Судья Ди наносит визит сумасбродному молодому человеку; в управе проводится диспут ценителей живописи

      Судья Ди и десятник Хун не сразу отыскали жилище У. Они расспросили владельцев нескольких лавок за Храмом Бога Войны, но никто не слышал о человеке по имени У Фэн.
      Затем судья припомнил, что как будто бы тот жил над винной лавкой под названием «Вечная весна». Оказалось, что лавка эта пользуется широкой известностью благодаря отменному качеству своих вин. Уличный мальчишка завел их в переулок, в конце которого они увидели развевающееся на ветру полотнище с надписью «Вечная весна».
      Лавка выходила прямо на улицу. За высоким прилавком высились ряды глиняных кувшинов на деревянных полках. Красные этикетки восхваляли высокое качество их содержимого.
      Хозяин, круглолицый человек приятной наружности, стоял за прилавком, праздно ковыряясь в зубах.
      Судья и десятник Хун обогнули прилавок и уселись за небольшой квадратный стол; судья заказал кувшинчик доброго вина. Пока хозяин вытирал со стола, судья Ди поинтересовался, как идет торговля.
      Владелец лавки пожал плечами.
      — Особо хвастать нечем, — ответствовал он, — торгуем помаленьку. В общем, как говорится, «лучше в самый раз, чем ничего».
      — А вам что, уважаемый, никто не помогает? — спросил судья.
      Лавочник наклонился, чтобы достать маринованные овощи из кувшина в углу. Он положил их на поднос, поставил поднос на стол и молвил:
      — Помощник — это две руки в работе и один жадный рот за столом. Нет уж, предпочитаю со всем справляться сам. А что вы, уважаемые, поделываете в этом городе?
      — Мы здесь проездом, — ответил судья, — торговцы шелком из столицы.
      — Ах, вот как! — воскликнул хозяин. — Тогда, видать, вам знаком мой жилец, господин У Фэн. Он ведь тоже из столицы!
      — И тоже торгует шелком? — спросил пристав.
      — О нет! — отвечал лавочник. — Он все больше что-то малюет. Я сам в этих делах ничего не понимаю, но люди говорят, что вроде художник неплохой. Да и неудивительно, если он с кистью не расстается с утра до вечера.
      Подойдя к лестнице, лавочник крикнул:
      — Мастер У, тут к вам двое господ из столицы!
      Голос сверху ответил:
      — Не могу бросить работу! Пусть поднимутся сами.
      Торговец вином не скрывал своего раздражения. Судья Ди утешил его, как мог, оставив на столе изрядные чаевые.
      Посетители поднялись по деревянной лестнице.
      На втором этаже имелась только одна большая комната, освещавшаяся двумя рядами окон в широких рамах — одним на передней стене, другим на задней, — которые были закрыты белой рисовой бумагой.

Судья Ди в мастерской У Фэна

      Юноша, одетый в несусветное тряпье, трудился над картиной, изображавшей Черного Судью Загробного Мира. На художнике была пестрая курточка и тюрбан из лоскутков разноцветного шелка, подобно тем, которые в ходу у некоторых варварских племен, кочующих за рубежами Поднебесной.
      Художник разложил шелковое полотнище на столе, стоявшем посреди комнаты. Простенки между окнами были увешаны множеством законченных картин, временно наклеенных на бумажные свитки. Возле стены стояла бамбуковая лежанка.
      — Посидите там минуточку! — сказал юноша, так и не отрывая взгляда от работы. — Я накладываю голубую краску, и если я прервусь, фон не выйдет ровным.
      Десятник Хун присел на лежанку, судья Ди остался стоять. С большим любопытством он следил за тем, как ловко юноша управляется с кистями. Он заметил, что картина явно была нарисована опытной рукой, но непривычной техникой. Особенно это касалось проработки складок одежды. Оглядев все картины, висевшие на стенах, судья заметил, что так же необычно выглядела практически каждая из них.
      Юноша сделал последний мазок, затем выпрямился и принялся промывать кисть в фарфоровой вазе. При этом он пристально посмотрел на судью и сказал:
      — Итак, ваша честь, вы — новый уездный начальник. Поскольку, по всей видимости, вы у меня в гостях инкогнито, я не буду смущать вас излишними формальностями.
      Эта неожиданная фраза застала судью Ди врасплох.
      — С чего вы решили, что я — уездный начальник? — спросил он.
      Юноша снисходительно улыбнулся. Оставив кисть в кувшине, он сложил руки на груди, прислонился спиной к столу и, глядя судье Ди прямо в лицо, произнес:
      — Я, простите за дерзость, художник-портретист. А вы, сударь, типичный судья. Обратите внимание на Судью Загробного Мира на этой картине: вы могли бы послужить для него моделью, хотя картина и так вышла неплохо!
      Судья не мог сдержать улыбки. Он понял, что прозорливого юношу не обведешь вокруг пальца, и молвил:
      — Вы не ошиблись, я действительно Ди Жень-чжи, новый уездный начальник Ланьфана, а это мой помощник.
      У медленно кивнул. Посмотрев на судью, он сказал:
      — Ваше имя хорошо известно в столице, сударь. Чем я обязан вашему визиту? Вряд ли вы явились, чтобы арестовать меня, — такое дело вы бы поручили вашим помощникам.
      — А почему, — спросил судья Ди, — вы полагаете, что мы можем захотеть вашего ареста?
      У поправил свой тюрбан.
      — Сударь, простите, что я обхожусь без общепринятых церемоний, но я просто берегу время — ваше и свое. Сегодня утром разнесся слух, что генерал Дин убит. Между нами говоря, этот мерзкий ханжа ничего другого и не заслуживал. А теперь его изворотливый сынок распространяет слухи, что я, сын командующего У, который, как известно, был злейшим недругом генерала, намеревался убить старого Дина. Молодой Дин ошивается по соседству с моим домом уже больше месяца, пытается что-нибудь разузнать обо мне от владельца лавки и в то же время сам клевещет на меня. Несомненно, молодой Дин обвинил меня в убийстве его отца. Заурядный начальник незамедлительно послал бы своих приставов, чтобы арестовать меня. Но вы, сударь, известны своей необычайной проницательностью. Так что вы явились ко мне самолично, сначала увидеть собственными глазами, что я из себя представляю.
      Десятник Хун выслушивал это беспечное заявление со все возрастающим бешенством; наконец, не выдержав, он вскочил и воскликнул:
      — Ваша честь, дерзость этого пса становится невыносимой!
      Судья Ди поднял руку, и улыбка тронула уголки его губ:
      — Господин У и я прекрасно понимаем друг друга, десятник! Лично я нахожу его речи весьма занятными!
      Когда Хун сел, судья продолжил:
      — Вы совершенно правы, мой друг. Поэтому позвольте мне быть с вами столь же откровенным: скажите, почему вы, сын известного командующего из военного ведомства, поселились в одиночестве в этом полузабытом месте?
      У бросил взгляд на свои картины, развешанные по стенам.
      — Пять лет назад, — отвечал он, — я сдал экзамен на звание сюцая. К огорчению моего отца, сразу после того я решил прервать учебу и заняться живописью. Я учился у двух прославленных мастеров в столице, но остался недоволен их стилем. Два года назад я случайно встретился с монахом, приехавшим из Хотана, царства на дальнем Западе, данника Поднебесной. Этот монах познакомил меня со своим стилем, красочным и полным жизни. Я понял, что нашим художникам следует изучить эту манеру, чтобы избавиться от мертвечины, присущей искусству Поднебесной. Я решил стать первопроходцем и отправиться в Хотан.
      — Лично я, — сухо заметил судья, — полностью удовлетворен состоянием искусства в Поднебесной и сомневаюсь, что варвары могли бы нас чему-то научить. Однако я не считаю себя знатоком в этом вопросе. Продолжайте!
      — Я попросил денег на дорогу у моего почтенного отца, — продолжал У. — Он дал их мне, в надежде на то, что это просто юношеская прихоть и в один прекрасный день я вернусь примерным молодым чиновником. Вам известно, что вплоть до недавнего времени путь в западные царства лежал через Ланьфан, — вот почему прибыл я сюда. И тут-то я выяснил, что теперь все пользуются северной дорогой, ибо в настоящее время равнины к западу от города обитаемы только кочевыми уйгурами — народом, незнакомым ни с искусством, ни с культурой.
      — Если это так, — перебил его судья Ди, — то почему вы не отправились на север, чтобы продолжать путешествие?
      Юноша улыбнулся.
      — Попробую объяснить, сударь. Знайте, что я очень ленив и к тому же — человек настроения. Невесть почему, мне вдруг очень понравилось это местечко, и я подумал, что стоит пожить здесь и поработать. Кроме того, мне очень приглянулось само жилье. Я обожаю вино, и большая удача, когда им торгуют прямо у тебя в доме! Этот продавец обладает сверхъестественным чутьем на доброе вино, а погреб его выдержит сравнение с лучшими погребами столицы. Вот поэтому я здесь и остался.
      Судья ничего не сказал на это заявление. Он задал следующий вопрос:
      — Где вы были прошлой ночью, скажем, с первой до третьей ночной стражи?
      — Здесь! — не задумываясь, ответил юноша.
      — Есть ли у вас свидетели, которые могут это подтвердить?
      У грустно покачал головой.
      — Нет, — ответствовал он. — Я же не знал, что генерала убьют в эту ночь!
      Судья Ди подошел к лестнице и окликнул лавочника.
      Когда круглое лицо последнего появилось внизу, судья спросил его:
      — Помогите нам разрешить дружеский спор: не заметили ли вы, куда и когда выходил мастер У прошлой ночью?
      Лавочник почесал голову и сказал с ухмылкой:
      — Извините, сударь, но никак не припомню. Прошлой ночью здесь столько народу шастало, что я толком и не скажу, выходил ли куда-нибудь мастер У или нет.
      Судья Ди кивнул, слегка потеребил бороду и сказал, обращаясь к юноше:
      — Сюцай Дин утверждает, что вы наняли соглядатаев, которые следили за его усадьбой!
      У расхохотался.
      — Какая бесстыдная ложь! — воскликнул он. — Я тщательным образом избегал этого недостойного генерала. Я бы и медяка ломаного не заплатил за то, чтобы узнать, что он делает!
      — В чем, — спросил судья Ди, — ваш отец обвинял генерала Дина?
      Лицо У сразу приняло серьезное выражение.
      — Старый мерзавец, — начал он с горечью в голосе, — пожертвовал жизнью целого батальона императорской армии; восемьсот солдат положил, чтобы самому выпутаться из затруднительной ситуации. Варвары порубили их на мелкие куски. Генералу Дину не сносить головы, если бы не возникшие в то же самое время волнения в войсках. Дело решили замять, дабы не давать солдатам повода для еще большего возмущения. Генерал отделался тем, что его лишь заставили уйти в отставку.
      Судья Ди не сказал на эту речь ничего.
      Он подошел к стене и стал рассматривать картины У, на которых были изображены сплошь буддийские святые и божества. Богиня Гуан Инь удавалась художнику особенно хорошо: иногда она была нарисована одна, иногда среди группы окружающих ее божеств.
      Судья повернулся.
      — Позвольте мне завершить откровенную беседу откровенными словами, — сказал он. — Ваш так называемый новый стиль не показался мне каким-то шагом вперед. Впрочем, возможно, к нему просто следует привыкнуть. Если бы вы дали мне одну из ваших картин, я смог бы получше рассмотреть ее на досуге.
      У с сомнением посмотрел на судью. После минутного колебания он снял со стены средней величины картину, изображавшую богиню Гуан Инь в окружении четырех других божеств. Развернув ее на столе, У взял свою печать — кусок белой яшмы с искусной резьбой, лежавшую на крошечной подставке из черного дерева. Приложив печать к подушечке с киноварью, он поставил ее в уголке картины. Отпечаток представлял собой древнее начертание иероглифа «Фэн» — имя живописца. Затем У свернул картину и вручил ее судье.
      — Итак, я арестован? — спросил он.
      — Похоже, вас тяготит какое-то чувство вины, — сухо заметил судья. — Нет, вы не арестованы, но вы не имеете права покидать дом до моего распоряжения. До свидания, и спасибо вам за картину!
      Судья Ди сделал знак десятнику Хуну. Они спустились вниз по лестнице. У поклонился на прощание, но не стал провожать посетителей до двери.
      Когда судья и Хун вышли на улицу, десятник не выдержал и взорвался:
      — Этот дерзкий невежа заговорил бы по-другому, если бы он лежал перед помостом с пальцами в тисках!
      Судья улыбнулся.
      — У, несмотря на свою молодость, весьма умен, — бросил он. — Но все же он уже сделал одну очень грубую ошибку.
      Дао Гань и Цзяо Дай поджидали судью в его кабинете.
      Они провели всю вторую половину дня в усадьбе Цзяня, расследуя несколько случаев вымогательства. Дао Гань рассказал, что нашел подтверждения сделанному Лю Вань-фаном в суде заявлению, что Цзянь Моу руководил большинством дел лично, в то время как оба советника только подобострастно поддакивали ему.
      Затем судья Ди выпил принесенную Хуном чашку чаю, развернул картину У и сказал:
      — Итак, займемся немного живописью! Дао Гань, повесь картину на стену возле пейзажа, написанного наместником Да!
      Судья откинулся на спинку кресла и принялся рассматривать обе картины.
      — В этих двух картинах, — произнес он наконец, — содержится ключ к завещанию наместника и убийству генерала Дина!
      Десятник Хун, Дао Гань и Цзяо Дай повернули скамейки и уселись так, чтобы тоже видеть картину. Ма Жун вошел и застыл в изумлении, потрясенный необычным зрелищем.
      — Садись, Ма Жун, — повелел судья, — и включайся в круг ценителей искусства.
      Внезапно Дао Гань встал и подошел к пейзажу наместника; пристально вглядевшись в него, он покачал головой.
      — На какой-то миг, — сказал он, — мне показалось, что надпись очень маленькими иероглифами могла быть спрятана между листьями деревьев или очертаниями скал. Но мне не удалось ничего обнаружить!
      Судья Ди в задумчивости теребил бакенбарды.
      — Прошлым вечером, — молвил он, — я несколько часов размышлял над этим пейзажем и рано утром снова обследовал его цунь за цунем. Вынужден признаться, что эта картина озадачивает меня.
      Дао Гань пригладил встопорщенные усы и спросил:
      — Вы не допускаете, ваша честь, что между картиной и основой, на которой она натянута, вклеен лист бумаги?
      — Эту возможность я тоже обдумывал, — сказал судья, — и потому исследовал картину под ярким светом. Если бы под ней был вклеен лист бумаги, я бы заметил его.
      — Когда я жил в Кантоне, — сказал Дао Гань, — я изучал искусство изготовления расписных свитков. Если нужно, я могу полностью отделить полотно и изучить ту часть, которая скрыта парчовой рамкой. Кроме того, можно удостовериться, являются ли цельными деревянные валики на концах свитка. Старый наместник вполне мог сделать их полыми и вложить внутрь туго скатанный лист бумаги.
      — Если после этого вы сможете вернуть свитку исходный вид, — ответил судья, — то стоит попытаться. Хотя, на мой вкус, идея такого тайника слишком примитивна для блестящего ума наместника. Но мы не можем упускать ни малейшей возможности разрешить эту загадку. Что же касается буддийской иконы нашего друга У, то тут дело обстоит совершенно иначе. Ключ, содержащийся в ней, очевиден всякому.
      Десятник Хун удивленно спросил:
      — Это невероятно, ваша честь. Ведь У сам выбрал, какую картину подарить вам!
      Улыбка тронула уголки губ судьи.
      — Это потому, что У не понял, чем он выдал себя, — ответил он. — Возможно, У не слишком высокого мнения о моем художественном вкусе, но я увидел в этой картине кое-что такое, что он сам просмотрел.
      Отхлебнув чаю из чашки, судья Ди повелел Ма Жуну позвать старосту Фана.
      Когда Фан предстал перед судьей, тот какое-то время сурово смотрел на него, а затем снисходительно сказал:
      — Ваша дочь, Черная Орхидея, в полном порядке. Моя первая госпожа просила передать, что она — прилежная и умелая работница.
      Староста ответил низким поклоном.
      — Я до сих пор в сомнении, — продолжал судья, — стоит ли вам забирать дочь из ее нынешнего надежного убежища, особенно учитывая то, что нам до сих пор ничего не известно о судьбе ее старшей сестры, Белой Орхидеи. С другой стороны, трудно найти кого-то лучше Черной Орхидеи, чтобы собрать для меня сведения в доме Динов. В связи с похоронами им наверняка понадобится дополнительная прислуга. Если Черная Орхидея на время устроится туда служанкой, она сможет очень многое выведать у челяди. Однако без согласия ее отца я не могу принять такого решения.
      — Ваша честь, — спокойно ответил староста. — Я и моя семья считаем себя вашими рабами. Кроме этого, моя младшая дочь — самостоятельная и смышленая девушка; она будет счастлива выполнить этот приказ.
      Ма Жун неловко заерзал в кресле и перебил судью:
      — Разве это не работа Дао Ганя, ваша честь?
      Судья бросил на Ма Жуна проницательный взгляд и ответил:
      — Нет лучшего способа что-то узнать о хозяевах, чем прислушаться к болтовне слуг. Пусть ваша дочь немедленно отправится в усадьбу Динов, — сказал он Фану. — Объясните ей все, что она должна делать.
      Затем судья Ди обратился к остальным:
      — Что же касается нашего друга У, то я хочу, чтобы за ним установили двойное наблюдение. Ты, Ма Жун, сегодня вечером будешь следить за ним в открытую. При этом, разумеется, ты должен делать вид, что следишь тайно, но так, чтобы У заметил тебя и понял, что ты послан из управы. Если он захочет обмануть тебя и выйти из дома, не препятствуй ему. Приложи всю свою хитрость и ловкость, Ма Жун, ибо этот У — парнишка с недюжинными мозгами. Дао Гань тоже будет следить, но он должен остаться совершенно незаметным. Как только У сочтет, что избавился от Ма Жуна, Дао Гань тайно последует за У и выяснит, куда тот направится и что будет делать. Если он попытается улизнуть из города, то следует перестать таиться и арестовать его.
      Дао Гань сказал с нескрываемым удовольствием:
      — Ма Жун уже практиковался вместе со мной в искусстве двойного наблюдения, ваша честь! А пока я сниму картину наместника и увлажню ее, чтобы за ночь подкладка намокла. Затем я отправлюсь вместе с Ма Жуном.
      Когда Дао Гань и Ма Жун вышли из управы, судья стал советоваться с Цзяо Даем и начальником Фаном по поводу усадьбы Цзяня. Он решил, что жен и наложниц Цзянь Моу следует отправить к их родителям. Слуги должны быть отпущены после выплаты им управой месячного жалования. Задержать следует только домоправителя для дальнейших допросов.
      Цзяо Дай также доложил судье, что весьма удовлетворен дисциплиной солдат. По утрам и после обеда он каждый день до седьмого пота муштрует их. Старшину Лина воины уважают и очень боятся.
      Когда Цзяо Дай и староста удалились, судья Ди откинулся назад в своем кресле.
      Он подумал, что, хотя они с Цзяо Даем столько лет работают бок о бок, он так почти ничего и не знает о нем. Известно, что он был вместе с Ма Жуном «в зеленых лесах», но о том, что он делал до этого, судье ничего не было известно. Судья Ди слышал историю жизни Ма Жуна от начала до конца, а некоторые эпизоды — даже по два раза, но Цзяо Дай отличался крайней замкнутостью. Он с таким рвением относился к своим военным обязанностям в Ланьфане, что судья Ди задумался, не доводилось ли ему раньше служить в армии офицером. Судья пообещал себе, что в ближайшем будущем постарается разузнать об этом побольше.
      Но пока имелись дела поважнее. Со вздохом судья принялся просматривать документы, относящиеся к преступлениям Цзянь Моу, которые Дао Гань положил на стол.

Приключение Дао Ганя в древнем храме; Ма Жун соревнуется, кто кого перепьет

      Ма Жун решил, что не станет переодеваться и маскироваться специально. Он только сменил черную шапку, которая изобличала в нем чиновника управы, на остроконечную шапочку, вроде тех, что носят простолюдины. Дао Гань же заменил свою шапку складной шляпой из черной саржи.
      Перед тем как выйти, оба сыщика провели в казарме краткое совещание.
      — Не представляет труда, — заметил Ма Жун, — выглядеть подозрительно, так, чтобы У понял, что меня послали следить за ним. Но мы не знаем, что этот паскудник предпримет после. Что, если он, выйдя из дома, попросту попытается избавиться от слежки?
      Дао Гань покачал головой.
      — Не станет он этого делать, — ответил он. — Он же не знает, какие поручения тебе даны. Вдруг, если он выйдет из дома, ты арестуешь его прямо на месте? А потом ему в суде придется объяснять свое подозрительное поведение. Нет, гораздо больше я опасаюсь, как бы У не испугался и не остался дома, как ему и было велено. Но если он попытается выскользнуть — будь уверен, уж я его не упущу!
      Они вышли из управы: Ма Жун шел впереди, а Дао Гань следовал за ним в некотором отдалении.
      Десятник Хун объяснил Ма Жуну, где расположена винная лавка «Вечная весна», так что искать ее долго не пришлось.
      Внутри лавка выглядела крайне заманчиво: свет двух расписных бумажных фонариков играл на красных ярлыках винных кувшинов. Лавочник как раз отмерял кому-то шэн вина. Двое забулдыг стояли, облокотившись о прилавок, и лениво жевали куски соленой рыбы, лежавшие на подносе.
      Ма Жун заметил напротив лавки дом, где явно проживали горожане среднего достатка. Он подошел к нему и встал на крыльце, прислонившись к черной лаковой двери.
      На втором этаже винной лавки горело несколько свечей. Ма Жун увидел тень, которая двигалась за затянутыми бумагой окнами. Очевидно, У работал.
      Ма Жун наклонился вперед и окинул взглядом темную улицу. Нигде не было и следов Дао Ганя. Тогда Ма Жун сложил руки на груди и приготовился к долгому ожиданию.
      Когда двое счастливых пьяниц допили свой шэн вина, дверь за спиной у Ма Жуна внезапно распахнулась. На пороге появился пожилой господин в сопровождении привратника. Увидев Ма Жуна, господин вежливо промолвил:
      — Не меня ли вы ждете?
      — Вас? Никоим образом! — отрезал Ма Жун и прислонился к косяку двери.
      — Послушайте! — сердито воскликнул пожилой господин. — Это мой дом. Я вас не знаю, у вас ко мне нет никакого дела, так что извольте убираться отсюда!
      — Эта улица, — огрызнулся Ма Жун, — принадлежит всем, и никто не может запретить мне стоять там, где мне заблагорассудится.
      — Немедленно убирайтесь отсюда, любезный, — вскричал старик, — не то я позову стражу!
      — Если тебе, скотина, не нравится, что я здесь стою, — заорал в ответ Ма Жун, — так возьми и столкни меня!
      Двое забулдыг повернулись на шум перепалки, сложили руки на груди, прислонились спинами к прилавку и приготовились наблюдать драку.
      На втором этаже распахнулось окно. У выглянул и стал подбодрять драчунов, не имея в виду никого из них в частности:
      — Врежь ему по башке!
      — Хозяин, может быть, мне позвать слуг? — спросил привратник.
      — Давай зови всех, — орал Ма Жун, — я никого не боюсь!
      Пожилой господин, увидев воинственность своего противника, передумал.
      — Я не собираюсь драться на кулаках перед собственным домом, — выпалил он. — Пусть этот невежа стоит тут хоть до конца света.
      И, сердито бормоча себе под нос, он вошел в дом.
      Привратник захлопнул за ним дверь, и Ма Жун услышал шум задвигаемого засова.
      Разочарованный У закрыл окно.
      Ма Жун перешел улицу, направляясь к винной лавке. Забулдыги немедленно освободили ему место у прилавка.
      Ма Жун окинул их убийственным взглядом и ядовито спросил:
      — Надеюсь, вы двое не из того дома, что напротив?
      — Нет, мы с соседней улицы, — ответил один. — Этот господин, что живет напротив, — школьный учитель, поэтому у него такой вздорный нрав.
      — А мы сюда не уроки учить пришли, — добавил второй, — а выпить и закусить в этой гостеприимной лавке!
      Ма Жун расхохотался. Бросив на прилавок пригоршню медяков, крикнул продавцу:
      — Шэн самого лучшего!
      Торговец поспешил наполнить чашу до краев и поставил перед ними новый поднос с сушеной рыбой и овощами. Он спросил приветливо:
      — А откуда вы будете, путник?
      Ма Жун осушил чашу одним залпом, подождал, пока лавочник наполнит ее снова, и молвил:
      — Я кучер господина Ваня, крупного торговца чаем из столицы. Мы прибыли сюда днем с тремя повозками кирпичного чая для продажи варварам. Хозяин дал мне серебра и велел пойти развлечься. Я хотел подыскать себе хорошенькую бабенку, но, видать, забрел не в тот квартал!
      — Да, в этом случае вы пожаловали совсем не туда, — ответил лавочник. — Варварские красавицы из-за реки живут на Северной улице, почти в часе ходьбы отсюда. Красавицы Поднебесной — на Южной улице, которая за прудом с лотосами в юго-восточном квартале. Но здешние женщины вряд ли привлекут взор такого утонченного столичного господина, как вы. У вас очень интересное занятие; почему бы вам не зайти к нам и не рассказать несколько историй, которые случались с вами в дороге? — При этом лавочник подтолкнул горсть медяков обратно к Ма Жуну и сказал: — Первое угощение за счет заведения!
      Забулдыги, почуяв дармовую выпивку, пришли в полный восторг.
      — Такой здоровый парень, как ты, должно быть, немало грабителей втоптал в дорожную пыль.
      Ма Жун не заставил себя долго уговаривать. Вся компания прошла внутрь и уселась за квадратный стол. Ма Жун сел так, чтобы оказаться лицом к лестнице.
      Торговец присоединился к ним, и вскоре чаши с вином замелькали в воздухе с потрясающей скоростью.
      Когда Ма Жун рассказал уже несколько баек, от которых у слушателей волосы становились дыбом, по лестнице спустился художник.
      На полпути он остановился и пристально посмотрел на Ма Жуна.
      — Присоединяйтесь к нам, мастер У, — воскликнул лавочник. — У нас тут господин из столицы рассказывает потрясающие истории!
      — Сейчас я занят, — ответил У, — но попозже подойду. Позаботьтесь, чтобы что-нибудь осталось и на мою долю!
      Сказав это, художник снова поднялся к себе.
      — Это мой жилец, — объяснил торговец, — он веселый человек, и вам будет очень приятно побеседовать с ним. Не уходите, скоро он к нам присоединится!
      С этими словами он снова наполнил чаши вином. Дао Гань тем временем был занят своим делом. Как только Ма Жун занял пост возле двери, Дао Гань зашел в темный проулок, где вывернул наизнанку свой халат и снова надел его.
      Халат этот был не простой: снаружи он выглядел достойно — добротный хороший шелк, — но на подкладку пошла грубая конопляная дерюга в сальных пятнах, местами кое-как залатанная.
      Затем Дао Гань хлопнул себя ладонью по шапке: она сложилась и превратилась в плоскую шапочку вроде тех, что носят нищие.
      В этом неприглядном обличье он протиснулся сквозь узкий проход, который разделял дома на улице, где жил У, и задние стены домов соседней улицы.
      Между стен было очень темно и грязно. Дао Ганю приходилось осторожно ступать по земле, покрытой всякими отбросами. Оказавшись, по его мнению, у задней стены пивной лавки, Дао Гань встал на цыпочки и дотянулся пальцами до края стены. Подтянувшись на руках, он заглянул за стену.
      Во дворе было темно, хотя окна на втором этаже ярко светились. Весь двор был в два ряда заставлен пустыми винными кувшинами. Дао Гань понял, что попал туда, куда хотел.
      Спустившись на землю, он принялся рыться в мусоре, пока не нашел разбитый кувшин. Встав на него, он смог опереться локтями на край стены. Положив подбородок на руки, он принялся изучать обстановку.
      Вдоль всей мастерской У шел узкий балкон, на котором художник расставил горшки с растениями. Под балконом виднелась оштукатуренная задняя стена винной лавки с распахнутой дверью черного хода. Рядом с дверью Дао Гань увидел маленькое строение, которое, очевидно, использовалось как летняя кухня. Он сделал вывод, что У может легко покинуть свое жилище, спустившись с балкона.
      Дао Гань стал терпеливо ждать.
      Не прошло и получаса, как одно из окон в комнате У медленно отворилось и художник выглянул из него.
      Дао Гань не шевелился. Он знал, что в темноте его не видно.