Вторник, 12 апреля, 11 часов утра
 
      Ванс взял епископа и положил его себе в карман.
      — Было бы очень опасно, сударыня, — торжественно и выразительно произнёс он, — если бы случившееся здесь сегодня ночью стало кому-либо известно. Если лицо, сыгравшее с вами эту шутку, узнает, что вы известили полицию, оно попробует напугать вас ещё чем нибудь. Поэтому никому ни слова о том, что вы нам рассказали.
      — Даже Адольфу нельзя сказать? — спросила она.
      — Никому! Вы должны хранить молчание даже при сыне.
      Я не мог понять, почему Ванс так настаивает на этом пункте, но очень скоро мне все стало ясно. Правильность его совета трагически подтвердилась.
      Через несколько минут мы ушли, спустились по кухонной лестнице и вышли на залитое солнцем крыльцо.
      Маркхэм заговорил первым.
      — Вы думаете, Ванс, что лицо, принёсшее сегодня ночью эту фигурку, и есть убийца Робина и Спригга?
      — Вне всякого сомнения. Цель ночного визита отвратительно ясна. Во всем этом кошмаре это единственная вешь, которая не может быть названа проявлением сумасшедшего юмора. Теперь у нас есть нечто определённое.
      — Что же это такое? — спросил Хэс.
      — Прежде всего, нам стало известно, что наш шахматный трубадур хорошо знаком с планом этого дома. Он также должен был знать, когда вернётся Друккер в эту ночь; иначе он не отважился бы нанести свой визит.
      — Но мы и так уже установили, что убийца отлично ознакомлен с этими домами, — проворчал Хэс.
      — Верно. Но можно близко знать семью и не уметь пробраться в дом незаметно. Кроме того, этот ночной посетитель знал, что обычно миссис Друккер не замыкала дверь на ночь; он, несомненно, имел намерение войти в комнату, оставить в ней фигурку и уйти. То, как он поворачивал ручку двери, доказывает, что он хотел именно этого.
      — Может быть, он хотел просто разбудить миссис Друккер, чтобы она тотчас же нашла злополучную фигурку, — предположил Маркхэм.
      — А зачем же он так осторожно повёртывал ручку, как будто старался никогоне разбудить? Нет, Маркхэм, у него в мозгу было что-то более зловещее; но когда дверь оказалась замкнутой, и миссис Друккер вскрикнула, он оставил епископа там, где его нашла миссис Друккер, и убежал.
      — Но, сэр, — заговорил Хэс, — ведь и кто-нибудь другой мог знать, что она не замыкает дверь на ночь, и быть настолько знакомым с расположением дома, чтобы ходить по нему впотьмах.
      — Но у кого мог быть ключ от задней двери, сержант?
      — Дверь могла остаться незамкнутой, — упорствовал Хэс, — вот когда мы проверим все alibi, тогда у нас будет руководящая нить.
      Ванс вздохнул.
      — Вероятно, вы найдёте двух-трех человек без alibi, а если ночной визит был сделан по плану, так и alibi, наверное, подготовлено. Мы ведь не с дураками имеем дело, сержант. Мы играем в смертоносную игру с хитрым, находчивым убийцей, который так же быстро соображает, как и мы, и так же искушён в тонкостях логики…
      Вдруг он встал, а за ним и мы, и все пошли в кухню. У стола сидела немка и что-то готовила. Ванс с улыбкой посмотрел на неё и спросил:
      — Как вас зовут?
      — Менцель, — ответила она. — Грета Менцель.
      — Вы уже давно у Друккеров?
      — Двадцать пятый год.
      — Давно, — заметил Ванс. — Скажите, отчего вы так испугались нас сегодня утром?
      — Я не испугалась, но м-р Друккер был занят.
      — Вы, может быть, подумали, что мы пришли его арестовать?
      Её глаза расширились, но она ничего не ответила.
      — В котором часу м-р Друккер вчера встал? — продолжал Ванс.
      — Я уже сказала вам, в девять, как всегда.
      — В котором часу встал м-р Друккер? — голос его звучал настойчиво и значительно.
      — Я сказала вам.
      — Die Wahrheit Frau Menzel! Um wie viel Uhr ist er aufgestanden?
      Повторение вопроса по-немецки мгновенно вызвало психологический эффект. Женщина закрыла лицо руками, и у неё вырвался подавленный крик.
      — Не знаю, — сказала она. — Я будила его в половине девятого, но он не ответил. Я приоткрыла дверь… она была незамкнута, и — Di, lieber Gott! — его там не было.
      — Когда вы его опять увидели?
      — В девять. Я пошла наверх, чтобы сказать ему, что завтрак готов. Он был в кабинете за столом, работал, как сумасшедший, и был взволнован. Он сказал мне, чтобы я ушла.
      — Он спустился к завтраку?
      — Ja, ja. Он пришёл вниз через полчаса.
      — Почему вы сказали мне сегодня, что м-р Друккер встал в девять часов? — спросил Ванс.
      — Я должна была… так мне было велено. Когда миссис Друккер вернулась вчера от мисс Диллард, она сказала мне, что если мне будут задавать этот вопрос, я должна отвечать: в девять часов. Она даже заставила меня поклясться…
      Ванс все-таки казался сбитым с толку.
      — В том, что вы рассказали, нет ничего такого, что могло бы на вас подействовать. Вполне естественно, что болезненная женщина вбила себе в голову, что она должна защитить своего сына от подозрений, когда по соседству было совершено убийство. Вы ведь знаете, как она преувеличивает самую отдалённую опасность во всем, что касается её сына. У вас нет оснований связывать м-ра Друккера с этим преступлением?
      — Нет, нет! — Женщина затрясла головой, как сумасшедшая.
      Ванс суровым неумолимым тоном спросил:
      — Где вы были в то утро, когда был убит м-р Робин?
      Вдруг изумительная перемена произошла в ней: лицо её побледнело, губы задрожали, она судорожно сжала руки. Она хотела отвести свои глаза от Ванса, но что-то в его взгляде удержало её.
      — Где вы были, фрау Менцель? — Ванс резко повторил вопрос.
      — Я была здесь, — начала она, но вдруг остановилась и взволнованно посмотрела на Хэса.
      — Вы были в кухне?
      Она кивнула головой, казалось, она потеряла дар речи.
      — И вы видели, как м-р Друккер вернулся от Диллардов? — продолжал Ванс. — Он прошёл по чёрному ходу и пошёл наверх… Он не знал, что вы его видели через кухонную дверь… А позже он спросил, где вы были в это время. Потом вы узнали о смерти м-ра Робина за несколько минут до его прихода. А вчера, когда миссис Друккер приказала вам говорить всем, что он встал в девять часов, вы узнали, что по соседству был ещё кто-то убит, и у вас возникли подозрения… Верно, фрау Менцель?
      Женщина громко плакала в передник.
      Хэс свирепо посмотрел на неё.
      — Вот как! — загремел он. — Вы лгали, когда я вас допрашивал, сопротивлялись правосудию!
      — Миссис Менцель, сержант, — заговорил Ванс, — не имела никакого намерения обманывать правосудие, она теперь сказала всю правду. — И не дав Хэсу времени ответить, он обратился деловым тоном к перепуганной женщине: — Вы каждую ночь замыкаете дверь, ведущую на крыльцо?
      — Да, каждую ночь.
      — Вы уверены, что замкнули её сегодня ночью?
      — В половине девятого, когда я пошла спать.
      Ванс подошёл к двери и осмотрел замок.
      — У кого есть ключ от двери?
      — Ни у кого, кроме мисс Диллард.
      — Мисс Диллард? А на что ей ключ? — спросил Ванс.
      — Да у неё он уже несколько лет. Она ведь, как член семейства, приходит два-три раза в день. Когда я ухожу, я замыкаю дверь, а так как у неё есть свой ключ, миссис Друккер не приходится беспокоиться и спускаться вниз.
      — Совершенно естественно, — пробормотал Ванс. — Больше мы не будем вас беспокоить, фрау Менцель.
      Когда мы вышли, он указал на дверь, ведущую во двор.
      — Заметьте, пожалуйста, что проволочная сетка выломана из рамы, конечно, для того, чтобы можно было просунуть руку внутрь и повернуть защёлку. Дверь открывали ключом миссис Друккер или мисс Диллард, вернее ключом последней.
      Хэс кивнул головой, но Маркхэм стоял в отдалении и сердито пыхтел папиросой. Вдруг он решительно повернулся и уже готов был снова войти в дом, когда Ванс схватил его за руку.
      — Нет, Маркхэм. Технически это может страшно повредить. Смири свой гнев.
      Маркхэм стряхнул с себя его руку.
      — Черт возьми, Ванс. Друккер наврал нам, что он ушёл от Диллардов через ворота до убийства Робина.
      — Конечно, наврал. Я все время подозревал, что отчёт, данный им о том утре, был несколько условен. Но не стоит идти к нему с расспросами. Он просто скажет, что кухарка ошибается.
      Маркхэм не успокоился.
      — Но я хочу знать, где он был вчера утром. Почему это миссис Друккер старается уверить нас, что он спал?
      — Вероятно, она тоже ходила в его комнату и видела, что она пуста. Когда она узнала о смерти Спригга, то стала придумывать alibi. Но не выйдет ничего хорошего, если вы сейчас же пойдёте обличать несообразность её рассказа.
      — Может быть, — серьёзно заговорил Маркхэм, — я и добился бы объяснения этого омерзительного дела.
      Ванс ответил не сразу. Подумав, он тихо сказал:
      — Все-таки не следует рисковать. Если то, что вы думаете, окажется правдой, и вы сообщите только что полученные вами сведения, маленький человек может на этот раз не удовлетвориться оставлением фигурки у дверей…
      Маркхэм с ужасом посмотрел на него.
      — Вы думаете, что жизнь кухарки будет в опасности, если я сейчас воспользуюсь уликой против него?
      — Самое ужасное в этом деле то, что пока мы не добьёмся правды, опасность не исчезнет. Мы не можем подвергать ей кого бы то ни было…
      Дверь на крыльцо отворилась и на пороге появился Друккер. Его взгляд остановился на Маркхэме и хитрая, злобная улыбка скривила его рот.
      — Надеюсь, я не помешал? Но кухарка только что сообщила мне, что сказала вам, будто бы она видела, как я вышел через заднюю дверь утром в день убийства м-ра Робина.
      — Так что же из этого, м-р Друккер? — спросил Маркхэм.
      — Я только хотел сказать вам, что кухарка ошибается. Она, очевидно, спутала дни, я часто прихожу домой через эту дверь. Я уже сказал вам, что ушёл со стрельбища через ворота, выходящие на 75-ю улицу, и после короткой прогулки в парке вернулся домой через парадную дверь. Я убедил Грету, что она ошиблась.
      Ванс внимательно слушал. Потом он повернулся и встретил улыбку Друккера тоже ясной невинной улыбкой.
      — Вы убедили её, может быть, при помощи шахматной фигуры?
      Друккер дёрнул головой и втянул глубоко воздух. Его исковерканное тело напряглось, мускулы у глаз и рта задрожали, жилы на шее вздулись как верёвки. На одно мгновенье я подумал, что он потерял власть над собою, но с большим усилием он принял спокойный вид.
      — Я не понимаю вас, сэр. — Голос его дрожал от гнева. — Причём тут шахматная фигура?
      — Фигуры носят различные названия, — лаконично заметил Ванс.
      — Вы будете рассказывать мне о шахматах. — Ядовитое презрение было в его голосе, но все-таки ему удалось усмехнуться. — Конечно, разные названия: король, ферзь, ладья, конь. — Он вдруг остановился… — епископ… — Он прижался головой к дверям и захохотал. — Так вот что вы подразумеваете! Епископ!.. Да вы просто сборище глупых детей, играющих в какую-то дурацкую игру.
      — У нас есть основательные причины думать, — сказал с внушительным спокойствием Ванс, — что играет в эту игру кто-то другой, и шахматный епископ в этой игре имеет символическое значение.
      Друккер успокоился.
      — Не принимайте всерьёз неразумные речи моей матери, — укоризненно сказал он. — Воображение часто играет с ней разные шутки.
      — Но почему же вы заговорили о вашей матушке?
      — Да ведь вы сейчас беседовали с нею? И ваши рассуждения напоминают мне её безвредные галлюцинации.
      — С другой стороны, — мягко заметил Ванс, — ваша мать могла иметь серьёзные основания для страхов.
      — Вздор!
      — Но все-таки, м-р Друккер, мне очень важно знать, где вы были вчера утром между восемью и девятью часами?
      Друккер как будто хотел ответить, но потом губы его опять сжались, он долго смотрел на Ванса, высчитывая что-то. Наконец, громко, твёрдо заговорил.
      — Я работал в кабинете с шести утра до половины десятого. Уже несколько месяцев я работаю по интерференции света. — В глазах ею загорелся фанатический огонь. — Но вчера утром я проснулся с ясным представлением о некоторых факторах моей теории, сейчас же встал и пошёл в кабинет.
      — Значит, вы там и были, — спокойно сказал Ванс. — Это не особенно важно. Простите за беспокойство. — Он кивнул Маркхэму, и мы пошли на стрельбище. По дороге он обернулся и, улыбаясь, заботливо сказал: — Миссис Мендель под нашим покровительством. Очень будет больно, если с ней что-нибудь случится.
      Друккер глядел нам вслед как загипнотизированный.
      Когда мы отошли достаточно далеко, Ванс обратился к Хэсу.
      — Сержант, — сказал он беспокойно, — эта честная немецкая фрау сунула голову в петлю. Честное слово, я боюсь. Поставьте-ка около дома Друккера хорошего человека на ночь, вот под теми деревьями. При первом крике или призыве о помощи пусть он сразу же ломится в дом… Я спокойнее усну, если буду знать, что ангел в штатском платье охраняет сон фрау Менцель.

       Вторник, 12 апреля, 11 часов 30 мин. утра
 
      По дороге к дому Дилларда я решил, что сейчас должны быть наведены справки о том, где провело ночь каждое лицо, хоть сколько-нибудь связанное с этой драмой.
      — Не надо только сообщать о случившемся с миссис Друккер, — предупредил Ванс. — Наш полуночный странник, оставивший епископа у дверей, вовсе не желал, чтобы мы знали о его визите. Он был уверен, что бедная дама от страха не решится нам сообщить об этом.
      — Я склонён думать, — возразил Маркхэм, — что ты приписываешь епископу слишком большое значение.
      — Милый мой! — Ванс остановился и положил обе руки на плечи Маркхэма. — Поэзия души твоей обратилась в прозу. Я же даю полную свободу воображению и говорю тебе, что епископ у дверей миссис Друккер — отчаянный поступок отчаявшегося человека. Это предупреждение.
      — Ты полагаешь, что она знает что-то?
      — Я думаю, что она видела тело Робина на стрельбище. А кроме того, я думаю, что она видела кое-что другое и отдала бы жизнь, чтобы не видеть этого другого.
      Когда мы проходили мимо стрелковой комнаты, дверь в подвальный этаж открылась, и Белл Диллард, встревоженная, предстала перед нами.
      — Я видела, как вы шли по стрельбищу, — заговорила она торопливо, обращаясь к Маркхэму. — Больше часа я ожидала вас, звонила вам. Случилось нечто странное. Сегодня утром, по дороге к леди Мэн, я выдвинула ящик с инструментами… и револьвер снова лежал там. Она с трудом переводила дыхание. — М-р Маркхэм, кто-то подходил сегодня ночью к этому ящику.
      На Хэса это сообщение подействовало как электрический ток.
      — Вы трогали его? — возбуждённо спросил он.
      — Конечно, нет…
      Хэс бросился в комнату и выдвинул ящик. Маленький револьвер лежат рядом с большим. Он посмотрел его на свет и подул в дуло.
      — Одна камера пустая, — довольно заявил он — И стреляли совсем недавно.
      Он небрежно завернул револьвер в носовой платок и положил себе в карман.
      — Неужели вы допускаете, сержант, — спросил Ванс, — что джентльмен, которого мы ищем, вытер лук и стрелу, но оставил следы своих пальцев на револьвере?
      Он повернулся к Белл Диллард.
      — Мы собственно пришли к профессору и м-ру Арнессону. Но кое о чем мы хотели бы поговорить и с вами. У вас есть ключ от задней двери друккеровского дома?
      Она посмотрела на него изумлённо.
      — Да, уже несколько лет. Ведь я бегаю взад и вперёд, а это избавляет миссис Друккер от беспокойства…
      — Нам интересно знать, не употреблялся ли этот ключ кем-нибудь, кто не имеет на это права?
      — Это невозможно, я никогда не давала его никому. Он всегда в моей сумочке.
      — Известно кому-нибудь, что у вас есть ключ от друккеровского дома?
      — Я думаю, что да. — Она, видимо, была в недоумении.
      — Может быть, вы упомянули об этом при посторонних?
      — Может быть, только я не могу припомнить такого случая.
      — А вы уверены, что ключ и теперь у вас?
      Она испуганно посмотрела на Ванса и взяла со стола маленькую кожаную сумочку. Раскрыв её, она пошарила во внутреннем карманчике.
      — Здесь! — объявила она с видимым облегчением. — Там, где я его всегда держу. Почему вы меня спрашивали об этом?
      — Нам важно знать, кто имел доступ в дом Друккеров, — ответил Ванс, а потом быстро спросил: — Не могло ли случиться, что сегодня ночью ключа у вас не было, нельзя ли было вынуть его из сумочки так, чтобы вы не знали об этом?
      На её лице появилось выражение страха.
      — Да что же случилось? — начала она, но Ванс перебил её.
      — Пожалуйста, не беспокойтесь, мисс Диллард. Скажите мне только, мог кто-нибудь взять этот ключ у вас сегодня ночью?
      — Никто, — беспокойно ответила она. — Вчера в восемь часов вечера я уехала в театр, и сумочка все время была у меня на руке.
      — Когда вы последний раз пользовались ключом?
      — Вчера после обеда. Я бегала узнавать, как чувствовала себя миссис Друккер, и пожелать ей спокойной ночи.
      Ванс слегка нахмурился.
      — Вы пользовались ключом вчера после обеда, — повторил он. — И весь вечер не расставались с сумочкой. Правильно, мисс Диллард?
      Девушка кивнула.
      — Даже во время представления сумочка лежала у меня на коленях.
      Ванс задумчиво посмотрел на сумочку.
      — Значит, конец роману с ключом. А теперь опять пойдём надоедать вашему дяде.
      — Дяди нет дома. Он ушёл на длительную прогулку по аллее.
      — М-р Арнессон не вернулся ещё из университета?
      — Нет, но он придёт к ленчу. У него по вторникам нет лекций после полудня.
      — Ну так мы пока побеседуем с Бидл и Пайном. Я думаю, что для миссис Друккер было бы очень полезно, если бы вы навестили её.
      Молодая девушка с лёгким поклоном прошла через подвальную дверь.
      Хэс тотчас же отыскал Бидл и Пайна, но от них нельзя было получить никаких сведений. Оба легли спать в десять часов. Комнаты их были на четвёртом этаже; они даже не слышали, когда мисс Диллард вернулась из театра. Ванс спросил, не слышали ли они шума на стрельбище, и сообщил им, что дверь друккеровского дома с шумом захлопнулась около полуночи. Но оба они спали в это время. Их отпустили с предупреждением, чтобы они никому не говорили, о чем их расспрашивали.
      Через пять минут вернулся профессор, и, несмотря на своё удивление при виде нас, приветствовал нас дружески.
      — Ну хоть раз, Маркхэм, вы выбрали такое время, когда я не поглощён работой. Пойдём в библиотеку для инквизиции — там удобней, — и он повёл нас наверх и, когда мы уселись, предложил нам по рюмке портвейна, который достал из шкафа.
      — Жаль, что нет Друккера, он очень любит мой портвейн. Бедный малый. Его ум точно костёр, пожирающий его тело. Если бы его физические силы равнялись силе его ума, он был бы одним из величайших в мире физиков… Но вы, наверно, пришли сюда не для разговоров о Друккере. Чем я могу быть вам полезен, Маркхэм? Может быть, вы принесли какие-нибудь новости?
      — К сожалению, у нас нет никаких новостей. Мы опять пришли просить о помощи… — Маркхэм не знал, как продолжать, и снова Ванс стал задавать вопросы.
      — Положение со вчерашнего дня несколько изменилось. Наше следствие значительно облегчилось бы, если бы мы точно знали, куда и кто из членов вашего семейства выходил сегодня ночью.
      Профессор удивлённо посмотрел, но просто сказал:
      — Это очень легко установить. О каких членах семьи вы говорите?
      — О всех вообще, — поспешил ответить Ванс.
      — Хорошо, подождите… — Он взял трубку и стал набивать её табаком.
      — Белл, Сигурд и я обедали втроём в шесть часов. В половине восьмого пришёл Друккер, а немного спустя Парди. В восемь часов Белл и Сигурд уехали в театр, а в половине одиннадцатого ушли Друккер и Парди. Около одиннадцати я запер дом и отпустил Бидл и Пайна. Вот и все, что я могу сказать вам.
      — Мисс Диллард и м-р Арнессон вместе поехали в театр?
      — Да. Сигурд редко бывает в театре, но если бывает, то всегда берет с собой Белл. Большей частью на пьесы Ибсена. Американское воспитание нисколько не уменьшило его восхищения всем норвежским. В сердце он сохранил верность своей родине.
      — Вчера они тоже были на пьесе Ибсена?
      — Да, кажется они смотрели «Росмерсхольм».
      — Вы видели м-ра Арнессона или мисс Диллард, когда они вернулись из театра?
      — Нет, они вернулись, по-моему, очень поздно. Белл сегодня утром сказала, что они ужинали в ресторане. Но Сигурд сейчас вернётся, и от него вы узнаете все подробности.
      — Будьте так добры, сэр, — продолжал Ванс, — расскажите нам все обстоятельства, связанные с пребыванием здесь м-ра Друккера и м-ра Парди вчера после обеда.
      — Ничего необыкновенного в их посещении не было. Они часто заходят сюда по вечерам, Друккер заходил поговорить о своей работе; но когда пришёл Парди, мы прекратили этот разговор.
      — М-р Друккер или м-р Парди видели мисс Диллард до её отъезда в театр?
      Профессор вынул трубку изо рта, и на лице его появилось неприятное выражение.
      — Я не вижу причин, — резко заговорил он, — почему я должен отвечать на подобные вопросы. Но все-таки, — прибавил он более снисходительно, — если подробности моей домашней жизни могут быть вам полезны, я, конечно, охотно вам их сообщу. Да, и Друккер и Парди видели Белл вчера вечером. Мы все, включая Сигурда, посидели здесь с полчаса. Поговорили об Ибсене.
      — Значит, в восемь часов м-р Арнессон и мисс Диллард уехали, оставив вас с Парди и Друккером.
      — Совершенно верно.
      — А в половине одиннадцатого ушли Парди и Друккер. Они ушли вместе?
      — По лестнице они шли вместе, — ответил довольно кисло профессор. — Друккер, кажется, пошёл домой, а у Парди было свидание в шахматном клубе. Друккер нездоров. — Голос Профессора звучал как-то особенно. — Вчера вечером он говорил, что очень устал, и, придя домой, сразу же ляжет в постель.
      — Да, все так и есть, — прошептал Ванс. — Несколько минут тому назад он сказал нам, что встал сегодня в шесть часов утра.
      — Нисколько не удивлён. Раз какая-нибудь проблема овладела его умом, он будет работать над нею непрерывно. Было время, когда я боялся за его рассудок.
      Ванс почему-то прекратил разговор на эту тему.
      — Вчера, вы говорите, у м-ра Парди было свидание в шахматном клубе? Не сказал ли он вам, какого характера?
      — Он говорил об этом целый час. Джентльмен по фамилии Рубинштейн — шахматный гений, посетивший наше отечество, — пригласил его на три показательных партия. Первую он проиграл, вторую затянул, но надеялся вчера ночью выиграть.
      — Да, для Парди была бы большая честь обыграть Рубинштейна. Несмотря на свой гамбит, Парди никогда не был признан маэстро. Вы слышали, чем кончилась вчерашняя партия?
      — Нет, — ответил профессор, — я не спрашивал. Но думаю, что он проиграл. Друккер указывал ему на слабые стороны его положения.
      Ванс наклонился над столом и погасил свою папиросу. Потом он встал и беззаботно подошёл к шахматному столу, стоявшему в углу.
      — Вы говорите, что Парди обсуждал свою позицию вот на этой доске, когда к нему подошёл Друккер?
      — Именно так, — профессор говорил с вынужденной любезностью. — Друккер сидел и изучал его ходы. Он хотел сделать замечание, но Парди попросил его ничего не говорить. Через четверть часа Парди убрал фигуры, и только тогда Друккер сказал ему, что его игра проиграна.
      Ванс рассеянно водил пальцами по доске, а потом взял из ящика две или три фигуры и снова бросил их обратно, точно забавляясь ими.
      — Вы не помните, что именно сказал м-р Друккер?
      — Я не был особенно внимателен, но, насколько я помню, Друккер сказал, что Рубинштейн очень медлительный и осторожный игрок и неизбежно откроет слабое место в позиции Парди.
      — Эта критика не рассердила м-ра Парди?
      — Очень рассердила. У Друккера неприятная манера спорить, а Парди сверхчувствителен, когда дело идёт о шахматах. Он дошёл до белого каления от издевательств Друккера.
      Мы ещё немного посидели. Маркхэм все извинялся перед профессором за беспокойство, причинённое ему нашим визитом. Ему не понравились приставания Ванса насчёт деталей шахматной партии Парди и, спустившись в гостиную, он высказал это Вансу. Тот лукаво ответил:
      — В моей болтовне был известный метод. Я болтал — и я узнал…
      — Что ты узнал? — резко спросил Маркхэм.
      — Я узнал, что в ящике с шахматами не хватает чёрного епископа, и что найденная у дверей миссис Друккер фигура вполне подходит к тем, которые я видел здесь.

       Вторник, 12 апреля, 12 часов 30 минут пополудни
 
      Сообщение это потрясло Маркхэма. В это время дверь в передней отворилась, и лёгкие шаги стали приближаться к гостиной, Белл Диллард, возвращаясь от миссис Друккер, появилась в дверях. У неё было смущённое лицо и, остановив взгляд на Маркхэме, она спросила: