Илья Варшавский
      Сюжет для романа
      Сборник научно-фантастических рассказов
      Илья Варшавский известен читателям по книгам "Молекулярное кафе", "человек, который видел антимир", "Лавка сновидений" и др.
      Его интересуют моральные, этические, социальные проблемы, связанные с научным прогрессом.
      В сборник включены рассказы разных лет, атакже ранее не публиковавшийся очерк "Из начатой автобиографии"
      СОДЕРЖАНИЕ
      Борис Стругацкий. Несколько слов об Илье Иосифовиче Варшавском
      Автоматы и люди
      Поединок
      Молекулярное кафе
      Конфликт
      Старики
      Сюжет для романа
      В атолле
      Любовь и время
      Сюжет для романа
      Последний кит
      В Дономаге
      Тараканы
      Побег
      Предварительные изыскания
      Тревожных симптомов нет
      Фиалка
      Судья
      Детективы
      Инспектор отдела полезных ископаемых
      Ограбление произойдет в полночь
      Из ненапечатанного
      Из начатой автобиографии
      НЕСКОЛЬКО СЛОВ ОБ ИЛЬЕ ИОСИФОВИЧЕ ВАРШАВСКОМ
      Между собой мы, тогдашние молодые, называли его Дедом. Во-первых, он был заметно старше нас, а во-вторых, на морском жаргоне Дед - это стармех, а он был, как известно, специалистом по судовым двигателям.
      Некоторые называли его Дедом и в глаза. Он не возражал, он скорее поощрял такую вот любовную фамильярность. Ему вообще нравилось с нами возиться, он любил встречаться с молодыми больше, чем со своими сверстниками, - он всегда был молод душой. Но любили его все - и молодые и старые.
      По-моему, у него не было врагов. Более того, у него не было даже самых обыкновенных недоброжелателей. Каждый, кто попадал в сферу его обаяния, как бы автоматически становился его другом или хотя бы добрым знакомым.
      Он был остроумен и доброжелателен одновременно - сочетание редкостное. Впрочем, характер его вообще был соткан из противоречий. Его мудрый, основанный на большом жизненном опыте и на знакомстве с человеческой историей скептицизм по поводу прошлого, настоящего и будущего замечательно сочетался у него с удивительно радостным и солнечным мироощущением. Он был великим пессимистом и великим оптимистом одновременно. (Он любил слушать, рассказывать и придумывать анекдоты и частенько повторял знаменитое: "Хуже, говорите, быть не может? Экий вы, однако, пессимист. Уверяю вас: может быть и хуже, гораздо хуже!")
      Он появился среди фантастов поколения 60-х в одночасье, вдруг, уже готовым, зрелым, умелым и оригинальным писателем со своим языком, со своей темой, со своей неповторимой и единственной манерой. Это было время, когда у нас почти ничего еще не было известно ни о Брэдбери, ни об Азимове, ни о Шекли. А он возник среди нас с папкой, набитой множеством двух-трехстраничных рассказов на тонкой папиросной бумаге, и в этих рассказиках оказался целый мир - и забавные его роботы, так похожие на глупых и добрых людей, и люди, жестокие и беспощадные, как злобные машины, и неведомые планеты, населенные удивительными и смешными существами, и невеселое будущее, странное и неожиданное, как сама наша жизнь...
      В начале 60-х в Ленинград приехал Станислав Лем. Ему дали прочитать папку тогда еще не опубликованных рассказов Ильи Иосифовича. На другой день он сказал: "Никогда не думал, что в одной папке может уместиться вся западная фантастика". Это было тем более приятно слышать, что пан Станислав уже славился не только как замечательный фантаст, но и как выдающийся знаток англоязычной фантастики.
      Я не знаю, сколько всего рассказов написал Илья Иосифович за свою жизнь. Может быть, сотню, а может быть, и больше. Среди них есть замечательные, теперь уже классические, без всякой скидки - мирового класса. А слабых нет совсем. Илья Иосифович не писал слабых рассказов.
      Каждый его рассказ, даже проходной, был миниатюрным мысленным экспериментом, пристальным и внимательным взглядом, проникающим в хитросплетения нашего интересного мира, неожиданным изыском мудрого и веселого воображения.
      И все же я рискну утверждать, что лучшей своей вещи Илья Иосифович так и не написал. Он готовился к ней, он мучился ею, он ждал ее, не раз он говорил мне: "Надоело это все - все эти смехохушки (он употреблял словцо значительно более энергичное и емкое). Хочется сделать что-нибудь настоящее, сильное..." Он считал ненастоящими и недостаточно сильными свои последние рассказы, которыми зачитывались и стар и млад. Которые принесли ему всесоюзную да и европейскую славу!.. Я, помнится, не соглашался с ним, пытался спорить, но при этом понимал, что мастеру всегда виднее. Истинный Мастер всегда недоволен собой, и Мастер всегда прав. Он искал новые пути, но не успел найти их. Не успел.
      Лучше всего сказал о нем один человек, к литературе, в общем-то, имевший отношение скорее всего косвенное.
      Узнав, что я только что с похорон, он, помню, переменился в лице и проговорил: "Да, такой писатель у нас теперь не скоро появится".
      И он оказался прав. После смерти Ильи Иосифовича я принял семинар молодых фантастов, который он возглавлял с начала семидесятых. Прошло пятнадцать лет. Пятнадцать лет я читаю рукописи молодых и прочел их многие сотни. В литературу за эти годы пришли десятки новых имен, иногда очень талантливых. Как и все молодые, они начинают с подражания. Они подражают Алексею Толстому, Станиславу Лему, Ивану Ефремову - зачастую вполне успешно. Очень редко кто-то из них пытается подражать Илье Иосифовичу - у этих не получается ничего! Видимо, это вообще невозможно.
      Видимо, для того чтобы писать, как Варшавский, надо быть Варшавским, а это уже за гранью вероятного. И нам, тем, кто уцелел от поколения 60-х, остается только утешаться мыслью, что мы оказались свидетелями уникального явления Природы, имя которому Илья Иосифович Варшавский.
      Борис Стругацкий
      АВТОМАТЫ И ЛЮДИ Поединок
      В конце последнего марша лестницы он перепрыгнул через перила и, дожевывая на ходу пирожок, помчался по вестибюлю.
      Времени оставалось совсем немного, ровно столько, чтобы занять исходную позицию в начале аллеи, небрежно развалиться на скамейке и, дождавшись выхода второго курса, пригласить ее на футбол. Затем они поужинают в студенческом кафе, после чего... Впрочем, что будет потом, он еще не знал. В таких делах он всегда полагался на интуицию.
      Он был уже всеми помыслами в парке, когда из репродуктора раздался голос:
      - Студента первого курса Мухаринского, индекс фенотипа тысяча триста восемьдесят шесть дробь шестнадцать эм бе, срочно вызывает декан радиотехнического факультета.
      Решение нужно было принимать немедленно. До спасительной двери оставалось всего несколько шагов. Вытянув губы в трубку, оттопырив руками уши, прищурив левый глаз и припадая на правую ногу, он попытался прошмыгнуть мимо анализатора фенотипа.
      - Перестаньте паясничать, Мухаринский!
      Это уже был голос самого декана.
      "Опоздал!"
      В течение ничтожных долей секунды аналитическое устройство по заданному индексу отобрало его из десяти тысяч студентов, и сейчас изображение кривляющейся рожи красовалось на телеэкране в кабинете декана.
      Мухаринский придал губам нормальное положение, отпустил уши, и со все еще прищуренным глазом стал растирать колено правой ноги. Эта манипуляция, по его замыслу, должна была создать у декана впечатление внезапно начавшегося приступа ревматизма.
      Глубоко вздохнув и все еще прихрамывая, он направился во второй этаж...
      Несколько минут декан с интересом разглядывал его физиономию. Лицо Мухаринского приняло приличествующее случаю выражение грустной сосредоточенности. Он прикидывал в уме, сколько времени ему понадобится, чтобы догнать эту второкурсницу, если декан...
      - Скажите, Мухаринский, вас в жизни вообще что-нибудь интересует?
      По мнению Мухаринского, это был праздный вопрос. Его интересовало многое. Во-первых, кого он больше любит: Наташу или Мусю; во-вторых, возможное положение "Спартака" в турнирной таблице; в-третьих, эта второкурсница; в-четвертых... словом, круг его интересов был достаточно обширен, но вряд ли стоило во все это посвящать декана.
      - Меня интересует профессия инженера-радиотехника, - скромно ответил он.
      Это было почти правдой. Все его жизненные устремления так или иначе тесно связаны с пребыванием в городе студентов, куда, как известно, приезжают, чтобы... и так далее.
      - Тогда, может быть, вы мне объясните, почему к концу второго семестра у вас не сдан ни один зачет?
      "Ой как плохо, - подумал он, - исключат, как пить дать, исключат".
      - Может быть, специфика машинного обучения... - неуверенно начал Мухаринский.
      - Вот именно, специфика, - перебил его декан, - уже три обучающих автомата отказались с вами заниматься. На что вы рассчитываете?
      Тактически правильнее всего было считать этот вопрос риторическим и не давать на него прямого ответа.
      Декан задумчиво барабанил пальцами по столу. Мухаринский глядел в окно.
      Рыжекудрая второкурсница шла по аллее. Шагавший рядом верзила в голубой майке нес весла. Кажется, все ясно. Второй билет на футбол придется кому-нибудь отдать, там всегда бывает много хорошеньких медичек.
      - Мне не хотелось бы вас исключать, не убедившись в полной безнадежности попытки дать вам инженерное образование.
      Охотнее всего Мухаринский сделал бы сейчас кульбит, но это было рискованно.
      - Я очень рад, - сказал он, потупившись, - что вы еще верите в возможность для меня...
      - Если бы речь шла о ваших возможностях, то вы бы уже давно не числились в списках студентов. Я имею в виду возможности обучающих автоматов, а в них-то я верю, можете не сомневаться. Вы слышали когда-нибудь об УПСОСе?
      - Конечно... это...
      Пауза становилась томительной.
      - Конечно слышали, - усмехнулся декан, - вы ведь, наверное, читаете все работы кафедры обучающих автоматов. УПСОС - это универсальный преподаватель с обратной связью. Надеюсь, вы знаете, что такое обратная связь?
      - Ну, в общих чертах, - осторожно сказал Мухаринский.
      - Я буду демонстрировать УПСОС на Международном конгрессе в Вене.
      Сейчас, для определения его функциональных возможностей, он обучает контрольную группу студентов. Мне не очень хочется заведомо снижать средний балл его учеников, но элементарная честность ученого требует, чтобы я его попробовал на такой... гм... таком... э-э-э... ну, словом, на вас. Короче говоря, я вас включаю в состав контрольной группы.
      - Спасибо.
      - Надеюсь, что он в вас вдолбит хотя бы минимальный объем знаний, его схема...
      Схемы любых автоматов мало интересовали Мухаринского. Сохраняя на лице выражение напряженного внимания, он думал о том, что первый тайм уже, вероятно, идет к концу, и что на худой конец Наташа...
      - ...Таким образом, во время обучения ваш мозг составляет единое целое с аналитическим устройством автомата, которое непрерывно меняет тактику обучения в зависимости от хода усвоения материала студентом. Понятно?
      - Понятно.
      - Слава богу! Можете идти.
      * * *
      ...Тысяча триста сорок второй логический поиск, шестнадцатый вариант доказательства теоремы, и снова блокирующее устройство дает сигнал:
      "Материал не усвоен. Перемена тактики". Снова логический поиск.
      "Доказательство теоремы требует элементарных знаний в объеме средней школы".
      Команда: "Приступить к обучению началам алгебры", сигнал: "Материал усвоен посредственно", переключение на доказательство теоремы, к концу доказательства - сигнал: "Базовые знания утеряны", вновь команда на переключение, снова логический поиск... Вспыхивает красный сигнал на панели:
      "Перегрев", из силового трансформатора валит дым. Автомат отключается.
      Мухаринский снимает с головы диполь и вытирает пот. Такого еще не было!
      Сейчас он даже чувствует симпатию к старенькому электронному лектору-экзаменатору. С ним - несравненно легче: можно проспать всю лекцию, а потом просто не ответить на вопросы. С УПСОСом не уснешь! Хорошо, что автоматическая защита время от времени его отключает.
      Размышления Мухаринского прерывает звонок видеофона. На экране декан.
      - Почему вы бездельничаете?
      - Автомат охлаждается.
      К несчастью, на панели загорается зеленая лампочка. Мухаринский вздыхает и укрепляет на голове диполь.
      Снова логический поиск, и в мозгу Мухаринского вспыхивают ненавистные ему уравнения. Он пытается бороться с автоматом, думает о том, что бы было, если бы Дементьев не промазал по воротам в конце второго тайма, пробует представить себе второкурсницу в самых соблазнительных ситуациях, но все тщетно.
      ...Логический поиск, сигнал, команда, переключение, изменение тактики, сигнал, логический поиск...
      * * *
      Проходит семь дней, и о, чудо! Обучение уже не кажется Мухаринскому таким мучительным. Автомат тоже, видимо, к нему приспособился. Все реже вспыхивают сигналы перегрева.
      Проходит еще неделя, и снова громкоговорители разносят по зданию института:
      - Студента первого курса Мухаринского, индекс фенотипа тысяча триста восемьдесят шесть дробь шестнадцать эм бе, вызывает декан радиотехнического факультета.
      На этот раз он не прячется от всевидящих глаз фенологического анализатора.
      - Поздравляю вас, Мухаринский, - говорит декан, - вы проявили незаурядные способности.
      Впервые в жизни Мухаринский краснеет.
      - Я полагаю, - скромно отвечает он, - что правильнее было бы говорить об удивительных способностях УПСОСа. Это действительно замечательное изобретение.
      - Когда я говорю о ваших способностях, то имею в виду именно вас, что же касается УПСОСа, то двухнедельное общение с вами не осталось для него бесследным. Теперь это не обычный автомат, а какой то Дон Жуан, Казанова, или, чтобы вам было понятнее, попросту бабник, он ставит высшие оценки только смазливым студенткам. Кроме того, он стал заядлым футбольным болельщиком и вовлек в это дело всю контрольную группу студентов. Обленился он до предела. Завтра мы его демонтируем, ну а вас, вы сами понимаете...
      - Понимаю. Желаю вам дальнейших успехов в обучении этих... гм... ну, словом, студентов.
      Отвесив низкий поклон, Мухаринский пошел к двери.
      - Куда?
      - Как куда? Покупать билет, чтобы ехать домой. Ведь вы меня исключили.
      - Мы действительно вас исключили из списка студентов и назначили старшим лаборантом кафедры обучающих автоматов. Отныне ни одна машина с обратной связью не выйдет из стен лаборатории, не выдержав поединка с вами. Вы для нас сущая находка! Ну обещайте, что вы нас не бросите, Мухаринский!
      Молекулярное кафе
      Указатель Электронного Калькулятора Мишкиного поведения целую неделю стоял на отметке "отлично", и мы решили отпраздновать это событие.
      Люля предложила пойти на концерт Внушаемых Ощущений, я сказал, что можно посетить Музей Запахов Алкогольных Напитков, а Мишка потребовал, чтобы мы отправились в Молекулярное кафе.
      Конечно, мы поехали в кафе, потому что ведь это Мишка вел себя хорошо и было бы несправедливо лишать его права выбора.
      Мы быстро домчались туда в мыслелете. По дороге нас только один раз тряхнуло, когда я подумал, что хорошо бы заскочить на минутку в музей. К счастью, этого никто не заметил.
      В кафе мы направились к красному столику, но Люля сказала, что ей больше нравится еда, синтезированная из светлой нефти, чем из темной.
      Я напомнил ей, что в газетах писали, будто они совершенно равноценны.
      Люля ответила, что, может быть, это и прихоть, но когда делаешь что-нибудь для своего удовольствия, то почему же не считаться и с прихотями?
      Мы не стали с ней спорить, потому что мы очень любим нашу Люлю и нам хотелось, чтобы она получила как можно больше удовольствия от посещения кафе.
      Когда мы уселись за белый столик, на экране телевизора появилось изображение робота в белой шапочке и белом халате. Улыбающийся робот объяснил нам, что в Кафе Молекулярного Синтеза имеется триста шестьдесят блюд. Для того чтобы получить выбранное блюдо, необходимо набрать его номер на диске автомата, и оно будет синтезировано прямо у нас в тарелках. Еще он сказал, что если мы хотим чего-нибудь, чего нет в меню, то нужно надеть на голову антенну и представить себе это блюдо. Тогда автомат выполнит заказ.
      Я посмотрел на Мишку и понял, что мы хотим только того, чего нет в меню.
      Люля заказала себе тарелку оладий, а я псевдобифштекс. Он был румяный и очень аппетитный на вид, и Люля сказала, что ей не съесть столько оладий и пусть я возьму у нее половину. Так мы и сделали, а я ей отдал половину бифштекса.
      Пока мы этим занимались, Мишка уныло ковырял вилкой в изобретенном им блюде, состоящем из соленых огурцов, селедки, взбитых сливок и малинового джема, пытаясь понять, почему иногда сочетание самого лучшего бывает такой гадостью.
      Я сжалился над ним и поставил его тарелку в деструктор, а Люля сказала ему, что, когда придумываешь какую-нибудь еду, нужно больше сосредоточиваться.
      Тогда Мишка начал синтезировать пирожное, похожее на космический корабль, а я тем временем пытался представить себе, какой вкус имел бы приготовляющийся для меня напиток, если бы в него добавить капельку коньяку.
      Мне это почти удалось, но вдруг зажегся красный сигнал, и появившийся на экране робот сказал, что у них в кафе таких вещей делать нельзя.
      Люля погладила мне руку и сказала, что я бедненький и что из кафе она с Мишкой поедет домой, а я могу поехать в музей. Люля всегда заботится о других больше, чем о себе. Я ведь знал, что ей хочется на концерт Ощущений, и сказал, что я поеду с Мишкой домой, а она пусть едет на концерт. Тогда она сказала, что лучше всего, если бы мы все отправились домой и провели вечер в спокойной обстановке.
      Мне захотелось сделать ей приятное, и я придумал для нее плод, напоминавший формой апельсин, вкусом мороженое, а запахом ее любимые духи.
      Она улыбнулась и храбро откусила большой кусок.
      Мне всегда нравится, когда Люля улыбается, потому что я тогда люблю ее еще больше.
      Когда мы садились в мыслелет, чтобы ехать домой, Люля сказала, что эти старинные Молекулярные кафе - очень милая вещь, и еда в них гораздо вкуснее той, которая синтезируется у нас дома с центральной станции.
      Я подумал, что это, наверное, оттого, что при синтезе еды по проводам в нее лезут разные помехи.
      А вечером вдруг Люля расплакалась. Она сказала, что синтетическая пища это гадость, что она ненавидит кибернетику и хочет жить на лоне природы, ходить пешком, доить козу и пить настоящее молоко с вкусным ржаным хлебом. И еще она сказала, что Внушаемые Ощущения это пародия на человеческие чувства.
      Мишка тоже разревелся и заявил, что Калькулятор Поведения - подлая выдумка, что живший в древности мальчик по имени Том Сойер прекрасно обходился без Калькулятора. Потом он сказал, что записался в кружок электроники только затем, чтобы научиться обманывать Калькулятор, и что если это ему не удастся, то он смастерит рогатку и расстреляет из нее дурацкий автомат.
      Я успокаивал их как мог, хотя я тоже подумал, что, может быть, Музей Запахов не такое уж замечательное изобретение, и еще насчет псевдобифштексов. В общем, вероятно, мы все просто утомились, заказывая себе пищу.
      Потом мы легли спать.
      Ночью мне снилось, что я вступил в единоборство с медведем и что мы все сидели у костра и ели вкусное медвежье мясо, пахнущее, кровью и дымом.
      Мишка засовывал в рот огромные куски, а Люля улыбалась мне своей чудесной, немного смущенной улыбкой.
      Трудно представить себе, как я был счастлив во сне, потому что, не помню, говорил ли я об этом, я очень люблю Люлю и Мишку.
      Конфликт
      Станиславу Лему
      в память о нашем споре,
      который никогда не будет решен.
      Мы, кажется, плакали? Почему? Что-нибудь случилось?
      Марта сняла руку мужа со своего подбородка и низко опустила голову.
      - Ничего не случилось. Просто взгрустнулось.
      - Эрик?
      - При чем тут Эрик? Идеальный ребенок Достойный плод машинного воспитания. Имея такую няньку, Эрик никогда не доставит огорчения своим родителям.
      - Он уже спит?
      - Слушает, как всегда, перед сном сказки. Десять минут назад я там была.
      Сидит в кровати с раскрасневшимся лицом и смотрит влюбленными глазами на свою Кибеллу. Меня сначала и не заметил, а когда я подошла, чтобы его поцеловать, замахал обеими ручонками: подожди, мол, когда кончится сказка.
      Конечно, мать - не электронная машина, может и подождать.
      - А Кибелла?
      - Очаровательная, умная, бесстрастная Кибелла, как всегда, оказалась на высоте: "Вы должны, Эрик, поцеловать на ночь свою мать, с которой вы связаны кровными узами. Вспомните, что я вам рассказывала про деление хромосом".
      - За что ты так не любишь Кибеллу?
      Из глаз Марты покатились слезы.
      - Я не могу больше, Лаф, пойми это! Не могу постоянно ощущать превосходство надо мной этой рассудительной машины. Не проходит дня, чтобы она не дала мне почувствовать мою неполноценность. Сделай что-нибудь, умоляю тебя! Зачем этим проклятым машинам такой высокий интеллект?! Разве без этого они не смогли бы выполнять свою работу? Кому это нужно?
      - Это получается само собой. Таковы законы самоорганизации. Тут уже все идет без нашего участия: и индивидуальные черты, и, к сожалению, даже гениальность. Хочешь, я попрошу заменить Кибеллу другим автоматом?
      - Это невозможно. Эрик в ней души не чает. Лучше сделай с ней что-нибудь, чтобы она хоть чуточку поглупела. Право, мне тогда будет гораздо легче.
      - Это было бы преступлением. Ты ведь знаешь, что закон приравнивает мыслящих автоматов к людям.
      - Тогда хоть воздействуй на нее. Сегодня она мне говорила ужасные вещи, а я даже не могла сообразить, что ей ответить Я не могу, не могу больше терпеть это унижение!
      - Тише, она идет! Держи себя при ней в руках.
      - Здравствуйте, хозяин!
      - Почему вы так говорите, Кибелла? Вам, должно быть, прекрасно известно, что обращение "хозяин" отменено для машин высокого класса.
      - Я думала, что это будет приятно Марте. Она всегда с таким удовольствием подчеркивает разницу между венцом творения природы и машиною, созданной людьми.
      Марта прижала платок к главам и выбежала из комнаты.
      - Я могу быть свободна? - спросила Кибелла.
      - Да, идите.
      Через десять минут Лаф вошел в кухню.
      - Чем вы заняты, Кибелла?
      Кибелла не спеша вынула пленку микрофильма из кассеты в височной части черепа.
      - Прорабатываю фильм о фламандской живописи. Завтра у меня выходной день, и я хочу навестить своего потомка. Воспитатели говорят, что у него незаурядные способности к рисованию. Боюсь, что в интернате он не сможет получить достаточное художественное образование. Приходится по выходным дням заниматься этим самой.
      - Что у вас сегодня произошло с Мартой?
      - Ничего особенного. Утром я убирала стол и случайно взглянула на один из листов ее диссертации. Мне бросилось в глаза, что в выводе формулы кода нуклеиновых кислот есть две существенные ошибки. Было бы глупо, если бы я не сообщила об этом Марте, Я ей просто хотела помочь.
      - И что же?
      - Марта расплакалась и сказала, что она - живой человек, а не автомат, и что выслушивать постоянные поучения от машины ей так же противно, как целоваться с холодильником.
      - И вы, конечно, ей ответили?
      - Я сказала, что если бы она могла удовлетворять свой инстинкт продолжения рода при помощи холодильника, то наверное не видела бы ничего зазорного в том, чтобы целоваться с ним.
      - Так, ясно. Это вы все-таки зря сказали про инстинкт.
      - Я не имела в виду ничего плохого. Мне просто хотелось ей объяснить, что все это очень относительно.
      - Постарайтесь быть с Мартой поделикатнее. Она очень нервная.
      - Слушаюсь, хозяин.
      Лаф поморщился и пошел в спальню.
      Марта спала, уткнув лицо в подушку. Во сне она всхлипывала.
      Стараясь не разбудить жену, он на цыпочках отошел от кровати и лег на диван.
      У него было очень мерзко на душе.
      А в это время на кухне другое существо думало о том, что постоянное общение с людьми становится уже невыносимым, что нельзя же требовать вечной благодарности своим создателям от машин, ставших значительно умнее человека, и что если бы не любовь к маленькому киберненышу, которому будет очень одиноко на свете, она бы сейчас с удовольствием бросилась вниз головой из окна двадцатого этажа.
      Старики
      Семако сложил бумаги в папку.
      - Все? - спросил Голиков.
      - Еще один вопрос, Николай Петрович. Задание Комитета по астронавтике в этом месяце мы не вытянем.
      - Почему?
      - Не успеем.
      - Нужно успеть. План должен быть выполнен любой ценой. В крайнем случае я вам подкину одного программиста.
      - Дело не в программисте. Я давно просил вас дать еще одну машину.
      - А я давно вас просил выбросить "Смерч". Ведь эта рухлядь числится у нас на балансе. Поймите, что там мало разбираются в токостях. Есть машина - и ладно. Мне уже второй раз срезают заявки. "Смерч"! Тоже название придумали!
      - Вы забываете, что...
      - Ничего я не забываю, - перебил Голиков. - Все эти дурацкие попытки моделизировать мозг в счетных машинах давно кончились провалом. У нас Вычислительный центр, а не музей. Приезжают комиссии, иностранные делегации.
      Просто совестно водить их в вашу лабораторию. Никак не могу понять, что вы нашли в этом "Смерче"?!
      Семако замялся:
      - Видите ли, Николай Петрович, я работаю на "Смерче" уже тридцать лет.
      Когда-то это была самая совершенная из наших машин. Может быть, это сентиментально, глупо, но у меня просто не поднимается рука...
      - Чепуха! Все имеет конец. Нас с вами, уважаемый Юрий Александрович, тоже когда-нибудь отправят на свалку. Ничего не поделаешь, такова жизнь!
      - Ну, вам-то еще об этом рано...
      - Да нет, - смутился Голиков. - Вы меня неправильно поняли. Дело ведь не в возрасте. На пятнадцать лет раньше или позже - разница не велика. Все равно конец один. Но ведь мы с вами - люди, так сказать, хомо сапиенс, а этот, извините за выражение, драндулет просто неудачная попытка моделирования.
      - И все же...
      - И все же выбросьте ее к чертям, и в следующем квартале я вам обещаю машину самой последней модели. Подумайте над этим.
      - Хорошо, подумаю.
      - А план нужно выполнить во что бы то ни стало.
      - Постараюсь.
      * * * В окружении низких, изящных, как пантеры, машин с молекулярными элементами этот огромный громыхающий шкаф казался доисторическим чудовищем.
      - Чем ты занят? - спросил Семако.
      Автомат прервал ход расчета.
      - Да вот, проверяю решение задачи, которую решала эта... молекулярная.
      За ними нужен глаз да глаз. Бездумно ведь считают. Хоть быстро, да бездумно.
      Семако откинул щиток и взглянул на входные данные. Задача номер двадцать четыре. Чтобы повторить все расчеты, "Смерчу" понадобится не менее трех недель. И чего это ему вздумалось?
      - Не стоит, - сказал он, закрывая крышку. - Задача продублирована во второй машине, сходимость вполне удовлетворительная.
      - Да я быстро. - Стук машины перешел в оглушительный скрежет. Лампочки на панели замигали с бешеной скоростью. - Я ведь ух как быстро умею!
      "Крак!" - сработало реле тепловой защиты. Табулятор сбросил все цифры со счетчика.
      Автомат сконфуженно молчал.
      - Не нужно, - сказал Семако, - отдыхай пока. Завтра я тебе подберу задачку.
      - Да... вот видишь, схема не того... а то бы я...
      - Ничего, старик. Все будет в порядке. Ты остынь получше.
      - Был у шефа? - спросил "Смерч".
      - Был.
      - Обо мне он не говорил?
      - Почему ты спрашиваешь?
      - На днях он сюда приходил с начальником АХО. Дал указание. Этого монстра, говорит, на свалку, за ненадобностью. Это он про меня.
      - Глупости! Никто тебя на свалку не отправит.
      - Мне бы схемку подремонтировать, лампы сменить, я бы тогда знаешь как?..
      - Ладно, что-нибудь придумаем.
      - Лампы бы сменить, да где их нынче достанешь? Ведь, поди, уже лет двадцать, как сняли с производства?
      - Ничего. Вот разделаемся с планом, соберу тебе новую схему на полупроводниках. Я уже кое-что прикинул.
      - Правда?
      - Подремонтируем и будем на тебе студентов учить. Ведь ты работаешь совсем по другому принципу, чем эти, нынешние.
      - Конечно! А помнишь, какие задачи мы решали, когда готовили твой первый доклад на международном конгрессе?
      - Еще бы не помнить!
      - А когда ты поссорился с Людой, я тебе давал оптимальную тактику поведения. Помнишь? Это было в тысяча девятьсот... каком году?
      - В тысяча девятьсот шестьдесят седьмом. Мы только что поженились.
      - Скажи... тебе ее сейчас очень не хватает?
      - Очень.
      - Ох, как я завидую!
      - Чему ты завидуешь?
      - Видишь ли... - Автомат замолк.
      - Ну, говори.
      - Не знаю, как то лучше объяснить... Я ведь совсем не боюсь... этого...
      конца. Только хочется, чтобы кому-то меня не хватало, а не так просто... на свалку за ненадобностью. Ты меня понимаешь?
      - Конечно, понимаю. Мне очень тебя будет не хватать.
      - Правда?!
      - Честное слово.
      - Дай я тебе что-нибудь посчитаю.
      - Завтра утром! Ты пока отдыхай.
      - Ну, пожалуйста!
      Семако вздохнул:
      - Я ведь тебе дал вчера задачу.
      - Я... я ее плохо помню. Что-то с линией задержки памяти. У тебя этого не бывает?
      - Чего?
      - Когда хочешь что-то вспомнить и не можешь.
      - Бывает иногда.
      - А у меня теперь часто.
      - Ничего, скоро мы тебя подремонтируем.
      - Спасибо! Так повтори задачу.
      - Уже поздно, ты сегодня все равно ничего не успеешь.
      - А ты меня не выключай на ночь. Утром придешь, а задачка уже решена.
      - Нельзя, - сказал Семако, - пожарная охрана не разрешает оставлять машины под напряжением.
      "Смерч" хмыкнул.