— Что вы сказали Адольфу сегодня утром? Он в ужасном состоянии. Ходит и пробует все двери и окна, точно ожидает нападения разбойников; он испугал бедную Грету, приказав ей заложить дверь на засов сегодня ночью.
— Значит, он предупредил миссис Мендель? — вмешался Ванс.
Взор девушки быстро обратился на него.
— Да, но он ничего не хочет объяснить мне. Он так возбуждён и так таинствен. А самое странное в его поведении, что он близко не подходит к матери. Что это значит, м-р Ванс? Мне кажется, что произойдёт что-то ужасное.
— Не знаю, что это значит. — Ванс говорил тихо и грустно. — Я даже боюсь сделать попытку объяснить… Мы должны ждать. Как вы нашли миссис Друккер?
— Ей, по-видимому, гораздо лучше. Но все-таки что-то её мучает. Она все время говорила об Адольфе и спрашивала, не заметила ли я в нем чего-нибудь особенного.
— При теперешних обстоятельствах это совершенно естественно, — ответил Ванс, — но переменим разговор. Я слышал, что вчера вечером, перед отъездом в театр, вы провели полчаса в библиотеке. Скажите мне, где была ваша сумочка в течение этого времени?
— Когда я вошла в библиотеку, я положила её вместе с моим манто на столик у двери.
— Это была та же сумочка с ключом?
— Да.
— Так что в течение получаса сумочка лежала на столе, а потом весь вечер вы держали её при себе. А сегодня утром?
— До завтрака я гуляла, и она была со мною. Потом я оставила её на решётке для шляп в передней, и она была там, может быть, час. Когда я пошла в десять часов к леди Мэй, то взяла её с собой. В это время я узнала, что револьвер опять на месте, и отложила свой визит. Сумочка оставалась в стрелковой комнате до вашего прихода, а с тех пор она все время при мне.
Ванс задумчиво поблагодарил её.
— Теперь, когда странствования вашей сумочки прослежены, постарайтесь все о ней забыть. Вы вчера ужинали в ресторане, говорил ваш дядя. Значит, вы поздно вернулись домой?
— Я никогда не возвращаюсь очень поздно, когда бываю где-нибудь с Сигурдом. Мы вернулись в половине первого.
Ванс с улыбкой встал.
— Теперь мы пойдём к м-ру Парди, может, он просветит нас. Кажется, он всегда дома в это время?
— Наверно. Он только что был здесь и сказал, что пойдёт домой.
Мы уже хотели выйти, как вдруг Ванс остановился.
— Мисс Диллард, я забыл спросить одну вещь. Как вы могли узнать, что вернулись домой в половине первого? Я заметил, что вы не носите часов.
— Сигурд мне сказал, — ответила она.
В эту минуту дверь с улицы отворилась, и вошёл Арнессон. С насмешливым изумлением он посмотрел на нас, а потом увидел Белл.
— Сестричка-то, — заговорил он шутливо, — попала в лапы
полицейских. О чем конклав? Блестящий юноша, убитый своим завистливым профессором и тому подобное? Надеюсь, вы не подвергли нашу Диану-охотницу испытаниям на учёное звание?
— Ничего подобного, — сказала девушка.
Когда она исчезла, Арнессон обратился к Маркхэму.
— Ну, какие благие вести вы принесли? Ничего нового о последней жертве? А мне так не достаёт этого мальчика. Он пошёл бы далеко. Позор, что его назвали Джонни Спригг.
— Нам нечего сказать, Арнессон, — прервал его Маркхэм, раздражённый его легкомысленной болтовнёй, — положение осталось прежним.
— Пришли со светским визитом? Может быть, останетесь на ленч?
— Наше право, — холодно сказал Маркхэм, — вести следствие, как мы находим нужным. Мы не обязаны следовать вашим советам.
— Значит,
случилосьчто-то досадное, — саркастически сказал Арнессон. — Я думал, что меня приняли в сотрудники, но вижу, что меня держат впотьмах. Увы! — и он вздохнул с напускной печалью.
Ванс подошёл ближе и заговорил.
— Действительно, Маркхэм, м-р Арнессон совершенно прав. Мы согласились работать вместе, и он может быть полезен нам только в том случае, если будет знать все факты. Я уверен в его скромности, — и Ванс подробно рассказал историю с миссис Друккер.
Арнессон слушал с жадным вниманием.
— Действительно, это жизненный фактор в нашей проблеме, — наконец заговорил он. — Зачем этот Епископ явился к леди Мэй?
— Она вскрикнула как раз в момент смерти Робина.
— Ага, понимаю! Она увидела Епископа из окна, а потом он уселся на ручке её двери в знак предупреждения, что она должна молчать.
— Может быть и так… Теперь у вас достаточно данных, чтобы вывести формулу?
— Можно посмотреть на этого чёрного епископа? Где он?
Ванс достал из кармана шахматную фигурку и подал её Арнессону.
— Вы, наверно, узнаете этого епископа, — коротко сказал Ванс. — Он взят из шахматного ящика в библиотеке.
Арнессон утвердительно кивнул головой.
— Так вот почему вы меня держали впотьмах! Я под подозрением? Какое же наказание полагается за преступное распространение шахматных фигур между соседями?
— Вы не под подозрением, Арнессон, — ответил Маркхэм. — Епископ был оставлен у дверей ровно в полночь.
— А! На полчаса опоздал. Простите, что разочаровал вас.
— Сообщите нам, если ваша формула начнёт выясняться, — сказал Ванс, когда мы уходили.
***
Парди встретил нас с обычной спокойной вежливостью. Трагичность в выражении его лица как будто ещё усилилась.
— Мы пришли к вам, м-р Парди, — начал Ванс, — узнать об убийстве Спригга в Риверсайдском парке. У нас есть основательные причины для каждого вопроса, который мы вам предложим.
Парди покорно кивнул.
— Тогда скажите нам, пожалуйста, где вы были вчера утром между семью и восемью часами?
— В постели. Я встал около девяти.
— Вы не имеете привычки гулять в парке до завтрака?
— Да, гуляю. Но вчера не гулял. Я очень долго работал ночью.
— Когда вы первый раз услышали о смерти Спригга?
— За завтраком. Кухарка передала мне сплетни по этому поводу. Потом я читал газеты.
— И вы, конечно, видели репродукцию с записки Епископа. Какое у вас сложилось мнение об этом деле?
— Вряд ли я знаю что-нибудь о нем. — В первый раз его угасшие глаза слегка оживились. — Невероятная ситуация.
— Да, — согласился Ванс. — А вам известна математическая формула Римана?
— Да, я знаю её. Друккер пользуется ею в своей книге.
Ванс слушал Парди с большим вниманием.
Вы, как я узнал, были у Диллардов в прошедший четверг, когда Арнессон разбирал эту формулу с Друккером и Сприггом?
— Да, я припоминаю, был такой разговор.
— Вы хорошо знали Спригга?
— Поверхностно. Я видел его два раза у Арнессона.
— Спригг тоже, по-видимому, имел привычку гулять по утрам в парке, — небрежно заметил Ванс. — Никогда вам не приходилось встречать его?
Веки Парди слегка дрогнули, и он ответил не сразу.
— Никогда, — наконец произнёс он.
Ванс отнёсся равнодушно к ответу. Он встал, подошёл к окну и выглянул из него.
— Я думал, что стрельбище видно отсюда. Теперь вижу, что оно совершенно скрыто за углом.
— Да, стрельбище совершенно закрыто от моих глаз. Вы, вероятно, думали о возможности найти свидетеля убийства Робина?
— Это и кое-что другое. — Ванс вернулся на своё место. — Вы ведь не стреляете из лука, я уверен.
— Это немного утомительно для меня. Мисс Диллард пыталась заинтересовать меня этим, но я оказался неспособным учеником. Несколько раз я был с нею на турнирах.
В голосе Парди появилась нежность, и вдруг я почувствовал, что он любит Белл Диллард. Ванс, очевидно, почувствовал то же, потому что после короткого молчания сказал:
— Вы, конечно, понимаете, что в наши намерения не входит ненужное вмешательство в частную жизнь людей; но мотивы обоих убийств все ещё не выяснены. Вначале было высказано ни на чем не основанное предположение, что убийство совершено вследствие соперничества из-за расположения мисс Диллард. Нам было бы важно узнать истинное положение вещей в том, что касается её чувств.
Взор Парди устремился к окну, и он слегка вздохнул.
— Я всегда чувствовал, что она и Арнессон непременно поженятся, но это только предположение.
— Так вы не думаете, — продолжал Ванс, — что её сердце было тронуто юным Сперлингом.
Парди покачал головой.
— Мисс Диллард говорила, что вы заходили к ней сегодня утром.
— Я обычно забегаю ежедневно. — Он, видимо, был смущён.
— Вы хорошо знаете миссис Друккер?
Парди вопросительно посмотрел на Ванса.
— Не особенно. Конечно, я встречался с ней много раз.
— Вы посещали её дом?
— Очень часто, но всегда, чтобы повидаться с Друккером. Я ведь уже много лет занимаюсь вопросом о взаимоотношении математики и шахмат…
Ванс кивнул головой.
— А как окончилась ваша вчерашняя партия с Рубинштейном?
— Я сдался на сорок четвёртом ходу. Рубинштейн открыл слабое место в моей атаке, которое я проглядел.
— Профессор Диллард рассказывал нам, что Друккер предвидел исход, когда вчера вечером вы обсуждали ситуацию.
Я не мог понять, почему Ванс так настойчиво говорил об этом, зная, что это больное место Парди.
Парди покраснел и задвигался на стуле.
— Друккер слишком много говорил вчера вечером. — Замечание было высказано не без ядовитости. — Хотя он и не игрок, но все-таки должен знать, что такие дискуссии не допустимы, пока игра не окончена. Но его анализ игры всегда чрезвычайно глубокомыслен. Зависть слышалась в его тоне: я почувствовал, что он ненавидит Друккера, насколько ему позваляла, конечно, его кроткая натура.
— Когда окончилась игра? — спросил Ванс.
— Немного позже часа ночи.
— Было много зрителей?
— Необычайно много, принимая во внимание поздний час!
Ванс положил папиросу и встал. Но около двери он вдруг остановился и взглянул на Парди.
— А ведь чёрный епископ опять был выпущен на свободу сегодня около полуночи.
Эффект его слов был поразительный. Парди вдруг подскочил, точно его ударили; лицо стало бледным, как мел. С усилием он повернулся к двери и широко распахнул её для нас.
Когда мы шли по Риверсайдской аллее к автомобилю следователя, Маркхэм стал расспрашивать Ванса относительно его последних слов.
— Я надеялся, — объяснил Ванс, — что он хоть взглядом выдаст себя. Но такого эффекта я никак не ожидал.
Он задумался, но когда автомобиль выехал на Бродвей, он очнулся и велел шофёру ехать в отель Шермана.
— Я непременно хочу узнать подробнее об этой партии Парди и Рубинштейна. Никаких причин нет, просто мой каприз… С одиннадцати утра до половины первого ночи — чертовски много времени для неоконченной игры.
Мы остановились на углу, и Ванс исчез в шахматном клубе. Когда он вернулся, в руке у него был лист бумаги с отметками. Но в выражении его лица не было ничего весёлого.
— Моя далеко ведущая, прелестная теория, — сказал он с гримасой, — рухнула вследствие весьма прозаических обстоятельств. Я сейчас говорил с секретарём клуба: оказывается, вчерашняя вечерняя игра продолжалась два часа и девятнадцать минут. Около половины двенадцатого казалось, что выиграет Парди, но мастерским ходом Рубинштейн разбил его тактику в пух и прах, как и предсказывал Друккер.
Глава XVI
ТРЕТИЙ АКТ
Со вторника, 12 апреля, до субботы, 21 апреля
После ленча Маркхэм и Хэс продолжили странствия по городу. Им предстоял тяжёлый день. У Маркхэма накопилось множество текущей работы, а сержанту к следствию о Робине прибавилось ещё дело Спригга. Вечером в половине восьмого было неофициальное совещание с участием Хэса и инспектора Морана, но хотя оно и затянулось до полуночи, ничего существенного из этого не получилось.
Следующий день тоже не принёс ничего, кроме разочарований. Пришло донесение от капитана Дюбуа, что на присланном Хэсом револьвере не оказалось отпечатков пальцев. Капитан Хагедорн установил, что выстрел в Спригга был сделан именно из этого револьвера. Человек, карауливший дом Друккера, провёл спокойную ночь. Миссис Друккер оказалась в саду в начале девятого утра, а в половине десятого через парадную дверь вышел Друккер и просидел за чтением два часа в парке.
Прошло ещё два дня, к следствию ничего не прибавилось. Газеты старались перещеголять друг друга в риторике.
Ванс заходил к профессору Дилларду, к Арнессону, два раза был в шахматном клубе у Парди, который вёл себя вежливо, холодно-сдержанно. Не входил ни в какие сношения ни с Друккером, ни с миссис Друккер, а когда я спросил, почему он игнорирует их, он ответил: — Теперь от них не узнаешь правды; оба чрезвычайно напуганы. Пока у нас нет определённых улик, не стоит их допрашивать, может выйти не лучше, а хуже.
Несомненная улика была получена на следующий день из самого неожиданного источника. Ею отмечено начало последней фазы нашего следствия, — такой ужасной, потрясающей душу трагедии, такой невероятной жестокости и чудовищного юмора, что и теперь, через много лет, мне хочется верить, что это был фантастический, отвратительный кошмар.
В пятницу после полудня Маркхэм с отчаяния созвал опять совещание, в четыре часа мы все, включая инспектора Морана, собрались в кабинете следователя. Арнессон был необыкновенно молчалив и внимательно слушал все, что говорилось. Он как будто умышленно избегал высказывать своё мнение.
Мы заседали уже около получаса, когда тихо вошёл секретарь и положил перед Маркхэмом бумагу. Маркхэм заглянул в неё и нахмурился. Через минуту он подписал два печатных бланка и передал их Свэкеру.
— Заполните их и передайте Бену, — приказал он. Когда секретарь вышел, он объяснил нам причину перерыва: — Сперлинг прислал записку с просьбой переговорить со мною: пишет, что у него есть на то важные причины.
Через десять минут был введён Сперлинг. Он приветливо улыбнулся Маркхэму, кивнул Вансу. Маркхэм пригласил его сесть, Ванс предложил папиросу.
— Я хотел поговорить с вами, м-р Маркхэм, об одной вещи, которая, может быть, вам поможет… — начал он. — Помните, когда вы меня спросили, куда пошёл м-р Друккер из стрелковой комнаты, я ответил, что помню только, что он вышел через подвальную дверь… За последние дни у меня было много времени для размышления, и я кое-что вспомнил… Одно из этих воспоминаний относится к м-ру Друккеру, вот почему я и захотел повидаться с вами. Сегодня днём мне представилось, что я снова в стрелковой комнате и разговариваю с Робином. И вдруг в моем уме промелькнуло нечто. Я вспомнил, что когда я выглянул в окно, чтобы узнать, какова погода для моей поездки, то увидел в беседке за домом м-ра Друккера…
— В котором часу это было? — быстро спросил Маркхэм.
— За несколько секунд перед моим уходом на станцию.
— Так вы предполагаете, что м-р Друккер вместо того, чтобы уйти со двора, пошёл в беседку и пробыл там, пока вы не ушли?
— Как будто так, сэр.
— Вы вполне уверены в том, что вы видели его?
— Да, сэр. Я теперь отчётливо помню это.
— Вы могли бы поклясться, — спросил серьёзно Маркхэм, — зная, что жизнь человека может зависеть от вашего показания?
— Да.
Когда увели заключённого, Маркхэм посмотрел на Ванса.
— Это как будто даёт нам некоторую опору.
— Да. Показание кухарки не имело цены. Друккер просто отрицал его. Теперь мы вооружены по-настоящему.
— Мне кажется, — начал Маркхэм после некоторого молчания, — что сейчас у нас достаточно данных против Друккера. Он был на диллардовском дворе за несколько секунд до того, как был убит Робин. Он легко мог видеть, как уходил Сперлинг, и, так как сам только что вышел от профессора, то знал, что никого нет дома. Миссис Друккер уверяет, что она никого не видела из окна, хотя вскрикнула в момент смерти Робина, а потом испугалась, когда мы пришли допрашивать Друккера. Она даже назвала нас «врагами». Я полагаю, что она видела, как сын возвращался домой тотчас же после того, как тело Робина было вынесено на стрельбище. Друккера не было в его комнате, когда был убит Спригг, и оба, мать и сын, изо всех сил старались скрыть этот факт. Многие из его поступков чрезвычайно подозрительны. Мы узнали также, что он имеет пристрастие к детским играм. Очень возможно, что он, как сказал доктор Барстед, спутал фантазию с действительностью и совершил преступления в момент временного помешательства. Формулу Римана он какими-то безумными ассоциациями связывал со Сприггом, потому что при нем Арнессон и Спригг обсуждали её. Что же касается записок Епископа, то они тоже находятся в связи с его сумасбродными играми: детям всегда хочется одобряющих слушателей, когда они выдумывают новую форму забавы. То, что он выбрал слово «епископ» для подписи, может быть, есть результат его интереса к шахматной игре. Это предположение подтверждается появлением шахматного епископа у дверей его матери. Возможно, он боялся, что она видела его в то утро, и таким способом хотел дать ей понять, что она должна молчать. Он легко мог захлопнуть дверь на крыльцо изнутри, без ключа и создать впечатление, что принёсший епископа вышел через заднюю дверь. Ему было легко взять епископа из библиотеки в тот вечер, когда Парди разбирал партию.
Маркхэм был точен и обстоятелен, он перебрал все улики против Друккера. Долгое молчание последовало за его ответом.
— Может ты и прав, Маркхэм. — сказал Ванс, — но моё главное возражение против твоего resume состоит в том, что очень уж тут все просто. Ум, задумавший эти гнусные убийства, слишком изощрён, чтобы запутаться в сети косвенных улик. У Друккера поразительные умственные способности, кроме того, совершенно ясно что Друккер, если он и невиновен, знает что-то, имеющее прямую и тесную связь с преступлениями. И моё скромное мнение — мы должны во что бы то ни стало добиться от него этих сведений. Показание Сперлинга дало нам толчок в этом направлении. М-р Арнессон, каково ваше мнение?
— У меня нет никакого мнения, — ответил Арнессон, — я посторонний зритель, но мне трудно заподозрить бедного Адольфа в такой низости.
Хэс предложил тотчас же приступить к действию.
— Если только у него есть что сказать, так он заговорит, как только его возьмут под стражу.
— У нас весьма тяжёлое положение, — заговорил тихим голосом инспектор Моран. — Нельзя допускать ошибки. Если потом окажется, что не Друккер является преступником, а кто-то другой, то мы станем просто посмешищем.
Ванс посмотрел на Маркхэма.
— Почему сначала не допросить его? Может быть, и удастся убедить его открыть свою душу.
Маркхэм нервно дымил сигаретой. Затем обратился к Хэсу:
— Приведите сюда Друккера завтра в девять часов утра.
На этом совещание закончилось.
***
Было туманное утро, когда мы приехали к следователю. Ни Друккера, ни Хэса ещё не было.
Ванс уселся в комфортабельное кожаное кресло и закурил.
— Я чувствую себя в приподнятом настроении сегодня, — сказал он. — Если Друккер расскажет нам то, что мы ожидаем, мы окончим это ужасное дело.
Только он замолчал, как Хэс ворвался в кабинет.
— Ну, сэр нам не удастся допросить Друккера сегодня! — в отчаянии крикнул он. — Он упал со стены в Риверсайдском парке и сломал себе шею. Его нашли только в семь часов утра…
Маркхэм посмотрел на него.
— Это верно? — спросил он недоверчиво.
— Я был там, пока не убрали труп.
— Что же вы узнали?
— Да там нечего было узнавать. Ребятишки в парке нашли его труп около семи часов утра. Ребят там куча, сегодня ведь суббота. Местный полицейский вызвал полицейского врача. Доктор сказал, что Друккер упал со стены около десяти часов вечера и мгновенно умер. Стена в этом месте — против 76-й улицы — на тридцать футов возвышается над детской площадкой.
— Миссис Друккер предупреждена?
— Нет. Я сказал, что сам позабочусь об этом, но решил, что сначала зайду сюда.
— Не вижу, что мы тут можем сделать, — уныло заявил Маркхэм.
— Следовало бы известить Арнессона, — сказал Ванс. — Честное слово, Маркхэм, это дело — настоящий кошмар. На Друккера была вся наша надежда, но он падает со стены… — он вдруг остановился: —
Горбун упал со стены!.. Горбун!
Он медленно повернулся к Маркхэму и сказал с трудом узнаваемым голосом:
— Ещё одна безумная мелодрама… На этот раз детская загадка.
— Это, конечно, нелепо, — объявил Маркхэм. — Дружище, этот случай поразил твой разум. Предоставь это дело мне и сержанту, мы к этому привыкли, а сам поезжай куда-нибудь отдохнуть. Может быть, в Европу?
— Верно, верно… Я сдаюсь. Почти на наших глазах разыгран третий акт этой ужасной трагедии, а мы до сих пор ещё ничего не открыли!
В эту минуту в комнату заглянул Свэкер и заговорил с сержантом.
— Кинан из газеты «Уорлд» хочет вас видеть.
Маркхэм бистро обернулся:
— Ведите его сюда скорее!
Вошёл Кинан и подал сержанту письмо.
— Ещё billet doux
, получена сегодня утром.
Хэс вскрыл письмо. Я сразу же узнал бумагу и бледно-синие буквы крупного шрифта. В письме было следующее:
Раз горбун наш сел на стену
Бух! И грохнул, как полено.
Никто спасти его не мог
Ни глас царя, ни ратный рог.
А внизу была знакомая подпись прописными буквами:
ЕПИСКОП.
Глава XVII
СВЕТ ВСЮ НОЧЬ
Суббота, 16 апреля, 9 часов 30 минут
Когда Хэсу удалось выпроводить Кинана, в комнате несколько минут царило молчание. Епископ снова взялся за свою омерзительную работу.
Ванс, мрачно шагавший по комнате, дал, наконец, выход своему волнению.
— Дьявольское дело, Маркхэм… квинтэссенция зла. Дети в парке в свободный день, мечтающие, играющие, верящие в свои выдумки… и вдруг эта страшная ошеломляющая действительность… Да понимаете ли всю гнусность? Эти дети находят Горбуна, их Горбуна, с которым они играли, мёртвым у подножия стены.
Он постоял у окна, весенний свет оживлял серые камни города.
— Но не надо быть сентиментальным, — с принуждённой улыбкой обратился он к нам, — разум слабеет.
— Чем скорее и энергичнее мы примемся за дело, тем лучше!
Этот призыв вывел нас из апатии. Маркхэм по телефону поговорил с инспектором Мораном, и они условились передать дело Друккера Хэсу. Потом он потребовал протокол вскрытия. Сержант ожидал приказаний.
— Вашим людям было приказано установить наблюдение за домами Дилларда и Друккера. Вы говорили с кем-нибудь из наблюдателей? — спросил Маркхэм.
— У меня не было времени, сэр, да я, кроме того, думал, что это несчастный случай. Но я приказал им не уходить, пока я не вернусь.
— Что же сказал врач?
— Только то, что это похоже на несчастный случай, и что уже прошло десять часов с момента смерти.
Ванс спросил:
— Говорил он о проломленном черепе?
— Он говорил, собственно, что череп проломлен, как у Робина и Спригга.
— Несомненно. Техника убийцы проста. Он наносит своим жертвам удар по черепу, оглушает или убивает их, а потом придаёт им положения, соответствующие той роли, которая им назначалась в этой гнусной игре. Друккер, вероятно, стоял у края и смотрел вниз. Был туман, и он неясно видел окружающее, вдруг удар по голове, и Друккер бесшумно валится через парапет.
— Меня злит, — сердито сказал Хэс, — что наблюдатель Гилфойл, поставленный мною позади дома Друккера, не донёс мне, что Друккера всю ночь не было дома. Как вы полагаете, сэр, не лучше ли нам сейчас же поговорить с ним?
Маркхэм согласился. Хэс отдал приказ по телефону, и через десять минут явился Гилфойл. Хэс набросился на него, как только он вошёл.
— В котором часу Друккер ушёл из дому вчера вечером?
— Около восьми, сейчас же после обеда.
— Куда он пошёл?
Он вышел через заднюю дверь, прошёл по стрельбищу и через стрелковую комнату вошёл в дом Дилларда.
— Просто посидеть?
— Как будто так, сержант. Он проводит много времени у Дилларда.
— А в котором часу он вернулся?
Гилфойл беспокойно задвигался.
— Похоже на то, что он совсем не возвращался, сержант.
— Не возвращался? — жёлчно переспросил Хэс. — После того, как он сломал себе шею, конечно, ему было не до возвращения домой!
— Я хотел сказать, сержант…
— Вы хотите сказать, что Друккер, с которого вы не должны были спускать глаз, отправился в восемь часов к Дилларду, а вы уселись в беседке и задремали… В котором же часу вы проснулись?
Гилфойл вспыхнул.
— Я не спал всю ночь. То, что я не видел, как этот молодец вернулся домой, не значит, что я не караулил.
— Почему же вы не позвонили мне, что он развлекается где-то в городе?
— Я думал, что он вернулся через парадную дверь.
— Слишком много думаете, мозг-то у вас не очень утомлён?
— Послушайте, сержант, мне ведь не было приказано ходить следом за Друккером. Вы велели мне караулить дом и следить, кто в него входит и выходит, а при малейшем шуме вломиться в дом. Друккер ушёл к Диллардам в восемь часов, и я не сводил глаз с окон его дома. Около девяти часов кухарка идёт наверх и зажигает свет в своей комнате. Через полчаса свет гаснет. Потом около десяти часов свет появляется в комнате Друккера…
— Что такое?
— Да вы же слышите! В десять часов в комнате Друккера зажигается свет, и я вижу движущуюся тень. Спрашиваю вас, сержант, вы не были бы уверены, что Горбун вернулся домой через парадную дверь?
— Может быть, — согласился Хэс. — А вы уверены, что это было в десять часов?
— Я не смотрел на часы, но уверен, что это было около десяти часов.
— А когда свет погас в комнате Друккера?
— Он горел всю ночь. Друккер ведь не обращает внимания на время; уже два раза у него и раньше был свет до утра.
— Это понятно, — раздался ленивый голос Ванса. — Вчера он решал трудную задачу. Но скажите, а в комнате миссис Друккер тоже был свет?
— Как всегда. Старая дама на всю ночь оставляет свет в своей комнате.
— Кто-нибудь наблюдал за парадной дверью Друккера сегодня ночью? — спросил Маркхэм.
— Только до шести часов. Наш человек следит за домом Друккера весь день, но он оканчивает дежурство в шесть часов, когда Гилфойл становится на свой пост за домом.
— А на каком расстоянии от двери в переулок вы стояли ночью? — спросил Ванс.
— Может быть, на расстоянии сорока или пятидесяти футов.
— И между вами и переулком была железная решётка и ветви деревьев?
— Да, сэр. Вид был несколько закрыт, если вы на это намекаете.
— Возможно ли из дома Дилларда выйти и вернуться через эту дверь так, чтобы вы не заметили?
— Может быть, сэр, — согласился сыщик, — особенно, если малый не хотел, чтобы я его видел. Было туманно и темно, шум с Риверсайдской аллеи заглушал его шаги, если он был достаточно осторожен.
Когда Гилфойл был отпущен, Ванс дал выход своему недоумению.
— Дьявольски сложная ситуация. Друккер зашёл к Диллардам в восемь часов, а в десять был сброшен со стены. Записка, принесённая Кинаном, была проштемпелёвана в одиннадцать часов вечера, значит, она была отпечатана до преступления. Епископ заранее обдумал свою комедию и приготовил заметку в газеты. Поразительная дерзость! Возможно только одно допущение: убийца в точности знал все, что касалось Друккера, знал даже то, что произойдёт между восемью и девятью часами вечера.
— Насколько я понял, — сказал Маркхэм, — твоя теория заключается в том, что убийца вошёл и вышел через переулок между большими домами!
— У меня нет никакой теории. Я спросил о переулке, чтобы убедиться, что никто не проходил через него в парк, кроме Друккера. В таком случае навязывается гипотеза, что убийца прошёл в парк по этому переулку и таким образом ускользнул от наблюдения.
— Если этот путь был доступен для убийцы, то совершенно неважно, кого видели вместе с Друккером, — мрачно заметил Маркхэм.
— Совершенно верно. Тот, кто инсценировал этот фарс, мог смело войти в парк на глазах у сыщика или тихонько пробраться туда через переулок.
— Но что меня особенно сбивает с толку, — продолжал Ванс, — это свет в комнате Друккера в течение всей ночи. Он загорелся почти в то мгновение, кода бедный малый упал в пропасть. Гилфойл говорил ещё, что он видел ночью тень. — Он остановился. — Вы, вероятно, знаете, сержант, был ли ключ от парадной двери в кармане у Друккера, когда его нашли?
— Не знаю, но сейчас же могу узнать. — И он заговорил во телефону. Через несколько минут он повесил трубку. — Никакого ключа при нем не найдено.
Ванс сильно затянулся и медленно выпустил дым.
— Я начинаю думать, что Епископ стянул ключ у Друккера и ночью, после убийства, проник в его комнату. Невероятно, но все допустимо в этом фантастическом деле. Думаю, что когда мы узнаем мотивы этих убийств, мы поймём и причину ночного визита.
Маркхэм вынул шляпу из шкафа.
— Пойдёмте туда.
Но Ванс не двинулся с места.
— Знаешь, Маркхэм, мне кажется, что следует прежде всего повидаться с миссис Друккер. Может быть, она и откроет нам то, что таится в глубинах её мозга. Возьмём с собой Барстеда и поедем к ней.
Мы тотчас же вышли, заехали за Барстедом и явились в дом Друккеров. Нам отворила миссис Менцель, по лицу которой мы догадались, что она знает о смерти Друккера. Ванс спросил:
— Миссис Друккер знает?
— Нет ещё, — дрожащим голосом ответила она. — Мисс Диллард заходила около часа тому назад, но я сказала, что барыня вышла. Случилось несчастье…
— Какое несчастье, миссис Менцель?
— Не знаю, к завтраку она не спустилась…
— Когда вы узнали о происшествии?
— Почти в восемь. Газетчик сказал мне о Друккере.
— Не бойтесь, — утешал её Ванс, — с нами доктор, и мы обо всем позаботимся.
Мы подошли к комнате миссис Друккер, Ванс постучался. Ответа не было — комната оказалась пустой.
Не говоря ни слова, мы вернулись в переднюю. Одна из двух дверей вела в спальню Друккера. Ванс отворил её, не постучав. Свет, о котором говорил Гилфойл, не был погашен.
