Гея (№1) - Титан

Но снег был мимолетным. Местами он достиг глубины нескольких сантиметров, но затем снизу пошло тепло, и он быстро растаял. Вскоре согрелся и воздух. Почувствовав, что опасность миновала, Сирокко и Габи нашли на земле местечко потеплее и уснули.

Когда они проснулись, от оставшегося мяса исходил не совсем приятный запах, как, впрочем, и от пояса Габи. Они выбросили мясо, помылись в реке. Затем Габи убила другое животное, похожее на кенгуру – они стали называть этих зверей «улыбчивыми».

После завтрака они почувствовали себя гораздо лучше, тем более что женщины дополнили его фруктами, которых кругом было в изобилии. Сирокко особенно понравился один – выглядел он как бугристая груша, но мякотью походил на дыню. На вкус же фрукт был острый, как чеддер.

Они были готовы идти вперед целый день, но обернулось по-иному. Их проводник, река, исчезла в большой дыре у основания холма.

Сирокко и Габи стояли на краю дыры и смотрели вниз. Там булькало, как в стоке ванны, через длинные интервалы времени раздавались всасывающие звуки, сопровождаемые утробной отрыжкой. Сирокко все это не понравилось, и она отошла подальше от края.

– Может быть, я сошла с ума, – сказала она, – но не здесь ли пьет воду существо, которое в свое время проглотило нас?

– Все может быть. Но я не собираюсь нырять туда, чтобы выяснить это. Ну, так что мы будем делать?

– Если бы я знала…

– Мы можем вернуться к тому месту, откуда пришли, и ждать там.

Но, по всей видимости, Габи не вдохновляла эта идея.

– Проклятье! Я была уверена, что отойдя подальше, мы найдем место, чтобы оглядеться. Как ты думаешь, на Фемиде есть только одна большая лесная река?

Габи пожала плечами:

– Мне явно не хватает информации.

Сирокко задумалась. Похоже, Габи ожидала, что она примет решение.

– Ладно. Во-первых, нам нужно взобраться на этот холм и оглядеться. Если не увидим ничего стоящего, надо попытаться влезть на одно из деревьев. Может быть, нам удастся залезть достаточно высоко, чтобы увидеть что-нибудь. Как ты думаешь, сумеем?

Габи изучающе посмотрела на ствол дерева.

– Уверена, что это весьма опасно. Нет никакой гарантии, что мы не свернем шеи.

– Я знаю. Пойдем на холм.

Холм был круче тех, которые встречались им до сих пор. Кое-где им приходилось взбираться на четвереньках. Габи, как более опытная в скалолазании, шла впереди. Она была проворна, гораздо щуплее, чем Сирокко, и более гибкая. Вскоре Сирокко начала ощущать каждый месяц разницы в их возрасте.

– Черт побери! Посмотри сюда!

– Что там такое? – Сирокко шла в нескольких метрах позади Габи. Подняв голову, она увидела лишь ноги и ягодицы Габи.

«Странное дело, – подумала Сирокко, – я видела обнаженными всю мужскую часть команды, но надо было попасть на Фемиду, чтобы увидать голый зад Габи». Обнаженная безволосая Габи казалась странным созданием.

– Мы нашли сцену обзора, – сказала Габи. Она обернулась и подала Сирокко руку.

На гребне холма росли деревья, за ними разверзлась пропасть. Ее глубина значительно превышала высоту деревьев. Хотя они росли очень густо и были переплетены виноградом, ни одно из них не было выше десяти метров.

Сирокко хотела взобраться на холм, чтобы посмотреть, что находится на другой стороне. Теперь она знала это. Холм не имел другой стороны.

Габи стояла в нескольких метрах от края обрыва. С каждым шагом перед Сирокко все больше открывалось зияющее пространство, но и подойдя к Габи, она не могла увидеть дна пропасти, оставалось лишь догадываться о ее глубине. Она измерялась в километрах. Сирокко замутило.

Они стояли у естественного окна, образованного двадцатиметровой брешью между деревьями. Впереди не было ничего, кроме двухсоткилометрового пространства.

Сирокко и Габи стояли у кромки обрыва, оглядывая пространства Фемиды. Прямо была тонкая полоска тени – возможно, такая же скала, как и та, на которой они стояли. Над полоской виднелась зеленая земля. Зелень постепенно блекла, переходя в белый, затем в серый цвет по мере того, как взгляд Сирокко блуждал от склона к полупрозрачному пространству, и превращалась наконец в сверкающий желтый.

Ее взгляд опять скользнул по удаленному изгибу скалы. Внизу поверхность ее была зеленее, обнимающие ее белые облака поднимались выше головы Сирокко. Как если бы она стояла на земной горной вершине – кроме одного. Земля казалась плоской, лишь пока она не смотрела влево или вправо.

Она накренялась. Сирокко сглотнула и, изгибаясь, вытянула шею, пытаясь придать земле горизонтальный вид, отказываясь верить, что вдали земля становилась выше, не поднимаясь.

Сирокко задыхалась и хваталась за воздух, затем опустилась на четвереньки. Так она чувствовала себя увереннее. Она подползла к краю и посмотрела налево. Над той стороной, которую она изучала, нависал затемненный участок. В ночи мерцало темное море, море, которое непонятно как оставалось в пределах своих берегов, разливаясь в ее сторону. По другую сторону от моря исчезло вдали другое световое пространство подобное тому, которое находилось впереди нее; видимость пересекала крыша – казалось, она вспухла навстречу земле. Сирокко понимала, что это оптический обман; крыша должна была казаться такой высоты только с того места, где она стояла.

Сирокко и Габи находились на границе постоянного дня. Справа над поверхностью земли начал появляться подернутый дымкой терминатор, он не был так резко и отчетливо очерчен, как терминатор планет. Он был шириной, как прикинула Сирокко, примерно тридцать-сорок километров. За пределами этой зоны царила ночь, но она не была непроглядной. В этой ночи находилось огромное море, оно было вдвое больше того, которое лежало в другой стороне. Море было таким ярким, будто его освещал яркий лунный свет, оно искрилось, как бриллиантовое.

– Не отсюда ли пришел ветер? – спросила Габи.

– Да, если только мы не вышли к излучине реки.

– Я не думаю. По мне, это похоже на лед.

Сирокко согласилась с ней. При входе в узкий залив лед ломался, в конечном итоге прилив превращался в реку, которая впадала в другое море. Местность была гористой, неровной, как гладильная доска. Сирокко не понимала, как река прокладывает свой путь через горы, чтобы слиться с морем по другую сторону хребта. В конце концов она решила, что ее вводит в заблуждение перспектива. Вода не может течь в гору даже на Фемиде.

За зоной льдов находилась зона дня, она была еще ярче и золотистей, чем та, которую Сирокко видала до сих пор. Она была похожа на пески пустыни. Чтобы добраться туда, надо было преодолеть замерзшее море.

– Три дня и две ночи, – сказала Габи, – это явно выходит за пределы теории. Я говорила, что мы могли бы увидеть почти половину поверхности Фемиды, но такого я не ожидала.

Сирокко проследила за пальцем Габи, указывавшим на серию чего-то, что выглядело как канаты, которые брали начало на земле и под углом поднимались к крыше. Три каната находились на одной линии прямо напротив Сирокко и Габи, ближайший почти скрывал два остальных. Сирокко видела их раньше, но не обратила на них внимания, так как не поняла, что это такое. Теперь она рассмотрела их поближе и нахмурилась. Они были подавляюще огромны, как и многое на Фемиде.

По ближайшему канату можно было судить об остальных. Он находился километрах в пятидесяти, но было видно, что он состоит из по крайней мере сотни прядей, сплетенных вместе. Каждая прядь была толщиной двести или триста метров. Остальных деталей с такого расстояния видно не было.

Все три каната в ряду поднимались над морем километров на сто пятьдесят, если не выше, пока не соединялись с крышей в точке, где, как догадывалась Сирокко, должна была находиться одна из спиц, видимая изнутри. Это был конусообразный раструб, похожий на колокол трубы, который, расширяясь, превращался в крышу, и сторонами обода колеса. Приблизительно в пятистах километрах от колокола видны были еще канаты.

Слева от Сирокко тоже были канаты, но они поднимались вертикально к арочному потолку и исчезали, проходя сквозь него. На некотором расстоянии от них находились и другие рамы канатов, которые под углом поднимались к отверстию, где находилась спица, не видимому Сирокко с того места, где она стояла.

В тех местах, где канаты соединялись с землей, они подтягивали ее к широкому горному основанию.

– Похожи на растяжки подвесного моста, – сказала Сирокко.

– Точно. И вот что я думаю. Здесь не нужны опорные столбы. Канаты, должно быть, закреплены в центре. Фемида – циркулярный подвесной мост.

Сирокко вытянула шею и посмотрела вниз на удаленную не менее чем на два километра землю.

Скала была почти отвесна, становясь более пологой лишь около дна.

– Тебе не приходило в голову спуститься вниз? – спросила Габи.

– Приходило, но мне становится не по себе при мысли об этом. Да и чем там лучше, чем здесь? Тем более что мы убедились – здесь можно жить.

Сирокко замолчала. Что же им делать дальше?

Можно, конечно, попытаться обеспечить себе сносное существование, если под этим понимать хижину из прутьев и диету из сырого мяса и фруктов. Но она сойдет с ума через месяц…

А земля внизу была прекрасна. Среди невероятно крутых гор как самоцветы сверкали озера. Были видны волнующиеся луга, густые леса. Далеко на востоке нависало полуночное море. Было не ясно, какие опасности таит в себе эта земля, но она манила Сирокко.

– Мы можем спуститься по лозам, – сказала Габи, указывая в сторону возможного спуска.

Скалу покрывала растительность. Из обнаженной горной породы, крепко цепляясь корнями за камни, росли массивные деревья. Собственно поверхность скалы была видна лишь небольшими заплатами. Но даже они смотрелись совсем неплохо – базальтовые образования в форме столбиков с широкими шестиугольными платформами там, где столбики внезапно обрывались.

– Можем, – сказала наконец Сирокко, – хотя это будет трудно и опасно. Нужно хорошо подумать, прежде чем предпринимать такую попытку. – Она осознала, что ее влечет туда нечто большее, чем неопределенное желание.

– К дьяволу! Я тоже не хочу торчать здесь наверху, – с усмешкой сказала Габи.

– Следовательно, волнения позади, – раздался позади них спокойный голос.

Сирокко напряглась. Прикусив губу, она медленно отодвигалась от края пропасти, пока не очутилась на безопасном расстоянии.

– Привет. Я жду вас.

На ветке дерева метрах в трех над землей, болтая голыми ногами, сидел Калвин Грин.

Глава 7

После того, как Сирокко более-менее успокоилась, они сели в кружок, и Калвин начал рассказывать.

– Я вылез из дыры недалеко от того места, где исчезает река, – рассказывал он. – Это произошло семь дней тому назад, вас я услышал на второй день.

– Но почему ты не позвал нас? – спросила Сирокко.

Калвин поднял остатки своего шлема.

– Потерялся микрофон, – объяснил он, распутывая оборванные провода. – Я вас слышал, но не мог ничего передать. Я ждал, питался фруктами – я просто не мог убить ни одного животного, – он растопырил широкие ладони и пожал плечами.

– Как ты определил, где нас ждать? – спросила Габи.

– У меня не было уверенности.

– Великолепно, – сказала Сирокко и, хлопнув ладонью по ноге, засмеялась. – Великолепно, все это, как в сказке. Надеясь кого-нибудь найти, мы не надеялись, что это будешь ты. Это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой. Ведь так, Габи?

– А? О, конечно, это грандиозно.

– Я тоже рад вас видеть. Я слушал вас пять дней. Оказывается, это так приятно – слышать знакомые голоса.

– Это в самом деле продолжалось так долго?

Калвин похлопал себя по запястью, где были часы.

– Они до сих пор показывают точное время, – сказал он. – Когда мы вернемся назад, напишу на завод письмо.

– Я бы высказала благодарность изготовителям ремешка. Он был металлический, а мой кожаный.

Калвин пожал плечами.

– Я помню. Его стоимость больше, чем моя месячная зарплата интерна.

– И все равно кажется, что прошло слишком много времени. Мы спали всего три раза.

– Я знаю. Билл и Август испытывают те же трудности при определении времени.

– Билл и Август живы? – вскинула на него взгляд Сирокко.

– Да, я слышал их. Они внизу, на дне. Могу указать место. У Билла, как и у вас, сохранился приемопередатчик. У Август цел только приемник. Билл описал бросающиеся в глаза вехи, по которым его можно найти. Он сидит там уже два дня, и Август довольно быстро нашла его. Сейчас он регулярно посылает позывные. А Август только спрашивает об Апрель и плачет.

– Боже, – выдохнула Сирокко, – я так и предполагала, что она будет так себя вести. Ты не представляешь, где могут быть Апрель или Джин?

– Я думаю, что однажды слышал Джина – он плакал, как уже говорила Габи.

Сирокко задумалась, нахмурившись.

– Но почему Билл не слышит нас? Ведь наши передатчики работают на одном канале.

– Может быть, дело в помехах окружающей местности, – сказал Калвин. – Вас отделяла скала. Только я слышал обе группы, но ничего не мог поделать без передатчика.

– Следовательно, теперь он должен слышать нас, если…

– Не волнуйся. Сейчас они спят и не слышат тебя. Эти наушники жужжат не громче комара. Они должны проснуться через пять или шесть часов.

Калвин перевел взгляд с одной на другую.

– Люди, а нам ведь тоже не мешает поспать, вы шли двадцать пять часов.

Сирокко легко поверила ему. Несмотря на возбуждение, у нее слипались глаза. Но она еще крепилась.

– А как же ты, Калвин? Тебя ничего не беспокоит?

– Беспокоит? – переспросил Калвин, приподняв бровь.

– Ты знаешь, что я имею в виду.

– Я не говорю об этом. Никогда, – сказал он, и у него, казалось, перехватило дыхание.

Сирокко не настаивала. Калвин казался спокойным, он как будто примирился с чем-то.

Габи встала и, потянувшись, зевнула во весь рот.

– Я за то, чтобы поспать, – сказал она. – Где мы ляжем, Роки?

Калвин тоже поднялся на ноги.

– У меня есть одно место, – сказал он. – Это здесь, на дереве, вы обе поместитесь. Я не буду ложиться, послушаю Билла.

Это было птичье гнездо, сплетенное из виноградной лозы. Калвин устлал его чем-то вроде перьев. Там было полно места, но Габи предпочла лежать поближе друг к другу, как они делали до этого. Сирокко заколебалась, но потом решила, что это не имеет значения.

– Роки?

– Что?

– Я хочу, чтобы ты была внимательна к нему.

– М-м-м? К Калвину? – сквозь сон пробормотала Сирокко.

– С ним что-то случилось.

Сирокко посмотрела на Габи покрасневшими глазами.

– Давай спать, Габи, ладно? – она вытянулась и похлопала Габи по ноге.

– Просто будь осторожнее, – пробормотала Габи.

«Если бы был хоть какой-нибудь признак утра, – зевая, подумала Сирокко, – вставать было бы гораздо легче. Что-нибудь вроде кукарекающего петуха или поднимающегося из-за склона солнца».

Габи все еще спала рядом с нею. Сирокко вылезла из гнезда и встала на широкой ветви дерева.

Калвина нигде не было видно. Завтрак находился на расстоянии вытянутой руки: пурпурные плоды размером с ананас. Сирокко сорвала один и съела его вместе с кожурой. Она начала карабкаться вверх. Это оказалось неожиданно легко – она поднималась как по лестнице. Взбираться по этому дереву было одно удовольствие, ничего подобного она не испытывала лет с одиннадцати. За наросты на бугристой коре было удобно держаться. Сирокко добавила еще несколько царапин к имеющимся, но это была невысокая цена, и она охотно платила ее.

Впервые за все время пребывания на Фемиде она чувствовала себя счастливой. Встречу с Габи и Калвином она не считала, так как та радость граничила с истерией. Сейчас же это было просто ощущение радости.

Она никогда не была угрюмой личностью. У нее были хорошие минуты на «Властелине Колец», но это не было полной радостью. Пытаясь воссоздать то время, когда она испытывала всеобъемлющее счастье, она пришла к выводу, что это была вечеринка, во время которой она узнала, что после семи лет испытаний у нее есть команда. Сирокко улыбнулась при этом воспоминании; это была очень хорошая вечеринка.

Но вскоре она отогнала все мысли и позволила своей душе парить в свободном полете. Она не чувствовала своего тела. Взбираясь обнаженная на дерево, Сирокко испытывала ошеломляющее ощущение свободы. До сих пор нагота доставляла ей чувство досады и опасности, теперь же она наслаждалась ею. Она ощущала под пальцами грубую кору дерева и гибкие ветви. Ей хотелось закричать по-тарзаньи.

Добравшись до вершины, она услышала звук, которого раньше не было. Это был повторяющийся треск, исходящий из точки где-то за желто-зелеными листьями. Это было впереди нее, несколькими метрами ниже. Она спустилась на горизонтальный сук и осторожно поползла в сторону от ствола.

Перед ней была серо-голубая стена. Она не имела понятия, что это. Треск послышался опять, теперь он стал громче и раздавался немного выше. Впереди передвинулся пучок сломанных веток и исчез. Затем неожиданно появился глаз.

– Ой! – завизжала Сирокко. Она не помнила как отскочила метра на три, глядя на приковывающий к месту чудовищный глаз. Он был величиной с обхват ее рук, он влажно поблескивал и был удивительно человеческим.

Он моргал.

Со всех сторон, как в отверстии кинокамеры, его окружала сокращающаяся тонкая пленка, затем опять послышался треск, такой же частый, как моргание.

Не чувствуя, как она расцарапывает колени, Сирокко бросилась вниз, не переставая громко вопить. Проснулась Габи. В руках у нее была бедренная кость убитого животного, и она была готова ее использовать.

– Вниз, вниз! – отчаянно кричала Сирокко. – Там, наверху, что-то такое… Ему это дерево – как нам зубочистка!

Она преодолела последние метры, спрыгнула на землю на все четыре точки опоры, вскочила и помчалась прочь от дерева. Но тут она натолкнулась на Калвина.

– Ты что, не слышишь? Нам надо побыстрее убираться. Там это существо…

– Знаю, знаю. – Калвин успокаивающе выставил вперед ладони. – Нет никаких причин беспокоиться. Я просто не успел рассказать вам о нем раньше.

Сирокко чувствовала себя так, словно из нее вдруг выпустили воздух, но она далеко не успокоилась. Было ужасно пережить такое нервное потрясение и не получить никакой разрядки. Ногам хотелось бежать. Вместо этого она набросилась на Калвина.

– Ты, дерьмо! Не успел рассказать о существе, подобном этому? Что это такое и что ты о нем знаешь?

– Это способ покинуть скалу, – ответил Калвин. – Оно называется… – он сложил губы трубочкой и просвистел три отчетливые ноты с трелью в конце, – это трудно объяснить. Я назвал его «цеппелин».

– Ты назвал его «цеппелин»? – заторможенно повторила Сирокко.

– Это ему подходит. Он похож на дирижабль.

– Дирижабль?

Он странно взглянул на нее, и она показала в усмешке зубы.

– Он похож на дирижабль, но это не дирижабль, потому что у него нет твердого скелета. Я позову его, и ты увидишь.

Калвин вставил в рот два пальца и протяжно засвистел, выводя сложную мелодию со странными музыкальными интервалами.

– Он зовет его, – сказала Сирокко.

– Я слышу, – ответила Габи. – С тобой все в порядке?

– Да, но я, наверное, поседею.

В ответ на призыв Калвина сверху раздалась серия трелей, но на протяжении нескольких минут все оставалось по-прежнему, никто не появлялся. Они ждали.

Цеппелин появился слева. Он был на расстоянии трехсот-четырехсот метров от поверхности скалы, летя параллельно ей, но даже с такого расстояния они видели лишь часть его. Он казался сплошной серо-голубой завесой, опущенной перед их взорами. Затем Сирокко увидала глаз. Калвин засвистел еще раз и глаз завращался, очевидно, разыскивая их. Калвин оглянулся через плечо на Сирокко и Габи:

– У него не слишком хорошее зрение. Поэтому я не стою на его пути. Как будто в соседнем графстве.

– Это не очень-то далеко, – со страхом сказала Габи. Этот осел может очутиться и в соседнем графстве.

Передняя часть существа исчезла, а оно продолжало парить, и парить, и парить… Казалось, ему не будет конца.

– Куда он собирается? – спросила Сирокко.

– Ему нужно время, чтобы остановиться, – пояснил Калвин. – Довольно скоро все будет в порядке.

Сирокко и Габи присоединились к Калвину, стоящему на краю утеса. Полная длина цеппелина составляла примерно километр. Для полного сходства с увеличенным германским воздушным кораблем «Гинденбург» не хватало только свастики на корме.

– Нет, – подумала Сирокко, – этого не может быть. – Она была энтузиастом дирижаблестроения, активным участником проекта НАСА по строительству дирижабля почти таких же размеров, как цеппелин. Работая над проектом, она убедилась, что замысел LZ-129 вполне хорош.

Однако формой – удлиненный сигарообразный корпус, тупой нос, суживающаяся корма, слегка, пожалуй, сдвинутая к корме гондола – сходство с «Гинденбургом» исчерпывалось. Гладкой поверхностью цеппелин напоминал скорее старые дирижабли Гудериана. Серо-голубой, слегка маслянистый корпус радужно переливался.

И «Гинденбург» был без щетины. У цеппелина она была. Щетина тянулась вдоль середины брюха, становясь гуще и длиннее к середине корабля и постепенно сходя на нет к краям. Посредине брюха был нарост, с него свисал изящный завиток.

Еще у цеппелина были плавники и хвост. Вместо четырех перьев в хвосте цеппелина было лишь три: два горизонтальных и одно вертикальное – очевидно, рули поворота и высоты. Сирокко видела, как они изгибаются, когда чудовищное существо разворачивало к ним нос, одновременно подаваясь назад. Тонкие и прозрачные плавники были похожи на крылья летательного аппарата О'Нейла.

– Ты… ты разговариваешь с этим существом? – спросила Габи.

– Довольно свободно, – с улыбкой ответил Калвин. Сирокко еще не видела его таким счастливым.

– Этот язык легко выучить?

– Нет, – нахмурившись ответил Калвин, – я не думаю, что у тебя это получится.

– Как долго ты находился здесь? Дней семь?

– Я говорю тебе, что знаю, как разговаривать с ним. Я много о нем знаю.

– Ну так как ты узнал все это?

Казалось, вопрос обеспокоил его.

– Я проснулся, зная все это.

– Повтори.

– Я просто знаю. Когда я впервые увидал его, я уже все о нем знал. Когда он заговорил, я понял. Все произошло просто.

Но это было далеко не просто, Сирокко была в этом уверена. Но, по всей видимости, Калвин не хотел, чтобы на него давили.

Выбрав правильную позицию – на что ушел почти час – цеппелин стал потихоньку двигаться вперед, пока не оказался вплотную к скале. Во время этой операции Габи и Сирокко отодвинулись подальше. Они чувствовали себя лучше, когда видели его пасть. Это была прорезь в метр шириной, Смехотворно малая для такого существа, она находилась метров на двадцать ниже уровня глаз. Под линией рта располагалось еще одно отверстие: сфинктерная мышца[1], действующая во время свиста как клапан.

Изо рта существа высунулся длинный негнущийся предмет и уперся в землю.

– Пошли, – сказал Калвин, приглашающе махнув рукой, – поднимайтесь на борт.

Ни Габи, ни Сирокко не двинулись с места, они лишь изумленно смотрели на Калвина. Мгновение он выглядел раздраженным, но затем опять улыбнулся.

– Я понимаю, вам трудно поверить, но это правда. Я в самом деле много знаю об этих существах. Я уже катался на них. Они вполне доброжелательные; во всяком случае, он доставит нас куда нам надо. И это безопасно, они совершенно безвредные, питаются только растительной пищей и то в крайне малом количестве.

Калвин поставил ногу на длинный трап и направился ко входу.

– По чему это ты идешь? – спросила Габи. – Я подозреваю, что это его язык.

Она засмеялась, но смех звучал глухо и перешел в кашель.

– Не слишком ли это… я имею в виду… Господи! Калвин! Ты стоишь на языке этого проклятого существа и предлагаешь мне подняться по нему в пасть! Я полагаю, что затем… можно назвать это глоткой? А за глоткой находится что-то, что является не совсем желудком, но предназначено для тех же целей. Там будут соки, которые будут омывать нас, но ты и для этого найдешь прекрасное, гладкое объяснение!

– Габи, честное слово, это так же безопасно, как…

– Нет уж, благодарю покорно! – закричала Габи. – Может быть, я и была у моей мамы Плоджит самой тупой дочерью, но никто еще не сказал, что я настолько глупа, что сама полезу в пасть этого дьявольского чудища! Боже! Да ты представляешь, что ты предлагаешь! За время путешествия меня уже однажды проглотили живьем и я совершенно не жажду повторения этой процедуры!

Она продолжала кричать, тело ее содрогалось, лицо покраснело. Сирокко была согласна со всем сказанным Габи на довольно высоком эмоциональном уровне. Тем не менее, она ступила на язык. Он был теплый, но сухой. Сирокко обернулась и протянула руку:

– Пойдем, коллега. Я верю ему.

Габи перестала трястись и ошеломленно посмотрела на Сирокко:

– Ты же не бросишь меня здесь одну?

– Нет, конечно. Ты отправишься с нами. Нам надо спуститься вниз, к Биллу и Август. Пойдем, я не сомневаюсь в твоей отваге.

– Это нечестно, – захныкала Габи. – Я не трусиха. Вы просто не можете просить меня об этом.

– Я прошу тебя. Есть только один способ справиться со страхом – это посмотреть ему в лицо. Пошли внутрь.

Габи еще долго не решалась, потом расправила плечи и пошла навстречу экзекуции.

– Я делаю это только ради тебя, – сказала она Сирокко, – потому что я люблю тебя. Я хочу быть вместе с тобой, куда бы ты ни пошла, даже если это означает, что мы должны умереть вместе.

Калвин странно взглянул на Габи, но ничего не сказал. Они вошли в рот существа и очутились в узкой полупрозрачной трубе с тонкими стенками, окруженной разреженным воздухом. Идти пришлось долго.

В середине корабля находился большой мешок, который они видели снаружи. Он был из плотного прозрачного материала, сто метров в длину и тридцать в ширину, с дном, покрытым измельченными ветками и листьями. Внутри находились животные: несколько улыбчивых, куча всякой мелкой живности, тысячи крошечных созданий с гладкой кожей, размером меньше землеройки. Как и все остальные животные Фемиды, они не обращали на людей ни малейшего внимания.

Посмотрев сквозь прозрачную стенку, они обнаружили, что находятся уже довольно далеко от скалы.

– Если это не желудок цеппелина, то что это? – спросила Сирокко.

Калвин выглядел озадаченным.

– Я никогда и не говорил, что это не желудок. Мы стоим на его пище.

Габи застонала и попыталась убежать по тому пути, по которому они пришли. Сирокко схватила ее и посадила рядом с собой.

Она вопросительно посмотрела на Калвина.

– Все в порядке, – сказал он. – Он может переваривать пищу только с помощью этих мелких животных. Он поедает их конечный продукт. Его пищеварительные соки не могут переварить ничего, кроме слабого чая.

– Слышишь, Габи? – прошептала ей на ухо Сирокко. – Все будет в порядке, успокойся, моя хорошая.

– Я с-с-слышу. Не сердитесь на меня, я испугалась.

– Я знаю. Давай, встань и посмотри вокруг. Это поможет тебе успокоиться.

Она помогла девушке подняться, и они неуклюже двинулись к прозрачной стене желудка. Ходьба здесь походила на ходьбу по трамплину. Габи прислонила нос и руки к прозрачной стене желудка-корзины и, всхлипывая, прикипела взглядом к пространству. Сирокко оставила ее одну и подошла к Калвину.

– Ты должен быть внимательнее по отношению к ней, – сказала Сирокко. – Время, проведенное в темноте, повлияло на нее сильнее, чем на нас. – Она прищурилась и изучающе посмотрела в лицо Калвина: – Правда, я не знаю, как обстоят дела у тебя.

– Со мной все в порядке, – сказал Калвин. – Но я не хочу говорить о моей жизни до моего второго рождения. С этим покончено.

– Это смешно, но Габи сказала мне то же самое. Я этого не чувствую.

Калвин пожал плечами – ему просто было неинтересно продолжать этот разговор.

– Ладно, – сказала Сирокко, – но я была бы тебе очень благодарна, если бы ты рассказал мне, что знаешь. Меня не интересует, как ты узнал это, если не хочешь – не говори.

Подумав, Калвин кивнул.

– Я не смогу быстро обучить тебя их языку. Это, в основном, модуляция и ее продолжительность, и я говорю только на смешанной версии, основанной на низких тонах, которые я могу слышать. Цеппелины бывают разных размеров – от десяти метров до слегка больших, чем этот. Они часто путешествуют стаями. Это животное сопровождают другие, более мелкие – их не было видно за этим. Вон некоторые из них, – Калвин указал на прозрачную стену, за которой летело еще шесть двадцатиметровых цеппелинов. Они толкались, пробивая себе дорогу, похожие на неуклюжих рыб. Сирокко был слышен пронзительный свист.

– Они дружественны и вполне разумны. Естественных врагов у них нет. Они генерируют водород и держат его под слабым давлением, а для балласта носят воду. Когда они хотят приземлиться, то выпускают водород, когда хотят подняться – сбрасывают воду. Кожа у них плотная, но если она прорвется, то они обычно погибают. Они не слишком маневренны, у них неважное управление, поэтому они долго готовятся, прежде чем отправиться в полет. Иногда они попадают в огневые ловушки, и если вовремя не выберутся, то взрываются как бомбы.

– А как насчет этих животных, которые находятся здесь? – спросила Сирокко. – Что, они все нужны, чтобы переваривать его пищу?

– Нет, только маленькие желтые существа. Они питаются тем, что приготовит для них цеппелин. Больше они нигде не встречаются, кроме как в желудке дирижабля. Остальные здесь вроде нас – путешественники или пассажиры.