Павильон уходил в сумерки, и первые капли дождя уже шуршали в кронах растений. - Пойдешь в Акрус навигатором? - Пойду. "Что-то не так", - подумал про себя Матлин. - А вернешься? - Вернусь. - А безопасность экспедиции? Будешь прилично вести себя по дороге? - Буду. "Определенно, что-то не так", - что-то настораживало Матлина в этом диалоге, только он никак не мог понять, что именно. - А что за это попросишь? Али оживился. "Ага! Вот теперь в самую кучу". - Кое-что попрошу. - Проси. - Ты отвезешь меня на Землю. - Вот это да! Ты что, один заблудишься? - Ты не понял. Мы отправимся туда вместе, о`кей? - Ладно, только я не понимаю, зачем? - Я не прошу тебя понимать, просто сделай это для меня. - И все? Али улыбнулся и кивнул. - Только обещай мне не наследить там... Али еще раз кивнул. - Послушай, может, ты мне просто расскажешь, что со мной произошло? - Не знаю. - А про Короеда что-нибудь знаешь? - Не знаю. - Тогда какого черта ты собрался в Акрус? - психанул Матлин. - Потому что ты попросил, - удивленно обернулся к нему Али. - Врешь! Знаешь! Все ты знаешь и постоянно бессовестно врешь. - Не смей мне повторять это слово. Если я не знаю, значит, не знаю, а если будешь портить мне настроение - ищи другого навигатора. Матлину стоило усилий удержать себя в руках. Али на него так действует? Или состояние подкупольной атмосферы? Он считал, что давно избавился от комплексов в общении с непохожими на него существами, но Али его раздражал непонятным образом и очень сильно, возможно, именно тем, что был на него похож. - Ты - глупый лягушонок Маугли! Если я когда-нибудь перестану врать и стану говорить одну только правду... - Али схватился за голову от предчувствия той самой невысказанной правды, - тебе незачем будет жить... Ты сам начнешь упрашивать меня соврать. Неужели ты не можешь понять: пока я вру - у тебя есть шанс обойтись без моей помощи. Спроси у своего шестирукого, в каких случаях врет мадиста. Он тебе объяснит лучше, чем я... - Хорошо, не нужно ничего говорить вообще. Просто найди Короеда и верни домой. - Кажется, один раз я это уже сделал. - Ты сделал паршивую копию. Нужен натурал, тот самый, такой же, как я... - Честно сказать, не вижу разницы между хорошей копией и так себе натуралом. Ты зря. Копия была отменной. - Но отчего-то покончила с собой. - Мне жаль. Возможно, ему приснился дурной сон. - Может, ты хочешь сказать, что у меня есть шанс найти его самому? - Я же сказал, что пойду в Акрус навигатором. Что тебе еще от меня надо?
      УЧЕБНИК ВВЕДЕНИЕ В МЕТАКОСМОЛОГИЮ
      Гуминомы.
      "С тех пор, как ты забылся у Белой Воды, прошло ровно сто лет. Твои дети выросли и оставили дом. Твои слуги разбрелись по каменным дорогам, а друзья стали посещать нас все реже... Но не думай, что они забыли тебя или сочли помешанным. Ты говорил им, что истина одна, а обмана - бесчисленные множества. Ты думал, что правы все одинаково, а заблуждается каждый на свой манер. Ты понимал, что существует творец и хранитель, который сильнее и мудрее тебя, но не мог понять, зачем он сотворил тебя и хранит... Ты искал его ошибки в парадоксах собственного бытия затем, чтоб открыть его истинное лицо. Но звезды падали в цветы, а цветы тянулись к звездам. Равнину Белой Воды устилал туман. Каждый твой жест, каждый шорох скользящего с горы камня имел свою причину и не хотел отклоняться от предначертанного ему, чтоб не сорвать вуали с лица, которое ты должен был видеть раньше, чем появился на свет. Но жизнь подходила к концу, ты не приблизился даже к краю вуали... Перед тем, как покинуть нас навсегда, ты оставил свой "символ неизбежности" на глазной стене у каменной дороги, идущей сквозь дом, сквозь земли, ведомые и неведомые тебе, у дороги, которая всегда возвращается обратно. Ты написал на ней то, что казалось тебе непререкаемой истиной: "Если Он есть - Он живет и дышит; если Он видим - Он состоит из всех оттенков радуги; если Он справедлив - Он сам себе и добро и зло; если Он чувствует - значит, Он бесконечно страдает; и если Он существует - Его конец предопределен самим существованием." "Бонтуанские летописи" 4-я Книга Искусств.
      Тот, кто "покинул их сто лет назад", - имеется в виду представитель особого рода существ, которых называют гуминомами. Смысл этого термина полезно будет узнать именно теперь, несмотря на то, что действующими лицами повествования гуминомы в ближайшее время не станут. Эти существа появляются исключительно в бонтуанских фактурах и исключительно при самых благоприятных для себя обстоятельствах, которые хорошо описаны в многочисленных "теориях возврата", сторонником которых, напомню, был Дуйль. Существует масса обстоятельств, способных уничтожить фактурную цивилизацию "под ноль": от мутационных и селекционных порогов до банальных астрофизических катаклизмов, от которых мы заранее абстрагировались. Внутренние тупики естественных цивилизаций (более или менее естественных, искусственные и фактурные хвосты здесь не рассматриваются) в каждой из них имеют четкую цикличность, обусловленность и элементарно просчитываются. Если один из этих барьеров обойти невозможно, фактура отбрасывается в своем развитии назад, опять же, на вполне просчитываемый уровень. (Существует своя методика расчетов "возврата" для однотипных фактур. Но, к слову сказать, не припомню, чтоб Ареал хоть что-нибудь, хоть когда-нибудь предпринял для предотвращения такого "возврата". Скорей бывало наоборот, когда ситуация "возврата" искусственно создавалась. Для того, чтоб Ареал вмешался в развитие фактуры, нужны сверх серьезные причины, затрудняюсь даже привести в пример какую-либо из них.) При "возврате", скажем, средней степени тяжести имеет шанс уцелеть от 5 до 10% цивилизации и среды ее обитания. Естественные фактуры, как правило, входят в Ареал, преодолев несколько таких барьеров. Искусственным фактурам, безусловно, проще. Дуйль и многие его единомышленники находят это мероприятие весьма полезным. Гуминомы же, о которых идет речь, возникают при нескольких подряд происходящих "возвратах" в самых ранних ступенях фактуры и держатся при любых внутренних катаклизмах. Можно сказать, что именно стадия "возврата" и является средой их существования. В стадии нормального (поступательного) развития они чувствуют себя неуютно или пропадают вообще. Откуда они берутся - вопрос спорный. Во всяком случае, в естественную эволюцию они вписываются с трудом. Как будто бы они должны происходить от "человека" так же, как "человек", в свою очередь, мог бы произойти от "обезьяны". Но при более детальном рассмотрении вся эта теория летит к черту... как по генетическим, так и по многим другим причинам. Ни под какие ветви мутации их также подогнать невозможно. Эти существа обладают так называемой "вскрытой генетической памятью" колоссальных размеров, грубо говоря, передающейся по наследству и, как правило, хранят в ней все этапы развития той цивилизации, на которой "паразитируют", даже если не являются свидетелями этих этапов. Они умны, хитры, осторожны и чрезвычайно недоброжелательно настроены к окружающему их миру. Внешне они вполне фактуриалоподобны, но сроки их жизни в несколько раз превышают среднюю продолжительность жизни фактуриала, и мозг функционирует иначе. Они более уязвимы физически; если их много - то живут обособленными поселениями и в свою среду обитания никого не допускают. Появление таких существ обычно свидетельствует о приближающейся катастрофе, но интерес к ним существует всегда. Тем более что обычным фактуриалам, как правило, неизвестно, предвестниками чего эти существа являются. Гуминомы, как явление, сами собой исчезают на верхних ступенях фактур. Никаких перспектив (в понимании Ареала) не имеют, хотя их возможности позволяют обойти изнурительные витки эволюции. Но, несмотря на свою замкнутость и непредсказуемость, именно они подчас являются главным стимулом интеллектуального прогресса фактуры. Особенно, если какой-нибудь смышленый фактуриал каким-нибудь образом забредает в поселение гуминомов и не бывает изгнан оттуда сразу. Если он живым и невредимым возвращается обратно, то имеет хороший шанс стать, как это называется у нас, "гением своей эпохи". Но если не гением, то, по крайней мере, гениальным сказочником, что в сущности одно и то же... Только не на Земле. Земляне отчего-то грешат излишним творческим прагматизмом и не любят сказок, в которых не узнают себя. Но к особенностям Земли и к особенностям бонтуанских фактур вообще мы еще не раз вернемся, а к гуминомам и подавно.
      Глава 5
      Из всех унизительных процедур, которым когда-либо подвергали организм Матлина, эта, пожалуй, была самой унизительной. Суть ее можно было бы определить так: его организм был критически пересмотрен в биолаборатории ЦИФа, местами усложнен, местами модернизирован. Он был бы и упрощен местами, если б на эти "места" Матлин заранее не наложил табу. С химическим составом бионики определенно перемудрили. "Жить будешь долго", - сказали они в напутствие, но когда Матлин поглядел на себя в зеркало и это напутствие не показалось ему оптимистичным. Глаза высунулись из орбит, волосы, с которыми он ни за что не пожелал расстаться, торчали, как пластмассовый гребешок, а тело напрочь лишилось чувствительности и приобрело неестественный сизоватый оттенок. Он был даже не прочь расплакаться, но слез отчего-то не получилось, только глаза еще больше высунулись из орбит. При этом он приобрел свойство совершенно безболезненно протыкать себя насквозь и та жидкость, которой была разведена его кровь, мгновенно регенерировала кожный покров на месте дырки. Он с ужасом представлял себе обратную восстановительную процедуру и содрогался от мысли, что такое возможно. Бионики ЦИФа с трепетным восторгом разобрали его по жилке, по клеточке и по капельке, как какой-нибудь старый телевизор. Ради творческого удовольствия они готовы были совершить и обратный процесс. Матлину показалось, что эти умельцы, выпустив его из лаборатории, тотчас принялись с нетерпением ждать обратно. "Не дождетесь" - официально заявил Матлин. Но, как оказалось, расстроился он преждевременно. Спустя неделю после старта корабля его внешность стала возвращаться в норму: глаза "закатились" на место, кожа посветлела, даже излишне побелела, волосы улеглись и слегка закучерявились, как прежде. Чувствительность кожи восстановилась, но стала произвольно регулироваться: могла возрасти до степени, когда малейшее колебание воздуха вызывало ураган ощущений, или выполнить роль панциря, сквозь который болевой шок был, в принципе, невозможен. Эти диапазоны Матлин исследовал все время полета, пока Суф в свое удовольствие пилотировал, а Али в основном спал. Когда не спал - то просто валялся на полу во втором пилотском отсеке и бормотал себе под нос труднопроизносимые слова из русского лексического запаса. Считалось, что таким образом он настраивает себя на предстоящую работу. Временами он вообще ничего не соображал, ни на что не реагировал, его можно было безнаказанно вынести из пилотской и упаковать в багажный отсек. Но, очухавшись, он немедленно возвращался на прежнее место. "Не трошь его зря, - говорил Суф, - и вообще, отойди от него подальше. Пусть медитирует". Все прекратилось, как только болф ввалился в шахту ближайшего к зоне Акруса технопарка. Али выгнал Матлина из корабля и велел держаться подальше. То, что они с Суфом проделали с внутренним оборудованием, не сильно отличалось от надругательства над человеческим организмом в биолаборатории. В обоих случаях, садистское направление замыслов было очевидно - от прежней машины не осталось живого места. Они перебрали все, прогнали на тестах и еще раз перебрали. Матлину было строго регламентировано, в каких отсеках теперь появляться можно, а в каких "не можно" и как следует себя вести, если на борту начнет происходить что-то, с чем раньше ему сталкиваться не приходилось. Али вел себя подозрительно безупречно. Может, оттого, что предвкушал свой вояж на Землю, не столь невинный, как хотелось бы в это верить Матлину; а может, потому, что ему было некогда проявить себя с плохой стороны. С Суфом они общались исключительно молча. Точнее, у них не было причины общаться между собой и Суф, как ни парадоксально это казалось сначала, окончательно смирился с фактом присутствия Али в своей жизни. Тем более что в этой экспедиции у него был свой интерес, гораздо более корыстный и прозаичный, чем поиск пропавшего фактуриала - все новое оборудование болфа оставалось ему в наследство, в бессрочное и безвозмездное пользование. Но пока об этом знал только сам Суф, да еще Матлин слегка догадывался, как в суфовой лысой голове уже зреет детальный и развернутый план похищения этого добра так, чтобы это не стало достоянием широкой общественности. За одни фильтры внешней защиты он готов был терпеть возле себя любую мадисту. Но Матлин откровенно не понимал, чем эти фильтры лучше прежних и для чего они вообще нужны. Вместо предполагаемых трех с половиной месяцев полета они обошлись двумя, несмотря на то, что порядка двух недель ушло на зависание у самого края зоны в ожидании выгодной фазы ее пульсации. Подобных фаз можно было дожидаться годами, и хорошие навигаторы предпочитали не ждать с моря погоды. А тут - не то чтоб повезло, но если бы Али-Латин загодя не предчувствовал нужную фазу, - вероятно, он бы просто не взялся идти в Акрус. Но это лишь досужие домыслы Матлина, а досуга у него во время полета было хоть отбавляй. Первый, самый опасный месяц путешествия он провел как вампир в гробу, где его нежный организм, на всякий гадкий случай, хранился от вредных проявлений зоны. Этот "гроб" был похож на барокамеру размером с небольшую комнату в форме пули. Туда Матлин мог взять с собой лишь походный спальник и несколько, так называемых, книг, которые больше походили на кепку-компьютер - все, что было способно подключаться к общим инфосетям ему было категорически запрещено. Зато с "кепкой" можно было спать, есть, даже ходить по комнате, а то и программировать свою виртуальность из имеющегося читательского архива. Такие штуки стары как мир и особенно убийственны для фактуриалов, склонных к неуправляемым полетам фантазии. Подчас, пристрастившись к таким вещам, они отказываются вернуться в реальность. Снять с них эту "кепку" можно было лишь вместе со скальпом, с черепом и налипшим на него веществом, которое когда-то называлось мозгом. В "гробу" Матлина время от времени навещал Суф. Стаскивал с себя защитную амуницию, укладывался рядом на спальник и подолгу с восхищением рассказывал, какой проходимец Али-Латин, как по проходимски он пилотирует и то, что они до сих пор не долетели до неприятностей, - есть величайшее космическое чудо, которое он, кроме как колоссальным везением, ничем другим объяснить не способен. В один из таких визитов Суф выглядел не на шутку озадаченным. - Выходи, взгляни, чем он занимается. Совсем твой приятель спятил... Они выбрались в соседний отсек и развернули панораму с пульта управления. Матлин чуть сам не спятил от неожиданности: за пультом не было никого, внешняя панорама отсутствовала, индикаторы показывали зависание в нулевой фазе. Такая фаза на стандартных болфах держалась не больше пяти секунд с очень непредсказуемыми последствиями. - Куда он делся? - удивился Матлин. - Не волнуйся. Здесь он, в системе. - В какой еще системе? - Все в порядке. Когда ему не надо красоваться перед тобой - он моментально утрачивает человеческий облик. Ты еще сомневался - мадиста! Чистейшей породы. Если знать, что он ничего дурного не отчудит - с ним работать одно удовольствие, даже несмотря на то, что он проходимец. - А в чем дело? Почему так долго "висим"? - Под его ответственность "висим". Гляди... На пульте управления, в метре над напольной панелью наметилось красноватое свечение, к которому, по ходу его разрастания, примешивались белые и черные пятна. Когда голограмма окончательно оформилась и застыла, Матлин ахнул: в пространстве висела великолепно выполненная пачка "Мальборо". Она задрожала, завибрировала и сняла с себя полиэтиленовую упаковку. - Это он проделывает через каждые два часа, - пояснил Суф, - ты должен знать, что это означает. Из раскрытой пачки вылезла сигарета, подлетела вверх, застыла над полыхнувшим огоньком зажигалки и струя дыма, ринувшись вниз, приняла форму человеческих легких. - Перекур. Вот что это означает... - Землянам обязательно во время перекура держать корабль в мертвой фазе? - А как же? Он напрягался. Пока не перекурит - никакой другой фазы не будет. - Но зачем же отравлять климат на моем рабочем месте? - Все курильщики таковы. Если втянулся - ничего не поделаешь. Я тоже курил, пока меня не сцапали бонтуанцы. Ничего страшного. Надо подождать. Пульт управления постепенно насыщался клубами дыма. Внутренние фильтры оказались парализованы зоной, и Суф для более четкой видимости включил подсветку, не реагирующую на атмосферные помутнения Невидимый курильщик, сделав последнюю затяжку, растоптал окурок на световой панели. - Вот и все, - подытожил Суф, - полезай обратно в "гроб". Скоро будем на месте. Болф устремился по рваному коридору в потоке летящей навстречу плазмы, рассекая себе невидимый глазу фарватер и Матлин, испытав неприятное оцепенение и резь в глазах, предпочел захоронить себя до следующего перекура.
      Глава 6
      Первые часы "жизни" в человеческом облике Али не был похож ни на человека, ни сам на себя, скорее на ту статичную галлюцинацию, которую Матлин однажды наблюдал в своем особняке. Его тело с трудом восстанавливалось и делалось прозрачным. Сам же он пребывал в состоянии полусна-полубреда. Матлин с Суфом не рисковали общаться с ним в таком состоянии и бережно оттранспортировали тело в консервационный отсек наполняться красками жизни... и с удовольствием изолировали его там от всех возможных выходов. Но мадиста консервации не поддавалась и КМ-обеспечением для прохода герметичного контура пользовалась только с одной целью - чтоб никто из свидетелей не догадался, что "оно" мадиста. Экспедиция оказалась на самой границе фактурной зоны Акруса и, так как корабль после прохода зоны оказался крайне разбалансирован, некоторое время ушло на то, чтобы привести его в нормальный режим и поставить на маршрут. Как раз к тому времени Али очухался, принял эстетичный вид, выбрался из своего заточения и, как привидение, шатающейся походкой гулял по отсекам. Болф обнаружил себя при проходе первой же пограничной сферы, на самых дальних подступах к фактурным системам. Это было слабое место навигатора Суфа - засветить себя на границе, которую мог незамеченным пройти даже новичок. Вовсе не оттого, что он не видел границы, а только потому, что ему ни разу не пришло в голову остановиться и проанализировать ситуацию, как это сделал бы любой разумный гуманоид Ареала. Но, в составе экспедиции не числилось ни одного разумного существа, и через минуту полета Суф вынужден был оправдываться перед службой внешнего контроля. Они абстрактно представились "миссией Ареала" - это был дежурный вариант, означавший лишь то, что визитеры не намерены сообщать о себе подробностей. Удивить пограничников Ареалом не получилось. Кто ж еще мог забрести в их запертую зоной обитель? Матлин поздравил себя с прибытием в четвертую ступень фактуры и узнал между делом, что в последние несколько столетий по этому сектору внешней зоны ни один корабль Ареала не проходил. Суф реабилитировался тем, что поразительно легко нашел общий язык с пограничниками. Может, оттого, что 4-я ступень любой фактуры была ему до какой-то степени родственной. Его неумеренная общительность пополам с неуместной откровенностью дала свой результат: сектор прохода бонтуанского корабля-похитителя с четким маршрутом и пунктом прибытия обошлись ему в четверть часа дружеского общения и в одно большое убедительное "спасибо", которое он произносил уже на местном языке. Бонтуанец прошел прямым курсом к одной из древнейших планет цивилизации, которая располагалась в системе аналогично Земле: с той же массой, с тем же удалением от светила, наклоном оси и цикличностью вращения. В фактурном каталоге Акруса конкретно этой планеты Матлин не изучил. Орбитальный наблюдатель над ней не транслировал, и ему даже в голову не пришло поискать планету, похожую на Землю. Даже внешнее сходство акрусиан с человечеством его на такую мысль не натолкнуло. И теперь все время пути он предвкушал неведомые антимиры, битком набитые зловещими тайнами, самой зловещей из которых был он сам. Конечно, из ознакомительной астрофизики Матлин прекрасно знал, что однородные структуры во всем ареале не редкость. Более того, благодаря постоянному внутреннему движению, присущему каждой диалектически осмысленной вещи, однородные структуры, находившиеся некогда в тесном единстве, могут разлетаться на очень дальние расстояния, как расколовшиеся материки планеты. Но сердце колотилось - это был первый в его жизни визит в настоящую, неродную ему фактуру.
      С орбиты планета казалась безжизненной. С кристально чистой атмосферой и барашками-облаками. Создавалось впечатление, что обитатели внезапно ее покинули. Пустые многоярусные города тянулись по всему материку, с орбиты напоминая рваную тряпку, и трудно было понять, один это город или много слившихся агломератов. Остальная часть суши представляла собой архипелаг, зеленым кольцом опоясавший планету, а полюса были накрыты толстым слоем льда, проникнуть под который можно только по туннелям с главного материка. Вся жизнь планеты была сконцентрирована вокруг нескольких баз, (которые фантасты называют космопортами), рассчитанных на прием легких аппаратов средней и малой дальности. Здесь как раз наблюдалось оживление, все остальное представляло собой закрытый для деятельности заповедник, музей. Вновь прибывшие путешественники спустили Перру в один из таких космопортов и двинулись пешком через близлежащие городские кварталы, стараясь не нарушать разрешенного туристического маршрута. Дорога уводила их на нижние ярусы. Строения внизу казались гораздо более древними и ухоженными, но кое-где красовались развалины, приближаться к которым категорически запрещали расставленные вокруг силовые поля. Похоже, разрушены эти строения были очень давно, что само по себе представляло историческую ценность. Нельзя сказать, чтоб архитектура нижних ярусов слишком напоминала земную, но некоторое сходство было. Интересным был принцип построек: местами они заканчивались крышей, но чаще на верхние этажи накатывались новые ленты дорог, площадей, а дома верхних ярусов поддерживали мощные сваи, образующие внизу декоративные арки. Под арками пространство напоминало зимний сад с тенистыми зарослями и скамейками для прохожих. Путешественники зашли под купол такого павильона, в два этажа висячих зарослей и бритых газонов. Под нижним этажом располагалось озеро, гладкое как зеркало. Вокруг него было достаточно оживленно. Несмотря на холодную погоду, совершенно голые люди - взрослые, дети разгуливали по берегу озера, забредали в него по горло, но почему-то никто не плавал. Матлин испытал желание показать им пример, нырнув с какого-нибудь обрыва, но местные отдыхающие и без того косились на них, вырядившихся на пляж, как на северный полюс. А Али, который всю дорогу добропорядочно помалкивал, уже улыбался до ушей голой и совершенно лысой даме весьма преклонного возраста. Им пришлось вызвать Перру и воспользоваться ее услугами, чтобы преодолеть водоем, который оказался системой из нескольких озер, соединенных водопадами и протоками. Спуститься на грунт удалось лишь глубокой ночью. Внутри павильонов скорость полета была строго ограничена. Но путешественники не торопились. У нижних этажей каскада было безлюдно. Там они и устроились на отдых. Желание Матлина искупаться было так велико, что даже не летняя температура воздуха его не остановила. Но поплавать не удалось и он, так же, как отдыхающие верхнего озера, лишь постоял по горло в воде и, разве что, пару раз дернул руками-ногами, чтоб окончательно убедиться - вода легче его тела и не держит на поверхности. Он зачерпнул горсть воды и понес на химический анализ в Перру, но Суф воспротивился: "Этому может существовать миллион объяснений, - заявил он, - не стоит загружать "пряник" порожняком, он тебе это припомнит..." Когда взошло "солнце" - перед ними, как прежде, лежали сплошные города...
      Общая информатека никакой информации о Короеде не дала: либо такого человека в природе не существует, либо уточняйте цели его присутствия. Цели присутствия Матлин и сам узнать бы не отказался. Они не стеснялись опрашивать каждого встречного, не видали ли они... не слыхали ли они... Особенно тех, кто был похож на местных завсегдатаев и не проявлял к ним, в частности, к Матлину, подозрительного интереса. Те с интересов рассматривали черно-белую фотографию Короеда со всех сторон и на свет. Но ничего определенного сказать не могли, кроме того, что искать методом выборочного опроса ничем не примечательное существо - дело бессмысленное. Впрочем, Матлин это и сам понимал. Возможно, они так и не узнали бы ничего, если бы не чудовищное везение: один из случайно спрошенных оказался бывшим служащим космопорта и догадался предположить, что если цель пребывания здесь "этого Короеда" неизвестна и если он точно не местный, следует прежде всего выйти в "справку" космопортов по всей зоне и разыскать некоего экспедитора Лэя-Матри-Биорга, который должен знать такие вещи наверняка. Если он не знает - можно с чистой совестью возвращаться обратно. Бывший служащий был настолько любезен, что тут же сам связался со "справкой" по устройству, висящему у него на поясе, и замахал руками: - Он здесь, он здесь! Торопитесь на верхнюю палубу старого порта. Там любого спросите: экспедитор Лэй-Матри-Биорг. Трое пришельцев спешно погрузились в "пряник" и, подняв его за павильонный купол, рванули так, что чуть не пролетели мимо указанного места. Не прошло и пяти минут, как они промчались через весь материк.
      На пассажирской палубе порта топталось человек двести. Трудно было понять, чем они занимались: то ли встречали кого-то, то ли провожали, то ли просто проводили время. Народ снизу прибывал, но какого-либо ярко выраженного лидера в этом скопище не наблюдалось. Первый остановленный ими - юноша с большим цилиндром в руках, услышав имя Лэя-Матри-Биорга, притормозил, поддерживая коленом цилиндр; указал пальцем в самый центр толпы и побежал дальше. Тут-то и произошло то, что окончательно развеяло все сомнения Матлина. Из толпы прямо на него выскочил мальчишка лет девяти и застыл, как вкопанный. - Феликс Матлин? - воскликнул он на чистейшем русском языке. - Вы еще живы? Пока к Феликсу Матлину возвращался дар речи, мальчишка кинулся наутек, да так шустро, что проследить траекторию его движения было невозможно. Матлин выскочил на перила площадки, с которой были видны все лифты и спусковые панели, но все, что ему удалось разглядеть, - это маленькую фигурку, улепетывающую в направлении подземной трассы. - Стой!!! - изо всех сил заорал он. - Остановись! - их уже разделяла почти стометровая высота яруса. Как мальчишке удалось спуститься вниз с такой скоростью, Матлин не понял, да и не время было... Точно также он впоследствии не понимал, каким образом ему удалось сорваться с перил. Лишь пролетев метров двадцать вниз, вспомнил, что на нем нет ремонтного жилета со страховочным "карманом". А еще через двадцать метров его начало тошнить, и он принял решение тормозить любой ценой, обо что попало, но дальше аварийной планки манжета реакция не сработала. Все, что успела для него сделать защитная система костюма, это отшвырнуть его в сторону за три метра до камней нижней площади. Он еще разглядел впереди силуэт убегающего мальчика и даже попытался броситься за ним, но на ноги встать не смог: вся левая часть тела оказалась переломана. Он не почувствовал боли и еще несколько раз пробовал встать, пока не наткнулся на вязкое страховочное поле, как раз на том месте, куда должен был приземлиться изначально. Это сработала страховка Суфа и, если б он не хватал манжет был бы в полном порядке. Он уткнулся лицом в каменную плиту... его очень сильно тошнило.
      Матлину так и не удалось ни на минуту потерять сознание. К своему жесточайшему отвращению, он помнил все до ничтожных подробностей: переполох, который произошел на верхней площадке из-за его нетрадиционного способа перемещаться по ярусам; его погрузку и транспортировку в некое подобие гостиницы. Впрочем, он не исключал, что это, может быть, КПЗ в своем цивилизованном варианте или камера для психбольных. Он наблюдал, как спаивали его кости очень интересным "паяльником", издающим шипение и запах жареной курицы; как стягивали его порванные сосуды, отсасывали гематомы. Возможно, пытались давать наркоз, но наркоз на него не действовал так же, как боль. С ним еще много чего делали интересного, но, не дождавшись конца процедур, он уснул. Может, на нервной почве, может, от обычной усталости и спал, пока Али с Суфом его не разбудили. Было утро следующего дня. - Извини, - сказал ему Суф, - знал бы сразу, что ты выкинешь такой идиотский номер - подключили бы синхронную страховку... - Ты слышал, что сказал пацан? - Да, Али перевел мне. - Он сказал, что мне давно уже следует быть покойником. - Безусловно, он был прав, - согласился Суф, и Матлин заскрипел зубами от ярости. - Только не вздумайте поругаться! - вмешался Али. Обе конфликтующие стороны выдержали паузу, свирепо взирая друг на друга. - Я уже сам говорил с ним, - продолжил Суф. - С Лэем (мать его...) Биоргом? - Матри-Биоргом. Если ты намерен иметь с ним дела, произноси имя полностью. И вообще, здесь так принято, даже если имя содержит адрес и род занятий, - будь любезен... - Ладно, ладно, кто он такой? - Мрачный тип, - Суф изобразил на лице гримасу отвращения, - зануда. Но, кажется, он тоже тебя узнал.
      К вечеру того же дня мрачный тип Лэй-Матри-Биорг сам стоял на пороге его покоев. Он оказался человеком лет 45, среднего роста, чуть полноватым с милой наружностью провинциального бухгалтера, не чуждого никаким человеческим слабостям. Ни страха, ни отвращения это существо у Матлина никоим образом не вызывало. - А... - протянул Биорг, - я не верил ни ушам, ни глазам своим до последней минуты! Передо мною действительно Феликс Матлин? Я не сплю и не нахожусь в плену безумных иллюзий? - весь этот монолог он произнес на чистейшем русском языке, без какого-либо даже намека на акцент. - Присаживайтесь, - пригласил его Матлин. - Благодарю вас, покорно благодарю. Надолго ли в наши края? - Мне хотелось бы повидать Короеда и я тотчас же вас покину. - Как жаль, право же, как жаль. Не стоило бы так торопиться, - его подчеркнутая театральность начинала действовать на нервы, - тем более, того, кого вы пожелали видеть, здесь нет. Но я, пожалуй, взялся бы устроить вам встречу с Лоином Гренсом. Мне кажется, она доставит вам удовольствие. - Меня интересует Андрей Короед. - Ни секунды не сомневаюсь, что это достойнейшая личность, но, кажется, мы с вами с трудом понимаем друг друга.