Иванов катер. Капля за каплей. Не стреляйте белых лебедей. Летят мои кони…

      - А я гвозди, гвозди так добывал, - подхватил Михалыч. - Крыша прохудилась, ремонту требует, а гвоздей в продаже нет. Я туда, я сюда - нету! Пришлось со стройки захватить. Несу домой, а душа трясется. Страх ведь, страх!…
      - От бесхозяйственности все, - вздохнул Вася, - Почему в Юрьевце, скажем, гвозди есть, а у нас нету? Что стоит завезти их вовремя?
      - Расторопности мало, это ты, Вася, правильно говоришь, - сказал Иван. - И расторопности мало, и желания, и умения: вот и выходит, где - завал, а где - нехватка.
      - Нет, это не воровство, - убежденно сказал шкипер. - Ну, а внутри-то мышка, конечно, скребет, это ты верно сказал, Трофимыч. Живет в нас эта мышка, будь она трижды неладна, и ворочается, и сна не дает. В старину тоже так случалось, но тогда способ знали, как эту мышку из души выжить.
      - Что за способ? - спросил Вася.
      - Каялись.
      - Глупость это, Игнат Григорьич!
      - Не скажи, Вася. Когда невмоготу - откровение требуется. Груз с души снять нужно, поделиться, очиститься. Без покаяния умереть боялись, очень боялись.
      - Перед людьми надо ответ держать, а не перед попом, - сказал Иван.
      Все молчали. Михалыч неуверенно улыбнулся.
      - Пошли тягать. - Шкипер достал из мешка веревки. - Берите снасть, "муравьи.
      Женщины помогали увязывать мокрую осоку, рывком подавали на плечи. Веревки намертво вонзались в тело, выламывая спину, и мужчины, оступаясь, медленно брели по болоту.
      Иван упал под первой копной: подвела нога. Упал неудачно, не мог встать, а только дергался, шепотом ругаясь. Вася, бросив осоку, кинулся, поднял:
      - Оставь вязанку. Потом подберу.
      - Ладно, Вася. Допру.
      Вася шел сбоку, уголком глаза наблюдая за Иваном и вовремя подставляя плечо, когда Иван оступался. Поэтому они подошли к берегу последними: шкипер и Михалыч уже сматывали веревки, а Сергей сидел на своей ноше, опустив голову.
      - Не ходи больше, Трофимыч, - сказал старик. - Отдышишься - тут попрыгай: сходни наладь, с катера все прими.
      Иван кивнул: он понимал, что в этом деле не помощник. Выпростал из-под осоки веревку, сел рядом с Сергеем.
      Михалыч, шкипер и Вася уже скрылись в лесу: чавканье сапог постепенно замирало вдали. Иван закурил, протянул пачку Сергею.
      - Живот что-то схватило, - виновато соврал Сергей.
      - Иди на катер.
      - Ничего. - Сергей встал. - Отпускает вроде.
      Пошел назад, сматывая на ходу веревку. Хвост ее долго волочился сзади, подскакивая на кочках.
      На подходе встретились Михалыч и Вася: с новыми ношами они шли к катеру. Михалыч разминулся молча, а Вася сказал:
      - С дальнего конца копешки бери.
      - Портянка сбилась. - Сергей поспешно и неуверенно улыбнулся. - Переобувался там…
      Последние охапки несли уже в сумерках. Черные осины тревожно звенели по сторонам. Сергей шел последним, пропустив вперед Лиду и Пашу.
      Почти в темноте перетаскали осоку на катер. Это были последние усилия: даже Вася перестал улыбаться. Иван накрыл старым брезентом сырую, остро пахнущую болотом кучу.
      - Отдыхайте.
      Они вповалку улеглись на брезенте, и Сергей сразу же провалился в полудремоту. Слышал, как застучал двигатель, как, отваливая, плавно качнулся катер и пошел вверх, натужно гудя мотором.
      - Свалили! - выдохнул Вася. - Здорово это, когда своего достигнешь. Вроде уважение к себе самому поднимается.
      - Дело вы для меня великое сделали, ребята, - тихо сказал старик. - Я за это…
      - Ты нам за это покурить раздобудь, на том и сочтемся, - сказал Вася.
      - Держи. - Сергей достал мятую пачку. - Не знаю, целы ли.
      - Целые. Закуришь, Игнат Григорьич?
      - Можно.
      - Катер!… - крикнул Михалыч.
      Сзади нагонял катер. С палубы его кричали что-то, неслышное за шумом двигателя, махали фонарем.
      Теперь уже все толпились возле рубки: колхозный катер вечерами патрулировал по реке.
      - Плакала наша работка… - вздохнул Михалыч. - Ах ты господи, вот ведь не повезло, так не повезло…
      И опять все замолчали, потому что молчал Иван, а ему одному принадлежало сейчас право решать. Но Иван упрямо держал максимальные обороты: катер дрожал как в лихорадке.
      Справа открылся чуть видный в темноте пологий болотистый остров. Иван прижался вплотную к берегу: здесь течение было не таким сильным, но патрульный катер упорно шел в кильватере.
      - Далеко? - спросил Иван, не оглядываясь.
      - Метров триста, - сказал Вася. - Не уйдем, Трофимыч: у них и мотор посильнее, и катер не нагружен.
      - Гаси топовые!… - крикнул Иван.
      Сергей щелкнул выключателем, погасли опознавательные фонари, и тут же Иван стремительно заложил катер вправо, уходя в протоку.
      - Куда?… - закричал шкипер. - Мель там, Иван! Мель!…
      - Как крикну, все на левый борт, - сказал Иван, до рези в глазах всматриваясь в черную, заросшую камышом протоку. - Все - на один борт, поняли?
      - Врежемся, Трофимыч, - сказал Вася. - Еще днище пропорешь.
      - Все - на левый борт, как крикну, - повторил Иван. - Все - и бабы тоже. Готовьтесь. Только бы травы на винт не намотало…
      Патруль чуть отстал: видно, капитан его не хотел рисковать в темноте, понимая, что все равно запер Ивана в ловушку.
      - На борт!… - крикнул Иван, круто кладя руль. - На борт!…
      Все кинулись к борту, и "Волгарь", развернувшись, боком лег на волну, задирая винт. Днище скребнуло по грунту, катер дернуло раз, другой, третий, но, дергаясь, он пробивался вперед, поднимая винтом тучи песка и ила. Мокрая груда осоки, дрогнув, медленно поползла к борту, но катер, дернувшись еще раз, прошел мель, и Иван тут же выровнял его и погнал вперед, уходя в темноту.
      - Ушли!… - торжествующе закричал Михалыч.
      - Да, Трофимыч… - Старик покрутил головой. - Всю жизнь на воде провел, а о таком не слыхивал. Орел ты, Иван Трофимыч.
      - Лещ так перекаты проходит, - смущенно улыбаясь, сказал Иван. - Замечал, Григорьич? Весной, когда на нерест идет. Встретит мель, ляжет на бок, хвостом работает и - вперед, вперед. Вот нагляделся я, значит, и - пригодилось. А вообще это скверно - убегать от закона. Очень скверно…
      С перегрузкой на баржу все вышло гладко, и утром "Волгарь" стоял у диспетчерской, как всегда. Начались будни: обеды на ходу в грохочущем кубрике и простой, когда можно было половить рыбу для обеда; нудная буксировка плотов и доставка приказов; проводка барж и перевозка мелких случайных грузов. В понедельник директор отдал приказ, и Сергей начал регулярные занятия по радиотехнике. Он относился к ним очень серьезно, тщательно готовился, чертил схемы.
      Вечерами Иван оставался один: Сергей уговорил Еленку заниматься в кружке. Отогнав катер к затопленной барже, Иван уходил к старикам и сидел там допоздна: помог шкиперу убрать сено, расширил закуток для телки, а когда не было работы, беседовал со шкипером или просто молча курил. Он не спешил теперь на катер.
      На неделе зашла Паша: Федору стало лучше, он просил Ивана навестить его. В среду занятий не было, и они пошли втроем: Иван считал, что Сергей должен познакомиться с бывшим помощником.
      - Должен так должен, - нехотя согласился Сергей. - Не знаю, капитан, будет ли ему приятно.
      Никифоров лежал в отдельной палате. Лежал на животе, неудобно вытянув подвешенную на шнурах руку в гипсе. Худое лицо его заросло щетиной, глаза ввалились. Он встретил их приветливо, но говорил так мало и неохотно, что они вскоре заторопились.
      - Погоди, Иван Трофимыч, - вдруг спохватился Федор, когда они уже подошли к дверям. - Останься на два слова, а?
      Сергей и Еленка вышли, а Иван вернулся к Никифорову и сел на табурет возле его головы. Федор молчал.
      - Может, лекарство какое нужно или еще что? - спросил Иван.
      - Да не в этом дело, - вздохнул Федор. - Тут, понимаешь, баба моя в суд подавать надумала. Нажужжали ей, понимаешь.
      - Не знаю, - сказал Иван, подумав. - Может быть, правильно.
      - Да что правильно, что? - зло дернулся Федор. - Ты меры прими, понял? Она у меня дура, ей что наговорят, то она и делает. А я позора такого…
      - Ты, Федя, взвесь все, - мягко перебил Иван. - Ты подумай.
      - Так ведь на тебя же - в суд-то!…
      - Ну и что? - Иван помолчал. - Если б я преступление совершил, тогда… И тогда было бы правильно, Федя.
      - Дурак ты, капитан!… - Федор дернулся, скрипнул зубами. - Ты, это, не сердись. Не давай ты ей воли, Трофимыч. Позор выйдет. Один позор.
      - Посоветоваться бы надо, Федя. С юристом.
      - Не надо. Не хочу я этого. Не хочу!… Обещаешь?
      - Ладно, Федя.
      - Ну, затем и звал. А сейчас иди. Сестру покличь: боли, мол, начались…
      В Юрьевец для консультаций приехал профессор из самой Костромы. Иван случайно узнал об этом и кинулся в больницу. Главврач, недовольно хмурясь, написал записку, предупредив, что профессор - человек занятой и вряд ли согласится ехать в такую даль. И Иван тут же решил, что уговорить заезжую знаменитость сможет только Сергей.
      - Понимаешь, я две недели Сашка не видал…
      - Что за вопрос, капитан! - улыбнулся помощник. - Надо - значит, надо.
      Иван выправил документы на рейс, долго объяснял, как идти, куда швартоваться, где искать профессора. Потом отдал чалку и стоял на берегу, пока катер не скрылся за дальним поворотом.
      Налегая на палку, он медленно взбирался по крутой тропинке к поселку. Конечно, можно было пройти до лестницы и подняться по ней, но Иван всегда ходил только здесь. Это была тропинка его детства - узкая, утоптанная до бетонной твердости: даже палка не оставляла следов. Когда-то он на одном дыхании взлетал наверх, а теперь полз с остановками, приволакивая хромую ногу.
      Наверху он оглянулся, но катера не увидел даже за первой излучиной: видно, шел "Волгарь" куда ходче своего капитана.
      У ворот бревенчатого, в три окна дома он остановился. Низкий штакетник захлестнула малина, и с улицы двор не проглядывался. Иван одернул пиджак, застегнул на горле ворот рубахи, пригладил волосы и распахнул калитку.
      За столом в палисаднике полная женщина перебирала клубнику. Она без улыбки посмотрела на Ивана, неторопливо заправила под косынку подбитую проседью прядь.
      - Здравствуй, Иван.
      - Здравствуй, Надя, - Иван присел, вытянув усталую ногу. - А где же Сашок?
      - Сынок! - крикнула женщина. - Сынок, папа пришел!…
      Прибежал Сашок, и они долго и старательно мастерили планер, руководствуясь крохотным чертежиком из "Юного техника".
      - Ты, сынок, когда с мелочью какой работаешь - клеишь, к примеру, крючок к леске привязываешь или еще что, - языком зубы считай, - говорил Иван, оклеивая бумагой легкие крылья.
      - А зачем?
      - Для порядка. Сосчитал в одну сторону, тогда считай в другую. Глядишь, и не порвешь ничего, не сломаешь. Работа, Сашок, терпеливых любит, слушается их.
      Это был его день. Он выторговал его, когда сын еще ползал по полу, и в такие дни они были только вдвоем: строили, чинили, бродили по лесу или ловили рыбу. Он просто учил сына тому, что знал сам. Поначалу казалось, что знаний этих много - целая жизнь, - но год от году становилось все труднее, и Иван с горечью чувствовал, как гаснет в сыне восхищение его рабочей сноровкой…
      Профессор долго читал записку, все время нервно встряхивая листок.
      - Это далеко?
      - Шесть часов ходу, - сказал Сергей. - Против течения.
      - Против течения - это очень хорошо, - неожиданно усмехнулся профессор. - В девять вечера зайдите за мной. Сюда.
      Он сунул записку в карман и пошел наверх: на лестничной площадке ждали двое в белых халатах.
      - Спасибо! - с опозданием крикнул Сергей, а Еленка испуганно дернула его за рукав:
      - Тише!…
      Они вышли на улицу.
      - А вдруг поможет? - вздохнула Еленка. - Знаешь, мне Пашу жалко. И Федю, конечно, но Пашу - жальче.
      - Она и сама жалкая, - сказал Сергей. - Живет голову втянув, словно вот-вот кто-то ударить должен.
      - Так оно и есть, Сережа… - Еленка по-бабьи поджала губы. - Доля у баб такая - каждую минуту удара ждать.
      Сергей посмотрел на нее, расхохотался, вдруг шутливо обнял.
      - Пусти… - Еленка высвободилась и, чувствуя, что краснеет, поспешно отвернулась. - Может, в кино пойдем?
      В кассах широкоэкранного кинотеатра толпились люди. Сергей быстро разобрался, в каком окошке дают на текущий сеанс, занял очередь. Еленка стояла рядом, искоса остро, изучающе поглядывая на соседей.
      - Смотри, смотри! - не выдержав, зашептала она. - Чулки красные, а туфельки - черные…
      - Ну и что? - спросил Сергей, бесцеремонно оглядев проходившую мимо девушку.
      - Смешно. Как гусыня.
      - Ты бы не надела?
      - Да что ты!… - Еленка тихо рассмеялась. - Что же тут хорошего?
      - Мне нравится, - сказал Сергей.
      - Красные ноги?… - поразилась она.
      - Красивые ноги, - поправил он.
      - А-а… - смущенно протянула Еленка и замолчала. Потом спросила вдруг: - А когда коленки торчат, тоже нравится?
      - Если красивые?
      - Что же в них может быть красивого? Коленки и коленки…
      - У тебя, например, красивые, - улыбнулся он.
      Еленка поспешно отвернулась. Сергей усмехнулся: ему нравилось вгонять ее в краску.
      Очередь двигалась медленно, и Сергей уже начал поглядывать на часы: до сеанса оставалось десять минут.
      - Там без очереди не пускайте! - крикнул он.
      - Все нормально, - лениво отозвались от кассы.
      У дверей раздался шум, очередь заколыхалась, и хриплый бас пьяно и весело прокричал:
      - Кто последний, что дают?…
      Сквозь толпу ломился лохматый рослый мужик в серой, вольно распахнутой на груди рубахе.
      - Расступись, народ!…
      - Рычало… - прошелестело в очереди, и люди начали вжиматься в стенку.
      - Пьяный…
      - А он и не просыхает…
      Рычало пролез к кассе, загородил окошко:
      - Что осталось, красавица?
      Очередь послушно молчала. Что-то неразборчиво ответила кассирша, и вновь пророкотал хриплый бас Рычалы:
      - А интересно?
      Сергей вдруг шагнул вперед, схватил за плечо Рычалу, рванул к себе:
      - А ну, убирайся отсюда!…
      - Я?… - Рычало непонимающе моргал пьяными глазками. - Это ты - мне?… - Он чуть ворохнул плечом, сбросил руку, повернулся, огромный, уверенный. - Ах ты, морячок-дурачок!…
      Сергей подобрался и, нырнув под руку, что есть силы ударил кулаком в живот. Рычало охнул и стал оседать на пол, хватая воздух.
      Очередь молчала, скорее с удивлением, чем с восторгом глядя на него. Еленка сжала локоть, ткнулась лбом в грудь:
      - Напугалась я…
      - Ладно. - Он закурил, хотя в помещении курить воспрещалось, улыбнулся.
      Прозвенел третий звонок, но они успели войти в зал и разыскать свои места. Почти полкартины Сергей глядел на экран не понимая, но потом успокоился, отвлекся и к концу успел посочувствовать герою, попавшему в неприятную историю. Еленке фильм очень понравился, потому что был без стрельбы и герои обретали счастье.
      Они сидели далеко от выхода и попали на улицу с последними группами зрителей.
      - Солнышко-то какое!… - радостно улыбнулась Еленка.
      - Надо на катер глянуть, - озабоченно сказал Сергей.
      Пошли к пристани напрямик, через пустырь. Еленка задирала голову к солнцу, щурилась, морща нос. Сергей усмехнулся:
      - Щуришься, как котенок.
      - Эй, морячок!…
      Они оглянулись: нагонял Рычало.
      - Отойди, - тихо сказал Сергей Еленке.
      - Сережа… - Беспомощно оглядываясь, она схватила его за руку. - Тебе совестно, так я закричу, а?… Закричу, Сережа. Может, с ножом он…
      - Отойди!… - резко повторил Сергей и пошел навстречу Рычале.
      Они остановились в двух шагах друг от друга. Рычало тупо моргал красными глазками и молчал.
      - Что надо? - спросил Сергей. Рычало упорно молчал, шмыгая толстым бородавчатым носом. Ветер шевелил его редкие седые волосы.
      - Что надо? - повторил Сергей.
      - Зачем ударил?… - тихо спросил Рычало. - Зачем, а?… Не трогал ведь тебя, никого не трогал. А что пошумел, так ведь без злобы. Все знают. Инвалид я, осколок у меня в брюхе. Немецкий осколок. А в него - кулаком. За что же так, а?…
      - Еще хочешь?
      - Эх ты… - Рычало тяжело вздохнул и опустил голову.
      - Пошел прочь, пьяная морда, - брезгливо сказал Сергей и, не оглядываясь, вернулся к Еленке.
      - Что? - с тревогой спросила она.
      - Так, - усмехнулся Сергей. - Прощения просил.
      Она засеменила рядом, сбоку заглядывая в лицо Сергею.
      - А ты - смелый.
      - Приходилось, знаешь, - нехотя сказал он.
      Катер сиротливо стоял в дальнем углу причала. Сергей проверил запоры, чалку, вернулся на пристань.
      - Пошли в ресторан.
      - В ресторан?… - Еленка никогда не была в ресторане и испугалась: - Что ты, Сережа!
      - А что? Выходной - вроде праздника.
      - Нет, нет. Совестно как-то. И дорого, поди.
      - Да что там дорого, совестно! Мы хозяева, понятно? Для нас - все: и кино и рестораны. Земля для нас вертится, а ты - совестно!… - Он взял ее за руку. - Пошли.
      - Нет. - Она решительно высвободила руку. - Я обед сготовлю. Любишь окрошку? На рынке квас продают.
      - Ну крой. - Он чуть сжал ее руку и улыбнулся, и она в ответ смущенно и радостно заулыбалась.
      Еленка вернулась с рынка бегом. Перебралась на катер, открыла дверь рубки хитро загнутой проволокой, спустилась в кубрик. На столе стояли три бутылки жигулевского пива, лежал кулек с конфетами и полкило чайной колбасы. Еленка съела довесок и начала готовить зелень для окрошки: ей очень хотелось, чтобы обед получился не хуже, чем в ресторане.
      Вскоре пришел Сергей. Положил на стол две банки консервов, пощупал пиво.
      - Пивко-то я не сообразил за борт опустить!
      - А консервы зачем? - Еленка неодобрительно покачала головой: - Это же так, баловство, а я мяса купила.
      - Мясо - к ужину, - сказал он, вскрывая перочинным ножом консервы. - Профессора кормить будем: путь не близкий.
      - Верно, Сережа. - Еленка разложила по тарелкам зелень, нарезала хлеб, колбасу. - Садись.
      - Ну, ты прямо шеф-повар! - улыбнулся он. - Доставай стаканы, я сейчас.
      - Чего забыл?
      - Утопленника!… - весело крикнул он с трапа. Еленка достала стаканы. Вернулся Сергей, неся мокрую бутылку. К горлышку была привязана бечевка.
      - Час в воде полоскал, а все - теплая.
      - Напрасно. - Еленка строго поджала губы. - И не к месту и не ко времени.
      - Ее всегда ко времени! - Сергей зубами надорвал пробку, разлил по стаканам. - Давай, матрос. Чтоб плавалось.
      - Ой, много…
      - Пивком запьешь. - Он открыл пиво, принес стакан, налил. - Ну, залпом, по-флотски.
      Водка была теплой, противно перехватывала дыхание, липла к горлу. Еленка вообще не любила ее, пила только в компании, да и то для виду, но Сергей был так настойчив, так заглядывал в глаза, что Еленка совсем закружилась. Она чувствовала удивительную свободу и легкость, охотно смеялась его шуткам, а после обеда даже закурила, держа папиросу в кулаке и шумно выдыхая дым.
      - Вот ты, девочка, и осовременилась, - весело сказал Сергей. - А то такой монашкой живешь, что аж злость берет: тихая да серенькая, как мышка.
      - У мышки хвостик есть. - Еленка старательно выговаривала слова. - Хвостик да домик. А у меня, Сереженька, ничего: ни хвостов, ни домов.
      - Да и я такой же, - вздохнул он. - Отца на фронте убили, мать померла, когда я еще в техникуме учился. Вот и выходит, что мы с тобой как брат с сестрой… Ты откуда в этих краях вынырнула?
      - Издалека, Сереженька, издалека, - нараспев сказала Еленка.
      Она уже не смеялась, и улыбка, забытая на лице, казалась заученной и потому жалкой. Сергей пересел ближе.
      - Ну, ты что? Брось. - Он обнял ее за плечи, прижал к себе. - Слышь, матрос, гляди веселей!
      - Было ведь, все было, Сереженька, - тихо всхлипывая, говорила Еленка. - И дом был, и подружки, и парнишечка. И любовь была, Сереженька… Та, что нам только разик дается. Вот я себя и не пожалела, когда в армию он уходил. Все ему отдала, а написали, что гуляю, и - поверил. Вернулся, насмеялся надо мной, перед всеми выставил да и бросил. Бросил, как окурок, бросил!…
      Она залилась слезами, уже не сдерживаясь. Сергей, торопясь, целовал мокрое лицо. Еленка не отталкивала его, то ли не понимая, то ли по-детски зайдясь в плаче.
      - Зачем? - перестав вдруг плакать, тихо сказала она. - Не надо этого, милый, не надо… Слышишь?…
      Она бормотала эти привычные женские слова, а руки сами собой уже гладили его плечи.
      - Оставь… Оставь, Сережа, милый… Ну, что ты делаешь со мной, что?…
      …Вася третий час выбирал подвесной лодочный мотор. Ощупывал каждую деталь, осматривал крепления, по буковкам сравнивал паспорта. Продавец давно перестал обращать на него внимание, и Вася очень страдал, что не может ни с кем посоветоваться.
      - Скажите, товарищ продавец, а можно обменять, если что? - набравшись смелости, спросил он.
      - Ну а что может быть? - лениво спросил продавец. - Завод гарантирует, что тебе еще надо?
      Вася вздохнул, еще раз сличил паспорта и вдруг решил, что загадает: если мотор будет хорош, то Лидуха родит ему парнишку, а если, не дай бог, сломается, то девчонку. А загадав, сразу повеселел и протянул продавцу паспорт:
      - Этот. Выписывайте.
      Расплатившись, Вася взвалил на плечо покупку и пошел к пристани. Местный пароходик, курсирующий между Юрьевцем и их затоном, отходил вечером, но Вася надеялся, что подвернется какой-нибудь буксир. Еще издали, оглядывая пристань, он увидел притулившийся в уголке знакомый катер.
      - Трофимыч!… - крикнул он, бережно сняв с плеча "Стрелу". - Иван Трофимыч!…
      Никто не отозвался. Дверь рубки была открыта, и Вася, перетащив ящик на палубу, заглянул в кубрик: там было темно, но слышался негромкий храп.
      Сгорая от нетерпения похвастаться покупкой, Вася тихо спустился по трапу. Нащупав пол, остановился и деликатно кашлянул, рассчитывая, что спящий проснется.
      - Кто?… - испуганным шепотом спросила Еленка.
      - Это я… - растерянно сказал он. - А Трофимыч?
      - Нет его, нет, - испуганно бормотала Еленка, торопливо натягивая платье. - Кто тут? Зачем?
      - Да это я, Василий… - Он увидел голого по пояс Сергея, разбросанную одежду, бутылки на столе и замолчал.
      Еленка перелезла через спящего, спрыгнула на пол. Отвернувшись, застегивала платье.
      - Заснула я, - жалко бормотала она. - Мы за профессором тут. Жара такая…
      - Да. - Вася растерянно топтался у входа. - Жарко, конечно. Домой скоро ли пойдете?
      - Нет, не скоро, нет… - Еленка стояла к нему спиной, лихорадочно поправляя волосы. - Ночью пойдем. А то и утром.
      - Я на рейсовом тогда, - сказал Вася и полез наверх.
      Он вышел на палубу, взвалил на плечо "Стрелу".
      - Стерва!… - громко сказал Вася и плюнул.
      Профессор не помог Федору. Осмотрел, посоветовал не отчаиваться. Федор выслушал это молча, а сестру послал длинным матерком и потребовал, чтобы немедля отправляли домой. Доктор с трудом успокоил его.
      На "Волгаре" все вроде бы шло заведенным порядком. Только Еленка вдруг перестала ходить на занятия, два вечера проторчала на катере: перестирала Иваново бельишко, починила рубашки. Иван звал ее к старикам, но она отказалась.
      - Зря Еленка курсы бросила, - сказал за ужином Сергей. - Сил на это особых не надо, а бумажку получить всегда полезно. Поговорил бы ты с нею, капитан.
      Иван поговорил. Еленка долго и как-то странно смотрела на него, а потом сказала:
      - Раз велите - буду ходить.
      - Надо, Еленка, - сказал Иван.
      Еленка покивала и ушла в свой угол. Она вообще стала какой-то тихой, вялой, покорной. Иван все приглядывался к ней, хотел расспросить, что случилось, да так и не собрался.
      С Сергеем капитан виделся только на работе. Даже в свободные от занятий вечера Сергей куда-то уходил, возвращался поздно и сразу заваливался спать. Как-то Иван видел его с Шурой, подумал, что завертела-таки помощника девка, но как раз в тот вечер Сергей вернулся злой, а когда курили перед сном на палубе, сказал:
      - Давай, капитан, в те дни заправляться, когда этой заразы на нефтянке не будет.
      Завелись у него и друзья: ходил играть в карты к инспектору рыбоохраны, выходные проводил на гензапани. Но занятия не пропускал, по-прежнему тщательно к ним готовился, да и на работе неизменно был улыбчив и безотказен.
      Только в субботу он решительно отказался везти на гензапань проволоку.
      - В понедельник отвезем, - сказал он диспетчеру. - Закон есть закон: короткая суббота.
      - Сходим, Сергей, - не очень уверенно сказал Иван. - Все равно делать нечего.
      - Вечерок у меня занят, капитан. - Сергей покосился, помолчал, потом спросил: - К старикам не собираешься?
      - Можно.
      - Еленку с собой прихвати, - приглушенно сказал Сергей. - Понимаешь, друзья придут, ну и… Словом, помещение нужно.
      - Можно, - еще раз согласился Иван: ему не понравились подмигивания Сергея. - Пойдешь куда на катере-то?
      - Не сомневайся, капитан: в двенадцать буду на месте.
      Идти к старикам Еленка наотрез отказалась, и Ивану пришлось прикрикнуть на нее. Она испуганно глянула, торопливо закивала:
      - Иду, иду, не надо…
      Было в ней что-то пришибленное. Иван крякнул с досады, но промолчал, а спросил уже по дороге:
      - Ты вроде боишься меня?
      - Нет, что вы. - Еленка опустила голову.
      - Тихая ты что-то больно. Здорова ли?
      - Здорова.
      - Может, обидел кто? - не унимался Иван.
      - Да что вы, Иван Трофимыч! - Еленка остановилась, глядя в сторону. - Говорю вам, что все в порядке, а вы - свое. Так лучше уж вместе не ходить…
      - Ну, ладно, - проворчал Иван. - Не такая ты какая-то, вот и спрашиваю.
      Больше они не разговаривали. За тяжелым рубленым столом на барже удобно было молчать.
      - Ну, чтоб ходилось вам и плавалось.
      Раздался стук, и в комнату вошли Лида и Вася.
      - Можно, что ли, хозяева?
      - Ну, пойдет теперь музыка! - радостно крикнул хозяин, углядев в руках у Васи бутылку водки. - Теперь разговеемся!…
      - Здравствуйте, - сказала Лида и чинно подала старухе кулек с конфетами.
      Еленка вдруг вскочила, точно собираясь бежать, но Авдотья Кузьминична мягко потянула ее на место. Еленка затравленно оглянулась, схватила стакан и залпом выпила водку. Закашлявшись, опустилась на стул, пряча запылавшее лицо.
      - Вот это да! - удивленно сказал шкипер. - Только чего вспыхнула-то? Чего застеснялась?
      - Задохнулась она, - сказала старуха. - Полстакана хватила враз. Отдышись да закуси, а то спьянишься. Возьми, Лидуха, стаканы в шкапике, да садитесь к столу, гости дорогие.
      - Поспел ты, Василий, к самому почину. - Шкипер налил Васе, опять поднял стакан. - Ну, волгари, за Волгу-матушку!
      - Ох, балабон! - вздохнула старуха. - Талах ведь был, голь перекатная, босота волжская, а меня, единственную дочку, так заговорил, так забалабонил, что из отчего дома в угон взял.
      - В угон? - удивилась Лида. - Это как же?
      - А так: нанял тройку, усадил да и махнул на удалых сорок верст без передыху. Поп-пьянчужка обвенчал в селе Кудимове, да с тем и стали мы жить: по Волге мотаться из конца в конец.
      - Хорошо, мать, жили, - улыбнулся шкипер. - Не было у нас ни кола ни двора, а морщиночки у тебя все-таки от смеха появились.
      - Жили-то хорошо, а доживаем как?
      - Ничего, Авдотья Кузьминична: нашего от нас никто не отымет, корня то есть. Добрый у нас с тобой корень: от босоты волжской мы идем, и нет нам ни сносу, ни износу.
      - Корень, - вздохнула она и нахмурилась. - Изведут этот корень, и чихнуть не поспеем.
      - Это кто же изведет-то? - поинтересовался старик.
      - А бабы нынешние, вот эти вот. - И Авдотья Кузьминична сердито ткнула в плечо Еленку.
      - Да что вы, Авдотья Кузьминична? - удивилась Еленка. - Да за что же вы меня так?
      - А чего не рожаешь? - строго спросила старуха. - Чего не рожаешь-то, бабонька?
      - Ой, ну что вы… - Еленка еще ниже опустила голову, то заплетая, то расплетая бахрому льняной скатерти.
      - Кабы ты одна была, то и бог с тобой, - все так же строго продолжала старуха. - А ныне, куда ни глянь, все такие!… Ездила я прошлой зимой к Зинке, дочке своей. Отдельная квартира, мужик собственный, а детишек - ровнехонько один Андрюшечка. Я глянь-поглянь: у всех так, у всех по одному, а двое - так совсем редко. Ровно мода какая или указ… - Она вздохнула, глянула на Еленку. - Вот и ты, бабонька, такова ж. А жизнь знаешь что такое? Верть-поверть - и смерть. Спохватишься - выть будешь, локти кусать, да поздно, прошел твой час…
      Еленка вдруг вскочила, крепко уцепившись за край стола.
      - Разошлась ты, мать, - сказал старик.
      - Все тут, Григорьич, к месту говорено, - вздохнула Авдотья Кузьминична. - Или не к месту, Иван?
      Иван промолчал, а шкипер поднял стакан с остатками водки.
      - За это и выпьем, Иван Трофимыч. Вот за это самое. Чтоб, значит, и тебе ветер переменился. Не все чтоб в лицо дул, а хоть изредка да в спину подталкивал.
      - За это и я выпью! - громко сказала Еленка. - Она взяла стакан, шагнула к Ивану. - За вас, Иван Трофимыч.
      Выпила не отрываясь, опрокинула стакан вверх дном и только после этого села на место, слепо тыча вилкой в скользкую сыроежку.
      - Будьте здоровы. - Вася чокнулся.
      - Спасибо, люди добрые, - тихо сказал Иван. - Дай вам бог, как говорится.
      Некоторое время они закусывали молча, не решаясь нарушить вдруг возникшей тишины. Старик недовольно крякнул:
      - Сбила ты, мать, со здравия на упокой!
      - Так ведь не все же ай-ай-ай, надо и ой-ой-ой, - сказала старуха. - Теперь почаевничаем да и поговорим.
      - "Хаз-булат удалой, бедна сакля твоя…" - затянула Лида.
      Старик подхватил, остальные молчали.
      - Нейдет, - вздохнул шкипер. - Без тебя, Еленка, ничего не вытянем.