Илья ВАРШАВСКИЙ
      ЗМЕИНЫЙ ПЛОД
      - Нет, - ответил я, - мне никогда не приходилось бывать в Уссурийском крае.
      - Жаль, - скачал он, - может быть, тогда бы вы мне легче поверили. Там все это и произошло, пять лет назад.
      - Все равно расскажите, пожалуйста! - попросил я.
      - Ну что ж, попробую... В то время я был топографом. Это всего лишь одна из многих профессий, которые мне пришлось перепробовать. Заняться топографией меня вынудили обстоятельства, неважно какие, к моему рассказу они не имеют никакого отношения.
      Наша партия работала в тайге. Мы вели предварительные изыскания, связанные с проектом новой дороги. Вся трасса была разбита на участки, и мне с моей помощницей Таней достался один из глубинных районов. База экспедиции находилась в Имане.
      Вы не были в Уссурийских джунглях, и мне трудно объяснить вам, что это такое. Во всяком случае, если на земле и существовал когда-то рай, то... впрочем, может быть, это и субъективное впечатление. Вероятно, и для Адама прелесть рая заключалась, прежде всего, в Еве. Надеюсь, что вы меня поняли. Словом, мы там были по настоящему счастливы и впрямь считали себя первыми людьми на земле.
      Говорят, что любовь окрыляет человека. Конечно, это затасканная метафора, но никогда в жизни я не работал с таким подъемом. Вскоре мы должны были закончить съемки и уже строили всевозможные планы совместной поездки в отпуск.
      Я хорошо помню этот день. Мы выбрались из густых зарослей на очаровательную поляну и увидели ослепительно белый ствол, сверкающий в лучах заходящего солнца, фиолетовую крону с красными плодами и большого удава, обвившегося вокруг дерева. При нашем приближении он угрожающе поднял голову.
      - Смотри, - сказала Таня, - змей снова искушает меня. На этот раз ты сам сорвешь мне яблоко.
      Я не двигался с места.
      - Ну, смелее! - продолжала она, смеясь. - Не уподобляйся своему прототипу и не заставляй даму лезть на дерево. Достань мне яблоко, и я за это рожу тебе сына, от которого пойдет род галантных мужчин.
      Когда вам сорок пять лет, а вашей возлюбленной двадцать, вы всегда способны на большие безрассудства, чем в юности. Метким выстрелом я размозжил голову удаву и, взобравшись по гладкому стволу, сорвал мягкий плод, пахнувший корицей и мускусом.
      - Только не вздумай его есть, - сказал я, - он может оказаться ядовитым.
      - История повторяется, - сказала Таня и, раньше чем я успел ее остановить, откусила большой кусок. - Очень вкусно! Теперь, даже если оно ядовитое, ты обязан его попробовать. Умирать, так вместе!
      Он был действительно очень вкусным и ни на что не похожим, этот плод. Мягкая, ноздреватая сердцевина таяла во рту, оставляя на языке слегка горьковатый привкус.
      - Ну вот, - сказала Таня, - мужчины всегда так: сначала всякие страхи, а потом готовы всё сожрать, ничего не оставив даме. По всем канонам, я тебя уже совратила. Иди добывай в поте лица хлеб насущный, мне хочется есть.
      Я отправился собирать сучья для костра, а она улеглась под деревом.
      - Ты знаешь, - сказала она, когда я вернулся, - в нем была косточка. Я ее нечаянно проглотила, что теперь будет?
      - Об этом в писании ничего не сказано, - ответил я и занялся ужином...
      Мне трудно рассказывать, что было дальше. На третий день Таня заболела. Она не могла ходить, перестала есть и вся как-то одеревенела. Ее мучили страшные боли в ступнях. Прошло еще несколько дней, и на пятках у нее появились... корни! Да, да, вы не ослышались, самые настоящие корни, ну такие, какие бывают у молодого деревца.
      Мне казалось, что мы оба сходим с ума. Таня рыдала и требовала, чтобы я зарыл ее ноги в землю, а я молил судьбу послать нам обоим смерть. Наконец, я уступил и врыл в землю по колени ее ноги. Теперь она успокоилась, и только просила, чтобы я ежедневно поливал возле нее почву. Она по-прежнему ничего не ела, и скоро перестала говорить. Моя Таня попросту превращалась в дерево. Прошло около трех недель, и на ней появились первые побеги, быстро покрывшиеся фиолетовыми листьями.
      Вряд ли я могу передать мое состояние. Временами мною овладевало настоящее безумие.
      Много раз я порывался уйти из этого проклятого места, но неизменно возвращался назад. Это было в период Таниного цветения.
      Вскоре на ней появились первые плоды, и тут началось самое страшное. Казалось, все змеи Уссурийских джунглей собрались на Танину тризну. Днем большой удав, обвив ствол, отгонял птиц, желавших полакомиться плодами, а ночью они все, покачиваясь на хвостах, исполняли при свете луны бесконечный монотонный танец. Так продолжалось до созревания первого плода, когда началась великая битва змей.
      Лежа в зарослях, я наблюдал, как они свивались в один общий клубок, распадались на отдельные группы, сжимали друг друга в смертельной схватке, наносили сокрушительные удары хвостами и головой.
      Побоище прекратилось так же внезапно, как и началось. Не знаю, что определило победителя, но думаю, что это был тот удав, который влез на дерево и высосал плод. Остальные оставшиеся в живых змеи вновь принялись танцевать. Трудно сказать, сколько продолжался этот кошмар, я помню пять или шесть таких битв.
      Наконец созрел последний плод, который змеи почему-то не тронули. Оставив его на съедение птицам, они вернулись в чащу.
      Несколько суток я просидел под деревом на примятой траве, усеянной косточками плодов, среди трупов змей, наблюдая, как с моей Тани осыпаются листья. Когда последний из них, кружась, опустился на землю, я взял одну косточку и пошел на запад.
      Вы сами понимаете, что я не мог вернуться на базу. Моему рассказу о Таниной смерти никто бы не поверил.
      Теперь мною владело одно стремление: вырастить из Таниной косточки новое дерево. Для этого нужно было подобрать подходящие климатические условия. Я отправился на юг.
      С большим трудом мне удалось получить место сторожа на здешнем кладбище. Скоро оно станет моим последним пристанищем. Я знаю, что рак печени неизлечим.
      Могильщики, которым я рассказал эту историю, поклялись похоронить меня без гроба. На груди у меня будет мешочек с косточкой Таниного плода, плоть от ее плоти. В земле я вскормлю это дерево своим телом. Тогда мы будем навсегда вместе.
      Он расстегнул рубаху и вынул из шелкового мешочка на груди ярко-желтую ноздреватую косточку.
      Мне были знакомы эти пластмассовые пуговицы, похожие на косточку персика. Утром я их видел в галантерейном ларьке у пристани. Та, что я сейчас держал в руках, еще хранила след алюминиевой лапки с отверстиями для нитки.
      Но мог ли я предать собрата по оружию, когда и в моей душе жила детская вера в правдоподобность выдуманных мною рассказов? Я бережно опустил его талисман обратно в мешочек вместе с причитающимся гонораром.
      На следующий день я скупил в маленьком курортном местечке все злополучные пуговицы и бросил их в море.
      Пожалуй, это было самым лучшим из всего, что я когда-либо сделал на плодородной ниве фантастики.