Но только вояка начал снова погружаться в сон, как его поднял стук в дверь.
— Пошли прочь! — сердито крикнул он.
— Это я. Отворяй побыстрее!
Чао Тай узнал голос Зумурруд. Радостно ухмыляясь, он вскочил с постели, натянул штаны и отодвинул засов.
Девушка тотчас шмыгнула в комнату и заперла за собой дверь. Танцовщица с головы до ног была закутана в длинное синее покрывало, только глаза ее сверкали, как два драгоценных камня. Чаю Тай подумал, что она еще прекраснее, чем ему помнилось. Пододвинув гостье единственный стул, воин присел на край постели.
— Хочешь чаю? — нерешительно предложил он.
Зумурруд покачала головой и, оттолкнув стул, нетерпеливо бросила:
— Послушай, всем моим бедам настал конец! Теперь тебе не надо брать меня с собой в столицу. Сведи меня к своему начальнику, да поживее!
— К моему начальнику? Но зачем?
— Затем, что он обещал награду, целую кучу денег, вот зачем! Я слышала, как рыбаки кричали об этом людям с моей лодки. Они видели дощечку, вывешенную на воротах городской службы сбора пошлин. Я не знала, что цензор был замешан в каких-то заговорах, поскольку сюда он приехал с единственной целью забрать меня. Ню теперь это не важно. Какая разница, если я могу получить награду? Ведь это я отравила его!
— Ты? — воскликнул ошеломленный Чао Тай. — Как ты могла…
— Я все объясню, — торопливо перебила она, — чтобы ты понял, почему должен без промедления отвести меня к своему начальнику и замолвить словечко. — Скинув свой синий плащ, танцовщица бесцеремонно кинула его на пол.
Под ним оказалось лишь тонюсенькое шелковое платье, не скрывавшее ни единого изгиба восхитительного тела. — Около шести недель назад, — продолжала Зумурруд, — я провела ночь в доме своего покровителя рядом с храмом. А утром, когда я уходила, он сказал, что в Цветочной пагоде сегодня праздник и мне надо заглянуть туда помолиться — за такого-то негодяя! Одним словом, я отправилась туда и зажгла палочку благовоний перед большой статуей нашей милосердной Гуань-инь. Вдруг я заметила, что какой-то мужчина, стоявший совсем близко, не сводит с меня глаз. Это был высокий красавец в простом платье, но, несмотря на бедную одежду, в кем сразу угадывалось благородство. Он спросил меня, почему я, арабская девушка, поклоняюсь ханьской богине, ну а я ответила, что ни одной женщине не повредит лишняя богиня, которая могла бы за ней приглядывать. Незнакомец рассмеялся, и мало-помалу мы разговорились. С первого взгляда я поняла, что предо мной тот, кого я ждала всю жизнь. Он обходился со мной как с настоящей госпожой! И я сразу без памяти в него влюбилась, как какая-нибудь соплячка! Чувствуя, что тоже пришлась ему по душе, я пригласила незнакомца выпить со мной чаю в домике за храмом. Я ведь знала, что мой покровитель уже ушел. В общем, ты сам можешь представить, что за этим последовало. А потом он признался, что не женат и до сих пор ни разу не был с женщиной, но это уже не имеет значения, поскольку встретил меня. Он говорил еще много всяких ласковых слов и в числе прочего упомянул, что занимает пост императорского цензора! Когда я рассказала своих затруднениях, он пообещал уладить дело с моим подданством и выкупить меня у хозяина. Ему надо было покинуть Кантон на несколько дней, однако он обещал вернуться и забрать меня с собой в столицу. — Проведя рукой по волосам, Зумурруд улыбнулась своим воспоминаниям. — Те дни и ночи, что мы провели вместе, наисчастливейшие в моей жизни, скажу я тебе! Подумать только, я, знавшая многие сотни мужчин, чувствовала себя как юная девушка, впервые познавшая любовь! И я была так глупа, что позволила ревности затмить разум, когда ему пришла пора ехать в столицу. И я поступила как последняя дура, загубив все собственными руками! — Танцовщица вытерла вспотевший лоб краем рукава и, схватив чайник, принялась жадно пить прямо из носика. — Тебе, должно быть, известно, что народ мой умеет готовить всякие снадобья для гаданий, приворотные зелья, целебные отвары, а также яды. Секреты их с давних времен передаются женщинами танка из поколения в поколение. Есть у нас и особый яд, который женщина дает своему возлюбленному, заподозрив, что тот решил бросить ее под предлогом недолгой отлучки и мужчина возвращается, как обещал, ему дают противоядие, и он даже не подозревает, какой судьбы избежал. Я спросила у цензора, когда он вернется за мной в Кантон, и он пообещал приехать обратно через две недели, день в день. При нашем последнем свидании я подлила яд ему в чай — это было бы совершенно безопасно в том случае, прими он противоядие не позже, чем через три недели. Но вздумай любимый обмануть меня и не вернуться, он заплатил бы за это жизнью.
Минуло две недели, наступила третья, ставшая для меня истинной пыткой… Я едва прикасалась к еде, а уж ночами… К концу третьей недели я жила в каком-то оцепенении, бездумно считая дни… На пятый день цензор рано утром приехал повидаться ко мне на лодку. Он сказал, что неотложные дела задержали его в столице и что сюда прибыл двумя днями раньше, втайне от всех, взяв с собой только господина Су, а сразу прийти ко мне не смог, поскольку должен был встретиться с арабами, а кроме того, плохо себя чувствовал, а потому нуждался в небольшом отдыхе. Однако ему становилось все хуже, вот они пришел ко мне, надеясь, что мое присутствие победит недуг. Я чуть не сошла с ума, так как противоядия при мне не было — я спрятала его в доме за храмом. И я уговорила цензора немедленно поехать туда. Он лишился чувств, как только мы вошли в дом. Я влила настой ему в горло, но было слишком поздно — через полчаса он умер.
Танцовщица, закусив губу, принялась разглядывать крыши за окном. А потрясенный Чаю Тай смотрел на нее во все глаза. Лицо его мертвенно побледнело.
— В доме не было никого, кого я могла бы позвать на помощь, так как покровитель мой не держит там никакой прислуги, — медленно продолжала Зумурруд. — Я опрометью бросилась к нему и обо всем рассказала. Он только усмехнулся и пообещал, что позаботится о теле сам. Подлец знал, что теперь я полностью в его власти, ибо, будучи презренной танка, погубила императорского цензора. Донеси он в судебную управу, и меня четвертовали бы заживо! Я объяснила, что, когда цензор не вернется к себе на постоялый двор, к вечеру господин Су станет беспокоиться. Хозяин спросил, знает ли господин Су обо мне. Я ответила, что нет, и он обещал позаботиться, чтобы господин Су не чинил нам неприятностей. — Зумурруд глубоко вздохнула, искоса глянув на Чаю Тая. — Если бы ты взял меня с собой в столицу, я сумела бы заставить своего покровителя держать рот на замке. В столице он никто, тогда как ты — начальник тысячи императорской стражи. И распусти он язык, ты мог бы спрятать меня в таком месте, где никто не найдет. Ню теперь все обернулось и того лучше. Твой начальник объявил цензора изменником, а значит, я не только не преступница, но оказала государству большую услугу. Я объясню, что он может оставить половину золота себе, если выхлопочет мне подданство Поднебесной и небольшой уютный домик в столице. Одевайся скорее и веди меня к нему!
Чаю Тай с ужасом смотрел на женщину, которая только что сама себе вынесла смертный приговор. Зумурруд стояла спиной к окну, и ее роскошные формы четко вырисовывались в алых лучах восхода, ко тайвэй вдруг ужасающе отчетливо представил себе сцену казни на рассвете — гибкое, совершенное тело девушки уродует нож палача, затем по одной отсекает руки… ноги… Могучего воина бросило в дрожь. Он медленно поднялся и, подойдя к ликующей девушке, заключил ее в страстные объятия, словно желая спасти, защитить…
Но Зумурруд вдруг вскрикнула и всей тяжестью повисла у него на руках, так что Чаю Тай едва не потерял равновесие. Обхватив танцовщицу за тонкую талию, он наклонился, желая поцеловать ее в губы, однако увидел, что большие глаза помутнели, рот приоткрылся, а по подбородку потекла струйка крови. И тотчас он почувствовал теплые капли на своих руках, сжимающих талию Зумурруд. В полкой растерянности тайвэй пробежал пальцами по ее спине и нащупал между лопатками деревянную рукоять.
Чао Тай застыл, прижимая умирающую к широкой груди. Он чувствовал трепетание сердца Зумурруд, как на лодке, когда сжимал ее в объятиях. А потом окно перестало стучать.
Опустив танцовщицу на лежанку, Чаю Тай выдернул из ее спины короткое копье, бережно закрыл глаза и вытер испачканное кровью лицо. Внутри все как будто застыло. Замутненным взором тайвэй обвел крыши арабских домов за окном. Там, где стояла Зумурруд, искусному метальщику ничего не стоило поразить ее копьем…
Неожиданно Чаю Тая осенило, что он лишился единственной женщины, которую полюбил всем своим существом. Упав на колени перед лежанкой, он спрятал лицо в ее длинные локоны и разразился неведомыми доселе беззвучными рыданиями.
Немного погодя он встал и, взяв с пола синий плащ Зумурруд, накрыл им тело убитой.
— Для нас обоих эта любовь означала смерть, — прошептал он. — Я знал это, знал, как только увидел тебя, с самого первого мгновения. Я словно воочию видел поле битвы, разящее свежей кровью, чувствовал ее алые потоки…
Бросив прощальный взгляд на неподвижное тело, Чао Тай запер комнату и спустился вниз. Всю дорогу ко дворцу он проделал пешком по сумрачным улицам, почти безлюдным в столь ранний час.
Смотритель дворца сказал, что судья Ди еще не покидал опочивальни. Взбежав по лестнице, Чаю Тай опустился на скамью в приемной. Судья, услышав шаги, с непокрытой головой и все еще в ночном халате отодвинул ширму. В руках он держал гребень, которым расчесывал бороду и усы. Увидев скорбное лицо помощника, он поспешил навстречу и удивленно воскликнул:
— Что, во имя Неба, с тобой случилось, Чао Тай? Нет, не вставай, друг мой! Ты выглядишь совсем больным! — Судья сел напротив, встревожено глядя на верного соратника.
Чаю Тай без прикрас выложил ему всю историю Зумурруд.
— Я думал об этом всю дорогу во дворец, господин, — тихо закончил он, не отводя глаз от судьи. — И она и я в любом случае были обречены. Не убей ее какой-то злодей, я сделал бы это собственными руками. Ее жизнь — за жизнь цензора, Зумурруд бы это поняла. У нее это было в крови, как и у меня. А потом я покончил бы с собой. Небо судило мне остаться в живых, но, как только это дело будет закончено, я молю вас освободить меня от клятвы служить вам, господин. Я хочу вступить в наши северные войска, что бьются с кочевниками за пределами Поднебесной.
Довольно долго судья молчал.
— Я никогда ее не видел, но понимаю тебя, — наконец негромко сказал он. — Зумурруд умерла счастливой, так как думала, что ее заветная мечта скоро осуществится. Однако она была мертва еще до того, как ее убили, Чаю Тай. Ведь у нее оставалось всего одно желание, а чтобы жить, у человека их должно быть много! — Судья запахнул халат и, вскинув глаза, задумчиво произнес: — Я хорошо понимаю, что ты сейчас должен чувствовать, Чао Тай. Четыре года назад в Пейчоу, где я занимался расследованием одного убийства, со мной произошло нечто подобное. Тогда я должен был принять решение, от которого убийца Зумурруд тебя избавил. И вдобавок та женщина спасла мою жизнь и честь.
— Ее казнили, господин? — выдавил Чаю Тай.
— Нет. Она пожелала уберечь меня от этого и покончила с собой. — Медленно поглаживая длинную бороду, судья признался: — Я тогда думал все бросить. Хотел уйти от мира, каковой вдруг показался мне серым и безжизненным, если не мертвым. — Он помолчал, затем вдруг накрыл руку Чао Тая своей. — Тут никто не сумеет помочь тебе или дать совет. Ты должен сам решать, как быть дальше. Но какой бы ты ни сделал выбор, Чао Тай, моя дружба и то, сколь высоко я тебя ценю, останутся неизменными. — Он грустно улыбнулся. — Мне надо завершить утренний церемониал — в таком виде я, наверное, похож на пугало! А ты возьми четырех стражников, отправляйся на ее лодку, разыщи там служанку, что следила за девушкой и обо всем докладывала ее хозяину, а заодно допроси остальных. Нам необходимо установить личность таинственного покровителя. Затем возвращайся к себе на постоялый двор с десятком стражников, вели им доставить тело девушки в судебную управу и займись поисками убийцы.
Судья повернулся спиной к Чаю Таю и проследовал за ширму.
Тайвэй встал со скамьи и отправился выполнять приказ.
Глава 21
Вскоре после того, как Судья Ди приступил к утренней трапезе, вошел Таю Гань. Пожелав судье доброго утра, он жизнерадостно поинтересовался, не пришел ли кто требовать награду, Ди, покачав головой, знаком велел ему сесть, в молчании доел свой рис, отложил палочки и откинулся на спинку кресла, а кисти рук спрятал в широкие рукава. Затем он поведал Тао Ганю о том, какие неожиданные последствия возымело поддельное объявление.
— Так это любовная связь привела цензора обратно в Кантон? — удивлению воскликнул Тао Гань.
— Отчасти. Вместе с тем он надеялся раскрыть заговор Мансура, так как ясно дал понять Зумурруд, что прежде всего встретился с кем-то из арабов.
— Но почему цензор держал все это в секрете, господин? Почему не доложил о заговоре Великому совету сразу по возвращении в столицу…
— Цензор плохо разбирался в женщинах, Тао Гань, однако звал толк в делах государственной важности. Он подозревал, что за всем этим может стоять кто-то из высокопоставленных придворных, а потому никого не стал посвящать в свои планы, пока не найдет явных доказательств; у цензора было много влиятельных врагов, и даже в суде они могли обзавестись доносчиками, дабы те держали их в курсе тайных решении совета. Надеясь раздобыть бесспорные улики, господин Лю поспешил обратно в Кантон, где и погиб по легкомыслию любимой женщины.
— Но как мог столь утонченный господин потерять голову из-за продажной арабской танцовщицы?
— Видишь ли, она слишком разительно отличалась от изысканных и образованных ханьских женщин, каких цензор привык видеть при дворе. И должно быть, до этого он никогда не встречал ее соплеменниц. Ведь в столице, в отличие от Кантона, нечасто попадаются арабы, а тем более арабские красотки. Думаю, тут сыграли роль необычность и новизна. Чувственная красота танцовщицы пробудила годами подавляемые желания. А столь сильная страсть презирает любые границы — племенные, общественные и культурные. Наш Чаю Тай также потерял голову из-за этой женщины, Таю Гань, так что советую тебе не упоминать о ней при нашем друге — откровения и жестокая смерть Зумурруд глубоко его потрясли.
Тао Гань глубокомысленно кивнул.
— Брату Чаю всегда не везло с женщинами, — обронил он. — Но кто мог убить ее, господин?
— Чао Тай полагает, что это сделал Мансур. По его мнению, Мансур также любил Зумурруд и, когда та в его доме стала заигрывать с гостями, пришел в дикую ярость. Араб мог выследить танцовщицу, когда она шла к Чаю Таю, забраться на крышу дома напротив и оттуда подглядывать за ними. Увидев этих двоих чуть ли не обнаженными, Мансур вообразил, будто у них любовное свидание, и убил женщину в приступе ревности. Все это правдоподобно, но не убедительно. — Судья Ди сделал глоток чаю. — Однако смерть Зумурруд и личность ее убийцы пока те столь важны, ибо сейчас ваша главная цель — узнать, кто был ее хозяином. Именно этот человек пытался очернить цензора, впутав в арабский заговор, а потом — утаить его гибель, а кроме того, повинен в смерти господина Су и госпожи Пао. Нам надлежит завершить дело, начатое цензором, и добыть неопровержимые улики, дабы обличить наших врагов — подлых предателей, затаившихся при дворе. А поскольку эти люди втянули в свои темные делишки покровителя Зумурруд, он и раскроет вам их имена. Мы никак не могли предотвратить убийство господина Лю, но наш долг не дать его врагам воспользоваться плодами гнусных злодеяний. А они уже начали действовать, судя по дурным вестям, содержащимся в тайном письме Великого совета. Я должен найти этого человека до своего отбытия в столицу сегодня вечером. Мои люди допросят служанку танцовщицы и всех, кого поймают на борту ее лодки, однако я не больно рассчитываю получить нужные сведения. Этот молодец наверняка позаботился, чтобы его имени никто не знал.
— Так что же нам делать, господин? — с тревогой воскликнул Таю Гань.
— После ухода Чао Тая, — отозвался судья Ди, — я еще раз обдумывал все, что случилось за последние два дня. И пока я пытался расставить известные нам факты в более-менее естественном порядке, у меня возникло одно предположение. В связи с этим я намерен предпринять кое-какие действия, причем безотлагательно. — Ди допил чай и по обыкновению погладил бороду. — У нас есть несколько подсказок, позволяющих установить личность хозяина танцовщицы. И тут открывается немало любопытных возможностей… — Он подтолкнул к Таю Ганю лист бумаги. — Сделай-ка лучше список, чтобы я, разрабатывая версию, мог на него опираться.
Итак, во-первых, тот, кого мы ищем, должен быть весьма заметным лицом здесь, в Кантоне, поскольку иначе врачи цензора при дворе не избрали бы его своим ставленником. Эти люди предатели, но не глупцы и не стали бы привлекать к делу обычного мошенника, способного продать их за более жирный куш. Во-вторых, из этого вытекает, что у нашего молодчика должны быть весьма честолюбивые замыслы, ведь он рискует и положением, и головой. По-видимому, в награду ему был обещан высокий пост на самом верху. В-третьих, у него, очевидно, есть в столице друзья или родственники, ибо двор мало интересуют дальние провинции на юге, а значит, кому-то там пришлось похлопотать за него. В-четвертых, этот человек живет во дворце или принадлежит к числу доверенных лиц, поскольку ему известен каждый наш шаг. Следовательно, мы можем ограничить круг подозреваемых теми, с кем постоянно здесь связаны. В-пятых, у нашего противника превосходные отношения с местным отребьем, что он и доказал, прибегнув к услугам двух арабских головорезов и душителей танка. Обрати внимание, Таю Гань, что делалось это не напрямую, а с помощью приспешников вроде Мансура. Но я еще вернусь к этому позже. В-шестых, у негодяя были особые причины желать смерти Чаю Тая; вдобавок он питает глубокую ненависть к мореходу Ни, раз пытался подстроить, чтобы в убийстве тайвэя обвинили его. В-седьмых, он увлекается сверчками. В-восьмых, близко знаком со слепой девушкой, что, впрочем, не помешало предпринять покушения на ее жизнь, как только она проявила непокорство. Девушка меж тем косвенно нам помогает, но не желает выступить против него открыто. Отсюда вопрос: кто она этому злодею — дочь или любовница? В-девятых, вам известно, что он был любовником и покровителем Зумурруд. Тебе все ясно?
— Да, господин. — Таю Гань, внимательно просмотрев записи, осведомился: — А не стоит ли добавить, что этот человек не занимает высокого поста? Ведь Зумурруд говорила Чаю Таю, что ее хозяин, при всем своем богатстве, не состоит на государственной службе, а потому не в силах выхлопотать для нее подданство.
— Нет, Тао Гань. Это не обязательно соответствует действительности. Вспомни пункт первый — о том, что это наверняка влиятельное здесь лицо. А значит, он встречался с Зумурруд не называя себя. Ведь ясно же, что арабских танцовщиц никогда не приглашают на наши празднества. Будущий хозяин мог познакомиться с ней на цветочной лодке, где она пребывала в услужении, и с тех пор скрывать от нее свое настоящее имя. Он не слишком опасался, что девушка может узнать правду, поскольку они никогда не виделись в обществе.
Таю Гань кивнул.
— Список подозреваемых возглавляет наместник, — продолжал судья. — С виду он преданный и усердный чиновник, хоть и немного несдержанный; однако не исключено, что все это — сплошное притворство. Само собой, что при дворе наместника немало друзей, и кто-то из них мог порекомендовать его врагам цензора, когда те строили планы. Плюс к тому Вэн как нельзя более соответствует пункту четыре: он безмерно честолюбив и получить высокий пост в столице — его заветное желание. Посредником между ним и арабами выступает Мансур.
Таю Гань вытаращил глаза:
— Как может наместник попустительствовать замыслу Мансура учинить в Кантоне смуту? Столь серьезные беспорядки испортят Вэну карьеру, кто бы ни поддерживал его при дворе!
— Естественно, он рассчитывает, что этот план никогда не будет осуществлен. Это понадобилось лишь для того, чтобы погубить цензора. Цель достигнута, так что теперь необходимо устранить и Мансура. Самый простой способ — обвинить его во всем и казнить как смутьяна. Кто же поверит подлому чужеземному злодею, если тот заявит на суде, что такой человек, как наместник, руководил заговором с целью сжечь и разграбить вверенный ему город? Если наместник — тот, кого мы ищем, то он же, видимо, и распускает слухи о заговоре арабов, используя приспешников-ханьцев, чтобы связываться со всяким местным отребьем. А что до попытки убить Чао Тая, так это легко объяснить, памятуя о любовном свидании тайвэя с Зумурруд. Чао Тай побывал на нескольких лодках танка, прежде чем отыскал танцовщицу, и соглядатаи из речного народа могли доложить об этом наместнику. А тот возненавидел Чао, увидев в нем соперника. Вместе с тем он опасался, как бы Зумурруд не нарушила железное правило «мира цветов и ив», что запрещает девушкам рассказывать о своих посетителях, и не поведала вашему другу нечто такое, что могло бы выдать его. Насчет причин ненависти наместника к мореходу Ни у меня тоже есть версия, дающая вполне правдивое объяснение; ее легко проверить, но я предпочел бы не углубляться в эту тему сейчас. Пункту семь соответствует известное нам увлечение наместника сверчками, а в отношении пункта восьмого у меня, как я уже говорил, есть причины полагать, что Вэн знаком со слепой девушкой. Добавь к списку еще один вопрос: а не приходится ли она ему незаконной дочерью? Таким образом, мы подходим к последнему пункту: следует ли нам считать Вэна любовником Зумурруд? Хм, вообще-то он слывет примерным семьянином, однако жажда новизны и любовных утех могла сбить его с пути истинного, как это случилось с цензором. К тому же я подозреваю, что Вэн неравнодушен к чужеземным женщинам. То, что она принадлежала к изгоям, не имело особого значения, поскольку наместник — северянин. Те, кто родились и выросли не в Кантоне, не испытывают дурных чувств к этим несчастным. И наконец, у меня сложилось впечатление, что цензор не доверял Вэну.
Тао Гань опустил кисточку для письма.
— Да-а, — протянул он, — вы привели достаточно веские доводы против наместника. Но как мы сможем все это доказать?
— Не спеши! Помимо наместника у нас есть и другие подозреваемые. Например, градоправитель Паю. Он вечно уязвлен и подавлен, так как угодить наместнику крайне трудно, а кроме того, мучился подозрениями, что молодая жена изменяет ему с мореходом Ни. Последнее могло толкнуть его к Зумурруд; ее презрительные высказывания о покровителе наводят на мысль, что он немолод. А так как Пао — шаньдунец, у него не было предубеждений против танка. Как и наместник, Паю мог польститься на посулы влиятельных недругов цензора, если в награду ему был обещан высокий пост в столице. Это дало бы Паю возможность свести счеты с Вэном и заодно исполнить мечту Зумурруд, добившись для нее подданства. За долгие годы службы он наверняка обзавелся множеством знакомых, в том числе и таких, кто способен составить протекцию при дворе. При этом он постоянно имеет дело с нами. Пао — не любитель сверчков, но его жена звала слепую девушку — и, быть может, значительно лучше, чем хотела показать. Зная о преступлениях Пао, эта девушка ради его супруги не пожелала объявиться открыто и обо всем рассказать. Градоправитель ненавидит Ни, а вместе с ним и Чаю Тая по той же причине, что и наместник в первой версии.
Судья допил чай и, подождав, пока Таю Гань вновь наполнит чашку, продолжал:
— Если градоправитель и есть ваш злодей, мне придется отвергнуть вывод, что госпожу Пао убили по ошибке. Пылая гневом после неудачной попытки двух арабов убить Чао Тая в усадьбе морехода Ни, градоправитель тотчас послал душителя танка в домик Яо Тайцая, дабы покончить с неверной женой и мореходом. Госпожу Пао и в самом деле задушили, но посчитаться с мореходом не удалось. Ты заметил, что во время вчерашнего заседания Пао принесли письмо? Возможно, там говорилось, что нападение в доме морехода Ни потерпело неудачу.
Таю Гань явно испытывал сомнения.
— В таком случае, господин, у Пао тут должна быть крупная, хорошо подготовленная тайная организация.
— А почему бы и нет? Ведь он управляет всеми делами города, а это представляет немалые возможности для тайных сношений как с Мансуром, так и с ханьскими разбойниками. В конце концов, оба они — и Пао, и наместник — люди образованные, умудренные опытом и достаточно умны, чтобы организовать сложный заговор и следить за ходом событий с помощью мелких подручных вроде Мансура, оставаясь при этом в тени и лишь дергая за веревочки.
Образование, опыт и тонкий ум отличают также третьего подозреваемого, Лян Фу. Лян, кстати сказать, лучше всего отвечает описанию Зумурруд своего покровителя: богатый господин, не занимающий государственного поста. А его частые посещения Цветочной пагоды якобы для игры в шашки с настоятелем — очень удобный предлог, чтобы видеться с танцовщицей в доме за храмом. Эти соображения, однако, не слишком существенны, как я объясню чуть позже. Что касается побуждений Ляна, то он, будучи человеком богатым, пользуется тут большим уважением, однако, возможно, не удовлетворен ролью торговца и мечтает о высокой должности в столице, ведь как-никак его покойный родитель командовал флотом и стяжал великую славу. Поскольку Лян родился и вырос в Кантоне и хорошо осведомлен в делах арабов, ему не составило бы труда поддержать тайные сношения с Мансуром. А то, как Лян пытался привлечь внимание к разбойничьим планам араба, можно толковать как попытку свалить все на него, как я уже объяснял, обсуждая версию о наместнике. Сверчками Лян не увлекается и никак не связан со слепой девушкой, но к этим двум вопросам я вернусь чуть погодя, так как есть еще третье, более серьезное возражение. Трудно представить, как этот Лян Фу, ханьский господин благородного происхождения, с ранних лет воспитанный в предубеждении против местных изгоев, мог связаться с арабской танцовщицей, по крови — презренной танка. Чтобы разрешить этот вопрос, нам нельзя упускать из виду, что, как и в случае с наместником, у Лян Фу есть двое подручных. Один из них — Мансур, другой — подданный Поднебесной. Судя по всему, это наш второй знаток арабов, господин Яо Тайцай. Все, что не вяжется с личностью Ляна, вполне подходит к нему.
Но Яо не может быть главой заговора! Он сам добился успеха, хорошо известен у себя в городе, но не имеет связей в столице, а уж тем более при дворе! Более того, Яо — ловкий торговец, но совершенно не пригоден для такого серьезного дела, как тайный заговор. Зато он погряз в разврате и в ненасытной погоне за новыми ощущениями мог отбросить предрассудки против изгоев. Опять-таки он как нельзя лучше отвечает описанию Зумурруд, Чао Тая возненавидел после его свидания с девушкой, а морехода Ни — зато, что тайно водил в его дом госпожу Пао, красивую знатную госпожу, которая никогда не опустилась бы до связи с торговцем. Яо спрятали слепую девушку, но, узнав, что она слишком много выведала и может донести на него главе заговора Лян Фу, решил устранить опасность. А когда попытка убить девушку провалилась, послал за ней душителей танка в Экзаменационный дворец. Только человек, близко знавший Ланьли, мог угадать, что она прячется именно там.
Тао Гань подергал три длинных волоска, растущих из бородавки на щеке.
— Яо и вправду как нельзя лучше подходит на роль хозяина Зумурруд, — согласился он.
Судья Ди кивнул:
— Наконец, я возвращаюсь к утреннему происшествию. Мансур прячется и не посмел бы пойти следом за танцовщицей. Я думаю, девушку выследил либо сам хозяин, либо его ближайший приспешник, какой и послал метателя копья, чтобы расправиться с ней. Боясь, как бы девушка его не выдала, злодей принес ее в жертву.
А теперь я изложу тебе практические выводы. Опираясь на имеющиеся в вашем распоряжении факты, мы не вправе предпринять какие-либо меры против наместника, градоправителя или господина Ляна, поскольку ни один из них не связан с совершенными здесь преступлениями достаточно явно. Тем не менее мы можем навести удар преступнику, кем бы он ни был, задержав его подручного. Мансур исчез, но у нас остается Яо. Я немедленно прикажу взять торговца как замешанного в убийстве госпожи Пао. Я пошлю четверых своих стражников, и они выполнят это, не поднимая шума. А тебя с двумя помощниками отправлю выполнять несуществующее задание, чтобы отвлечь преступника, который неусыпно следит за каждым вашим шагом. А как только Яо окажется под замком, мы обыщем его усадьбу…
Дверь распахнулась, и влетел запыхавшийся Чао Тай.
— Ее тело исчезло! — крикнул он.
Судья Ди встал с кресла.
— Исчезло? — в недоумении повторил он.
— Да, господин. Открыв замок, я увидел пустую комнату. Между лежанкой и окном осталось несколько капель крови, а на подоконнике — широкий смазанный след. Должно быть, кто-то залез в окно и унес тело, перебегая по крышам, в арабский квартал. Мы обшарили все дома, расспрашивали соседей, но никто ничего не видел и не слышал. Это…
— А как насчет ее служанки и людей с ее лодки? — перебил судья. — Им известно, кто был покровителем девушки?
— Тело служанки выловили из реки, господин. Ее задушили. А прочие обитатели не знали хозяина Зумурруд — он всегда приходил и уходил ночью, плотно прикрыв лицо. Этот мерзавец… — Чао захлебнулся словами.
Судья откинулся на спинку кресла.
— Полная нелепость! — пробормотал он.
Чао Тай тяжело опустился на стул и деловито вытер мокрое лицо краем рукава. Таю Гань бросил на него задумчивый взгляд, хотел что-то сказать, но, передумав, повернулся к судье Ди. Однако тот не проронил ни слова, Тао налил другу чаю. Тот осушил чашку одним глотком и снова сел, неподвижно уставясь в пространство. Повисло неловкое молчание.
Судья вдруг встал с кресла, вышел из-за стола и, сурово сдвинув густые брови, принялся мерить шагами комнату.
Тао Гань обеспокоено смотрел на лицо господина всякий раз, как тот оказывался рядом, а Ди, казалось, напрочь забыл о своих помощниках. Наконец юн застыл возле узкого окна, да так и остался стоять, заложив руки за спину и разглядывая двор, залитый ярким утренним солнцем. Таю Гань, потянув Чаю Тая за рукав, шепотом сказал о предстоящем аресте Яо Тайцая. Тайвэй рассеянно кивнул.
