Человек наизнанку

– Ты права. В обычное время ты была бы совершенно права. Однако ты забываешь, что мы имеем дело с необычным волком, не таким, как другие. Я видел отпечатки его зубов. Камилла, если я тебе говорю, что это могучий зверь, такой, каких я, может быть, никогда не встречал, ты должна мне поверить.

– Я тебе верю, – тихо ответила Камилла.

– Скоро это станет известно многим, не мне одному. Они же не слепые, эти парни, они быстро во всем разберутся, что бы там ни думала толстуха. И очень скоро они обо всем узнают. Узнают о том, что имеют дело с необычным существом, какого они никогда не видели. Камилла, ты понимаешь, к чему я веду? Ты понимаешь, насколько серьезна опасность? Для них это нечто выходящее за пределы нормы. Они же испугаются. И потеряют голову. Станут поклоняться идолам и предавать огню несогласных. Если сейчас толстуха Сюзанна распустит слухи, парни схватят Массара и вспорют ему брюхо от шеи до самых яиц.

Камилла покачала головой, напряженно размышляя. Никогда еще Лоуренс не произносил столько слов сразу. Он по-прежнему обнимал ее, словно желая защитить. Камилла чувствовала его горячие ладони на своей спине.

– Вот почему нужно непременно найти этого зверя, мертвым или живым. Если они его найдут, он будет мертвым, если я – живым. И с этого момента нам лучше помалкивать.

– А что делать с Сюзанной?

– Съездим к ней завтра, скажем, чтобы поменьше трепалась.

– Она не любит, когда ей приказывают.

– Но она любит меня.

– Она уже могла рассказать кому-нибудь, кроме тебя.

– Не думаю. Вряд ли.

– Почему?

– Потому что она считает всех жителей Сен-Виктора круглыми идиотами. А меня нет, потому что я иностранец. Кроме того, она разговорилась об этом со мной, потому что я разбираюсь в волках.

– Почему же ты ни словом не обмолвился в среду вечером, когда мы вернулись из Экара?

– Я надеялся, что во время облавы животное обнаружат и тогда все само собой забудется. Не хотел понапрасну тебя расстраивать, ты ведь любишь толстуху.

Камилла снова покачала головой.

– Она сумасшедшая, твоя Сюзанна, – прошептал ей на ухо Лоуренс.

– Я ее все равно очень люблю.

– Знаю.

IX

На следующее утро в половине восьмого Лоуренс завел мотоцикл, и они тронулись в путь. Еще толком не проснувшаяся Камилла села сзади, и они не спеша проехали два километра до Экара. Одной рукой Камилла крепко обнимала Лоуренса, а в другой держала пустую банку из-под винограда в водке. Сюзанна давала виноград только в обмен на пустую банку.

Лоуренс повернул налево, выехав на каменистую дорогу, ведущую прямо к дому.

– Смотри, полицейские! – крикнула Камилла, тряся Лоуренса за плечо.

Лоуренс знаком показал, что тоже их заметил, заглушил мотор и слез с мотоцикла. Сняв шлемы, они с Камиллой увидели тот же голубой автомобиль «универсал», что стоял у овчарни, как два дня назад, и тех же двух полицейских, среднего роста и совсем низенького, которые бегали от дома к машине и обратно.

– God, – только и вымолвил Лоуренс.

– Вот черт, опять беда с овцами, – с досадой произнесла Камилла.

– Bullshit. Теперь толстуху не утихомирить.

– Сюзанну.

– Сюзанну.

– Лучше бы это случилось где-нибудь еще.

– Волк сам выбирает. Случай тут ни при чем, – сказал Лоуренс.

– Он выбирает?

– Несомненно. Ходит на разведку, пока не отыщет то, что ему нужно. Овчарня легко доступна, стоит на отшибе, собак держат на привязи. Вот он и возвращается. И еще не раз вернется. Если сюда повадится, его будет проще поймать.

Лоуренс положил шлем и перчатки на сиденье мотоцикла.

– Пойдем, – позвал он Камиллу, – надо взглянуть на раны. Интересно, они такие же или другие?

Лоуренс встряхнулся, как просыпающийся зверь, – так он всегда делал, когда возникали какие-нибудь трудности. Камилла сжала кулаки и сунула их в карманы брюк. Тропинка пахла тимьяном и базиликом – и кровью, подумала про себя Камилла. А Лоуренс считал, что здесь всегда пахнет овечьей грязной шерстью и мочой.

Они пожали руку жандарму среднего роста: вид у него был растерянный и крайне удрученный.

– Можно я осмотрю повреждения? – спросил Лоуренс.

Жандарм пожал плечами.

– Ни к чему нельзя прикасаться, – произнес он заученно, словно робот. – Ни к чему нельзя прикасаться.

Тут он устало махнул рукой, позволяя им войти.

– Вы там поосторожнее, зрелище ужасное, – предупредил он. – Просто ужасное.

– Да уж, не из приятных, – согласился Лоуренс.

– А вы что, за виноградом приехали? – осведомился жандарм, заметив пустую банку.

– Да, за виноградом, но не только, – ответила Камилла.

– Неудачный день выбрали, очень неудачный день.

Камилла не могла взять в толк, почему полицейский сегодня все повторяет по два раза. Это же полдня пройдет, а он ничего толком сказать не успеет. Вот Лоуренс, который обычно произносил только треть фразы, экономил уйму времени. Или терял, это как посмотреть. Вот мать Камиллы, например, говорила, что потерять время – значит его выиграть.

Она повернулась к овчарне, но не увидела у дверей ни Солимана, ни Полуночника. Лоуренс уже зашел внутрь, и Камилла последовала за ним. Он вдруг повернулся, белый как полотно, и выставил руки, не давая ей пройти.

– Не ходи дальше, Камилла, – чуть слышно выдохнул он. – Тебе не надо это видеть. Там не овца. Господи Иисусе.

Но Камилла уже увидела. Сюзанна лежала на грязной соломе, вытянувшись на спине, широко раскинув руки и ноги. Ее ночная сорочка задралась до колен, из страшной раны на шее натекло целое озеро крови. Камилла закрыла глаза и бегом выскочила из овчарни. Она наткнулась на среднего жандарма, который удержал ее, крепко обхватив обеими руками.

– Что, что тут произошло? – простонала Камилла.

– Это волк, – тихо ответил жандарм. – Волк.

Взяв Камиллу под руку, он отвел ее к полицейской машине и усадил на переднее сиденье.

– Мне тоже очень тяжело, – сказал он, – но говорить об этом нельзя. Не положено.

– Ей наплевать на то, что положено и что не положено! – выкрикнула Камилла. – Это Сюзанна!

– Я знаю, девочка, знаю.

Он достал из перчаточного ящика машины бутылку и неловко протянул ее Камилле.

– Не хочу я водки, – всхлипнула девушка. – Я хочу Сюзанниного винограда. Я за ним и приехала.

– Ну что вы как маленькая, прямо как маленькая.

– Сюзанна, – простонала Камилла. – Моя милая толстуха Сюзанна.

– Наверное, она услышала зверя, – стал рассуждать жандарм. – Похоже, она вышла на шум и отправилась в овчарню. Около нее нашли ружье. Судя по всему, она загнала зверя в угол и он на нее бросился. Да, бросился. Она была слишком смелая, наша Сюзанна.

– А Полуночник? – сердито воскликнула Камилла. – Он-то где шлялся?

– Ну что вы как маленькая, – снова принялся увещевать ее жандарм. – Полуночника не было на ферме. У него пропала одна овечка, молоденькая, годовалая. Он искал ее большую часть ночи, а когда ушел слишком далеко, остался ночевать на пастбище. Вернулся в семь утра и сразу вызвал нас. Вы поосторожней, девочка.

– Поосторожнее с чем? – удивленно спросила Камилла, подняв на него глаза.

– Не стоит обижать Полуночника, когда у него такое горе. Не стоит говорить: «А Полуночник? А Полуночник? Где шлялся Полуночник?» – или еще какие-нибудь глупости. Вы не из этих краев, поэтому ничего, ничего не говорите, пока как следует не подумаете. Сюзанна была для Полуночника вроде Мадонны, а то и больше. Значит, вы не станете говорить никаких глупостей. Никаких глупостей.

Потрясенная Камилла кивнула, вытерла слезы тыльной стороной ладони. Средний жандарм протянул ей бумажный носовой платок.

– А где он сейчас? – спросила она.

– Он в углу овчарни. Он на страже.

– А Солиман?

Жандарм покачал головой, словно показывая, что тут он ничем не может помочь.

– Заперся в туалете. Да, в туалете. Сказал, что там он и подохнет. Скоро подъедет наша коллега из психологической службы, нам обещали. В таких случаях она может помочь.

– У Солимана есть оружие?

– Нет, он не вооружен.

– А я там, в туалете, в среду протечку устраняла, – глухо проговорила Камилла.

– Да. Протечку. Вы знаете эту историю, как Сюзанна усыновила Солимана Мельхиора, когда он был совсем малюткой?

– Знаю. Мне ее уже рассказывали.

Жандарм понимающе закивал.

– Малыш ни к кому не хотел идти, только к ней, нашей Сюзанне. Он положил ей головку вот сюда и тут же перестал плакать. Так говорят. Меня при этом не было. Я ведь не из здешних мест. Нам, полицейским, не положено служить там, откуда мы родом, – чтобы быть беспристрастными.

– Я знаю, – кивнула Камилла.

– И все-таки мы привязываемся к людям. А Сюзанна, все ее… – Жандарм смолк, заметив, что к ним, опустив голову и нахмурившись, приближается Лоуренс.

– Вы хоть там ничего не трогали? – озабоченно спросил жандарм.

– Ваш коллега с меня глаз не спускал.

– Что скажете?

– Похоже, тот же зверь. Точно утверждать не могу.

– Огромный волк? – осведомился жандарм, прищурившись и настороженно вглядываясь в лицо Лоуренса.

Тот нахмурился, потом, широко расставив большой и указательный пальцы, сказал:

– Очень крупный. Между клыком и заостренным коренным зубом – вот сколько. Надо бы уточнить. Следы зубов на плече и на горле. Наверное, она не успела выстрелить.

По ухабистой дороге, трясясь и подскакивая, к ним приближались две машины.

– Вот эксперты, – показал на них жандарм. – А во второй – врач.

– Пойдем отсюда, – предложил Лоуренс, обняв Камиллу за плечи и легонько встряхнув. – Нам здесь нечего делать.

– Я хочу поговорить с Солиманом. Он заперся в туалете.

– Если кто-то заперся в туалете, с этим ничего нельзя поделать.

– Все-таки я к нему пойду. Он там совсем один.

– Я жду тебя у мотоцикла.

Камилла вошла в мрачный, погруженный в тишину дом, поднялась на второй этаж, остановилась перед запертой дверью.

– Соль, – тихонько позвала она, постучав.

– Валите все отсюда, придурки! – прорычал молодой человек.

Камилла удовлетворенно покачала головой. У Сюзанны – достойный наследник

– Соль, я не прошу тебя выйти оттуда.

– Ну и катись!

– Для меня это тоже большое горе.

– Да твое горе – ничто! Ты слышишь? Ничто! Что ты сюда приперлась? Ты не имеешь права здесь быть, ты ведь ей не дочь! Вали отсюда, черт тебя возьми! Слышишь, вали!

– Конечно, мое горе с твоим не сравнить. Я просто любила Сюзанну, и все.

– Ага! Вот видишь! – заорал Солиман.

– Я просто чинила водостоки и взамен брала у нее овощи и виноградную водку. Что до тебя, то мне плевать, если ты на всю жизнь поселишься в уборной. Ничего, будут тебе ветчину под дверь подсовывать.

– Именно так! – крикнул Солиман.

– Значит, дело обстоит так. Ты, Соль, навеки поселился в туалете. Полуночник безвылазно сидит в овчарне, а Бютей – в своей хибаре. Все сидят по местам, никто никуда не выходит, а овцы дохнут, поскольку им ничего больше не остается.

– Да насрать я хотел на эти чертовы пучки шерсти! Безмозглые твари!

– Полуночник уже старик Он не только не хочет никуда выходить, он сидит без движения и ни с кем не желает разговаривать. Он словно одеревенел и стал похож на свой посох. Нехорошо, если он превратится в развалину и придется отправить его в дом престарелых.

– Мне-то что до этого?!

– С ним это приключилось, потому что его не было дома, когда произошло несчастье. И он ничем не мог помочь.

– А я спал! Спал, понимаешь?

Камилла услышала, как Солиман разрыдался.

– Сюзанна всегда считала, что тебе надо хорошенько высыпаться. Ты ее слушался. Это не твоя вина.

– Почему она меня не разбудила?

– Потому что она не хотела, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Ты ведь был для нее как принц.

Камилла оперлась рукой о дверь.

– По крайней мере, Соль, Сюзанна так всегда говорила, – добавила она.

Камилла направилась к овчарне, по пути ее остановил жандарм.

– Ну, как он там? – спросил он.

– Он плачет, – устало ответила Камилла. – Трудно разговаривать с человеком, если он заперся в туалете.

– Да уж, – согласно кивнул жандарм с таким видом, словно ему приходилось разговаривать с сотнями людей, которые заперлись в туалете. – Что-то психолога не везут. Не знаю, где они застряли. – Он взглянул на часы.

– А что сказал врач?

– То же, что и траппер. Что ее загрызли. Да, загрызли. Около четырех часов утра. Отпечатки зубов не очень четкие. Нужно очистить раны. Но он говорит, что все равно эти следы будут не так хорошо видны, как, например, на глине. Но это и так понятно, правда?

Камилла кивнула.

– Полуночник все еще там?

– Все боятся, как бы он не превратился в мумию.

– Можно попросить психолога зайти к нему.

Полицейский только покачал головой.

– Бесполезно, – грустно проговорил он. – Полуночник – слишком крепкий орешек. Ему вся эта психология – как слону дробина.

– Ладно, – вздохнула Камилла. – Не могли бы вы мне сказать, как вас зовут?

– Лемирай. Жюстен Лемирай.

– Спасибо вам.

Камилла медленно повернулась и стала спускаться по каменистой дороге. Руки ее безвольно висели вдоль тела, словно у нее не было сил их поднять. Она подошла к мотоциклу, надела шлем.

– Я где-то оставила банку, – растерянно пробормотала она.

– Мне кажется, это не так важно, – произнес Лоуренс.

Камилла согласно кивнула, уселась на сиденье и крепко обхватила Лоуренса обеими руками.

X

Лоуренс остановил мотоцикл у самого дома и спокойно ждал, пока Камилла слезет с сиденья.

– Ты не зайдешь? – спросила она. – Я бы кофе сварила.

Лоуренс отрицательно покачал головой. Руки его все так же сжимали руль.

– Ты прямо сейчас возвращаешься в горы? Хочешь найти этого мерзкого волка?

Лоуренс помедлил, снял каску и встряхнул головой.

– Я к Массару еду, – нехотя сообщил он.

– К Массару? Так рано?

– Уже девять, – сказал Лоуренс, посмотрев на часы.

– Не понимаю. – Камилла явно была озадачена. – Что тебе нужно от этого типа?

Лоуренс досадливо поморщился.

– А я не понимаю, как волк мог напасть, – заявил он.

– Тем не менее он это сделал.

– Волки боятся людей, – продолжал Лоуренс – Они стараются не сталкиваться с ними один на один.

– Наверное, ты прав. Но этот-то напал.

– Сюзанна – женщина крупная, сильная, горластая. Характер у нее решительный, да к тому же у нее было ружье. Она бы загнала волка в угол.

– Лоуренс, но ведь она так и сделала. Она его и загнала. Всем известно, что волк, оказавшись в таком положении, атакует.

– Это мне и не дает покоя. Толстуха знала, что она может себе позволить, а что – нет. Вряд ли стала бы рисковать и загонять волка в угол. Обошла бы его, просунула ружье снаружи в окошко и выстрелила. Вот что она бы сделала. Но войти в овчарню, загнать зверя в угол – господи, да я представить себе этого не могу!

Камилла насупилась:

– Может, объяснишь, что ты имеешь в виду?

– Пока не хочу. Ни в чем не уверен.

– И все-таки объясни! – настаивала Камилла.

– Bullshit. Сюзанна выдвинула обвинение против Массара, и теперь она мертва. Может, она к нему сходила и вывалила всю эту чушь про оборотней? Она ведь ничего не боялась.

– Ну а дальше что? Массар – не оборотень. Что он, по-твоему, стал бы делать? Думаю, просто посмеялся бы.

– Совсем не обязательно.

– У Массара и так плохая репутация, дети к нему и близко не подходят. Разве от обвинений Сюзанны что-нибудь изменилось бы? О нем уже достаточно всего говорят: он безволосый, импотент, педераст, чокнутый и бог знает что еще. А теперь еще и оборотень – и что с того? По-моему, он и не такое переживет.

– God. Ты не понимаешь.

– Хорошо, тогда объясни все подробнее. Сейчас не лучший момент, чтобы глотать слова.

– С дурацкими россказнями Массар ничего поделать не может. All right. А теперь давай предположим, что толстуха оказалась права. Что именно Массар зарезал всех этих овец.

– Хватит шутить, Лоуренс. Ты же сам сказал, что не веришь в это.

– В оборотня – нет. Не верю.

– Ты что, забыл, какие раны были у овец? По-твоему, это отпечатки зубов Массара, да?

– Нет.

– Ну вот!

– Но у Массара есть собака. Очень большая собака.

Камилла вздрогнула. Она действительно видела тогда на площади крупного пятнистого пса, массивная голова которого была на уровне пояса Массара, – такого зверя нельзя не заметить.

– Немецкий дог, – напомнил Лоуренс. – Самая большая в мире собака. Только она может сравняться или даже превзойти волка-самца в росте и силе.

Камилла поставила ногу на педаль мотоцикла, вздохнула.

– А почему все-таки не волк? – тихо спросила она. – Почему не просто старый волк? Например, Красс Плешивый? Ты же еще вчера его повсюду разыскивал.

– Потому что волку толстуха прострелила бы задницу. Просунула бы ружье в окно и пальнула. Я поеду к Массару.

– А почему ты, а не Лемирай?

– Кто такой Лемирай?

– Жандарм, тот, среднего роста.

– God. Еще слишком рано. Мы с Массаром поговорим, и только.

Лоуренс тронул с места и вскоре исчез внизу.

Он вернулся только к полудню. Полусонная Камилла, разложив на столе хлеб и помидоры, нехотя жевала и листала вчерашнюю газету. Даже «Каталог профессионального оборудования и инструментов» сегодня ничем бы ей не помог. Лоуренс вошел, молча положил шлем и перчатки на стул, окинул взглядом стол, принес ветчины, сыра и яблок и лишь затем уселся. Камилла даже не попыталась завести разговор, как это обычно делала, так что Лоуренсу ничего не оставалось, как есть в полной тишине. Он только время от времени откидывал назад волосы и удивленно поглядывал на девушку. А она спрашивала себя, во что превратилась бы их жизнь, если бы она не брала инициативу на себя и не старалась разговорить Лоуренса. Наверное, они сидели бы за столом, молча жевали помидоры, – и так лет сорок, пока один из них не умер бы. Вполне возможно. Судя по всему, подобная перспектива Лоуренса не смущала. Камилла продержалась двадцать минут.

– Ты его видел?

– Он исчез.

– Почему «исчез»? Парень ведь может пойти прогуляться.

– Ага.

– А собака на месте?

– Нет.

– Вот видишь. Он и вправду пошел прогуляться. И потом, сегодня воскресенье.

Лоуренс вопросительно выставил подбородок.

– Кажется, он ходит к мессе каждое воскресенье, в семь часов, – объяснила Камилла. – В другую деревню.

– Он бы уже вернулся. Я ходил вокруг его дома два часа. Его там не было.

– Но горы-то большие.

– Я съездил в Экар. Солиман вышел из туалета.

– У него был психолог?

Лоуренс кивнул.

– Ему худо, – добавил он. – Врач дал ему успокоительное. Он спит.

– А Полуночник?

– Кажется, сдвинулся с места.

– Это хорошо.

– На один метр.

Камилла вздохнула, отщипнула кусочек хлеба, рассеянно стала жевать.

– Что ты о нем думаешь? О Полуночнике? – спросила она.

– Зануда.

– Да? А мне кажется, у него очень внушительный вид.

– Внушительные парни – всегда зануды.

– Наверное, – согласилась Камилла.

– Снова поеду к Массару вечером, ближе к ужину. Тогда точно его застану.

Но и вечером Лоуренс не нашел Массара. Он прождал под дверью его дома полтора часа, наблюдая, как ночь медленно опускается на горы. Лоуренс умел ждать, как никто другой: однажды, когда он выслеживал медведя, ему пришлось пробыть в засаде у звериной тропы двадцать часов подряд. И сейчас он отправился в деревню, только когда совсем стемнело.

– Я беспокоюсь, – признался он Камилле.

– Ты нервничаешь из-за этого типа? Никто не знает его привычек. Погода стоит теплая. Может, он проводит выходные дни в горах.

Лоуренс недоверчиво посмотрел на нее:

– Но ему завтра на работу. Он бы уже вернулся.

– Лоуренс, не волнуйся ты о нем!

– Возможны три варианта, – произнес Лоуренс, выставив три пальца. – Массар невинен как овечка. Он пошел отдохнуть в горы и заблудился. И сейчас спит где-нибудь под деревом. Или случайно угодил в ловушку. Или свалился в промоину. Даже волки иногда падают в промоины. Или же…

И Лоуренс погрузился в долгое молчание. Камилла ухватила его за колено и принялась трясти, как трясут лампу, когда отошел контакт. Подействовало.

– Или же Массар все равно невиновен. Но Сюзанна зашла к нему поговорить. Сегодня он узнал о ее смерти. Испугался. А если вся деревня на него накинется? А если толстуха не только с ним поговорила? Он боится, что ему вспорют брюхо от шеи до самых яиц. И бежит, прихватив свою собаку.

– Я в это не верю, – заявила Камилла.

– Или, в конце концов, Массар действительно убийца. Он истреблял овец, взяв в помощники пса. Потом прикончил Сюзанну. Но Сюзанна могла поговорить еще с кем-нибудь – например, со мной. Ему нужно уходить. И он пускается в бега. И он сумасшедший, кровожадный, он убивает, его оружие – клыки его жуткого пса.

– В это я тем более не верю. Получается, все из-за того, что у бедного парня не растут на теле волосы. Все из-за того, что он такой некрасивый и одинокий. Ему уже и пойти погулять в горах нельзя – он же безволосый.

– Подожди, – прервал ее Лоуренс. – Все потому, что толстуха всегда отличалась здравым смыслом: она не стала бы загонять волка в угол. Все потому, что Массар исчез. Я снова наведаюсь к нему завтра на рассвете. Пока он не уехал в Динь.

– Прошу тебя, оставь парня в покое.

Лоуренс взял Камиллу за руку.

– Ты всегда всех защищаешь, – ласково сказал он, улыбнувшись.

– Да.

– Но люди не такие, как ты думаешь.

– Неправда. Такие. Мне наплевать. Оставь Массара в покое. Он ничего не сделал.

– Ты ничего не знаешь, Камилла.

– Тебе не кажется, что лучше было бы поискать Красса?

– Разумеется. Возможно, Красс у него.

– Что ты хочешь сказать? Что он убил волка?

– Нет. Приручил.

– С чего ты взял?

– Никто не видел Красса уже около двух лет. Но он ведь где-то есть. Он был еще волчонком-подростком, когда его потеряли из виду. Его еще вполне можно было приручить. А приручить его мог тот, кто не боится немецких догов.

– И где он, по-твоему, его держит?

– В деревянном сарае – там же, где собаку. Все стараются держаться подальше от Массара, а от его пса – особенно. Ни малейшей опасности, что все раскроется.

– Ему было бы трудно его прокормить. Волки прожорливы. Массар обратил бы на себя внимание.

– Его пес тоже ест за десятерых. Не забывай: Массар закупает продукты в Дине. Анонимность гарантирована. Кроме того, он вполне может охотиться. И работает он на бойне. Он мог вырастить Красса, не вызывая ни малейших подозрений.

– А зачем ему волк?

– А зачем ему дог? Чтобы ощутить свою власть, чтобы почувствовать себя сильнее других. И чтобы от всех отличаться. Я знал одного ненормального, он вырастил самку гризли. Знаешь, тот парень считал, что он – властелин мира. Собственный гризли – это возбуждает. И опьяняет.

– Ты думаешь, волк тоже?

– Конечно. Особенно если он такой, как Красс. Может, он его и натравливает.

Камилла принялась обдумывать три версии Лоуренса. Когда она представила себе Красса, нападающего в ночи по приказу Массара, у нее мороз пробежал по коже.

– Нет, наверное, Массар угодил в ловушку и не может выбраться. Они в горах на каждом шагу.

– Может, ты и права, – внезапно согласился Лоуренс и тряхнул головой. – Мне толстуха в тот вечер столько наговорила, вот у меня крыша и поехала. Наверное, у нее с головой тоже было не все в порядке, поэтому она решила загнать волка в угол. И тот на нее набросился. А Массар сейчас бродит в горах. Остается один вопрос: где Красс Плешивый?

XI

В воскресенье 21 июня в Париже лило как из ведра. Дождь начался еще утром. Жан-Батист Адамберг занял наблюдательный пост у окна спальни в своей квартире в обветшалом квартале Марэ, на шестом этаже старого дома, стены которого угрожающе нависали над тротуаром. Адамберг смотрел, как вода, бурля, падает в водостоки и смывает мусор. Одни предметы упорно цеплялись за мостовую, не желая подчиняться потоку, а другие уступали сразу, без сопротивления. Да, жизнь – несправедливая штука, даже в неизведанном мире мусора. Одни могут держать удар, другие – нет.

Сам он умудрялся держать удар уже недель пять, не меньше. Его не грозил смыть поток, зато кое-кто жаждал его крови. Три девушки, в особенности одна из них, лет двадцати пяти, высокая, рыжая, невероятно худая, почти всегда под кайфом. Две другие, совсем молоденькие, лет по девятнадцать – двадцать, следовали за ней, словно тени, и повиновались ей, как рабыни, – тощие, решительные и удивительно жалкие. Из всех троих реальную опасность представляла только рыжая. Не далее как десять дней назад она выстрелила в него прямо посреди улицы, пуля пролетела в двух сантиметрах от его левого плеча. Не сегодня завтра она все-таки всадит ему пулю в живот. Это стало ее навязчивой идеей, о чем она неоднократно сообщала Адамбергу по телефону, и голос ее не предвещал ничего хорошего. Да, она хотела всадить ему пулю в живот, такую же маленькую, аккуратную пулю, какую он сам полтора месяца назад всадил в живот некоему Дику Д., чье настоящее имя было просто Жером Лантен.

Этот упитанный коротышка, выбравший себе столь импозантное имя, собрал вокруг себя небольшую группу мальчишек и девчонок; отравленные наркотиками и едва держащиеся на ногах подростки служили ему чем-то вроде телохранителей, а он требовал от них беспрекословного подчинения. Этот мерзкий тип, торговавший дурью, внушал им трепет, поскольку обычно прибегал к крайним мерам и мог любого стереть в порошок. У Жерома Лантена хватало ума на то, чтобы вести дела, но не хватало ума понять, что, кроме него, существуют и другие люди. Он носил тяжелые браслеты, украшенные шипами, и узкие кожаные штаны, плотно облегавшие его жирные ляжки. «Д.» в его имени могло означать «Диктатор» или «Демон» – вряд ли что-нибудь более скромное. По странному и, прямо скажем, крайне неудачному стечению обстоятельств рыжая девушка телом и душой отдалась этому мерзкому типу: он стал для нее поставщиком наркотиков, любовником, идолом, палачом и защитником. Именно этого человека комиссар Адамберг и пристрелил в подвале в два часа ночи.

Когда полицейские высадили дверь и ворвались в помещение, кровавая разборка между бандами Дика Д. и некоего Оберкампфа была в полном разгаре. Оба главаря, отнюдь не новички, вооружили своих парней до зубов. Дик направил пистолет на одного из полицейских, и Адамберг моментально повернулся к наркодилеру, целясь ему в ногу. В этот миг какой-то кретин швырнул в комиссара чугунный барный столик, Адамберг отлетел на три метра, его оружие выстрелило, и пуля угодила Дику Д. прямо в живот.

И вот финал: один убитый, четверо раненых, из них двое полицейских.

С того дня жизнь Адамберга осложнилась: у него на совести был покойник, и его по пятам преследовала рыжая девушка. Впервые за двадцать пять лет службы в полиции комиссар убил человека. Ему приходилось несколько раз прострелить кому-то руку или ногу, чтобы его самого не прикончили, но убивать ему еще не доводилось. Конечно, это был несчастный случай. Конечно, всему виной чугунный столик, которым попытался сбить его с ног какой-то кретин. Конечно, негодяй Дик Д. – Дик Дерьмо, Дик Дубина, Дик Долбанутый – не задумываясь перестрелял бы их всех, как крыс. Конечно, это был всего лишь несчастный случай, но со смертельным исходом.

И теперь рыжая девица повсюду преследовала его. После гибели Дика Д. банда хилых юнцов рассеялась, остались только эта мстительная особа да две ее спутницы, которых она постоянно таскала за собой. У этой мстительной особы имелся изрядный арсенал: она забрала уцелевшее оружие у бывших соратников. Полицейские до сих пор не смогли обнаружить ее логово. Всякий раз как рыжую задерживали, когда она выслеживала Адамберга, она умудрялась незаметно избавиться от оружия, поэтому взять ее с поличным не удавалось. Она всегда выбирала наблюдательный пункт поблизости от мусорного контейнера. Ее берут, а пистолета нет как нет. Ситуация почти комичная, но безвыходная: ей невозможно предъявить обвинение. Адамберг советовал своим коллегам не спешить с арестом девушки. Это все равно ничего бы не дало. Она вышла бы на свободу и опять стала бы стрелять, не нынче, так завтра. Надо оставить ее в покое, и пусть она осуществит свое намерение, черт возьми. Вот тогда и посмотрим, кому посчастливится одержать верх. Честно говоря, эта мстительница снимала тяжкий груз с его совести. Дело не в том, что он решил покориться судьбе. Но эта долгая охота, когда день за днем его в любой момент могли убить, постепенно снимала, смывала с него вину за содеянное.

Адамберг еще раз посмотрел в окно: рыжая стояла у дома напротив, с нее ручьями текла вода. Иногда она пряталась в засаде, иногда гримировалась и переодевалась, как в сказке, но ее почти всегда можно было узнать. Когда она появлялась в своем привычном обличье, он начинал гадать, вооружена она или нет. Она часто просто следила за ним, как сейчас, даже не прячась, – должно быть, подумал он, для того, чтобы заставить его понервничать.

Однако у Адамберга нервов не было. Он не ведал, что значит сжиматься в комок, приходить в возбуждение, что значит напрягаться, впрочем, как и расслабляться. Благодаря своей природной беспечности он всегда придерживался одного и того же неспешного ритма жизни и, казалось, на все смотрел равнодушно, отрешенно. Его коллеги порой не могли понять, интересует комиссара тот или иной предмет или ему совершенно нет до него дела. О страхе Адамберг тоже имел самые смутные представления, и дело было не в отваге – скорее в безразличии.