4

Мэтти жила в Палм-Бич в квартире, которую Дональд купил пять лет назад и которая осталась в ее собственности после развода. Она находилась на двенадцатом этаже одного из новых сверкающих стеклом и сталью высотных зданий, которыми было утыкано все Золотое побережье Южной Флориды. Иметь апартаменты в таком шикарном доме мечтал всякий сноб, из тех, кто даже на пляже не снимает бриллиантов. В этом доме, с просторными квартирами чрезвычайно удобной планировки, с роскошными, отделанными золотом и мрамором ванными на самом верхнем этаже под стеклянной крышей размещался еще и оздоровительный центр для страдающих сердечно-сосудистыми заболеваниями. Помимо обычного в таких домах консьержа, здесь был еще и привратник.

Холл на первом этаже был типичным для подобных домов, где квартиры назывались «резиденциями» и стоили более миллиона долларов. Тут были и четыре массивные хрустальные люстры, и толстые ковры, и полированная бронза, и розовая замша, и прочая цветистая роскошь.

Кроукер включил свет во всех комнатах, словно пытаясь таким образом прогнать тоску, в которой пребывала Мэтти. Она не произнесла ни слова, пока он вез ее домой.

Кроукер усадил Мэтти на диване в гостиной. Вся квартира была великолепно обставлена в европейском стиле: прекрасные восточные ковры ручной работы, слегка поблекшие от времени и яркого флоридского солнца, стильная мебель, обитая светлым французским муаром, роскошные портьеры, множество эклектичных антикварных безделушек.

Все это чрезмерное великолепие было призвано отражать высокий культурный уровень хозяев. Собственно, это не удивило Кроукера, хорошо знавшего Дональда Дьюка. Его удивило другое. Среди всего этого дорогостоящего хлама он не увидел ни одной фотографии, ни одной характерной личной вещицы, словно в этой квартире никто не жил все эти годы. Казалось, весь этот шик и блеск не имел никакого отношения к Мэтти, и наоборот.

Хозяйка всей этой роскоши сидела, поджав босые ноги, на ковре, окруженная холодным блеском хрусталя и зеркал. Она выглядела совершенно раздавленной страхом и отчаянием.

– Мэтти, когда ты ела в последний раз? Мэтти, ты слышишь меня?

– Не помню, – едва слышно ответила она.

– Тогда я приготовлю тебе что-нибудь поесть, – сказал Кроукер, направляясь в кухню.

– Тогда тебе придется стать волшебником, – негромко сказала она ему вслед. – Я ничего не покупала целую неделю.

Она не шутила. В холодильнике не оказалось ничего, кроме трех бумажных коробок из китайского ресторанчика, початого пакета скисшего молока, пустой коробки из-под пшеничных хлопьев, головки чеснока, половины кочана уже подгнившего салата, полузавядшего лука-шалота и баночки арахисового масла. В морозильнике Кроукер обнаружил несколько упакованных в фольгу кексов, пакетик отличного кофе в зернах и две порции мороженого.

– Боже... – пробормотал Кроукер, разглядывая содержимое бумажных коробок из китайского ресторанчика. В одной оказался засохший и твердый, как камень, рис, в другой – протухшие креветки, от которых несло так, что Кроукера передернуло. В третьей коробке, очевидно, было когда-то мясо в имбирном соусе, скорее всего говядина. Однако теперь в коробке плавало лишь несколько кусочков имбиря в загустевшем коричневом соусе.

Порывшись в буфете, он нашел пачку макарон и треть бутылки шотландского виски. Что ж, всего этого ему должно было вполне хватить для сотворения «чуда».

Он нашел большую кастрюлю, налил в нее воды и поставил на огонь. Растер в мисочке арахисовое масло, добавил мелко нарубленный чеснок и лук-шалот, кусочки имбиря и соевый соус, поджарил все это на сковородке и в довершение всего плеснул туда порядочную порцию виски. К этому времени в кастрюле уже закипела вода. Отмерив нужное количество макарон, Кроукер бросил их в кипящую воду.

Когда пятнадцать минут спустя он позвал Мэтти к столу, у нее округлились глаза от изумления.

– Это что? – спросила она, показывая на горячие макароны, политые светло-коричневым соусом.

– Садись и ешь, – скомандовал Кроукер.

Вздохнув и проведя рукой по волосам, она уселась за стол. Пока Кроукер занимался стряпней, она успела смыть остатки размазанного макияжа и предстала перед братом прелестной молоденькой девушкой, какой он ее помнил. Осторожно попробовав макароны, она стала уплетать их за обе щеки. Утолив первый голод, она с благодарностью взглянула на брата.

– А ты и впрямь волшебник! Это просто невероятно вкусно!

– Вот спасибо, так спасибо, – слегка смущенно пробормотал Кроукер, уселся за стол напротив нее и положил себе тоже немного макарон. Собственно говоря, он сделал это лишь для того, чтобы поддержать компанию. Бифштекс, съеденный за ужином у Бенни, до сих пор камнем лежал в желудке.

Мэтти вытерла салфеткой губы.

– Где ты научился так здорово готовить?

– В Японии, – спокойно ответил Кроукер. – Собственно, я был вынужден научиться готовить еду. Ты же знаешь, я терпеть не могу сырую рыбу, поэтому мне приходилось посещать китайские ресторанчики, которых в Японии довольно много. – Он намотал несколько макарон на свою вилку. – Мне почему-то всегда удавалось подружиться с шеф-поваром. – Он засмеялся, вспомнив что-то. – Впрочем, это и неудивительно. – Он выпустил стальные когти своего биомеханического протеза. – Стоило показать им, как я шинкую и нарезаю продукты с помощью протеза, они потом всякий раз, когда я появлялся в ресторанчике, зазывали меня на кухню. Видела бы ты, какой я производил фурор!

Удивленно покачав головой, Мэтти положила себе добавку.

– Действительно, от тебя можно ждать любого сюрприза.

– От тебя тоже.

Он многозначительно посмотрел на нее и сказал:

– Мэтти, ты не можешь мне сказать, почему это Рейчел считает, что Дональд ушел из семьи из-за нее?

Она нахмурилась:

– Это она сама так тебе сказала?

– Угу... А еще она сказала, что после развода отец ни разу не зашел навестить ее.

– Это действительно так. – Еще больше нахмурившись, она отложила в сторону свою вилку. – Знаешь, я много раз ругалась из-за этого с Дональдом, правда, по телефону.

– Почему по телефону?

Она покачала головой:

– Дональд настаивал на полном разрыве. Он считал, что развод – это что-то вроде хирургической операции: никто не навещает удаленный мочевой пузырь.

– Но ведь Рейчел его дочь...

Она повела бровями.

– В его глазах Рейчел – моя дочь. Для него она – часть жизни, которую он когда-то вел и которая смертельно ему надоела.

– Ты так спокойно об этом говоришь...

Она отодвинула в сторону тарелку.

– Дональд был не совсем нормальным человеком, он был одержимым. Он не знал покоя, вечно что-то строил, а потом разрушал, потом снова строил... Он никогда не бывал доволен тем, что создавал. Но я понимала его, а вот ты никогда не хотел попытаться его понять.

Кроукер подавил поднимавшееся в нем раздражение.

– Ты все еще защищаешь этого негодяя?

Мэтти вздохнула и провела рукой по густым волосам.

– Похоже, я знаю, чем закончится наш разговор, и мне совсем не хочется повторять все сначала. – Она положила ладонь на руку Кроукера. – Во всяком случае, не сейчас, когда мы снова обрели друг друга. – Она улыбнулась ему. – Но, честное слово, Лью, в нем было нечто, чего ты не понимал, ненависть к его порокам застилала тебе глаза.

– Пороков было слишком много.

На секунду ее глаза вдруг посуровели, и Кроукер непроизвольно сжал в кулак свой биомеханический протез.

– Давай поговорим начистоту, Мэтти. На крестинах Рейчи я был искренне счастлив за тебя, несмотря на твое отвратительное отношение к нам, твоей семье. Потом ко мне подошел Дональд и даже обнял меня. Клянусь, он чуть было не поцеловал меня в щеку.

– Это я помню...

– Но ты не знаешь, что произошло потом, – сказал Кроукер. – Он сказал мне, что ужасно рад породниться с полицейским и что мы станем с ним большими друзьями и будем вместе летать на его самолете на рыбалку и охоту. «Теперь вся округа станет нашим заповедником, – заявил он мне, – ты будешь приглашать с собой друзей – ну, ты меня понимаешь – полицейских шишек...» Это все его слова. Потом он крепко обнял меня и тихо сказал: «Моя женитьба на твоей сестре – самая большая удача в твоей жизни. Поверь, мы с тобой, если будем держаться вместе, сможем сделать столько денег, сколько тебе и не снилось. Особенно, если тебе удастся договориться со своими друзьями из полицейского управления».

– Что ты хочешь этим сказать?

Увидев ее испуганный взгляд, он крепко сжал ее руку.

– Это последний наш разговор о Дональде. Он и так слишком много лет стоял между нами. Больше я этого не допущу. Теперь все в прошлом, ты согласна?

Она кивнула:

– Да, Лью. Но я хочу услышать правду о том, что тогда произошло между вами.

– Хорошо. Дональд хотел завязать отношения со всеми нужными людьми в Нью-Йорке, то есть с политиками, полицейскими и профсоюзными боссами. Он хотел, чтобы я свел его с этими людьми. А потом он бы стал с их небескорыстной помощью проворачивать свои грязные делишки. – Кроукер наклонился к сестре – Вот тут-то я и взорвался...

– Но ты никогда не рассказывал мне об этом... – прошептала она.

– Потому что ты так разозлилась, что это было невозможно, – сказал он. – А может быть, потому, что ты не хотела выслушать меня.

Взгляд Мэтти был полон боли и отчаяния. Теперь она узнала о своем бывшем муже всю правду... Самое удивительное заключалось в том, что Кроукер много лет мечтал о минуте, когда он развеет ее иллюзии. Но теперь, когда эта минута наступила, он не испытывал ни малейшей радости, только горькую боль за сестру.

– Господи, что я сделала со своей жизнью...

– Просто ты без оглядки влюбилась.

Она хрипло рассмеялась:

– Ах вот как это называется? Я была умна, красива и... беззащитна. Дональд понял это сразу, и я была для него легкой добычей. – Она попыталась улыбнуться. – Вот как все это было, Лью. Все его друзья – нет, пожалуй, лучше назвать их приятелями... Так вот, все его приятели, молодые миллионеры и преуспевающие предприниматели, женились ради статуса. Они выбирали женщин с хорошей родословной, чтобы стать вхожими в те круги, где одних только денег недостаточно. Но Дональд был не таким, как они, для него это было слишком просто. Он хотел большего – создать конфетку из ничего, как он не раз делал в бизнесе. Возможно, ему хотелось поиграть в Генри Хиггинса, а для меня он приберег роль Элизы Дулиттл. Он хотел сотворить настоящую леди из девчонки, выросшей в бедном районе Нью-Йорка.

Она махнула рукой.

– Впрочем, он и не скрывал этого. Меня это даже возбуждало... да и кто, оказавшись на моем месте, стал бы отказываться? Он был так внимателен и щедр, что мне показалось, что моя мечта сбывается! Он нанял мне учителей по дикции, манерам, иностранным языкам – Бог ты мой! Он даже нанял знаменитого преподавателя вокала, который работал с оперными дивами из «Метрополитен-опера»! Я брала частные уроки балетного танца, тенниса, верховой езды, поло, судовождения... Когда он решил, что я уже достаточно подготовлена для выхода в свет, мы отправились в Англию участвовать в охоте на лис. Потом мы играли в поло в Аргентине, ходили на яхте в Ньюпорте. Я была ослеплена всем этим и не видела вокруг себя ничего и никого.

Она крепко сжала руку Кроукера, словно он был спасателем, а она тонула в море.

– Вот когда наступила расплата! Дональд погиб, сейчас дочь на грани смерти... Последние иллюзии насчет достоинств Дональда исчезли, у меня больше нет добрых воспоминаний... Правда смотрит мне в глаза, словно смерть с косой в руке.

Протянув руку, Мэтти положила ладонь Кроукеру на голову, словно благословляя его, и взъерошила ему волосы, как делала, когда они были детьми.

– Ладно. – Ее глубокое и красивое колоратурное сопрано заполнило комнату. – Наконец-то я поняла, отчего мы так сердились друг на друга все это время.

Она поднялась и, взяв Кроукера за подбородок, расцеловала его в обе щеки.

– Теперь, когда все сказано, мы навсегда забудем об этом, потому что обрели друг друга после многих лет разлуки.

Потом Мэтти стала нетерпеливо убирать со стола. По тому, как ловко она это делала, он понял, что она уже привыкла обслуживать себя и дочь.

Подойдя к сестре, Кроукер повернул ее к себе лицом и крепко обнял. Он чувствовал, как сильно билось у нее сердце, и ему стало невыразимо больно за нее и за себя... Наконец, он выпустил ее из объятий, и она, снова принимаясь за посуду, сказала:

– Лью, а что еще сказала тебе Рейчел, когда пришла в сознание?

– Она очень сердита.

Натянув на руки желтые резиновые перчатки, Мэтти усердно мыла посуду.

– Разве не все подростки в мире сердятся на своих родителей? – спросила она, словно стараясь убедить себя в этом. Она глянула на Кроукера через плечо и спросила: – Ты уже настолько постарел, что не помнишь себя в ее возрасте?

– Да, но не все подростки балуются наркотиками, – возразил он. – К тому же не у всех есть тайны...

Мэтти встревоженно обернулась.

– Что еще за тайны?

– Не знаю, – признался он. – Честно говоря, я надеялся, что ты мне об этом расскажешь. Рейчел не стала рассказывать сама.

Мэтти снова принялась греметь посудой, но от глаз Кроукера не укрылось, что она встревожилась.

Кроукер стал помогать ей вытирать посуду.

– Скажи, ты не заметила каких-либо перемен с Рейчел за последние, скажем, три-четыре месяца?

Она отрицательно покачала головой.

– Ничего серьезного. После смерти Дональда полгода назад она стала замкнутой и неразговорчивой, словно что-то в ней сломалось. Возможно, с его гибелью рухнула надежда, что когда-нибудь он снова вернется в семью.

– Ты говорила с ней об этом?

– Много раз. Но я совершенно не понимаю, в каком мире она живет. Как я ни старалась, я не могла понять все эти рок-ансамбли, изрыгающие шум и грохот вместо музыки.

Покончив с тарелками, она принялась за кастрюлю.

– Если быть честной до конца, Рейчел вполне устраивает то, что я не понимаю всего этого. Любую попытку с моей стороны как-то понять ее мир она воспринимает как вторжение.

– Мэтти, судя по количеству принимаемых ею наркотиков, тут дело серьезное. Неужели ты ничего не можешь припомнить?

– Надеюсь, ты понимаешь, что развод не привел к улучшению наших с Рейчел отношений, но это, пожалуй, все, что я могу сказать. Полгода назад она проходила ежегодную школьную диспансеризацию у доктора Стански, и все было в полном порядке.

Она нахмурилась.

– Между прочим, Стански ничего не говорил мне о том, что она принимает наркотики.

– Ну, это неудивительно, – сказал Кроукер. – Опытные наркоманы отлично умеют обманывать врачей. Ты уверена, что не замечала за ней ничего подозрительного? Может, она совершала какие-то эксцентрические поступки, стала хуже учиться в школе, врала, таскала деньги из твоего кошелька или что-нибудь еще в том же роде?

– Нет, совершенно ничего такого не было. В школе она всегда училась отлично. Что же касается прочего, я воспитала ее так, что ей и в голову такое не может прийти!

– Но наркотики сильно меняют людей, Мэтти. – Он помолчал, но, не дождавшись никакой реакции, продолжил: – Можно мне осмотреть ее комнату?

Вместо ответа на свой вопрос он услышал:

– Как жаль, что мы с ней так ни разу и не поговорили обстоятельно...

– Ты знаешь кого-нибудь по имени Гидеон?

Она обернулась:

– Наверное, кто-то из ее друзей. Я знаю, что она какое-то время встречалась с неким Гидеоном, но никогда не приводила его в дом и ничего о нем не рассказывала.

– И ты позволяла им встречаться, ничего не зная об этом парне?

– Лью, в свои пятнадцать лет Рейчи вполне могла бы сойти за двадцатилетнюю. Она уже взрослая.

Заметив оторопь на лице брата, она воскликнула:

– А что, по-твоему, я должна была делать? Надеть на нее ошейник с поводком? Не могу же я стеречь ее каждый вечер, как цепная собака, она и так не испытывает ко мне большой любви. Несколько дней назад она даже заявила, что ненавидит меня...

– А отца она тоже ненавидит?

Мэтти вздохнула:

– Для меня ее отношение к отцу – самая большая загадка. Сам Дональд никогда не проявлял особой заботы о своей дочери, а после развода и вовсе забыл о ней. Однако Рейчел, похоже, ничуть не была расстроена этим. Когда в доме звонил телефон, она первой бежала снять трубку, надеясь услышать его голос. И хотя он упорно отказывался поддерживать какие бы то ни было отношения со своей прежней семьей, она не теряла надежды. Меня это просто бесило!

В ее голосе вдруг прозвучали какие-то странные нотки, и Кроукер, настроившийся на душевное состояние сестры, не мог не заметить диссонанса.

– Мэтти, что ты хотела еще сказать?

– Ничего.

– Ну же, чего ты боишься, – мягко произнес Кроукер. – Нужно спасать Рейчи...

Она замотала головой.

– Не думай, что умеешь читать чужие мысли. Просто я... – Она глубоко вздохнула. – Ну, понимаешь, мне иногда казалось, что между Рейчел и Дональдом идет какая-то странная игра. – Она засмеялась, пытаясь скрыть смущение. – Вот дура-то!

– Вовсе не дура, – спокойно сказал Кроукер. – Объясни, что ты имеешь в виду под словом «игра».

Мэтти мыла посуду со свойственной ей педантичностью, проявлявшейся во всем, что она делала. Неудивительно, что все эти бесчисленные уроки, которые она брала по настоянию Дональда, принесли ей громадную пользу и сильно изменили ее к лучшему. Еще в школе, а потом в рекламном агентстве она проявляла недюжинные способности.

– Понимаешь, пока Рейчел росла, между ней и Дональдом никогда не было близких, теплых отношений.

– Ты имеешь в виду совместную жизнь с Дональдом еще до развода?

– Ну да, – кивнула Мэтти. – Казалось, между ними всегда стояла какая-то невидимая преграда, причем они словно играли друг с другом. Когда Рейчел пыталась сблизиться с отцом, он тут же отдалялся от нее, и наоборот. Так они доводили друг друга чуть ли не до белого каления.

– А потом? Что было потом?

– Не знаю. – Глаза Мэтти затуманились печальными воспоминаниями. – Все вдруг лопнуло как мыльный пузырь... Дональд ушел от нас.

– Они виделись после развода?

– Не знаю, по крайней мере ни он, ни она никогда не говорили мне об этом, – озадаченно проговорила Мэтти.

– Мэтти, – как можно мягче произнес Кроукер. – Я вынужден задать тебе еще один вопрос. Дональд был жесток с Рейчел?

– Нет, совсем нет, – без тени сомнения ответила Мэтти. – Ты же знаешь меня, Лью. Я бы никогда не допустила этого. Но такая проблема никогда не возникала. Дональд не из тех, кто применяет физическую силу, чтобы добиться желаемого. У него было множество иных, порой весьма изощренных способов повлиять на человека.

Какое-то время она молчала, погруженная в свои воспоминания. Закончив мыть посуду, она стянула с рук резиновые перчатки и мягким жестом положила руку на плечо брата. В ее глазах заблестели слезы.

– Иди посмотри на ее комнату, прибежище греха...

Кроукер нашел комнату Рейчел в самом конце коридора, устланного толстым ковром. Это оказалась обычная спальня подростка. Стены, выкрашенные в белый цвет. Темная, почти траурная полоска бордюра. На стенах – постеры: Курт Кобейн, покойный лидер «Нирваны», еще какие-то группы.

Кровать была застелена черно-белым клетчатым пледом в стиле пятидесятых годов. Присев на краешек кровати, Кроукер огляделся. Он хотел увидеть эту комнату глазами Рейчел. Каждое утро, просыпаясь, она видела вокруг себя именно эту обстановку. По своему собственному опыту Кроукер знал, что людям нравится просыпаться в окружении любимых вещей.