Чувствовалось, что все его жизненные планы выполняются с неукоснительной последовательностью.
      - Мировая сенсация! - обратился корреспондент к Дирантовичу. - Сын против отца! Ничего не пощадил, камня на камне не оставил. Вы могли бы прокомментировать это событие?
      - Что ж тут комментировать? Академик Пральников был настоящим ученым. Я уверен, что, появись у него в то время хоть малейшая тень сомнения, он бы поступил точно так же. Но не нужно забывать, что доклад, который мы сейчас слышали, построен на очень оригинальной интерпретации новейших экспериментальных данных, и нужен был незаурядный талант Андрея Пральникова, чтобы...
      - Положить самого себя на обе лопатки, - пробормотал Лукомский.
      Корреспондент обернулся к нему:
      - Значит, слухи, которые ходили в свое время, имеют какие-то основания?
      - Какие слухи?
      - Насчет несколько необычных обстоятельств появления на свет Андрея Пральникова.
      - Чепуха! - сказал Дирантович. - Никаких оснований под собой ваши слухи не имеют. Мы все появляемся на свет э... весьма тривиальным образом.
      - Но что же могло заставить молодого Пральникова взяться именно за эту работу? Ведь, что ни говори, роль отцеубийцы... К тому же, честно говоря, меня поразил резкий, я бы даже сказал, враждебный тон доклада.
      - Не знаю. Тут уже чисто психологическая задача, а я, как известно, всего лишь физик.
      - А вы как думаете?
      - Вера в невозможное, - ответил Лукомский.
      - Извините, не понял.
      - Боюсь, что не сумею разъяснить.
      - И разъяснять нечего, - авторитетно изрек Фетюков. - Почитайте Фрейда.
      Эдипов комплекс.
      Дирантович улыбнулся, но ничего не сказал.
      Эпилог Письмо заслуженного деятеля науки профессора В. Ф. Черемшинова вице-президенту Академии наук А. Н. Дирантовичу Глубокоуважаемый Арсений Николаевич!
      Я должен выполнить последнюю волю Никанора Павловича Смарыги и сообщить Вам некоторые дополнительные сведения о проведенном эксперименте. Надеюсь, Вы меня правильно поймете и не будете в претензии за то, что в течение двадцати трех лет я хранил по этому поводу молчание.
      В тот день, когда Н. Ф. Земцовой должны были сделать пересадку, у лаборантки, ехавшей из лаборатории в больницу, украли в трамвае сумочку, в которой находился препарат клеток академика Пральникова.
      Семена Ильича к тому времени уже кремировали.
      Трудно передать отчаяние Никанора Павловича. Ведь этот эксперимент был завершением работы, на которую он потратил всю свою жизнь. Вы знаете, с каким трудом ему удалось добиться разрешения провести такой опыт на человеке. Смарыга прекрасно понимал, что, если бы не ореол, окружавший имя академика Пральникова, ему бы пришлось еще долго ждать подходящего случая.
      Мы приняли решение сообща, пойдя, если хотите, на научный подлог. Мне трудно определить истинные границы этого термина в данном случае.
      Опыт был поставлен, причем в качестве донора выбран сторож, работавший в лаборатории Смарыги. У него была та же пигментация волос, что и у академика Пральникова.
      Таким образом, в сыне Земцовой воплощен не всемирно известный ученый Пральников, а Василий Кузьмич Лягин, умерший десять лет назад от пневмонии.
      Думаю, что от этой замены эксперимент Смарыги не потерял огромного научно-познавательного значения, каким, по моему мнению, он несомненно обладает. По существу, решалась все та же задача: наследственность и среда, но в еще более строгих начальных условиях. Мы предоставили ни в чем не примечательному человеку возможность проявить дарования, может быть скрытые в каждом из нас.
      Поэтому мы решили хранить все в тайне до выяснения результатов эксперимента.
      К сожалению, Никанор Павлович уже никогда не узнает, чем он кончился. Что же касается меня, то я вполне удовлетворен.
      Можете судить о моем поступке, как Вам угодно, но вины своей я тут не вижу.
      Ваш покорный слуга В. Черемшинов.
      Тревожных симптомов нет 1 - Не нравятся мне его почки, - сказал Крепс.
      Леруа взглянул на экран.
      - Почки как почки. Бывают хуже. Впрочем, кажется, регенерированные. Что с ними делали прошлый раз?
      - Сейчас проверю. - Крепс набрал шифр на диске автомата.
      Леруа откинулся на спинку кресла и что-то пробормотал сквозь зубы.
      - Что вы сказали? - переспросил Крепс.
      - Шесть часов. Пора снимать наркоз.
      - А что будем делать с почками?
      - Вы получили информацию?
      - Получил. Вот она. Полное восстановление лоханок.
      - Дайте сюда.
      Крепс знал манеру шефа не торопиться с ответом и терпеливо ждал.
      Леруа отложил пленку в сторону и недовольно поморщился:
      - Придется регенерировать. Заодно задайте программу на генетическое исправление.
      - Вы думаете, что...
      - Безусловно. Иначе за пятьдесят лет они не пришли бы в такое состояние.
      Крепс сел за перфоратор. Леруа молчал, постукивая карандашом о край стола.
      - Температура в ванне повысилась на три десятых градуса, - сказала сестра.
      - Дайте глубокое охлаждение до... - Леруа запнулся. - Подождите немного... Ну, что у вас с программой, Крепс?
      - Контрольный вариант в машине. Сходимость девяносто три процента.
      - Ладно, рискнем. Глубокое охлаждение на двадцать минут. Вы поняли меня?
      На двадцать минут глубокое охлаждение. Градиент - полградуса в минуту.
      - Поняла, - ответила сестра.
      - Не люблю я возиться с наследственностью, - сказал Леруа. - Никогда не знаешь толком, чем все это кончится.
      Крепс повернулся к шефу:
      - А по-моему, вообще все это мерзко. Особенно инверсия памяти. Вот бы никогда не согласился.
      - А вам никто и не предложит.
      - Еще бы! Создали касту бессмертных, вот и танцуете перед ними на задних лапках.
      Леруа устало закрыл глаза.
      - Вы для меня загадка, Крепс. Порою я вас просто боюсь.
      - Что же во мне такого страшного?
      - Ограниченность.
      - Благодарю вас...
      - Минус шесть, - сказала сестра.
      - Достаточно. Переключайте на регенерацию.
      Фиолетовые блики вспыхнули на потолке операционного зала.
      - Обратную связь подайте на матрицу контрольного варианта программы.
      - Хорошо, - ответил Крепс.
      - Наследственное предрасположение, - пробормотал Леруа. - Не люблю я возиться с такими вещами.
      - Я тоже, - сказал Крепс. - Вообще все это мне не по нутру. Кому это нужно?
      - Скажите, Крепс, вам знаком такой термин, как борьба за существование?
      - Знаком. Учил в детстве.
      - Это совсем не то, что я имел в виду, - перебил Леруа. - Я говорю о борьбе за существование целого биологического вида, именуемого Хомо Сапиенс.
      - И для этого нужно реставрировать монстров столетней давности?
      - До чего же вы все-таки тупы, Крепс! Сколько вам лет?
      - Тридцать.
      - А сколько лет вы работаете физиологом?
      - Пять.
      - А до этого?
      Крепс пожал плечами.
      - Вы же знаете не хуже меня.
      - Учились?
      - Учился.
      - Итак, двадцать пять лет - насмарку. Но ведь вам, для того чтобы что-то собой представлять, нужно к тому же стать математиком, кибернетиком, биохимиком, биофизиком, короче говоря, пройти еще четыре университетских курса. Прикиньте-ка, сколько вам тогда будет лет. А сколько времени понадобится на приобретение того, что скромно именуется опытом, а по существу представляет собой проверенную жизнью способность к настоящему научному мышлению?
      Лицо Крепса покрылось красными пятнами.
      - Так вы считаете...
      - Я ничего не считаю. Как помощник вы меня вполне устраиваете, но помощник сам по себе ничего не стоит. В науке нужны руководители, исполнители всегда найдутся. Обстановочка-то усложняется. Чем дальше, тем больше проблем, проблем остреньких, не терпящих отлагательства, проблем, от которых, может быть, зависит само существование рода человеческого. А жизнь не ждет. Она все время подстегивает: работай, работай, с каждым годом работай все больше, все интенсивнее, все продуктивнее, иначе застой, иначе деградация, а деградация - это смерть.
      - Боитесь проиграть соревнование? - спросил Крепс.
      Насмешливая улыбка чуть тронула тонкие губы Леруа:
      - Неужели вы думаете, Крепс, что меня волнует, какая из социальных систем восторжествует в этом мире? Я знаю себе цену. Ее заплатит каждый, у кого я соглашусь работать.
      - Ученый-ландскнехт?
      - А почему бы и нет? И, как всякий честный наемник, я верен знаменам, под которыми сражаюсь.
      - Тогда и говорите о судьбе Дономаги, а не всего человечества. Вы ведь знаете, что за пределами Дономаги ваш метод не находит сторонников. И признайтесь заодно, что...
      - Довольно, Крепс! Я не хочу выслушивать заношенные сентенции. Лучше скажите, почему, когда мы восстанавливаем человеку сердечную мышцу, регенерируем печень, омолаживаем организм, все в восторге: это человечно, это гуманно, это величайшая победа разума над силами природы! Но стоит нам забраться чуточку поглубже, как типчики вроде вас поднимают визг: ах!
      ученому инверсировали память, ах! кощунственные операции, ах!.. Не забывайте, что наши опыты стоят уйму денег. Мы должны выпускать отсюда по-настоящему работоспособных ученых, а не омоложенных старичков, выживших из ума.
      - Ладно, - сказал Крепс, - может быть, вы и правы. Не так страшен черт...
      - Особенно когда можно дать ему мозг ангела, - усмехнулся Леруа.
      Раздался звонок таймера.
      - Двадцать минут, - бесстрастно сказала сестра.
      Крепс подошел к машине:
      - На матрице контрольной программы нули.
      - Отлично! Отключайте генераторы. Подъем температуры - градус в минуту.
      Пора снимать наркоз.
      2 Огромный ласковый мир вновь рождался из недр небытия. Он был во всем: в приятно холодящем тело регенерационном растворе, в тихом пении трансформаторов, в горячей пульсации крови, в запахе озона, в матовом свете ламп. Окружающий мир властно вторгается в просыпающееся тело великолепный, привычный и вечно новый мир.
      Кларенс поднял голову. Две черные фигуры в длинных, до пят, антисептических халатах стояли, склонившись над ванной.
      - Ну, как дела, Кларенс? - спросил Леруа.
      Кларенс потянулся.
      - Восхитительно! Как будто снова родился на свет.
      - Так оно и есть, - пробормотал Крепс.
      Леруа улыбнулся:
      - Не терпится попрыгать?
      - Черт знает какой прилив сил! Готов горы ворочать.
      - Успеете, - лицо Леруа стало серьезным. - А сейчас - под душ и на инверсию.
      ...Кто сказал, что здоровый человек не чувствует своего тела? Ерунда!
      Нет большего наслаждения, чем ощущать биение собственного сердца, трепет диафрагмы, ласковое прикосновение воздуха к трахеям при каждом вдохе. Вот так каждой клеточкой молодой упругой кожи отражать удары бьющей из душа воды и слегка пофыркивать, как мотор, работающий на холостом ходу, мотор, в котором огромный неиспользованный резерв мощности. Черт побери, до чего это здорово! Все-таки за пятьдесят лет техника сделала невероятный рывок. Разве можно сравнить прошлую регенерацию с этой? Тогда в общем его просто подлатали, а сейчас... Ух, как хорошо! То, что сделали с Эльзой, просто чудо. Только зря она отказалась от инверсии. Женщины всегда живут прошлым, хранят воспоминания, как сувениры. Для чего тащить с собой этот ненужный балласт? Вся жизнь в будущем. Каста бессмертных, неплохо придумано!
      Интересно, что будет после инверсии? Откровенно говоря, последнее время мозг уже работал неважно, ни одной статьи за этот год. Сто лет - не шутка.
      Ничего, теперь они убедятся, на что еще способен старина Кларенс. Отличная мысль - явиться к Эльзе в день семидесятипятилетия свадьбы обновленным не только физически, но и духовно...
      - Хватит, Кларенс. Леруа вас ждет в кабинете инверсии, одевайтесь! Крепс протянул Кларенсу толстый мохнатый халат.
      3 Вперед-назад, вперед-назад пульсирует ток в колебательном контуре, задан ритм, задан ритм, задан ритм...
      Поток электронов срывается с поверхности раскаленной нити и мчится в вакууме, разогнанный электрическим полем. Стоп! На сетку подан отрицательный потенциал. Невообразимо малый промежуток времени, и вновь рвется к аноду нетерпеливый рой. Задан ритм, рождающий в кристалле кварца недоступные уху звуковые колебания, в десятки раз тоньше комариного писка.
      Немые волны ультразвука бегут по серебряной проволочке, и металлический клещ впивается в кожу, проходит сквозь черепную коробку. Дальше, дальше, в святая святых, в величайшее чудо природы, именуемое мозгом.
      Вот она - таинственная серая масса, зеркало мира, вместилище горя и радости, надежд и разочарований, взлетов и падений, гениальных прозрений и ошибок.
      Лежащий в кресле человек глядит в окно. Зеркальные стекла отражают экран с гигантским изображением его мозга. Он видит светящиеся трассы микроскопических электродов и руки Леруа на пульте. Спокойные, уверенные руки ученого. Дальше, дальше, приказывают эти руки, еще пять миллиметров.
      Осторожно! Здесь сосуд, лучше его обойти!
      У Кларенса затекла нога. Он делает движение, чтобы изменить позу.
      - Спокойно, Кларенс! - голос Леруа приглушен. - Еще несколько минут постарайтесь не двигаться. Надеюсь, вы не испытываете никаких неприятных ощущений?
      - Нет. - Какие же ощущения, когда он знает, что она совершенно лишена чувствительности, эта серая масса, анализатор всех видов боли.
      - Сейчас мы начнем - говорит Леруа. - Последний электрод.
      Теперь начинается главное. Двести электродов подключены к решающему устройству. Отныне человек и машина составляют единое целое.
      - Напряжение! - приказывает Леруа. - Ложитесь, Кларенс, как вам удобнее.
      Инверсия памяти. Для этого машина должна обшарить все закоулки человеческого мозга, развернуть бесконечной чередой рой воспоминаний, осмыслить подсознательное и решить, что убрать навсегда, а что оставить.
      Очистка кладовых от старого хлама.
      Вспыхивает зеленая лампа на пульте. Ток подан на мозговую кору.
      ...Маленький мальчик растерянно стоит перед разбитой банкой варенья.
      Коричневая густая жидкость растекается по ковру...
      Стоп! Сейчас комплекс ощущений будет разложен на составляющие и сверен с программой. Что там такое? Страх, растерянность, первое представление о бренности окружающего мира. Убрать. Чуть слышно щелкает реле. В мозг подан импульс тока, и нервное возбуждение перестает циркулировать на этом участке.
      Увеличена емкость памяти для более важных вещей.
      Ватага школьников выбегает на улицу. Они о чем-то шепчутся. В центре верзила с рыжей нечесаной копной волос и торчащими ушами. Как трудно делать вид, что совсем не боишься этого сброда! Ноги кажутся сделанными из ваты, тошнота, подступающая к горлу. Хочется бежать. Они все ближе. Зловещее молчание и оскаленная рожа с оттопыренными ушами. Осталось два шага. Удар по лицу...
      Убрать! Щелк, щелк, щелк.
      Берег реки, танцующие поплавки на воде. Черная тень. Нога в стоптанном башмаке. Сброшенные удочки, плывущие по течению. Красный туман перед глазами. Удар кулаком в ненавистную харю, второй, третий. Поверженный, хныкающий враг, размазывающий кровь по лицу...
      Миллисекунды на анализ. Оставить: уверенность в своих силах, радость победы нужны ученому не меньше, чем боксеру на ринге.
      ...Отблеск огня на верхушках елей. Разгоряченные вином и молодостью лица. Сноп искр вылетает из костра, когда в него подбрасывают сучья. Треск огня и песня: "Звезда любви на небосклоне". Лицо Эльзы. "Пойдемте, Кларенс.
      Мне хочется тишины". Шелест сухих листьев под ногами. Белое платье на фоне ствола. "Может быть, вы все-таки решитесь поцеловать меня, Кларенс?" Горький запах мха на рассвете. Завтрак в маленьком загородном ресторанчике. Горячее молоко с хрустящими хлебцами. "Теперь это уже навсегда, правда, милый?"
      Вспыхивают и гаснут лампочки на пульте. Любовь к женщине - это хорошо.
      Возбуждает воображение. Остальное убрать. Слишком много нервных связей занимает вся эта ерунда. Щелк, щелк. Все ужато до размера фотографии в семейном альбоме: "Белое платье на фоне ствола. "Может быть, вы все-таки решитесь поцеловать меня, Кларенс?"
      Невидимый луч мечется по ячейкам электронного коммутатора, обнюхивает все тайники человеческой души. Что там еще? Подать напряжение на тридцать вторую пару электродов. Оставить, убрать, оставить, убрать, убрать, убрать, щелк, щелк, щелк.
      ...Первая лекция. Черный костюм, тщательно отглаженный Эльзой.
      Упрятанная тревога в голубых глазах. "Ни пуха ни пера, дорогой". Амфитеатр аудитории. Внимательные насмешливые лица студентов. Хриплый, чуть срывающийся голос вначале. Введение в теорию функций комплексного переменного. Раскрытый рот юноши в первом ряду. Постепенно стихающий гул.
      Стук мела о доску. Радостная уверенность, что лекция проходит хорошо.
      Аплодисменты, поздравления коллег. Как давно это было! Семьдесят лет назад.
      Двадцатого сентября...
      Щелк, щелк. Оставлены только дата и краткий конспект лекции.
      Дальше, дальше.
      "...Посмотри: это наш сын. Правда, он похож на тебя?" Букет роз у изголовья кровати. Он покупал эти розы в магазине у моста. Белокурая продавщица сама емуих отобрала. "Женщины любят хорошие цветы, я уверена, что они ей понравятся".
      Щелк, щелк. Долой ненужные воспоминания, загружающие память. Мозг математика должен быть свободен от сентиментальной ерунды.
      ...Пронзительный, звериный крик Эльзы. Сочувственные телеграммы, телефонные звонки, толпа репортеров на лестнице. "Весь мир гордится подвигом вашего сына". На первых полосах газет - обрамленная черной каймой фотография юноши в мешковатом комбинезоне у трапа ракеты. Притихшая толпа в церкви.
      Сухопарая фигура священника. "Вечная память покорителям космоса"...
      Вспыхивают и гаснут лампочки на пульте. Мчатся заряды в линиях задержки памяти, до предела загружены блоки логических цепей. Вновь и вновь сличается полученный результат с программой, и снова - логический анализ.
      - Ну, что там случилось? - Взгляд Леруа обращен к пульту. Кажется, машина не может сделать выбор.
      - Наконец-то, слава богу! - Леруа облегченно вздыхает, услышав привычный щелчок реле. - Завтра, Крепс, проверьте по магнитной записи, что они там напутали с программой.
      Щелк, щелк, щелк. "Вечная память покорителям космоса". Щелк. Еще одна ячейка памяти свободна.
      Миллионы анализов в минуту. События и даты, лица знакомых, прочитанные книги, обрывки кинофильмов, вкусы и привычки, физические константы, тензоры, операторы, формулы, формулы, формулы.
      Все это нужно привести в порядок, рассортировать, ненужное исключить.
      Щелк, щелк. Мозг математика должен обладать огромной профессиональной памятью. Нужно обеспечить необходимую емкость по крайней мере на пятьдесят лет. Кто знает, что там впереди? Долой весь балласт! Щелк, щелк.
      Танцуют кривые на экранах осциллографов. Леруа не совсем доволен.
      Кажется, придется на этом кончить, мозг утомлен.
      - Довольно! - командует он Крепсу. - Вызовите санитаров, пусть забирают его в палату.
      Крепс нажимает звонок. Пока санитары возятся с бесчувственным телом, он выключает установку.
      - Все?
      - Все, - отвечает Леруа. - Я устал, как господь бог на шестой день творения. Нужно немного развлечься. Давайте, Крепс, махнем в какое-нибудь кабаре. Вам тоже не повредит небольшая встряска после такой работы.
      4 Раз, два, три. Левой, левой. Раз, два, три. Отличная вещь ходьба! Вдох, пауза, выдох, пауза.
      Тук, тук, тук, левое предсердие, правый желудочек, правое предсердие, левый желудочек. Раз, два, три. Левой, левой.
      Легким размашистым шагом Кларенс идет по улице. Вдох, пауза, выдох, пауза. Какое разнообразие запахов, оттенков, форм. Обновленный мозг жадно впитывает окружающий мир. Горячая кровь пульсирует в артериях, разбегается по лабиринту сосудов и вновь возвращается на круги своя.
      Тук, тук, тук. Малый круг, большой круг, правое предсердие, левый желудочек, левое предсердие, правый желудочек, тук, тук, тук. Вдох, пауза, выдох, пауза.
      Стоп! Кларенс поражен. На зеленом фоне листвы багровые лепестки, источающие небывалый аромат. Он опускается на колени и, как зверь, обнюхивает куст.
      В глазах идущей навстречу девушки - насмешка и невольное восхищение. Он очень красив, этот человек, стоящий на коленях перед цветами.
      - Вы что-нибудь потеряли? - спрашивает она, улыбаясь.
      - Нет, я просто хочу запомнить запах. Вы не знаете, как называются эти... - Проклятье! Он забыл название. - Эти... растения?
      - Цветы, - поправляет она. - Обыкновенные красные розы. Неужели вы никогда их не видели?
      - Нет, не приходилось. Спасибо. Теперь я запомню: красные розы.
      Он поднимается на ноги и, осторожно коснувшись пальцами лепестков, идет дальше.
      Раз, два, три. Левой, левой.
      Девушка с удивлением глядит ему вслед. Чудак, а жаль. Пожалуй, он мог бы быть немного полюбезнее.
      "Розы, красные розы", - повторяет он на ходу...
      Кларенс распахивает дверь аудитории. Сегодня здесь - семинар.
      Похожий на строгого мопса Леви стоит у доски, исписанной уравнениями. Он оборачивается и машет Кларенсу рукой, в которой зажат мел. Все взоры обращены к Кларенсу. В дверях толпятся студенты. Они пришли сюда, конечно, не из-за Леви. Герой дня - Кларенс, представитель касты бессмертных.
      - Прошу извинить за опоздание, - говорит он, садясь на свое место.
      - Пожалуйста, продолжайте.
      Быстрым взглядом он окидывает доску. Так, так. Кажется, старик взялся за доказательство теоремы Лангрена. Занятно.
      Леви переходит ко второй доске.
      Кларенс не замечает устремленных на него глаз. Он что-то прикидывает в уме. Сейчас он напряжен, как скаковая лошадь перед стартом.
      "Есть! Впрочем, подождать, не торопиться, проверить еще раз. Так, отлично!"
      - Довольно!
      Леви недоуменно оборачивается:
      - Вы что-то сказали, Кларенс?
      На губах Кларенса ослепительная, беспощадная улыбка.
      - Я сказал: довольно. Во втором члене - нераскрытая неопределенность.
      При решении в частных производных ваше уравнение превращается в тождество.
      Он подходит к доске, небрежно стирает все написанное Леви, выписывает несколько строчек и размашисто подчеркивает результат.
      Лицо Леви становится похожим на печеное яблоко, которое поздно вынули из духовки. Несколько минут он смотрит на доску.
      - Спасибо, Кларенс... Я подумаю, что здесь можно сделать.
      Сейчас Кларенс нанесет решающий удар. Настороженная тишина в аудитории.
      - Самое лучшее, что вы можете сделать, это не браться за работу, которая вам не под силу.
      Нокаут.
      ...Он снова идет по улице. Раз, два, три; левой, левой; вдох, пауза, выдох, пауза.
      Поверженный, хныкающий враг, размазывающий кровь по лицу. Печеное яблоко, которое слишком поздно вынули из духовки.Уверенность в своих силах и радость победы нужны ученому не меньше, чем боксеру на ринге.
      Раз, два, три; вдох, пауза, выдох, пауза; раз, два, три; левой, левой.
      5 - Олаф!
      В дверях - сияющая, блистательная Эльза. До чего она хороша - юная Афродита, рожденная в растворе регенерационной ванны.
      Белое платье на фоне ствола. "Может быть, вы все-таки решитесь поцеловать меня, Кларенс?"
      - Здравствуй, дорогая. - Это совсем не такой поцелуй, каким обычно обмениваются супруги в день бриллиантовой свадьбы.
      - А ну, покажись. Ты великолепно выглядишь. Не пришлось бы мне нанимать телохранителей, чтобы защищать тебя от студенток.
      - Чепуха! Имея такую жену...
      - Пусти, ты мне растреплешь прическу.
      Он идет по комнатам, перебирает книги в шкафу, рассматривает безделушки на Эльзином столике, с любопытством оглядывает мебель, стены. Все это так привычно и вместе с тем так незнакомо. Как будто видел когда-то во сне.
      - Новое увлечение? - спрашивает он, глядя на фотографию юноши в мешковатом комбинезоне, стоящего у трапа ракеты.
      В глазах Эльзы ужас.
      - Олаф! Что ты говоришь?!
      Кларенс пожимает плечами:
      - Я не из тех, кто ревнует жен к их знакомым, но посуди сама... манера вешать над кроватью фотографии своих кавалеров может кому угодно показаться странной. И почему ты так на меня глядишь?
      - Потому что... потому что это Генри... наш сын... Боже! Неужели ты ничего не помнишь?!
      - Я все великолепно помню, но у нас никогда не было детей. Если ты хочешь, чтобы фотография все-таки красовалась здесь, то можно придумать что-нибудь более остроумное.
      - О господи!!
      - Не надо, милая. - Кларенс склонился над рыдающей женой. - Ладно, пусть висит, если тебе это нравится.
      - Уйди! Ради бога, уйди, Олаф. Дай мне побыть одной, очень тебя прошу, уйди!
      - Хорошо. Я буду в кабинете. Когда ты успокоишься, позови меня...
      ...События и даты, лица знакомых, прочитанные книги, обрывки кинофильмов, физические константы, тензоры, операторы, формулы, формулы, формулы. Белое платье на фоне ствола. "Может быть, вы все-таки решитесь поцеловать меня, Кларенс?" Красные розы, теорема Лангрена, печеное яблоко, которое слишком поздно вынули из духовки, радость победы!..
      Нет, он решительно не понимает, что это взбрело в голову Эльзе...
      Празднично накрытый стол. Рядом с бутылкой старого вина - свадебный пирог. Два голубка из крема держат в клювах цифру 75.
      - Посмотри, что я приготовила. Этому вину тоже семьдесят пять лет.
      Слава богу, кажется, Эльза успокоилась. Но почему семьдесят пять?
      - Очень мило, хотя и не вполне точно. Мне не семьдесят пять лет, а сто, да и тебе, насколько я помню, тоже.
      Опять этот странный, встревоженный взгляд. Он отрезает большой кусок пирога и наливает в бокалы вино.
      - За бессмертие!
      Они чокаются.
      - Мне бы хотелось, - говорит Кларенс, пережевывая пирог, - чтобы ты в этом году обязательно прошла инверсию. У тебя перегружен мозг. Поэтому ты выдумываешь несуществовавшие события, путаешь даты, излишне нервозна.
      Хочешь, я завтра позвоню Леруа? Это такая пустяковая операция.
      - Олаф, - глаза Эльзы умоляют, ждут, приказывают, - сегодня двадцать третье августа, неужели ты не помнишь, что произошло семьдесят пять лет назад в этот день?
      ...События и даты, лица знакомых, тензоры, операторы, формулы, формулы, формулы...
      - Двадцать третьего августа? Кажется, в этот день я сдал последний экзамен. Ну, конечно! Экзамен у Элгарта, три вопроса, первый...
      - Перестань!!!
      Эльза выбегает из комнаты, прижав платок к глазам.
      "Да... - Кларенс налил себе еще вина. - Бедная Эльза! Во что бы то ни стало нужно завтра повезти ее к Леруа".
      Когда Кларенс вошел в спальню, Эльза уже была в постели.
      - Успокойся, дорогая. Право, из-за всего этого не стоило плакать, - он обнял вздрагивающие плечи жены.
      - Ох, Олаф! Что они с тобой сделали?! Ты весь какой-то чужой, не настоящий! Зачем ты на это согласился?! Ты ведь все- все забыл!
      - Ты просто переутомилась. Не нужно было отказываться от инверсии. У тебя перегружен мозг, ведь сто лет - это не шутка.
      - Я тебя боюсь такого...
      "...Может быть, вы все-таки решитесь поцеловать меня, Кларенс?"
      6 Зловещее дыхание беды отравляло запах роз, путало стройные ряды уравнений. Беда входила в сон, неслышно ступая мягкими лапами. Она была где-то совсем близко.
      Не открывая глаз, Кларенс положил руку на плечо жены.
      - Эльза!
      Он пытался открыть ее застывшие веки, отогреть своим дыханием безжизненное лицо статуи, вырвать из окостеневших пальцев маленький флакон.
      - Эльза!!
      Никто не может пробудить к жизни камень.
      Кларенс рванул трубку телефона...
      - Отравление морфием, - сказал врач, надевая пальто. - Смерть наступила около трех часов назад. Свидетельство я положил на телефонную книгу. Вон оно, на столике. Там же я записал телефон похоронного бюро. В полицию я сообщу сам. Факт самоубийства не вызывает сомнений. Думаю, они не будут вас беспокоить.
      - Эльза! - он стоял на коленях у кровати, гладя ладонью холодный белый лоб. - Прости меня, Эльза! Боже, каким я был кретином! Продать душу! За что?
      Стать вычислительной машиной, чтобы иметь возможность высмеять этого болвана Леви!.. Печеное яблоко, которое слишком поздно вынули из духовки. Радость победы, теорема Лангрена, тензоры, операторы, формулы, формулы, формулы...
      этого болвана...
      Кларенс протянул руку и взял со столика белый листок.
      В двенадцать часов зазвонил телефон.
      Стоя на коленях, Кларенс снял трубку.
      - Слушаю.
      - Алло, Кларенс! Говорит Леруа. Как вы провели ночь?
      - Как провел ночь? - рассеянно переспросил Кларенс, вертя в руке свидетельство о смерти, исписанное на обороте математическими символами. Отлично провел ночь.
      - Самочувствие?
      - Великолепное! - Ровные строчки уравнений, не уместившихся на свидетельстве, покрывали листы телефонной книги, лежащей на подушке рядом с головой покойной. - Позвоните мне через два часа, я сейчас очень занят.
      Мне, кажется, удалось найти доказательство теоремы Лангрена.
      Леруа усмехнулся и положил трубку.
      - Ну как? - спросил Крепс.
      - Все в порядке. Операция удалась на славу. Тревожных симптомов нет.
      ЧАС В ЭФИРЕ Ветеран - Так это вы, молодой человек, пойдете на ходовые испытания? Очень приятно познакомиться, очень приятно... Нет, меня поздравлять не с чем, выход на пенсию не такое уж радостное событие... Конечно, в первый раз вам будет трудно, но ничего, справитесь. Вы напрасно об этом говорите. Если мои советы могут быть вам полезны, я с удовольствием это сделаю. Да, мне много раз приходилось сдавать механизмы на кораблях. Кстати, учтите: моряк торгового флота никогда не называет судно, на котором он плавает, кораблем.
      Для него это шип, коробка или лайба, будь оно даже роскошным теплоходом с дизелем мощностью двадцать тысяч лошадиных сил. В этих названиях таится суровея нежность, не терпящая сантиментов, заставляющая молодожена называть свою юную супругу старухой. Но так можно говорить только о своем судне.