Ближе к монастырю музыка стала тише, свет домов и витрин остался позади, и в поздний час перед белеющей громадой собора негромко разговаривали несколько почтительных паломников и высокий иеромонах. Вокруг лежали распиленные бревна, у келейного корпуса светилась и остро пахла клумба с цветами, кое-где горели редкие огоньки. Иногда по поселку за стеной проезжал мотоцикл, и снова все стихало. Сережа тоже притих, Павел сел на лавочку и в полузабытьи, немного раскачиваясь, попытался унять дрожь в теле, но Поддубный попросил его подойти к монаху и спросить, в каком часу начнется на следующий день служба, сам он стеснялся, потому что от него пахло водкой. Инок посмотрел на приблизившегося и покачивающегося от слабости постороннего человека с явным неудовольствием, еще свирепее глядели на него паломники и трудники, однако жавшийся к отцу мальчик всех смягчил и ответ Макаров все же получил.
      Всенощная кончилась, но со стороны толстых стен, справа ли, слева, быть может, из келий, доносилось удивительное пение. Макарову подумалось, ему мерещится оттого, что поднялась температура, или же кто-то в ночи слушает пластинку с церковной музыкой, но тут Илья схватил его за руку:
      - Пошли быстрее. Плохо, что выпили, но все равно пошли.
      По темной крутой лестнице они поднялись в громадный собор и очутились в едва освещенном свечками помещении. В храме было совсем немного народу, в основном женщины. Они пели акафист, в темной, невидимой вышине отражались и возвращались их голоса, потом молодой священник принялся читать Евангелие, на белых стенах лежали дрожащие от движения воздуха тени, никто не шевелился, и даже Сережа замер, не ковырял в носу, прилежно налагал на себя крестное знамение, как учил его дядя Илья, и просил за папу, а Макаров, забыв о недомогании, стоял, выпрямившись и оцепенев.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.