Понедельник, 11 апреля, 3 часа дня
 
      — Садитесь, Пайн, — ласково, но строго сказал Ванс. — Профессор разрешил нам допросить вас, и мы уверены, что вы ответите на все вопросы.
      — Конечно, сэр, — отвечал слуга. — Я уверен, что у профессора нет причины что-нибудь скрывать.
      — Отлично. — Ванс откинулся на спинку кресла. — Ну, для начала, скажите мне, в котором часу был сегодня подан завтрак?
      — В половине десятого, сэр, как всегда.
      — Все члены семейства присутствовали на нем?
      — О да, сэр.
      — Кто их будит по утрам и в котором часу?
      — Я бужу, в половине восьмого я стучу в дверь.
      — И ожидаете ответа?
      — Да, всегда, сэр.
      — И никто не опоздал к завтраку?
      — Все были вовремя, как всегда, сэр.
      — Не случилось ли вам видеть, чтобы кто-нибудь выходил сегодня из дому или возвращался домой до завтрака?
      Вопрос был предложен очень небрежно, но я заметил, что тонкие веки Пайна дрогнули.
      — Нет, сэр.
      — А не мог ли кто-нибудь из членов семейства выйти из дому и вернуться без вашего ведома?
      Первый раз за время допроса Пайн ответил неохотно.
      — Конечно, сэр, можно было пройти через парадную дверь без моего ведома, пока я накрывал стол в столовой. А кроме того, можно было пройти и в дверь стрелковой комнаты, потому что моя дочь всегда запирает дверь в кухню, когда готовит завтрак.
      Ванс помолчал, а потом спокойно спросил:
      — У кого-нибудь в доме есть револьвер?
      Глаза Пайна широко раскрылись.
      — Нет… насколько я знаю.
      — Слышали ли вы когда-нибудь о Епископе, Пайн?
      — О, никогда, сэр! — Лицо его побелело. — Вы говорите о человеке, который посылал эти записки в газеты?
      — Я говорил просто о епископе, — небрежно сказал Ванс. — Но скажите-ка мне, слышали ли вы что-нибудь о сегодняшнем убийстве в Риверсайдском парке?
      — Да, сэр. Дворник из соседнего дома рассказал мне о нем.
      — Вы знали молодого м-ра Спригга?
      — Я видел его здесь раз или два, сэр.
      — Он был здесь недавно?
      — На прошлой неделе, сэр, кажется, в четверг.
      — Кто ещё был здесь в это время?
      Пайн сморщился, как будто стараясь припомнить.
      — М-р Друккер, сэр. И, как я припоминаю, м-р Парди тоже приходил. Они все до поздней ночи разговаривали в комнате м-ра Арнессона.
      — М-р Арнессон всегда принимает посетителей в своей комнате?
      — Нет, сэр, но профессор работал в библиотеке, а мисс Диллард была в гостиной с миссис Друккер.
      Минуту Ванс помолчал.
      — Теперь все, Пайн, — наконец сказал он, — но, пожалуйста, пришлите сюда Бидл.
      Бидл пришла и стала против нас, с мрачным и воинственным видом.
      Ответы её, большей частью односложные, не прибавили ничего нового. Но в конце краткой беседы Ванс спросил, не пришлось ли ей выглянуть из окна сегодня утром перед завтраком.
      — Раза два я смотрела в окно, — вызывающе ответила она. — Почему же мне было и не посмотреть?
      — Видели ли вы кого-нибудь на стрельбище или на заднем дворе?
      — Никого, кроме профессора и миссис Друккер!
      — Никого посторонних? — Ванс сделал вид, что не придал никакого значения присутствию профессора и миссис Друккер на заднем дворе.
      — Нет, — коротко ответила Бидл.
      — В котором часу вы увидели профессора и миссис Друккер?
      — Может быть, в восемь.
      — Они разговаривали?
      — Да. Во всяком случае, — поправилась она, — они ходили взад и вперёд.
      — У них привычка гулять во дворе до завтрака?
      — Миссис Друккер часто выходит и гуляет по утрам среди цветов. Полагаю, что и профессор имеет право гулять на своём собственном дворе в любое время.
      — Я не спрашивал вас, Бидл, о его правах, — коротко сказал Ванс. — Я хотел только узнать, есть ли у него привычка осуществлять свои права рано утром.
      — Да, сегодня утром он ими пользовался.
      Ванс отпустил кухарку и подошёл к окну. Маркхэм заметил, что он в недоумении.
      — Ну и что же можно извлечь из этого? — спросил он. — Я полагаю, что надо просто игнорировать показания Бидл.
      — Беда в том, что мы ничего не можем игнорировать в этом деле, — тихо проговорил Ванс. — Я допускаю, что в данную минуту показания Бидл не имеют никакой цены. Мы узнали, что два актёра этой мелодрамы были на ногах вскоре после того, как Спригг был отправлен на тот свет. Моцион профессора с миссис Друккер, возможно, является одним из твоих излюбленных совпадений, а, с другой стороны, может быть связан с нежными чувствами старого господина к этой даме. Надо бы осторожно навести справки о его прошлом. А вот идёт Арнессон; как будто немного взволнован.
      Спустя мгновение послышался звук открывающего дверь ключа, и в передней появился Арнессон. Увидя нас, он быстро вошёл в гостиную и, не поздоровавшись, сказал:
      — Правда это, что Спригг застрелен? Вы здесь, чтобы расспросить меня о нем? Ну, начинайте. — Он бросил на стол набитый портфель и уселся на край стула. — Сегодня утром в университете был сыщик, задавал глупые вопросы и вёл себя как шут в комической опере. Очень таинственно… Ужасное убийство! Что мы знаем о Джоне Спригге и так далее. Я слышал, что он имел бесстыдство спросить, с какими женщинами бывал Спригг. Спригг и женщины! Да у него ничего на уме не было, кроме его работы. Никогда не пропускал лекций. Когда сегодня при перекличке его не оказалось, я понял, что случилось что-то серьёзное. А потом пошёл слух об убийстве… Что это такое?
      — Нам нечего ответить вам, м-р Арнессон. — Ванс пристально посмотрел на него. — Но у нас есть детерминант для вашей формулы: Джонни Спригг убит выстрелом «из маленького ружья в середину его парика».
      Арнессон некоторое время неподвижно смотрел на Ванса и потом засмеялся.
      — Опять ваша чепуха? Как о смерти Кок-Робина… Ну, рассказывайте.
      Ванс коротко изложил ему подробности преступления.
      — Вот и все, что мы знаем в данную минуту, — заключил он. — Не прибавите ли вы, м-р Арнессон, какие-нибудь подробности?
      — Господи Боже, да нет же их. Спригг один из лучших студентов. Математический гений, может быть. И зачем родители назвали его Джоном?! Какой-то маньяк прострелил ему голову, возможно, тот же самый, кто убил Робина стрелой. Но абстрактный мыслитель взял верх. Отличная задача. Вы все мне сказали? Может быть, решая её, я натолкнусь на новые математические методы. Может, формула, которую я выведу, решая эту задачу, откроет новое поле для научных изысканий. Тогда Робин и Спригг окажутся мучениками.
      Шутки Арнессона показались мне особенно безвкусными, но Ванс как будто не замечал этого.
      — Да, вот ещё одна вещь, которую я забыл упомянуть. — Он попросил у Маркхэма клочок с формулой и протянул его Арнессону. — Это нашли под трупом Спригга.
      Арнессон небрежно прочёл её.
      — Опять тут запутан Епископ. Та же бумага, тот же шрифт… Но откуда у него эта формула? Я накануне говорил о ней со Сприггом, и он её записал.
      — Пайн сказал, что Спригг заходил сюда в четверг, — произнёс Ванс.
      — В четверг? Правильно. Были ещё Парди и Друккер. Друккер первый заговорил об этой формуле. А у Парди безумная идея применить принципы высшей математики к шахматной игре…
      — А вы играете в шахматы? — спросил Ванс.
      — Играл, но больше не играю. Прекрасная игра, но не игроки.
      — А вы изучали гамбит Парди?
      — Бедный старый Парди! — Арнессон улыбнулся. — Он недурной элементарный математик. Привязался к шахматам. Я говорил, что его гамбит ненаучен, показал ему, как его можно разбить, но он не понял. Алёхин, Капабланка, Видмар, Тартаковер разнесли его изобретение в пух и прах. Он несколько лет бился над другим гамбитом, но тоже ничего не вышло. Разбитая жизнь.
      — А Парди хорошо знал Спригга? — спросил Ванс.
      — Нет. Встречался с ним раза два. Парди хорошо знает Друккера, все говорит с ним о математике.
      — Был он тогда заинтересован этой формулой?
      — Не могу сказать.
      — Как вы думаете, почему эта формула была найдена у Спригга?
      — Ничего не понимаю. Если бы она была написана рукою Спригга, я бы сказан, что она вывалилась у него из кармана. Но кто стал бы печатать формулы на машинке?
      — Вероятно, Епископ.
      Арнессон вынул трубку изо рта и осклабился.
      — Епископ — X. Постараемся найти этот X. Но он такой капризный. Превратное понятие о значениях.
      — По-видимому, — медленно заговорил Ванс. — А я чуть не забыл спросить вас: существуют ли у вас в доме револьверы?
      — Вот что! — Арнессон засмеялся с нескрываемым восхищением. — Вот откуда дует ветер… Должен вас разочаровать. Револьверов нет. Нет скользящих дверей. Нет потайных лестниц! Все открыто, все наружу.
      Белл Диллард стояла в дверях. Она, очевидно, слышала вопрос Ванса и ответ Арнессона.
      — Но в доме есть два револьвера, Сигурд, — объявила она. — Разве ты забыл, что в деревне я стреляла из них в цель.
      — Я думал, что ты давно уже их выбросила. — Арнессон встал и подвинул ей стул.
      — А вы сохранили их, мисс Диллард? — раздался спокойный голос Ванса.
      — Да. Разве это запрещено?
      — Думаю, что это несколько противозаконно. Но ведь сержант, — начал успокоительно Ванс, — наверно, не захочет обратить закон против вас. Где они теперь?
      — Внизу, в стрелковой комнате, в ящике для инструментов.
      Ванс встал.
      — Не будете ли вы столь любезны, мисс Диллард, и не покажете ли их мне?
      Когда Арнессон кивком выразил согласие, она встала и повела всех в стрелковую комнату.
      — Вот в этом комоде у окна. — Она выдвинула ящик, под разным хламом лежал автоматический кольт-38.
      — Что же это? — воскликнула она. — Тут только один. Другой пропал!
      — Другой был поменьше? — спросил Ванс.
      — Да.
      — Калибр 32?
      Девушка кивнула и обратила изумлённый взгляд к Арнессону.
      — Ну что же, Белл, пропал, — сказал он, пожимая плечами. — Ничего не поделаешь. Вероятно, один из юных стрелков взял его, чтобы прострелить себе голову в случае неудачи при стрельбе из лука.
      — Да будь же серьёзен, Сигурд. — Она слегка испугалась. — Куда же он мог деться?
      — Пока это мрачная тайна, — сострил Арнессон.
      Видя беспокойство молодой девушки, Ванс переменил тему.
      — Может быть, мисс Диллард, вам будет угодно проводить нас к миссис Друккер? Нам надо поговорить с нею. Я вижу, что и ваша загородная поездка отложена.
      По лицу девушки скользнуло облако печали.
      — О, не беспокойте её сегодня, — умоляюще сказала она. — Ей очень плохо. Казалось, она чувствовала себя хорошо, но, увидев м-ра Маркхэма, изменилась, ослабела… Что-то тягостное овладело её умом. Когда я уложила её в постель, она все время повторяла страшным шёпотом: «Джонни Спригг, Джонни Спригг…» Я вызвала по телефону доктора. Он велел ничем не беспокоить её.
      — Но это нам не к спеху, — уверял её Ванс. — Мы, конечно, подождём. А кто её доктор?
      — Уитни Барстед. На моей памяти он всегда лечил её.
      — Хороший человек, — кивнул Ванс, — и лучший невропатолог в нашем отечестве. Мы ничего не предпримем без его разрешения.
      Мисс Диллард благодарно посмотрела на него и вышла.
      Когда мы снова оказались в гостиной, Арнессон встал перед камином и насмешливо посмотрел на Ванса.
      — Джонни Спригг, Джонни Спригг? Леди Мэй сразу же прониклась этой идеей. Может, она и с придурью, но некоторые доли её мозга слишком деятельны.
      Ванс сделал вид, что не слышит, и повернулся к Маркхэму.
      — Кажется, нам здесь больше нечего делать, старина. Пойдём-ка домой. Хотя перед уходом надо поговорить с профессором… Вы подождёте нас здесь, м-р Арнессон?
      Арнессон удивлённо поднял брови, но тотчас же скривил лицо в презрительную гримасу.
      — Хорошо, идите, — и он начал набивать свою трубку.
      Профессор был очень недоволен нашим новым вторжением.
      — Мы только что узнали, — сказал Маркхэм, — что вы разговаривали сегодня утром, ещё до завтрака, с миссис Друккер.
      Мускулы на лице профессора сердито задвигались.
      — Разве разговоры с соседями в моем собственном саду подведомственны следователю?
      — Конечно нет, сэр. Но я же веду следствие, которое близко касается вашего дома. Мы просто хотели спросить, не показалось ли вам, что миссис Друккер подозревала о том, что произошло в Риверсайдском парке?
      Профессор, подумав мгновение, сказал:
      — Нет, мне этого не показалось.
      — Она не показалась вам беспокойной, возбуждённой?
      — Нет. — Профессор встал и прямо посмотрел на Маркхэма. — Я понимаю, куда вы метите, и мне это не нравится, Я уже говорил вам, Маркхэм, что не приму участия в шпионстве и доносах, когда дело коснётся этой несчастной женщины. Вот и все, что я могу вам сказать. — Он вернулся к своему письменному столу. — Извините, я очень занят сегодня.
      Мы спустились вниз и распрощались с Арнессоном.
      Когда мы вышли на тротуар, Ванс остановился и закурил.
      — Ну, теперь остался лишь маленький разговор с грустным, благородным м-ром Парди.
      Но Парди не оказалось дома. Его слуга-японец сообщил нам, что господин его, вероятно, в шахматном клубе.
      — И завтра будет достаточно времени, — сказал Ванс, когда мы отошли от дома. — Утром я поговорю с доктором Барстедом и попытаюсь повидаться с миссис Друккер. Сюда же мы включим и м-ра Парди.
      — Надеюсь, — проворчал Хэс, — что завтра мы достигнем большего, чем сегодня.
      — Вы пропускаете два утешительных факта, — возразил Ванс. — Первый: что все живущие в доме Дилларда знали Спригга и вполне могли знать о его утренних прогулках; второй: мы узнали также, что профессор и миссис Друккер сегодня в восемь часов утра прогуливались в саду. А затем мы открыли, что револьвер 32-го калибра исчез из стрелковой комнаты. Немного, но все-таки кое-что.
      Когда мы ехали в город, Маркхэм стряхнул с себя мрачность и сказал Вансу:
      — Я просто боюсь этого дела. Уж очень зловещим оно становится. А когда газеты узнают об этой детской песенке и свяжут оба убийства, я не знаю, что тогда произойдёт.
      — Боюсь, что ты прав, — вздохнул Ванс. — Что-то говорит мне, что Епископ познакомит прессу с этими стишками. Новая шутка ещё темнее, чем история с Кок-Робином. Он уж постарается, чтобы никто не пропустил её, ему нужна аудитория. В этом и заключается слабое место его гнусных преступлений. Это — наша единственная надежда.
      — Сейчас я позвоню Кинану, — сказал Хэс, — и узнаю, не получено ли ещё что-нибудь.
      Но сержанту не пришлось беспокоиться. Репортёр из «Уорлда» уже ждал нас в кабинете следователя.
      — Здравствуйте, м-р Маркхэм, — Кинан был явно взволнован. — У меня есть кое-что для сержанта Хэса. — Он пошарил в кармане и, вынув лист бумаги, передал его Хэсу. — Видите, как я мил с вами, сержант, ожидаю от вас взаимности… Взгляните на этот документ, он только что получен самым передовым американским журналом.
      Это был клочок бумаги для пишущей машинки с отпечатанной крупными буквами песенкой о Джонни Спригге. Снизу, в правом углу была подпись прописными буквами: ЕПИСКОП.
      — А вот и конверт, сержант. — Кинан опять полез в карман.
      Штемпель был от девяти часов утра и, как и первая записка, это письмо было опущено в ящик так же вблизи дома Дилларда.

       Вторник, 12 апреля, 10 часов утра
 
      На следующее утро первые страницы столичных газет были посвящены сенсационным известиям, превосходящим все ожидания Маркхэма.
      Весь город был погружён в страх и трепет, и хотя были попытки объяснить оба преступления странными совпадениями, а записки Епископа представить в виде шутки маньяка, все же большая часть публики была твёрдо убеждена, что какой-то новый убийца захватил город в свою власть.
      Репортёры осаждали Маркхэма и Хэса, но те хранили молчание. Никому не было открыто, что разгадка таилась вблизи дома Дилларда, что пропал револьвер 32-го калибра. Газеты сочувственно отнеслись к Сперлингу как к несчастной жертве обстоятельств.
      В день убийства Спригга Маркхэм собрал совещание в своём клубе.
      Инспектор Моран из уголовного бюро и главный инспектор О'Брайен присутствовали на нем. Подробности убийств были выяснены, и Ванс указал причины, в связи с которыми он полагал, что решение этой задачи таится в диллардовском доме или вблизи него.
      — Мы теперь в контакте со всеми лицами, обладающими достаточной информацией об образе жизни обоих жертв, что и сделало эти преступления возможными; единственный наш путь — это сосредоточить все внимание на этих лицах.
      Инспектор Моран согласился.
      — Только, — прибавил он, — ни одно из указанных лиц не представляется мне кровожадным маньяком.
      — Убийца не маньяк в обыкновенном смысле слова, — возразил Ванс. — Вероятно, во всех других отношениях он абсолютно нормален. Я бы сказал, что у него блестящий мозг, кроме одного поражённого участка.
      — Неужели такие гнусные преступления можно совершить без всяких мотивов? — спросил инспектор.
      — Но мотив есть. Концепция преступлений имеет в своей основе какую-то ужасающую двигательную силу, проявляющуюся в форме сатанинского юмора.
      Главный инспектор не принимал участия в этой части прений.
      — Все эти разговоры, — веско произнёс он, — пригодны для газет, но не деловые. Нам же надо пользоваться всеми средствами, чтобы добиться юридических доказательств.
      Окончательно было постановлено передать записки Епископа эксперту и постараться выяснить, кто печатал и где продавалась такая бумага. Решили вести систематические поиски свидетелей, которые были в парке утром между семью и восемью часами, и составить подробный доклад об образе жизни и знакомствах Спригга. Постановили также допросить почтальона, вынимающего письма из ящиков, в надежде, что тот запомнил конверты, адресованные в газету, и может указать, в какой ящик они были опущены.
      Моран посоветовал поставить трех человек вблизи места убийства, чтобы следить за дальнейшими событиями и, может быть, за подозрительными поступками причастных лиц. Полицейский департамент и окружной следователь должны были работать рука об руку. Во главе следствия был поставлен Маркхэм.
      На следующее утро Маркхэм и Хэс зашли к Вансу ещё до девяти часов.
      — Так не может продолжаться, — сказал Маркхэм. — Если кому-нибудь кое-что известно, мы должны узнать это. Сейчас я расставлю силки, и черт с ними, с последствиями.
      — Непременно натяни все нити, — возбуждённо сказал Ванс. — Только я сомневаюсь, что это нам поможет. Чтобы разгадать эту загадку, надо применить особые приёмы. Между прочим, я говорил по телефону сегодня с доктором Барстедом. Он разрешил нам поговорить с миссис Друккер сегодня утром. Но сначала я повидаюсь с ним. Мне хочется узнать побольше о патологии Друккера. Горбунами люди становятся не только при падении.
      Мы сейчас же поехали к доктору и были немедленно приняты. Доктор оказался спокойным, утончённо любезным человеком.
      Ванс тотчас же заговорил о деле.
      — Мы имеем основания предполагать, доктор, что миссис Друккер, может быть, и её сын косвенно связаны с убийством Робина в доме Дилларда, и прежде чем приступить к допросу, хотели бы получить от вас — насколько, конечно, позволяет врачебная этика — кое-какие сведения о невропатологическом состоянии этих лиц.
      — Пожалуйста, говорите яснее, сэр, — надменно сказан доктор Барстед.
      — Мне говорили, — продолжал Ванс, — что миссис Друккер считает себя виновной в уродстве своего сына. Но мне кажется, что подобное уродство не всегда является результатом физических повреждений.
      Доктор медленно кивнул головой.
      — Совершенно верно. Сжатие позвоночника может произойти от вывиха, от удара. Но гниение позвонков обычно туберкулёзного происхождения; и туберкулёз позвоночника чаще всего случается в детстве. Часто он существует уже при рождении. Правда, какое-нибудь повреждение возбуждает скрытый процесс, поэтому возникло поверье, что удар сам по себе является причиной болезни. Горб Друккера, несомненно, туберкулёзного происхождения.
      — Вы, конечно, объяснили миссис Друккер положение вещей?
      — Несколько раз, но безуспешно. Дело в том, что какое-то извращённое стремление к мученичеству заставляет её цепляться за мысль, что она сама виновата в несчастье, постигшем её сына. Эта ложная идея сделалась её idee fixe.
      — До какой степени, — спросил Ванс, — этот психоневроз подействовал на её рассудок?
      — Трудно сказать, да я и не хотел бы заниматься обсуждением этого вопроса. Одно могу подтвердить: она, несомненно, больна, и мысли её смутны. По временам, конечно, я сообщаю вам под строжайшим секретом, у неё бывали галлюцинации, всегда касавшиеся её сына. Она готова на все для его благополучия.
      — Мы очень ценим ваше доверие, доктор… А не логично ли было бы предположить, что вчерашнее её болезненное состояние вызвано страхом за его благополучие?
      — Несомненно. Вне его у неё нет никакой эмоциональной или умственной жизни. Но был ли это страх реальной или выдуманной опасности, я не могу сказать. Она давно живёт на границе реальности и фантазии.
      Наступило короткое молчание, затем Ванс спросил:
      — А самого Друккера вы считаете ответственным за свои поступки?
      — Так как он мой пациент и до сих пор я оставляю его на свободе, то вопрос ваш я считаю неуместным, — холодно ответил доктор.
      Маркхэм заговорил властно.
      — У нас нет времени подбирать выражения, доктор. Мы ведём следствие о ряде отвратительных преступлений. М-р Друккер причастен к одному из них, до какой степени — мы не знаем. Но наш долг узнать.
      Первая реакция доктора была воинственного характера, но он сдержал себя и ответил прежним снисходительным тоном.
      — Есть несколько степеней ответственности. Ум м-ра Друккера слишком развит, как это часто бывает у горбунов. Умственные процессы у него обращены, так сказать, внутрь себя, а недостаток нормальных физических реакций часто ведёт к заблуждениям. Но у м-ра Друккера я не заметил ничего, указывающего на это. Он очень раздражителен и склонён к истерии, но такое психическое состояние свойственно его болезни.
      — В чем заключается его отдых?
      — В детских играх, я полагаю. Такие забавы часто нравятся калекам. Не имея нормального детства, он хватается за то, что даёт ему возможность до некоторой степени пополнить детские переживания. Эти детские забавы и удерживают в равновесии его чисто умственную жизнь.
      — А как относится миссис Друккер к этим играм?
      — Очень их одобряет. Она часто, перегнувшись через стену, смотрит на детскую площадку в Риверсайдском парке, когда он там забавляется. И всегда возглавляет детские праздники и обеды, устраняемые её сыном в их доме.
      Через несколько минут мы ушли. Хэс каким-то испуганным голосом спросил:
      — Великий Боже! Во что это дело обратится?
      В доме Друккеров нам открыла дверь высокая полная немка, заявившая нам, что м-р Друккер очень занят и никого не принимает.
      — А все-таки вы доложите ему, — сказал Ванс, — что следователь желает поговорить с ним.
      Тотчас же, точно в паническом страхе, она побежала по лестнице. Мы услышали стук в дверь, затем голоса, а через несколько мгновений она вернулась и сообщила, что м-р Друккер готов принять нас в своём кабинете.
      Когда мы проходили мимо неё, Ванс повернулся к ней и спросил:
      — В котором часу встал м-р Друккер вчера утром?
      — Не знаю, — испуганно пролепетала она. — Вероятно, в девять, как всегда.
      Друккер принял нас, стоя у большого стола, заваленного книгами и рукописями.
      Ванс одно мгновенье пристально смотрел на него, точно стараясь узнать, какая тайна скрывалась за его беспокойными впалыми глазами.
      — М-р Друккер, — начал он, — мы вовсе не желаем причинять вам излишних беспокойств, но мы узнали, что вы были знакомы с покойным Джоном Сприггом. Не знаете ли вы, по какой причине кто-нибудь мог желать его смерти?
      Друккер встал. Несмотря на старание овладеть собою, голос его слегка дрожал, когда он заговорил.
      — Я знал м-ра Спригга поверхностно. Что касается его смерти, у меня нет никаких предположений…
      — Под телом был найден клочок бумаги с математической формулой Римана, которую вы включили в вашей книге в главу о предельности физического пространства. — Говоря это, Ванс подвинул к себе по столу один из отпечатанных на машинке листов и пристально посмотрел на него.
      Друккер не заметил этого. Снова Ванса приковали его внимание.
      — Не могу понять, — уклончиво сказал он. — Можно посмотреть на запись?
      Рассмотрев бумажку, Друккер вернул её обратно; его маленькие глаза злобно сощурились.
      — Вы спрашивали Арнессона? На прошлой неделе он говорил на эту тему со Сприггом.
      — Да, — беспечно ответил Ванс. — М-р Арнессон не мог пролить света на этот инцидент. Мы подумали, что, может быть, вам удастся то, чего он не смог сделать.
      — Очень жаль, но я не могу быть ничем полезен. — В ответе Друккера была насмешки. — Формулу всякий может употребить. Почему вы обратились ко мне?
      — Не только формула направила наши стопы к вашей двери. У нас, например, есть причины допускать, что смерть Спригга связана с убийством Робина…
      Длинные руки Друккера ухватились за край стола, глаза засверкали.
      — Спригг и Робин… связаны! Ведь вы же не верите газетной болтовне?.. Это отвратительная ложь! — Лицо его скривилось, голос стал пронзительным. — Это безумный вздор… Нет никаких доказательств, никакого намёка на доказательства!
      — Кок-Робин и Джонни Спригг, — тихо, но настоятельно сказал Ванс.
      — Чепуха! Бессмысленная чепуха! Боже мой, да неужели весь мир помешался! — Он качался взад и вперёд и бил рукой по столу, разбрасывая бумаги в стороны.
      — А вы не знакомы с Епископом, м-р Друккер?
      Качание прекратилось, он с ужасающей напряжённостью посмотрел на Ванса.
      — Вы тоже… вы тоже сошли с ума! — Он обвёл всех нас глазами. — Вы проклятые глупцы! Никакого Епископа не существует! Да и Кок-Робина и Джонни Спригга никогда не было, И вы, взрослые люди, пытаетесь испугать меня — меня, математика — детскими сказками.
      Он истерически захохотал.
      Ванс быстро подошёл к нему, взял его за руку и повёл к кресту. Понемногу смех прекратился, и он с трудом помахал нам рукой.
      — Нехорошо, что Робин и Спригг убиты, — заговорил он медленно и бесцветно. — Но только дети и стоят внимания… Вы, наверное, найдёте убийц. Если же нет, то, может быть, я помогу вам. Но не позволяйте воображению увлекать вас. Держитесь фактов… фактов…
      Он был утомлён, и мы ушли.
      — Он испуган, Маркхэм, чертовски испуган, — заметил Ванс, когда мы опять были в передней. — Очень бы я хотел знать, что таится в этом остром, но сбитом с пути уме.
      По дороге к двери миссис Друккер он заметил:
      — Это не лучший способ наносить визиты дамам. Право, я не рождён быть полицейским, я ненавижу шпионаж.
      На наш стук в дверь нам ответил слабый голос. Миссис Друккер, бледнее, чем обыкновенно, лежала на кушетке у окна.