что в следующий раз ты сам набросишься на него, а я скажу тебе про Штайлмана маленький секрет. Он не умеет драться. На самом деле не умеет. Он никогда не учился этому, потому что он большой, сильный и наглый. Вот зачем я пришел сюда парень. Если ты хочешь научиться, как напинать ублюдку по яйцам, я и Ганни Хэллоуэлл покажем тебе, как это делается. Мы не можем обещать, что ты победишь, но кое-что гарантировать можем, Вундерман. Дай нам несколько недель, чтобы поработать с тобой, и будь уверен, ты сумеешь заставить этого ублюдка изрядно попотеть.