Новые больные отнимали довольно много времени, но по сравнению с теми, кто приходил на повторный прием, их было немного. Случалось, правда, что болезнь прогрессировала или лечение не помогало, и тогда пациент снова возвращался к Наоэ. Кроме того, Наоэ лично осматривал больных, приходивших к нему по чьей-либо рекомендации. При всем этом освобождался Наоэ довольно быстро. Тогда он раскрывал журнал и углублялся в какую-нибудь статью. Кобаси, занятый своими пациентами, старался делать безразличное лицо. Разумеется, и опыта, и умения у Кобаси было поменьше, а потому подобное распределение обязанностей не вызывало у него недовольства. Но вообще-то Наоэ, хоть изредка, мог бы подать Кобаси совет или даже помочь ему… Однако этого никогда не случалось. Всем своим видом Наоэ, казалось, говорил: «Оставьте меня в покое». Но даже не столько его эгоизм – леденящее равнодушие, к которому просто невозможно было привыкнуть, больно задевало Кобаси…
      Наоэ по своему обыкновению пришел чуть позже половины десятого.
      – Доброе утро, – поздоровался Кобаси.
      – Здравствуйте, – кивнул Наоэ, отвернувшись к стенному шкафу.
      Кобаси притворился, будто ищет что-то на книжной полке. Взял «Клиническую медицину», перелистал страницы. Наоэ, уже в халате, направлялся к дверям.
      – Сэнсэй, я хочу вас кое о чем спросить.
      – Да?
      Как всегда, лицо Наоэ было очень бледным.
      – Это насчет Ёсидзо Исикуры. Вы все-таки решили его оперировать?
      – Собираюсь.
      – Я против этой операции.
      – Почему же?
      – Поздно. Удаление опухоли, давшей метастазы, только ускорит смерть.
      – А я и не собираюсь удалять опухоль. Просто разрежу и снова зашью, а больной пусть думает, что ему вырезали пораженные ткани.
      – Но… – Кобаси умолк, утратив дар речи.
      Честно говоря, мысль о подобном варианте мелькнула у него вчера вечером, но он тут же отмел ее. Он просто не допускал, что Наоэ осмелится на такое. Возможно, это решение проблемы, но слишком уж жестоко…
      – А больному вы скажете, что удалили все, что требовалось?
      – Скажу, что удалил то, что можно было удалить.
      – Но он же знает про опухоль! Как-то раз он сам взял мою руку и положил себе на живот, как раз туда, где прощупывается уплотнение.
      Наоэ молчал.
      – Он поймет, что мы обманываем его!
      – Поймет, не поймет… Что толку гадать заранее? Сделаем – узнаем.
      – Нельзя же считать больного законченным дураком! Если он спросит, что у него на самом деле, что мы ответим ему?
      – Можно сказать, что у него была обширная язва.
      Наоэ неторопливо застегивал халат. Кобаси почувствовал, как в нем опять закипает гнев.
      – Обман все равно не скрыть!
      – У него рак. Так что обманывать приходится в любом случае.
      – Но резать… Разве необходимо лгать до такой степени?
      – Все зависит от точки зрения.
      – Когда он узнает правду, ему будет очень горько.
      – Возможно.
      – Как быть, когда он пожалуется, что и после операции ему нисколько не лучше?
      – Выслушать молча.
      – А если он припрет нас к стене?
      – Не припрет.
      – Почему?
      – Приближение смерти человек всегда чувствует сам. Нам нет нужды говорить ему об этом.
      – А…
      – Больной будет молчать, сознавая, что ему уже никто не поможет. И при этом – цепляться за последнюю надежду. Он не рассердится, если ему не скажут, что у него рак…
      – Но почему, почему вы считаете, что он будет молча глотать эту ложь?!
      – Потому что он сам не хочет поверить в страшную правду! Не хочет думать, что это – конец. Потому что боится услышать истину. Он будет знать, что врачи лгут, но охотно поверит им. Если мы будем молчать, он постарается убедить себя сам. В конце концов, это не так уж плохо – умирать, веруя во спасительную ложь.
      Внезапно во ввалившихся глазах Наоэ проглянула щемящая, отчаянная тоска. Кобаси неожиданно подумал: а может, Наоэ и прав… Нет! Все-таки это низость. Надругательство над человеком.
      – Я не могу пойти на это, – твердо сказал он.
      – Кобаси-сан! – В тихом голосе Наоэ зазвенели металлические нотки. – Не будьте маменькиным сынком!
      – Я не маменькин сынок. – Кобаси вспыхнул. – Просто я хочу служить людям по возможности честно. Не прибегая ко лжи.
      – Вы медик или родственник больного?!
      – Конечно, медик.
      – Тогда и рассуждайте как медик!
      Наоэ смерил Кобаси уничтожающим взглядом, повернулся и вышел из ординаторской.
      Операция началась, как и было намечено, в два часа дня. Исикура Ёсидзо час назад проглотил таблетку рабонала и уже почти спал, когда его на каталке ввезли в операционную. К началу наркоза он едва ворочал языком:
      – Доктор, вы уж, пожалуйста… постарайтесь… неохота мне умирать…
      Кобаси молча нащупал пульс. Частота ударов и наполнение были в норме.
      – Доктор, – снова забормотал Исикура, – поаккуратнее… Не отрежьте лишнего.
      – Спите, дедушка. – Норико взяла Исикуру за руку. – Сейчас вы заснете. Считайте: «Один, два, три…» Помедленнее.
      – Хорошо, хорошо… Только вы не забудьте о моей просьбе…
      – Можно вводить? – Норико обернулась к Кобаси. Тот молча кивнул. Из-под маски у него были видны одни глаза.
      – Ну, дедушка, начали: раз…
      – Раз…
      – Еще!
      – Раз…
      В голубоватую, вздувшуюся под высохшей старческой кожей вену полилась анестезирующая жидкость.
      – Ра-а-аз… До чего приятно…
      Исикура зевнул и через несколько секунд негромко засопел.
      Когда Наоэ, закончив мыть руки, надел маску и подошел к операционному столу, было уже два часа тридцать минут. Бестеневая лампа ярко освещала обнаженный живот Исикуры, выступавший из белых простынь правильным ромбом. Наоэ внимательно вгляделся в его дряблую кожу, потом рукой в резиновой перчатке слегка надавил на желудок. У нижнего края прощупывался плотный комок. Он не выпирал наружу, но при нажатии пальцы сразу же встречали сопротивление, словно наталкивались на какое-то твердое тело. Точные границы опухоли при поверхностном осмотре определялись с трудом, однако, вне всяких сомнений, она была не меньше, чем в пол-ладони.
      – Скальпель! – коротко приказал Наоэ, определяя длину разреза.
      Исикура крепко спал.
      Поскольку было заведомо известно, что операция будет несложной, специалиста-анестезиолога решили не приглашать, и наркоз давал Кобаси. Ассистировала Норико.
      – Начнем?
      Кобаси молча кивнул в ответ. Скальпель вонзился в тело под грудиной, затем устремился вниз, описал у пупка четкий полукруг вправо и снова заскользил вниз по прямой линии. Разрез, обычный при резекции желудка. За острием потянулась алая полоска крови.
      – Зажим!
      Наоэ, зажав края разреза, быстро остановил струившуюся из раны кровь. Со стороны его движения могли показаться немного замедленными, но пальцы, захватывавшие сосуды, двигались безостановочно. В считанные минуты остановив кровотечение, Наоэ снова потребовал скальпель. За откинутой кожей, под мышцами, виднелась крепкая беловатая ткань брюшины. Норико взяла крючок и слегка раздвинула ткани. Наоэ ловко приподнял пинцетом брюшину и легонько коснулся ее острием скальпеля. Образовалось небольшое отверстие.
      – Ранорасширитель!
      Наоэ ввел ранорасширитель в крохотную ранку и зафиксировал правый край. Растянул отверстие влево. Теперь Норико крючками потянула мышцы вверх и вниз. Ей не требовалась команда Наоэ, она и так знала, что делать: их руки двигались в едином ритме.
      В зияющей тридцатисантиметровой ране виднелись обнажившиеся внутренности Ёсидзо Исикуры, а он, ни о чем не ведая, спал крепким сном.
      Некоторое время Наоэ изучающим взглядом смотрел на волнообразно сокращавшиеся кишки, затем решительно погрузил обтянутые перчатками пальцы в полость живота. Желудок, брыжейки, толстая кишка, задняя брюшная стенка… Чуткие пальцы Наоэ неустанно ощупывали, нажимали, проверяли… Вырезав увеличенный лимфатический узел, он отложил его в сторону, затем приподнял желудок, заглянул за него. Раздвинул кишечные петли, обнажил забрюшинное пространство и прощупал позвоночник.
      Он всматривался так пристально, словно старался запомнить все навечно. Но глаза его были скорее глазами ученого, а не врача, стремящегося помочь больному, и плоть человеческая представала перед ними привычным объектом исследования.
      …Когда Наоэ наконец поднял голову и вынул руки из брюшной полости, с момента начала операции прошло сорок минут. Было десять минут четвертого. За это время, не считая удаления двух лимфатических узлов, не было сделано ничего хотя бы отдаленно напоминающего настоящую операцию.
      – Ясно. Зашиваем.
      Внезапно Норико охватило странное чувство. «Столько копаться у человека в животе… Наверно, не так уж все ясно…» Однако вид у Наоэ был вполне удовлетворенный.
      – Множественные метастазы… – пробормотал он себе под нос.
      Норико был знаком этот термин. «Все поражено», – поняла она.
      – Значит, ничего нельзя сделать?
      – Месяца два – и конец.
      – Неужели так плохо?..
      – Поджелудочная вся в метастазах. – В глазах Наоэ светилась твердая уверенность. – Четвертый шелк.
      Приняв от Норико иглодержатель, Наоэ быстро стянул края брюшины и принялся зашивать. Когда он наложил последний шов, было три часа двадцать минут. Резекция желудка длится час-полтора. Прошло еще слишком мало времени.
      – Артериальное давление?
      – В норме, – подал голос Кобаси, кинув взгляд на монитор.
      – Все верно. Так и должно быть: потеря крови незначительная. – Наоэ с вымученной улыбкой отнял руки от живота Исикуры. Норико быстро подошла к нему сзади и развязала тесемки халата.
      Наоэ повернулся к ней.
      – Пускай еще с полчасика поспит здесь. Норико кивнула.
      – И поставь ему капельницу. Достаточно пятипроцентной глюкозы.
      – А это куда? – Норико подняла над столом пузырек из-под пенициллина, в котором лежали два удаленных лимфатических узла.
      – Отправим на исследование.
      Он взял у Норико пузырек и, отерев пот, мелкими бисеринками усыпавший лоб, ушел в ординаторскую.
      Ёсидзо Исикура пришел в себя через час. Наоэ осматривал в амбулатории пациента, пострадавшего в автомобильной катастрофе. Такси, в котором он ехал, затормозило у светофора, и в этот момент сзади в него врезалась другая машина. От сильного толчка голова пассажира дернулась, и его пронзила острая боль. Сейчас он жаловался на тяжесть в голове и болезненные ощущения у основания шеи.
      После беглого осмотра Наоэ направил его на рентген, а сам пошел в палату.
      Лежавшего на кровати Исикуру было почти не видно под толстым одеялом. Услышав шаги Наоэ, он открыл глаза и приветливо заулыбался.
      – Проснулись?
      – Сэнсэй! Какое же вам спасибо.
      Исикура говорил еще чуть с хрипотцой, но голос был бодрый.
      Наоэ пощупал пульс, проверил капельницу. У кровати Исикуры сидели невестка и какая-то молоденькая девушка – судя по возрасту, внучка.
      – Вы мне все вырезали, доктор?
      – Кое-что удалить оказалось невозможно, но сам очаг ликвидировали.
      Отвечая, Наоэ взял у Норико стетоскоп и приставил к груди Исикуры. Жадно выслушав Наоэ, Исикура закрыл глаза. В сердечных тонах изменений не было. Кобаси, час назад докладывая о состоянии больного, уже сообщал об этом. Собственно говоря, другого просто и быть не могло. Какие могут быть отклонения в совершенно здоровом сердце после такой «операции»? Отложив стетоскоп, Наоэ проверил у Исикуры белки глаз, попросил показать язык.
      – Все хорошо, волноваться не о чем. Теперь вам нужно хорошенько поспать.
      – Доктор, а когда мне можно будет есть рис? – нетерпеливо спросил Исикура.
      – Дня через четыре разрешим кашу.
      – Дня через четыре? Значит, целых четыре дня будет больно?..
      – Придется потерпеть. Все-таки резекция желудка.
      – А меня-то пугали: согласишься на операцию – умрешь. Я с самого начала знал, что все это чепуха. Говорил – пусть режут. И вышло по-моему! – Исикура торжествующе оглянулся на невестку. – Вон мне уже сколько лет, а я ничем по-настоящему не болел. Еще и с молодежью могу потягаться!
      Наоэ улыбнулся.
      – Когда мне разрешат ходить?
      – Думаю, дней через десять.
      Исикура устремил задумчивый взгляд в пустоту – видимо, считал про себя дни.
      – А выпишут когда?
      – Дедушка! – не выдержала невестка. – Вам нельзя столько разговаривать. Вы ослабеете.
      – В феврале я уже выйду отсюда?
      – Мне трудно загадывать так далеко.
      – Да-да, конечно… – Исикура послушно кивнул.
      – Отдыхайте. – Наоэ встал.
      – Спасибо, доктор.
      Женщины поклонились, а Исикура слегка приподнял голову от подушки.
      На этаже, где находились палаты высшего класса, было очень чисто, стены сверкали белизной, в коридорах в кадочках росли каучуковые деревца и ананасы. Едва поспевая за Наоэ, Норико с тревогой спросила:
      – Разве можно так обманывать человека?
      – А что еще делать?
      – И мы должны говорить ему то же самое?
      – Естественно.
      Наоэ шагал, засунув руки в карманы халата и глядя прямо перед собой.
      В амбулатории его дожидался пациент. В истории болезни значилось: «тридцать пять лет», но на висках уже пробивалась седина, волосы заметно поредели, да и вообще он выглядел гораздо старше своего возраста.
      – Где вы служите?
      – В Токийском муниципалитете, – ответил мужчина, держась рукой за голову. Его звали Кувана.
      – Значит, вы собирались…
      – По делам, а потом назад, на работу. Рентгенотехник принес срочно проявленные снимки шейных позвонков Куваны и выставил их в ряд, прикрепив к рейке-держателю. Снимки были сделаны в разных проекциях: спереди, сбоку, при наклоне головы вперед и назад – всего шесть штук. Ни на одном из них Наоэ не нашел отклонений.
      – Позвоночник цел.
      Наоэ начал вписывать заключение в историю болезни. Кувана задумчиво изучал подсвечиваемые экраном контуры собственных костей. Над столбиком из семи громоздившихся друг на друга позвонков светилась большая тень – черепная коробка.
      – В момент столкновения, когда голова резко откинулась назад, могли быть частично повреждены некоторые мелкие кровеносные сосуды и мышечные волокна. Это, вероятно, и вызывает головную боль и неприятные ощущения в основании шеи, но ни перелома, ни смещения позвонков у вас нет.
      – Выходит, у меня просто растяжение шеи?
      – По-научному это называется не так. Выражение «растяжение шеи» скорее определяет причину вашего недуга, но не само заболевание.
      – А как это будет по-научному?
      – Дисторзия связочного аппарата шейного отдела позвоночника.
      Мужчина снова уставился на рентгеновские снимки. Над челюстью тянулся ряд зубов, среди них особенно выделялся один, металлический. Кувана осторожно потрогал шею.
      – Иными словами, связки, соединяющие эти позвонки, временно ослабли, – пояснил Наоэ.
      Внезапно отворилась дверь, и на пороге возник полицейский. За ним маячила фигура какого-то парня. Лицо полицейского показалось Наоэ знакомым. Это был тот самый дежурный, что три дня назад доставил в клинику пьяного.
      – Что вы мне посоветуете, доктор? – спросил Кувана.
      – У вас ничего страшного нет. Но боль пройдет через месяц, не раньше.
      – В больницу ложиться не надо?
      – Нет. Просто постарайтесь соблюдать пока полный покой. При этом заболевании боли нередко усиливаются на второй-третий день.
      – А кости в порядке?
      – Не волнуйтесь.
      – Значит, кости целы… – сказал полицейский, обернувшись к стоявшему сзади парню.
      – Это что, виновник аварии? – спросил Наоэ. При звуке его голоса парень испуганно поднял голову. – Адрес?
      – Район Сэтагая, улица Сангэндзяя…
      Парень оказался студентом второго курса университета.
      – Как все это случилось?
      – Влепился в такси на своей спортивной машине, – ответил за парня полицейский. – Такси-то ничего, только задний бампер поцарапан немножко, а у этого обе передние фары вдребезги.
      – Со страховкой у тебя все в порядке?
      Парень кивнул и отвел глаза в сторону. Норико записывала в историю болезни адрес и телефон.
      – Пройдите на укол.
      Кувана, еще раз кинув взгляд на парня в свитере, поплелся в процедурный кабинет.
      Полицейский повернулся к парню.
      – Обожди в приемной. Мне тут надо с доктором кое о чем потолковать.
      Парень покорно вышел.
      – Доктор, а как там тот пациент?.. Которого закрыли в уборной… Не дебоширит?
      – Да нет.
      – А дружки его больше не заявлялись?
      – Кажется, приходили раз, но я их не видел.
      – А то я боялся, что у вас могут быть неприятности.
      – И правильно боялись.
      – А? – Полицейский растерялся. – Что-нибудь случилось?
      – Те тридцать тысяч, которые они внесли как задаток, уже на исходе.
      При упоминании о деньгах полицейский пристыженно сник, словно это он не заплатил.
      – На сколько еще хватит?
      – Я вчера справлялся в канцелярии. Дня на два.
      – Всего?!
      – Его палата и без лечения стоит три тысячи иен в день, так что тридцать тысяч – это фактически ничто. Даже на то, чтобы сделать рентгеновский снимок, уже не хватит.
      – Вы уж извините меня, доктор.
      – Что проку в ваших извинениях?
      – Не может быть, чтобы у его дружков не было денег…
      – Я же сразу сказал: как только кончатся деньги, выписываю.
      – А как он себя чувствует?
      – Рана немного гноится… Ничего. Долечится амбулаторно.
      Наоэ подошел к раковине и начал мыть руки.

Глава V