— Где у вас больше всего болит сегодня, а-йэ? — тихо спросила она. Когда Чжилинь ответил, она удовлетворенно кивнула. — Не начать ли с Меридиана Печени? —Опустившись на пол, она сняла обувь со старика. — Седативная точка находится здесь, — продолжала она, приподнимая ступню Чжилиня, — у самого основания среднего пальца. Теперь, когда я нажимаю на нее, представьте энергетический поток, движущийся с противоположного конца меридиана — ключицы.

Энергия течет вниз по ребрам в область паха. Дальше — по ноге до колена, потом по голени, делает там круг и достигает точки, на которую я нажимаю. Ну, а теперь закройте глаза, а-йэ.

На падубе Цунь Три Клятвы смотрел вслед стройной фигуре удалявшейся Неон Чоу. Когда она скрылась в каюте, он перевел взгляд на небо, затянутое серебристыми тучами, и смачно сплюнул за борт.

— Ни солнца, ни дождя. Никакая погода. Не годится ни для рыбалки, ни для развлечения с женщинами, а-йэ?

Полуприкрытые глаза Джейка были устремлены в морскую даль. Там, у самого горизонта, ползли черные и низкие силуэты танкеров, заполненных нефтью из богатых Эмиратов. Вне всяких сомнений, они миновали по пути Малаккский пролив, крошечный, но стратегически важный кусочек современного мира, приводимого в движение черным золотом.

Как предостерегал сына Ши Чжилинь, именно сюда, на Малаккский пролив, так же как и на материковую часть Китая, собирались нанести свой удар Советы.

Выбросив из головы мысли о дяде и Неон Чоу, Джейк вспомнил свой разговор с Чжилинем, состоявшийся несколькими часами раньше. Старик казался одержимым беспокойством по поводу их старого врага — КГБ. В особенности ему не давали покоя две высокопоставленные фигуры.

— Более трех с половиной лет тому назад, — сказал Цзян, — получив политическое благословение Анатолия Карпова и Юрия Лантана, командование Советской Армии затеяло крупные мероприятия по повышению боеспособности пятидесяти восьми дивизий, размещенных в приграничной зоне. Девять из них уже полностью перевооружены и укомплектованы. Они базируются вдоль северной границы Китая. Согласно последним данным разведки, в Восточной Сибири, где наши позиции исторически слабы, сосредоточено около ста бомбардировщиков Ту-22 и примерно сто пятьдесят мобильных ракет СС-20, снабженных ядерными боеголовками.

— Это те самые бомбардировщики “Бэкфайеры”? — спросил Джейк.

Увидев, что отец молча кивнул в подтверждение, он невольно поежился. Это были самые современные стратегические бомбардировщики русских с впечатляющими характеристиками: радиус действия — пять тысяч миль, боекомплект — восемь бомб или ракет типа “воздух-земля” с ядерными зарядами.

— Они окружают нас со всех сторон, Джейк, — говорил Чжилинь. — Однако дело не в количестве техники: это всего лишь мертвые машины. Необходимы операторы, которые запустят в ход механизмы. Только человеческий разум может привести их в движение. И вот здесь-то начинается самое худшее. В Кремле у нас появился новый враг Олег Малюта. Он гораздо опасней, чем когда-то были Карпов и Лантин, так как устои его могущества и власти практически непоколебимы. И если наступит момент, когда он шагнет еще выше по лестнице власти, то — Будда, защити нас! Его агрессивность и воинственность не нуждаются в проверке. Афганистан и Пакистан — далеко не самые впечатляющие доказательства. Какая тенденция — мирная или милитаристская — возьмет верх в змеином мозгу Малюты — вот вопрос, который мы должны постоянно задавать себе. Прикажет ли он поднять “Бэкфайеры” в воздух?

Лучистые глаза Чжилиня не знали, что такое возраст. Прогрессирующая болезнь продолжала терзать его тело мучительными болями, однако не могла погасить его внутреннюю энергию и притупить остроту необычайного ума.

— Каким образом Малюта привлек твое внимание, отец? — поинтересовался Джейк.

— Через Даниэлу Воркуту, — ответил старик. — Вечно та же самая Даниэла Воркута. Это ее глаза неусыпно следят за всем, что происходит в Китае, Джейк. Никогда не забывай об этом. Из всей советской верхушки едва ли не одна она сознает, насколько важно контролировать Гонконг. Если русским удастся прибрать к рукам торговые компании здесь, то они отрежут Китай от основных источников доходов. Установив в Гонконге свои порядки, они станут наживаться за счет материковых компаний, втягивая их в безнадежные операции. Влияние Даниэлы Воркуты в Гонконге должно быть сведено к нулю раз и навсегда. В противном случае Китай может поставить крест на своих надеждах стать в будущем мировой державой. И хотя Малюта опасен из-за своей агрессивности, именно Даниэла Воркута может уничтожить нас. Мы потерпим крах финансовый, экономический. И уже больше не сможем подняться. Генерал Воркута умеет играть в вэй ци.Она понимает толк в стратегии. Здесь ее представляет сэр Джон Блустоун. Правда, мы не выпускаем его из виду, но не следует недооценивать ее интеллекта. Лишь она одна из всех русских реально осознает потенциал, накопленный нами здесь.

— Как много Даниэла Воркута знает о Камсанге? — снова задал вопрос Джейк.

Чжилинь тяжело вздохнул.

— Она уже дважды пыталась разузнать о проекте. До сих пор нам удавалось... ммм... управляться с ее агентами, прежде чем какая-либо существенная информация поступала к ней. Однако она не прекратит своих попыток.

— Но мне кажется, что сам факт создания обстановки столь глубокой секретности вокруг Камсанга должен настораживать ее, — заметил Джейк. — Она достаточно умна, чтобы понять, что за плотным занавесом тайны скрывается очень важный военный объект.

Чжилинь взглянул на сына.

— Да, так оно и есть. Боюсь, что это насторожит и Олега Малюту. А он отдаст приказ поднять в воздух “Бэкфайеры”.

— Вам стало лучше, Цзян? — спросила Блисс. Чжилинь открыл глаза. Его разум, освобожденный из сетей боли, свободно парил, пребывая в самом центре да-хэя,великого мрака, там, где обитает бесплотная сущность всего. Голос Блисс вернул его в мир телесный.

— Да, — хрипло ответил он. — Твои руки сотворили чудо.

“Бесценный алмаз” — поистине прав мой брат, называя тебя так. — Он слегка пошевелился. — Я благодарю тебя десять тысяч раз.

— Но ведь я всего лишь уменьшила вашу боль, — возразила она, ошеломленная тем, что он вспомнил то ласковое имя, которым называл ее отец. — Я не дала вам ничего.

— Напротив, — его лучистые глаза внимательно изучали ее. — Ты отдала мне часть себя. Послушай меня, боу-сек.Тело — это всего лишь часть того, что ты можешь предложить другим. И, возможно, самая незначительная часть. Да, твое тело может дарить и само испытывать огромное наслаждение. В лучшем случае, это наслаждение мимолетно и преходяще.

С другой стороны, у тебя есть разум, вскормленный твоей аурой, твоей внутренней сущностью, ки. Именно он делает тебя уникальной и неповторимой. Именно это, в конечном итоге, остается в памяти. Именно это хранит душа.

Блисс опустилась на колени подле тростникового ложа и склонила голову, сложив руки перед собой.

— Скажи мне, — продолжил он. — Известно ли тебе что-нибудь о да-хэй?

— Нет, духовный отец.

— Прикоснись кончиками своих пальцев к моим, — тихие, не громче шепота звуки его голоса, проникавшие в сознание Блисс, походили на волны прилива, ласково плескавшиеся у бортов джонки.

— Теперь взгляни мне в глаза. Слышишь, взгляни мне в глаза.

— Что я должна увидеть?

— Ничего, — ответил он, как показалось Блисс, даже не открывая рта.

— Ничего.

В комнате царил полумрак. Однако для Блисс он вдруг стал источником света, хотя девушка и не могла себе представить, что такое возможно.

В глубине глаз Чжилиня горели искорки. Блисс долго всматривалась в них, пытаясь понять, какого они цвета, но так и не сумела разгадать эту загадку. Потом вокруг нее стала расползаться тьма, поглощая свет. Каюта исчезла.

И Блисс услышала, как мир зовет ее.

— У меня в руках десять тысяч нитей, которые я должен сплести в один тугой клубок, — говорил Джейк на палубе своему дяде.

— Таков труд Чжуаня, — ответил Цунь.

Хотя тон дяди был совершенно нейтральным, Джейк уловил в нем едва заметную странность, и в его голове тут же прозвенел тревожный звонок.

— Ты ведь не одобряешь того, что отец выбрал меня своим преемником, не так ли, дядя?

— О нет, нет. Ты совершенно заблуждаешься. Просто я не представляю, как йуань-хуаньвыживет без Цзяна. Не прими мои слова за проявление неуважения, племянник: я не любил бы тебя больше, даже если б ты был моим сыном. Однако за плечами у Цзяна опыт восьмидесяти с лишним лет жизни. Йуань-хуань —целиком творение его рук. Он развивал эту идею на протяжении полных пятидесяти лет. Мысль о том, что мы можем потерять его сейчас, в самое критическое время, наполняет мою душу ужасом.

День угасал, но воздух оставался совершенно неподвижным. Джейк наблюдал за Неон Чоу, беспечно болтавшей со второй дочерью Цуня на носу джонки.

— Вы останетесь на обед, Чжуань?

— К сожалению, не могу, — промолвил Джейк. — Слишком много работы.

Он попытался улыбнуться, но его лицо словно одеревенело. Многочисленные события чересчур стремительно следовали одно за другим. Джейку отчаянно хотелось обсудить свою стратегию с кем-нибудь — с Цунем или Блисс. Однако он знал, что не имеет на это право. В этом он был одинок: такова участь Чжуаня. Он не имел права доверять кому бы то ни было. И все же он чувствовал не утихающую боль в сердце. Кто мог сказать, чего ему стоило отталкивать Блисс от себя? Часть его сгорала от желания довериться ей, ибо он любил ее. Однако другая часть понимала, что знания, которыми он располагает, слишком взрывоопасны, чтобы передать их другому человеку. Враг находился чересчур близко, в самом кругу избранных, был чересчур хорошо замаскирован, чтобы Джейк отважился на такой риск. Тем не менее, у него холодело в груди при мысли о том, что он должен сделать. Блисс была составной частью его жизни. Он не мог представить себе, как сможет обходиться без нее.

Джонка под высоким треугольным парусом, рдеющим в сгустившихся сумерках, лениво вползла в устье бухты.

Джейк облокотился о поручень. Рукава его рубашки были закатаны по локоть, и Цунь, глядя на кисти рук племянника, чувствовал силу, таящуюся в них. На ладонях Джейка ясно проступали мозоли, желтые, как стертая слоновая кость.

— Дядя, — промолвил он вдруг. — Ты веришь в то, что за растратой в “Южноазиатской” скрываются происки Блустоуна?

— Вне всяких сомнений, — решительно ответил Цунь. — Совершенно очевидно, что у безродного пса, укравшего деньги, не хватило бы мозгов придумать такую схему. Он попался бы на первом же шаге. Нет, эта комбинация требует интеллекта уровня Блустоуна.

Джонка под малиновым парусом проследовала в защищенное от штормов укрытие возле берега. Джейк увидел, что черное пятно на горизонте увеличилось. Поднялся ветер.

— Вполне возможно, — печально добавил Цунь, — что Блустоун проник в йуань-хуаньглубже, чем кто-либо из нас подозревает.

Джейк промолчал. Его ничего не выражающий взгляд был устремлен к горизонту.

— Химера — советский шпион в Куорри, твой бывший наставник Генри Вундерман, знал об императорской нефритовой печати фу,кусочки которой мой брат распределил между тобой, Ничиреном, Блисс и Эндрю Сойером. Каким образом сведения могли попасть к нему?

Джейк глубоко вздохнул.

— Блустоун — просто пешка, дядя. Канал для сбора и передачи информации. За планом банкротства “Южноазиатской” стоит Даниэла Воркута. Это она незримо присутствует среди членов йуань-хуаня.Здесь чувствуется работа ее мозгов. Даниэла Воркута руководит Блустоуном. Точно так же, как и Химерой.

— Химерой? — недоверчиво переспросил Цунь Три Клятвы. — Что ты хочешь этим сказать? Химера мертв. Ты убил его собственными руками.

— Я убил Генри Вундермана, дядя, — в голосе Джейка звучала неприкрытая боль. — Но на самом деде он не был Химерой.

— Что?

Джейк по-прежнему стоял неподвижно. Только сейчас Цунь заметил это и поразился: его племянник походил на каменную статую.

— Неделю назад человек из Куорри вышел на меня. Неважно, кто он. Просто глубоко законспирированный агент по кличке Аполлон. Только Беридиену и Доновану и, может быть, еще нескольким людям из Куорри было известно его настоящее имя. Так вот, узнав из бесед в высших дипломатических кругах о смерти Вундермана и причинах, вызвавших ее, он хорошенько задумался. Он знал, просто знал, дядя, что Вундерман ни в коем случае не мог вести двойную игру. Он утверждал это, равно как и то, что Химера по-прежнему действует. За прошедшее с тех пор время Аполлон много размышлял над этим. В результате он логическим путем раскрыл имя шпиона генерала Воркуты в рядах Куорри: Роджер Донован.

Говоря все это, он, не отрываясь, наблюдал за тем, как яхта с тремя угрюмыми, словно рептилии, бизнесменами на борту ловко лавирует в узких проходах между судами, направляясь к одному из плавучих ресторанов, стоявших на якоре посреди бухты.

Джейк повернулся лицом к дяде.

— Исходя из соображений здравого смысла и логики, Донован — единственный, кто подходит на роль Химеры. Хитрость Воркуты, запорошившая глаза всем нам, была столь же рискованной, сколь и тщательно продуманной. Она использовала дезинформацию, чтобы убедить меня, что Химера — Генри. И в то же время с помощью другой дезинформации внушила Генри, кто прикончил Беридиена. Вся операция была крайне опасной для Химеры. В любой момент я или Генри могли наткнуться на истину. Поэтому цена успеха не могла не быть очень высока.

— Шпион Воркуты возглавил Куорри! Я бы сказал, что это немалый успех, — заметил Цунь.

— О да, — угрюмо подтвердил Джейк.

Цунь Три Клятвы задумчиво смотрел на масляные пятна, расплывавшиеся на воде там и сям вокруг джонки. Огромный плавучий ресторан “Джумбо” внезапно засверкал множеством огней, и веселые разноцветные отблески закачались на волнах.

— А ты уверен в правильности своих сведений? Может быть, это еще один дьявольский план Воркуты. Джейк покачал головой.

— Нет, я так не думаю по двум причинам. Во-первых, у нее нет серьезных оснований будить во мне новые подозрения. Ведь все задумывалось с той целью, чтобы я уверовал, что Химера мертв. Во-вторых, Аполлон сообщил мне, что в последней директиве Вундерман поручал ему убрать Даниэлу Воркуту. Я подтвердил этот приказ.

— Пусть она умрет сто раз, а не один, за то, что сделала с тобой, племянник! — воскликнул Цунь и сплюнул за борт.

— Одного вполне хватит, дядя, — мрачно заметил Джейк. — Из-за генерала Воркуты я убил одного из своих самых старых друзей.

Он вгляделся вдаль, стараясь различить какой-то неясный силуэт. Возможно, то было лишь видение из потустороннего мира.

— Она натравила нас друг на друга, и ни я, ни Генри не поняли, что происходит. Она разрушила все, что связывало нас: дружбу, любовь, доверие. Словно искусный волшебник, она продемонстрировала нам наши предполагаемые ложь, предательство, страх. Она разъединила нас и таким образом победила. Хуже того, заставила нас драться между собой. Она правильно рассчитала, что наша взаимная любовь может обернуться ненавистью. Великий Будда, как, должно быть, она злорадствовала, когда я убил Генри. И стал игрушкой в ее руках.

— А-а-а-ах, — это был протяжный вздох, выражавший согласие — Генерал Воркута — сам дьявол, Чжуань. Она целиком поглощена тем, как бы уничтожить нас. Как поверить в то, что этот дьявольский ум находится в голове у женщины?

Ветер затягивал унылую, пронзительную песню. Над их головами пролетела крачка. Свет, окружавший их, казалось, налился вдруг свинцом. Лишь спустя долгое время Джейк пошевелился, но и тогда Цунь, понимая его состояние, не сказал ни слова.

— Взгляни-ка, дядя, — вдруг промолвил Джейк, указывая на сгущающиеся над морем черные тучи, — вон он, твой дождь.

Ян Маккена застегнул воротник рубашки. Вокруг все было тихо и неподвижно, как обычно бывает после дождя. Короткий вечерний ливень оставил после себя лужи на дорогах и грязь там, где заканчивался асфальт и начиналась глинистая почва. Начавшийся прилив выносил на темный пляж всевозможный хлам и обломки. Маккена посветил фонариком туда-сюда. Уже наступила полночь, и стояла такая тишина, что он даже различал протяжные гудки какого-то судна, находившегося явно вдали от берега.

— Убери свет, если тебя это не затруднит.

Маккена замер на месте. Фраза была произнесена по-английски, однако говорил, несомненно, китаец. Рука Маккены инстинктивно поползла к кобуре со служебным револьвером. Успокойся, остынь, —приказал он себе. — Ты заработаешь сердечный приступ, если будешь продолжать в том же духе.Он погасил фонарик, и темнота тут же сомкнулась вокруг него. Слабое освещение исходило лишь от скопления огней находившегося неподалеку Стэнли.

Маккена ощущал чье-то присутствие справа от себя. Невидимый в темноте человек приблизился к нему и произнес:

— Добрый вечер, мистер Маккена.

Повернув голову, капитан полиции увидел круглое, плоское лицо с приплюснутым носом и единственным глазом, белевшим в темноте. Типичная физиономия жителя южных провинций Китая, но обезображенная лиловым шрамом, тянувшимся вниз от левого глаза. Маккена внутренне содрогнулся, почувствовав зловещий взгляд незнакомца.

— Меня зовут Белоглазый Гао, — представился тот.

— Вы для меня все на одно лицо, — буркнул Маккена. — Шанхайцы, кантонцы и Бог знает кто еще — все едино. Вы все мерзавцы и бандиты.

Белоглазый Гао ответил не сразу. Он помолчал, затем его губы расползлись, изобразив подобие улыбки.

— Это не помешало тебе принять мои деньги, — промолвил он ровным, бесстрастным голосом.

— Деньги не пахнут, — возразил Маккена. — Поэтому мне наплевать, откуда они берутся.

— Достаточна ли сумма? — осведомился Гао. Господи, неужели я нашел курицу, несущую золотые яйца? —пронеслось в голове у Маккены. Однако вслух он произнес самым самоуверенным тоном, на какой только был способен:

— В настоящий момент она представляется мне достаточной. Однако окончательное решение на сей счет я приму, когда узнаю, чего ты хочешь взамен.

— О, сущие пустяки, мистер Маккена. — Белоглазый Гао заложил руки за спину.

Он стоял лицом к морю, однако его невидящее око было по-прежнему устремлено на Маккену. Глаз, обтянутый прозрачной пленкой, о которую стучатся черные насекомые. Прекрати! —мысленно рявкнул Маккена сам на себя. Он старался успокоиться и прийти в себя, но не мог прогнать из головы образ, засевший там.

— Все в порядке?

— Что? — с трудом высвобождаясь из-под власти кошмарных воспоминаний, пробормотал он. — Я не слушал тебя.

— Я спросил, с вами все в порядке, мистер Маккена? Вы ужасно побледнели.

Маккена провел по лицу трясущейся рукой: оно было холодным и липким.

— Я... нет, со мной все в порядке. Просто подхватил где-то желудочный грипп, и все.

— Вам следует поберечь себя, мистер Маккена. — Белоглазый Гао достал из пачки сигарету, прикурил и глубоко затянулся. — От вас сейчас многое зависит.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал?

Гао был сыт по горло отвратительными манерами полицейского.

— Интересно, что с тобой сделает начальство, когда разнюхает про мальчика, с которым ты спишь?

Лицо Маккены побагровело.

— Что, черт возьми, это означает?

Белоглазый Гао прищелкнул языком.

— Верзила Сун, возглавляющий крупнейшую из гонконгских Триад, знает ваш маленький секрет, не так ли, мистер Маккена? Он время от времени пользуется этим знанием, чтобы заблаговременно получать информацию о предстоящих полицейских рейдах и облавах.

— Что за чушь!

— Неужели? Позвольте вам не поверить, мистер Маккена. — Белоглазый Гао ухмыльнулся. — Кстати, сколько ему лет, вашему юному э-э, сожителю? Восемнадцать? Да нет, пожалуй, многовато. Может быть, шестнадцать? Или пятнадцать более точная цифра? — Китаец рассмеялся.

Он все знает, —холодея, подумал про себя Маккена — Вонючий ублюдок знает все!Внезапно ярость вспыхнула в нем с новой силой. Сама мысль о том, что он вынужден плясать под дудку этих жалких, узкоглазых недоносков, была невыносима для него. Хрипло прорычав что-то нечленораздельное, он потянулся за пистолетом.

Однако Белоглазый Гао, предвидевший подобное развитие событий, успел опередить его. В мгновение ока он выпрямился, и холодное, поблескивающее в темноте лезвие ножа очутилось у самого горла Маккены.

— Не слишком умный ход, мистер Маккена, — последние два слова Белоглазому Гао пришлось буквально выдавливать из себя.

Только строжайший приказ, которому он беспрекословно подчинялся, удержал его от того, чтобы перерезать глотку этому заморскому дьяволу.

— У себя в участке ты, может быть, и силен, но здесь, посреди ночи, ты всего лишь кусок падали, который я, если пожелаю, могу бросить на съедение крысам. Они устроят по такому случаю шикарный пир, мистер Маккена. Мне хочется, чтобы ты все время помнил об этом.

Гнев, клокотавший в груди Маккены, прорывался наружу, точно пузыри на поверхности воды в кипящем чайнике. Его голова тряслась от ярости. Однако он чувствовал острую кромку лезвия ножа, прижатого к его кадыку. Ты просто кусок дохлятины, приятель, —промелькнуло у него в голове. Его губы оттянулись назад, как у оскалившегося зверя. — Никто не может позволить себе безнаказанно обращаться со мной вот так. Никто.

Стальное лезвие исчезло столь же мгновенно, как и появилось. Беседа вновь перешла в спокойное русло.

— Первая услуга, которую вы окажете мне, — начал Белоглазый Гао так, словно ничего не случилось, — будет подтверждение или опровержение слухов. До меня дошли вести, будто совсем недавно в “Южноазиатской банковской корпорации” произошла какая-то крупная неприятность. У меня имеются кое-какие вклады в этом банке, и поэтому вполне понятно, что меня тревожит их судьба. Вы понимаете?

Маккена хрипло рассмеялся.

— Да. Я понял.

Этот узкоглазый, может статься, предоставил мне шанс расплатиться с Верзилой Суном. Негодяй уже и так слишком долго шантажирует меня. Пора и честь знать. Сун владеет частью акций в “Южноазиатской”. Бели в банке действительно какие-то серьезные нарушения, то я с необычайным удовольствием посмотрю на его лицо, когда сообщу об этом куда следует.

—Хорошо, — промолвил он, делая над собой усилие, чтобы погасить еще не остывший гнев. — Я сделаю, что смогу. Посмотрим, что мне удастся найти.

— Ищите, — отозвался Белоглазый Гао, — и поживей, мистер Маккена. Ну, а теперь отправляйтесь домой. Примите в свои объятия мальчугана и ложитесь спать. Возможно, в свое время, если, конечно, вы станете честно и исправно выполнять мои поручения, я дам вам то, с помощью чего вы сумеете свалить Верзилу Суна.

Мрак.И внутри него вращающийся шар ослепительного света. Возможно ли это? Да, потому что то был не обычный свет. То была боль.

Такая утонченная, такая острая, такая чувствительная, что она обрела материальное воплощение. Она “висела” в центре ее вселенной, похожая на отточенный серп, бешено вертящийся вокруг своей оси. Он рассекал ее нервы, оставляя их порванные концы открытыми и кровоточащими. Она не сомневалась, что боль никогда не прекратится.

Однако в конце концов боль прекратилась.

Это произошло, потому что так повелел полковник Ху Ксю Жинь.

Ци Линь, как ни странно, довольно ясно слышала его голос за нестройным гулом, являвшимся всего-навсего составной частью ее мучений. Она потеряла способность ориентироваться во времени. Она не могла бы рассказать, как долго длилась эта боль. Как долго ослепительный свет обволакивал ее тело. День, неделю, месяц или, может быть, столетие: для нее все было едино. Прежде — до того, как началось ее мучение, — она, как подсказывала ей память, обладала очень острым чувством времени. Ей никогда не требовалось ставить будильник, чтобы вовремя проснуться, или смотреть на часы, дабы не опоздать на встречу. Она всегда и везде оказывалась в точно назначенное время.

Боль поглотила время. Оно растворилось в ненасытной утробе плотоядного огня, отрыгнувшей затем то, что осталось, не время, но и не его отсутствие, потому что второе означало бы также прекращение страданий. Однако боль никуда не уходила, точно вечное адское пламя в черноте преисподней. Единственный источник света в душе Ци Линь. И, поскольку так было устроено, со временем он превратился в ее единственного друга.

До тех пор, пока не появился полковник Ху.

Полковник Ху заставил боль исчезнуть. Вначале Ци Линь возненавидела его за это, за то, что он лишил ее единственного источника света. Она погрузилась в непроницаемую тьму. Пустота, тишина, одиночество разом навалились на нее со всех сторон. Она смутно припоминала, что однажды ей все же удалось вновь ощутить боль. Таким образом она удостоверилась, что все еще дышит, что ее сердце бьется. Что она все еще жива.

Однако она вновь усомнилась во всем этом, когда боль прошла. Какое-то время ей казалось, что она умерла. Она ничего не видела, не слышала, не осязала, не чувствовала никакого вкуса или запаха. Что это была за карма,которая привела ее сюда, в незнакомое и внушающее ужас место? Не оказалась ли она у самого начала Колеса Жизни?Какие тайные грехи, совершенные ею, она должна была обнаружить здесь?

Полковник Ху сумел вытянуть ее из объятия небытия. Ци Линь отнеслась к этому как к своему второму рождению. В буквальном смысле. Никаких слов не хватило бы, чтоб выразить всю глубину ее благодарности к этому человеку.

Он показал ей свет, различающийся по цвету и яркости, и в восторге упоения она потянулась к пламени обеими руками, желая приблизить его к себе.

Полковник Ху дал ее слуху насладиться шепотом ветра в кронах деревьев, короткими, дрожащими трелями птиц. Стоило ему отдать приказ, как начинал идти дождь, и нежные, умиротворяющие звуки заставляли ее плакать от радости.

Полковник Ху сказал ей, что эти слезы — свидетельство чистоты сердца и ума. То были первые его слова, обращенные к ней, которые она, по крайней мере, могла вспомнить. Она взяла его руку в свою, дрожа от прикосновения мозолистой ладони к чувствительным кончикам своих пальцев.

Он стал поить ее, но первые порции воды просто стекали у нее по подбородку. Ей было стыдно, пока она не почувствовала, что полковник Ху вытирает мягким платком ее лицо. Затем он нежно поцеловал ее в щеку. Она согрелась и заснула.

Потом она проснулась, голодная как волк. Полковник Ху оказался тут как тут и тотчас же принялся кормить ее. Она пыталась есть сама, но у нее ничего не вышло. По-видимому, забыв, для чего существуют палочки, она вознамерилась брать еду руками, но полковник остановил ее.

Вместо этого он накормил ее, орудуя палочками медленно и аккуратно, как заправский инструктор. Так что вскоре она научилась есть сама под бдительным присмотром без посторонней помощи.

За все это время она не произнесла ни единого слова. Впрочем, она обнаружила, что не испытывает трудности в понимании простых вещей, про которые он ей рассказывал. Очевидно, как и в случае с палочками, она просто разучилась говорить.

Полковник Ху научил ее и этому, проявив необычайную выдержку и терпение. Ци Линь не могла представить, чтобы кто-то вел себя более терпеливо, чем полковник Ху в те минуты, когда он занимался с ней, и за это полюбила его еще больше.

Конечно, иногда у нее случались проблески в памяти. Тогда она с завораживающей ясностью вспоминала свою “другую” жизнь, предшествовавшую ее вторичному появлению на свет из ослепительного пламени мук. В такие минуты у нее вдруг развязывался язык, и она говорила полковнику Ху, что он неправ, что она сама знает, что значит то или иное на самом деле, и хотела узнать, почему он обманывает ее.

Затем темнота смыкалась вокруг нее, укутывала ее, точно удушливое покрывало, и не оставалось ничего, даже последнего пристанища души — боли, за которую она, могла бы ухватиться, как за спасительную соломинку. Вместе этого она проваливалась в то самое небытие, откуда ее извлек полковник Ху.

Когда такое случилось впервые, Ци Линь сказала:

Этого не может быть. Я уже однажды родилась заново.Однако из ее горла при этом не вырвалось ни звука, и, кроме того, она едва не захлебнулась в потоке жидкости, заполнившей ее открытый рот.

Боль уже давным-давно перестала пугать ее. Она инстинктивно чувствовала, что может противостоять практически любым мучениям, потому что знала, как с ними управляться. Словно средневековый алхимик, она превращала боль в свет, в лучах которого она чувствовала себя уверенно и надежно.

Когда в последующем подобные эпизоды повторялись, она держала рот крепко закрытым. Это, правда, не давало ей захлебнуться, но не помогало ей уменьшить страх, не дававший ей покоя. Из этого она заключила, что нет ничего хуже, чем быть заново ввергнутым в бесконечную пустоту. Это походило на смерть и утрату вечной жизни. Или даже нечто еще худшее: не смерть... но и не жизнь.

В конце концов, она научилась скрывать эти вспышки того, что она сама называла “цветной памятью”, от людей, окружавших ее, особенно от полковника Ху. Тот же, казалось, удваивал свое внимание к девушке из-за этих, как он говорил, “регрессивных моментов”. Как бы там ни было, такие эпизоды случались все реже и реже.

К тому времени, когда полковник Ху познакомил Ци Линь с ее заданием, девушка уже едва помнила жизнь иную, чем та, которую она вела здесь, на окраине Пекина.

Он плыл по сверкающей поверхности бескрайнего океана. Освобожденный от боли, он простирал свою ки,внутреннюю энергию, свое истинное я, до самых дальних пределов Южно-Китайского моря. Струившийся сверху теплый солнечный свет вдыхал в него жизнь. Он смотрел, как резвятся дельфины в пенистых следах, тянувшихся за перепачканными нефтью танкерами. В другом месте он заметил стадо голубых китов, погружавшихся в бездонную пучину. Гигантские создания разрезали толщу воды, мощно работая хвостовыми плавниками, и исчезали в вечной мгле, царившей на неведомых глубинах. Тай, в непроглядном мраке, они набирали ход. Огромные мамаши нежными толчками направляли своих детенышей в нужную сторону. Лишь серебристые струйки пузырьков, поднимавшиеся на поверхность, позволяли угадывать, куда держат путь морские исполины.