— Я отвечу тебе, что это иная форма обучения. Мы говорим с тобой об инстинкте. Когда на тебя нападают, инстинкт заставляет тебя задержать дыхание и напрячь мышцы. Тогда поток ки останавливается. И это означает, что ты обречен на смерть. Поэтому ты должен научиться сохранять дыхание, даже когда на тебя нападают. Научиться держать мышцы расслабленными так, чтобы поток кине останавливался ни на мгновение. Сейчас на тебя напали! Ты должен дышать!..

Голос затихает в ночи. У Джейка перед глазами появляются красные крути. Он видит их и думает, откуда они взялись и что означают. Его сердце бешено колотится в груди, напрягающейся под гнетом непомерной тяжести. Удары пульса громовыми раскатами отдаются в ушах. Я умираю, —думает он.

Затем его тело или разум — он сам не знает, что именно, — приходит в движение и выбирается на свободное пространство. Пространство потустороннего мира. Он не чувствует боли, только легкое щекочущее прикосновение какого-то светящегося потока. Неужели это то самое ки, окотором говорил Фо Саан?

Джейк концентрирует все внимание на одной точке, где ощущается это прикосновение. Ему кажется, он видит залитую серебристым светом луны одинокую поляну посреди темного душного леса. Он двигается по этой поляне. Он поднимается вверх.

Он чувствует, как постепенно набирает силу. Все его мышцы сокращаются и расслабляются в унисон, точно управляются мгновенными импульсами, исходящими откуда-то изнутри него и связанными с этой внутренней энергией.

Он подается вверх. Тяжесть с груди спадает. Он слышит, как камень с глухим стуком ударяется о землю. Он дышит.

Фо Саан, наклонившись к самому его уху, шепчет:

— Ну, вот ты и собрался с силами. Ты заново научился дышать. — Джейк открывает глаза. На горизонте уже ослепительно сверкают первые лучи восходящего солнца. В их свете наконец-то становится видимой гора, на вершине которой ему пришлось так славно потрудиться.

Сидя перед монитором компьютера в офисе УБРН, Тони Симбал внимательно просматривал информацию, имевшуюся в памяти машины об Энкарнасьоне, городке на юго-востоке Парагвая. Как сообщил своему бывшему подчиненному Треноди, Питер Каррен погиб именно там. Следует оговориться, что Симбала интересовала отнюдь не всякая информация, ибо если бы он хотел узнать о численности жителей, топографии, климате, промышленности и так далее, то он просто бы обратился к “Британской энциклопедии”.

С 1947 года УБРН активно собирало сведения о той части земного шара, где располагался Энкарнасьон. Указанную дату никак не назовешь случайной. Дело в том, что в тот год в судьбах некоторых государств Южной Америки — и в том числе Парагвая — наметились тенденции, указывавшие на возможность серьезных перемен в не столь отдаленном будущем. Некоторые общественные лидеры и политические деятели вдруг резко пошли в гору, становясь все сильнее, а их личные вооруженные формирования разрослись до размеров армий, вооруженных новейшей техникой и снаряжением. Эти страны получили громадные иностранные инвестиции за поразительно короткий промежуток времени, и в результате в течение последующих пяти лет зародились и стали приносить прибыль новые сферы экономики. Впрочем, преимущественно то были теневые, а в большинстве стран мира и вовсе запрещенные сферы деятельности.

Наиболее дальновидные и могущественные фигуры разгромленной фашистской Германии вовремя успели удрать из Европы, убравшись подальше от пылающих развалин Берлина и трибуналов Нюрнберга. Многие из них осели в небольших городках, затерявшихся в изумрудных джунглях далекой Латинской Америки.

В картотеке УБРН Парагвай стоял на одном из первых мест среди стран, режимы которых помогали преступникам укрываться от справедливого возмездия. Впрочем, естественно, помощь эта была отнюдь не бескорыстной. Правящая верхушка всеми силами старалась укрепить свое положение в условиях растущего недовольства основной массы населения, погрязшего в нищете, болезнях и неграмотности.

Как удалось узнать Симбалу, Энкарнасьон до наплыва нацистов представлял собой самый обычный провинциальный городишко. Ветер перемен, принесенных “гостями” из-за океана, затронул и его. С тех пор прошло немало лет, и вот теперь он попал в сферу интересов дицуй.Могущественные магнаты потихоньку стали прибирать город к рукам. Зачем? Никто не мог сказать. Не вызывало сомнений, что Питер Каррен отправился туда с целью выяснения этого вопроса.

— Кто был в Энкарнасьоне, когда туда прибыл Питер Каррен? — громко осведомился Симбал.

— Не знаю, — вполголоса отозвалась Моника, стоявшая у него за спиной.

Как и Тони, она не сводила глаз с ярко светящегося экрана.

— Никого из УБРН?

— Мне об этом ничего не известно.

— Давай поднимем эти материалы и проверим. Какой файл?

— Трэвел Фолдер.

Отыскав нужный файл, Симбал ввел даты пребывания Каррена в Энкарнасьоне. Результат оказался отрицательным.

— Ладно, — промолвила она. — Что дальше? Симбал вдыхал лимонный запах, исходивший от нее, смешанный с едва уловимым ароматом ее духов. Длинная черная прядь ее волос щекотала ему щеку. Он почувствовал тепло, излучаемое телом Моники.

— Отпуска, — коротко бросил Тони, и она так же коротко сообщила ему название файла. Вызвав его, Симбал пробежал глазами список. В нем значились имена шести агентов. Ни у одного из них сроки отпусков не совпадали с датами, указанными раньше. Кроме того, каждый из этих людей перед отъездом на отдых должен был оставить Треноди название конечного пункта своего путешествия и номер местного телефона.

Моника нашла эти сведения. Выяснилось, что за время пребывания в отпуске трое из них звонили в Центр по телефону из указанных ими заранее мест. Трое других все еще находились на отдыхе, и контакты с ними не осуществлялись. Никто из них не был (или, по крайней мере, не должен был быть) поблизости от Южной Америки, не говоря уже о Парагвае, но, с другой стороны, Симбал не ожидал, что кто-либо, намереваясь отправиться туда, станет афишировать свое имя.

— Ты хоть сам знаешь, что ищешь? — осведомилась Моника.

— Нет, просто полагаюсь на свое чутье, — ответил Симбал, набирая первый номер. Он отдал трубку Монике, и та на ходу сочинила повод для звонка. Там, куда они звонили, было уже довольно позднее время, и отдыхавшие агенты отвечали недовольными, сонными голосами. Все трое оказались там, где им и следовало быть.

— Вот и наши отпускники, — заметила Моника. — Ты удовлетворен?

— Велики ли возможности этой малютки? — Симбал похлопал рукой по монитору.

— Вполне. А что?

— Она связана с другими компьютерными сетями?

— Конечно. Впрочем, все зависит от самих организаций, а внутри их сетей — от классификации материалов.

— Как насчет ФБР, ЦРУ, АНОГ?

— Ого, — промолвила Моника, накрывая ладонью клавиатуру компьютера. — Думается, что прежде чем я рискну втравить себя и Управление в эту историю, тебе следует поделиться со мной своими намерениями.

— Не могу.

— Тогда наше сотрудничество заканчивается. — Она потянулась к терминалу, но Симбал перехватил ее руку.

— Моника!

— И не проси, Тони. Дело начинает пахнуть серьезными неприятностями. Начнем с того, что я вообще согласилась пустить тебя сюда. Ты же знаешь: это категорически запрещено.

— Макс в курсе всего.

— Да ну? Он почему-то не сказал мне об этом.

— Ты хочешь узнать, кто убил Питера Каррена? Моника едва заметно вздрогнула.

— Я уже и так знаю. Дицуй.

— Возможно.

— Что ты хочешь сказать?

— Я хочу сказать, что мне надо разобраться, какого черта дицуйделает в Энкарнасьоне... В том месте, куда у них нет ни малейшего права соваться.

— Из-за нацистов?

— Да, из-за нацистов.

В комнате повисло молчание. Большинство кабинетов в здании уже опустело, о чем напоминало тусклое, ночное освещение в коридоре. Кондиционеры уже отключили, и в помещении царила духота.

— Что, по-твоему, случилось с Питером? — тихо спросила Моника.

— Он перебежал кому-то дорогу, — задумчиво протянул Симбал. — Вот только я не уверен, что этот “кто-то” — дицуй.

—Кто же тогда, если не они?

— Я как раз прошу тебя позволить мне разобраться с этим.

Моника колебалась только одно мгновение. Затем она кивнула.

— С кого начнем?

Проверка материалов ФБР и ЦРУ не принесла ничего утешительного. АНОГ, в отличие от остальных подразделений ЦРУ, имело свою отдельную компьютерную связь.

— Давай-ка я лучше сама займусь этим, — сказала Моника, сгоняя его с кресла. — Сеть АНОГ — вроде минного поля. Они так трясутся над ней, что при вызове определенных файлов автоматически включается сигнал тревоги.

— Есть ли какие-нибудь обходные пути?

— Смотря что нам нужно.

— Все те же. Задания, отпуска.

Моника стала вызывать различные файлы. Ее пальцы так и летали над клавиатурой.

— Ничего подходящего, — вздохнула она наконец. — Ни с тем, ни с другим.

— Ясно, — угрюмо буркнул Симбал.

Она уже совсем собралась выходить из сети АНОГ, как вдруг заметила маленькую звездочку на экране.

— Что это значит?

— Не знаю, — отозвалась она. — Давай посмотрим. Через мгновение на экране вспыхнула новая надпись.

— Отпуск, — прочитал Симбал. — Господи!

— Сроки совпадают, — заметила Моника. — Отпуск начался через два дня после отъезда Питера в Парагвай.

— И он ещё до сих пор не вернулся. Ты знаешь этого парня? Некто Эдвард Мартин Беннетт?

—Нет.

— Список кадров?

Моника вызвала новый файл.

— Ой, — воскликнула она. — Это заминировано. Придется идти в обход.

На окружной путь она затратила ровно двадцать минут.

— Вот, — провозгласила она, — дело мистера Беннетта. На экране стали появляться строчки из досье:

БЕННЕТТ, ЭДВАРД МАРТИН, РОДИЛСЯ 3/13/36, ДУЛУТ, МИННЕСОТА, РОДИТЕЛИ...

— Пропусти это.

ОБРАЗОВАНИЕ. МЛАДШАЯ ШКОЛА ИЗ ИНДОНА, СРЕДНЯЯ ШКОЛА ТИТЦСИММОНСА. ПЕРЕВЕЛСЯ НА ПОДГОТОВИТЕЛЬНЫЙ КУРСЫ В ВЭЛЛЕЙФОРЖ, ПЕНСИЛЬВАНИЯ 1/4/50. ПОЛУЧИЛ СТЕПЕНИ БАКАЛАВРА ГУМАНИТАРНЫХ И МАГИСТРА ЕСТЕСТВЕННЫХ НАУК В ЙЕЛЬСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ, ВЫПУСК 1956 ГОДА. ЧЛЕН СБОРНЫХ УНИВЕРСИТЕТА ПО ПЛАВАНИЮ, ЛАКРОССУ И ФУТБОЛУ. ФИ БЕТА КАППА. КАПИТАН КОМАНДЫ ВАРСИТИ, 1956 ГОД. ЧЛЕН КЛУБА АДСКОГО ПЛАМЕНИ...

— Останови-ка, — попросил Симбал, чувствуя, как внутри него поднимается волнение. — Этот парень учился в Йеле вместе с Питером.

— Совпадение?

— И оба входили в этот клуб.

— Ты полагаешь, это важное обстоятельство?

— Да, — Симбал вспомнил про кольцо с печатью, обнаруженное в машине Каррена. — Точнее, оно может быть важным.

Моника вышла из файла АНОГ, и они приступили к изучению компьютерных сетей авиалиний.

— Смотри третий день после отъезда Питера, — Моника стала выводить на экран информацию транспортных агентов.

— Это займет немало времени.

— Отнюдь. — Палец Симбала уперся в экран. — Вот оно!

ПАН.АМ. РЕЙС 107, ВЫЛЕТ 11.00, ДЖ.Ф.К., ПОСАДКА 19.00, БЕННЕТТ, ЭДВАРД МАРТИН.

— Мехико, — пробормотал Симбал. Моника продолжала нажимать на клавиши.

— Оттуда нет подходящего рейса в Парагвай, но зато есть в Буэнос-Айрес, — она хмыкнула и добавила через несколько секунд: — В списке пассажиров нет его имени.

— И не удивительно. Если бы я решил лететь туда, то тоже не стал бы кричать об этом на каждом углу.

— Вот он опять, — сказала Моника. Возбуждение, охватившее Симбала, становилось, похоже, заразительным. — Порядок перелетов следующий. Вначале Мехико. Через неделю после того, как мы получили известие о смерти Питера, он отбыл оттуда в Сан-Франциско. Задержавшись там на день, он вылетел в Майами.

— Он все еще там?

Она вернулась к клавиатуре.

— Во всяком случае, — ответила она, — он не улетал оттуда самолетом.

Когда они, закончив работу, покинули компьютерный Центр, Моника промолвила:

— Жаль, что мы не можем провести этот вечер вместе.

Симбал помог надеть ей пальто.

— Ты должна в первую очередь думать о семье, — ответил он.

По правде говоря, в настоящий момент он думал совсем о другом. Например, об Эдварде Мартине Беннетте, находившемся где-то в Майами.

— Сколько ты не видела свою кузину? Год?

— Около того. — Моника замешкалась в дверях. Она вгляделась в затемненное лицо Симбала. Ее глаза заблестели.

— Ты уезжаешь в Майами, да?

Он промолчал в ответ. Моника провела его к выходу и заперла дверь. Вечер выдался не по сезону теплый. С того места, где они стояли, был хорошо виден залитый светом памятник Вашингтону.

— Только не ври мне, Тони. Не надо начинать все заново.

Помедлив, он кивнул.

— Да, уезжаю.

— Беннетт — тот, кого ты ищешь?

— Я сам узнаю это наверняка, когда окажусь на месте.

— Почему ты не хочешь, чтобы хоть на сей раз это а сделал кто-нибудь другой?

Симбал ей не ответил, и Моника, отвернувшись, быстро спустилась по мраморной лестнице. Через несколько мгновений ее “Мазда” тронулась с места.

Симбал с легкой грустью смотрел ей вслед. Ему очень хотелось провести свою последнюю ночь в Вашингтоне в объятиях Моники. Вдруг он вспомнил, что забыл узнать у нее новый входной шифр компьютерной сети УБРН. Он собирался в одиночестве как следует покопаться в прошлом Эдварда Мартина Симбала.

Он бросился вниз по ступенькам, зовя ее на бегу, но расстояние уже было слишком велико. Тогда он добежал до своего “Сааба”, запрыгнул внутрь и отправился вдогонку за Моникой.

Они мчались по ночному Вашингтону. Вокруг расстилался блистающий мир, в котором на каждом шагу попадались памятники, парки, скверы, пруды, фонтаны...

Они въехали в Джорджтаун, и тут Симбал почувствовал, как неприятный холодок подозрений закрадывается к нему в душу. Моника жила в Александрии. Чтобы попасть туда, надо было двигаться в прямо противоположном направлении. Кроме того, Моника всего несколько часов назад несколько раз говорила Симбалу, что в этот вечер из Сан-Диего прилетает ее кузина Джил, которая собирается погостить у нее несколько дней. И вот теперь, увидев, что она свернула совсем в другую сторону, у Симбала промелькнуло в голове: Какого черта!Погасив фары, он повернул за ней следом.

Он остановился на противоположной стороне улицы, не доезжая одного квартала до так хорошо знакомого ему дома. С возрастающим ужасом он наблюдал за тем, как Моника поднимается по лестнице и нажимает на кнопку звонка. Через мгновение он увидел своего старого друга Макса Треноди, отворившего дверь.

Прислушиваясь к слабому шуму вентилятора, охлаждавшего мощный двигатель, Тони Симбал сидел в темноте. Им овладело тошнотворное ощущение от сознания того, что его предали. И еще оттого, что он больше не мог чувствовать себя в безопасности дома.

Сэр Джон Блустоун обладал запоминающейся внешностью. Это был высокий, худощавый, краснощекий человек. Его орлиному носу и широкому, прямому лбу мог бы позавидовать любой римлянин. Довершали портрет светлые голубые глаза, пытливо взиравшие на окружающий мир. Он носил костюмы исключительно от Сэвил Роу, с презрением отвергая результаты усилий лучших портных Гонконга. Все его рубашки были сшиты вручную, и то же самое можно было сказать и об обуви. Сэр Джон твердо придерживался мнения, что нельзя не платить за красивую и, самое главное, удобную одежду.

— Как поживает мой цветочек? — осведомился он.

— У меня для тебя кое-что есть.

— Я знаю. — Он улыбнулся. — Именно поэтому я и решил, что наш совместный ленч доставит мне массу удовольствий.

—Ленч был моей идеей, — поправила она его. Блустоун нахмурился.

—Да, и весьма странной, должен заметить, идеей. — Он развел руками. — Здесь слишком много народу.

Они сидели в центральном отделении “Принцесс Гарден”.

— О, да, — подтвердила она. — Очень, очень много народу.

— И, надо полагать, на это есть причины. Она выглядела убийственно хорошо, словно супермодель или телезвезда. Когда она вошла в ресторан, головы всех посетителей — и мужчин, и женщин — разом повернулись в ее сторону. На ней была черная шелковая юбка и жакет, из-под которого выглядывала белая блузка, изящно расшитая по краям. Она надела всего одно украшение: золотое кольцо с огромным изумрудом. Блустоун знал, откуда оно у нее.

— Прозит, — сказал он, поднимая бокал.

— До свидания, — вдруг ответила она по-русски с ужасающим акцентом. Это было едва ли не единственное известное ей русское слово.

Блустоун нахмурился и бросил на нее сердитый взгляд.

— Перестань валять дурака.

— Валять дурака? — переспросила Неон Чоу. — Я и не думала. Цунь Три Клятвы знает, кто ты такой. Они все знают: Джейк, Сойер — все до единого.

Блустоун осторожно поставил бокал на стол.

— Что конкретно ты имеешь в виду, говоря, что они знают, кто я?

— Они знают, что ты главный агент КГБ во всей Азии. Неон Чоу явно наслаждалась ошарашенным и испуганным выражением на лице оцепеневшего Блустоуна.

— Не корчи такую кислую физиономию, — бросила она, потягивая вино. — Они хотели, чтобы я шпионила за тобой. Вот почему вчера, когда ты появился в офисе губернатора, я предложила тебе вместе пообедать.

Блустоун внимательно смотрел на Неон Чоу, лихорадочно соображая, что следует предпринять в сложившейся ситуации. Подумав, он вздохнул посвободнее. В конце концов, весьма возможно, что все обстояло не так уж плохо, как ему показалось в первый момент.

— Господи, — вымолвил он. — Цунь Три Клятвы хочет, чтобы ты следила за мной?

— Совершенно верно.

Подошел официант. Они сделали заказ, и, когда он удалился, Блустоун заметил:

— Это, может быть, даже к лучшему. Очевидно, они предпочтут не трогать меня. Известный враг менее опасен, чем неизвестный. Я уже обвел их вокруг пальца в случае с “Южноазиатской”.

— О да, — согласилась Неон Чоу. — Как я уже говорила, они подозревают, что за комбинацией со снятием денег со счетов стоишь ты.

— Ничего страшного, — рассеянно ответил он, продолжая обдумывать детали плана, созревшего у него в голове.

Благодаря этим подозрениям, —весело размышлял он, — они решат, что комбинация с “Южноазиатской” и составляет суть моего замысла, направленного против них.

Он еще раз прокрутил в голове все детали.

— Слушай меня внимательно, — наконец произнес он.

— Я знаю, что надо сделать. Если, используя тот факт, что ты якобы следишь за мной, я смогу им внушить кое-какие ложные соображения, то у меня в руках окажется все, чтобы раздавить “Общеазиатскую торговую корпорацию” и все, что стоит за ней.

— Это еще не все.

— Ты узнала, кто прикончил Ши Чжилиня?

— Забудь об этом, — быстро ответила она. — Старика убила банда из якудзы.Конкуренты друга Джейка, я не помню его имени. — Она допила вино и отставила в сторону пустой стакан. — То, что я хочу рассказать тебе, гораздо серьезней. Когда Цунь Три Клятвы повел меня в ресторан на мой день рождения, я навела его на разговор об йуань-хуане.Так вот. Они ставят перед собой цель связать каким-то образом воедино интересы некоторых местных тай-пэнейи коммунистического Китая.

На лице Блустоуна появилось изумленное выражение.

— Что ты сказала? Гонконг и Пекин вступят в тайный сговор?

—Да.

— Этого не может быть! Даже когда Китай получит полный контроль над Гонконгом в 2047 году, здешние воротилы будут драться против коммунистических перемен до последнего вздоха.

— Насколько мне известно, — возразила Неон Чоу, — коммунистические перемены не будут угрожать Гонконгу. Вместо этого возникнет единыйКитай. С единой политической системой, с общей экономической системой.

И эта система, вне всяких сомнений, не будет иметь никакого отношения к коммунистическим идеям.

Все это уже было известно Блустоуну. Однако для большей надежности всегда, если есть возможность, следует сверять информацию, полученную из разных, а главное, совершенно независимых источников. Блустоуну не раз приходилось убеждаться в ценности этой идеи, вкушенной ему Даниэлой Воркутой.

Разведка, —думал Блустоун, пристально глядя на Неон Чоу, — это игра не для любителей. Тут выживают только закаленные профессионалы.

Лишенная всяких представлений о времени, Ци Линь плыла по течению, направляемая умелой рукой. Полковник Ху хорошо знал свое дело.

Чжинь Канши предупреждал его, каким неподатливым может оказаться разум этой девушки. Ее разум и воля. Было совершенно очевидно, что она обладает исключительным ки. Тому, кто захочет преуспеть в решении своеобразной и запутанной задачи перестройки чужого сознания, прежде чем применять любой метод, необходимо ясно представлять себе величину киподопечного. Ибо это самое киспособно поставить все с ног на голову.

Полковник Ху в свое время наблюдал сколько угодно подобных случаев в Камбодже. Занимавшиеся перестройкой сознания красные кхмеры, в помощь которым его туда прислали, практиковали весьма грубые и не продуманные как следует методы. С такими людьми было очень трудно иметь дело, и все закончилось тем, что полковник Ху просто перестал помогать им даже советами. С фанатиками нельзя беседовать. Им можно только рассказывать в расчете на то, что они, быть может, выслушают тебя.

Пробыв в Камбодже достаточно долго, полковник Ху исполнился презрения к красным кхмерам. Правда, это не помешало ему кое-чему у них поучиться, поскольку некоторые их методы оказались на удивление эффективными. Однако каждая минута, проведенная в этой залитой кровью стране, усиливала его ненависть к союзникам.

Если говорить совсем начистоту (сам полковник Ху вспоминал об этом постыдном и отвратительном факте только иногда по ночам, когда, запершись от всех, напивался вдрызг), то следует признать, что он испытывал настоящий ужас перед красными кхмерами. Для него они, по сути дела, ничем не отличались от роботов, если иметь в виду разум, точнее говоря, его отсутствие. Они были запрограммированы точно так же, как и их несчастные жертвы. Разумеется, полковнику Ху в жизни пришлось повидать “немало и других фанатиков: Китай в свое время “славился” на весь мир идеологическим фанатизмом своих граждан. Однако то были цветочки по сравнению с тем, что ему довелось наблюдать в Камбодже.

В его сознании животное варварство красных кхмеров было неразрывно связано со смрадом горящего человеческого мяса и паленых волос. Этот запах преследовал его в Камбодже буквально на каждом шагу. Со временем полковник Ху привык к нему, как привык к жизни среди злобных дикарей.

Впрочем, находясь в Камбодже, он очень много пил, стараясь избавиться от чувств, внушенных ему этими чудовищами в обличье людей. Отслужив положенный срок, он вернулся домой и, улучив момент, когда поблизости никого не было, опустился на колени и поцеловал землю родного Китая.

Он продолжал пить, чтобы забыть увиденное, но память оказалась живуча. Далее чудовищные дозы алкоголя не могли прогнать страх, глубоко засевший в подсознании полковника Ху. Лишь когда он засыпал — обычно незадолго до рассвета, — его измученный рассудок получал передышку. Однако наступало утро, и рой воспоминаний, похожих на злобных, завывающих демонов, с Новой силой набрасывался на него.

Не раз во время особо мучительных приступов у полковника Ху появлялось желание покончить с собой, убив тем самым и свой страх, однако вместо этого он только ожесточался еще больше и с головой окунался в работу. В настоящий момент его работой являлось прочищение мозгов Ци Линь.

Эта задача была отнюдь не простой. Имея дело с девушкой, полковнику Ху приходилось решать целый ряд непривычных (если не сказать небывалых) и поначалу сбивающих с толку проблем. Впрочем, ему это даже нравилось. Чем труднее оказывался объект, тем больше внимания и сил приходилось ему уделять. Это, в свою очередь, означало, что хотя бы днем полковник мог вздохнуть посвободнее.

Поэтому он испытывал панический ужас перед ночью... В одну из таких ночей полковник Ху по обыкновению был в одиночестве. Его подчиненные уже спали, и Хуайшань Хан, проведший целый день с ним и его подопечной, отбыл восвояси. В который раз он остался один на один с промозглым мраком за окном. Ночь была полна шорохов звериных лап и шума ветра, похожего на отзвуки отдаленных голосов... голосов умерших, проклятых людей. Полковник Ху поежился и потянулся за бутылкой.

Он частенько обходился без стакана, замедлявшего течение целительной струи.

В эту ночь, когда порывы ветра швыряли в окна пригоршни песка, принесенного из пустыни Гоби, полковник Ху пребывал в состоянии, близком к апатии. Он не смел притронуться к бутылке, пока старый, горбатый Хуайшань Хан был здесь. Однако Хана давно уже след простыл, а бессонные часы тянулись удручающе медленно, поэтому полковник Ху вспомнил про свое лекарство. Он судорожно ухватился за горлышко почти пустой бутылки. Отчаяние, охватившее его, было сравнимо разве что с чувствами, переживаемыми тонущим человеком.

На подстриженных коротким ежиком волосах полковника блестели крошечные капельки пота. Перед его затуманившимся взором маршировали бесконечные ряды грозных призраков.

Он лежал босым и, казалось, чувствовал под ногами хлюпающую, пузырящуюся, чавкающую жижу — отвратительную смесь грязи, крови и гниющих потрохов, столь хорошо знакомую ему по Камбодже. Там, куда бы он ни шел, он всюду наталкивался на это месиво, так что в конце концов стал сомневаться, остался ли во всей стране хоть один клочок незагаженной земли. Мерзкая жижа растекалась по долинам, полям, берегам озер, подобно лаве, извергаемой из чудовищного вулкана.

Полковник Ху вздрогнул и принялся икать. Он пробормотал вслух нечто столь нечленораздельное, что даже сам не смог разобрать.

Потом он поднял глаза и увидел Ци Линь, стоявшую в двери. Позади нее начинался непроницаемый мрак. На его фоне Ци Линь выглядела еще меньше и походила на тощую, вечно голодную уличную бродяжку.

— Разве Хуайшань Хан уже уехал?

— Что ты делаешь здесь? — вместо ответа осведомился полковник.

Его язык слегка заплетался.

— Мне приснилась... — дрожащий голосок Ци Линь оборвался. Она вся была такой юной, такой...

—Что?

— Жизнь. Настоящая жизнь.

Полковник Ху подумал о том, какие сны являлись бы ему, если бы не забвение, даруемое алкоголем. Он снова вздрогнул и судорожно сглотнул.

Он поднял руку и, с удивлением обнаружив, что в ней все еще зажата бутылка, вяло помахал девушке, добавив:

— Заходи.

Охрана была расставлена по всему периметру, но у комнаты девушки никто не дежурил.

— Садись.

Ци Линь присела на край бамбукового дивана. Маленькая и хрупкая, словно птичка, она, не отрываясь, смотрела на полковника Ху своими огромными, темными, загадочными глазами. Странные это были глаза: что-то в их черной глубине неудержимо влекло к себе полковника с того самого дня, когда он впервые увидел девушку. В них горел несомненный ум и нечто еще, не имеющее названия. Да, несомненно, это были китайские глаза. Но не только. Они имели определенное сходство с глазами европейца, и полковник Ху знал, почему это так.

Вот и сейчас он снова попал в плен этих глаз. Их взгляд проникал в его душу сквозь завесу пьяного отупения, подобно лучам солнца, пробивающим пелену утреннего тумана.

— Расскажи мне свой сон, — промолвил полковник.

— Мне приснился город, — послушно начала Ци Линь. — Огромный город, похожий на улей. Он стоял на холме... Вернее, на многих холмах, и оттого ни одна из его улиц не была ровной. Ни одна. Они поднимались и опускались, подобно океанским валам. И это было очень странно.

— Что именно показалось тебе странным?

— Там я чувствовала себя совсем как дома, — продолжала Ци Линь с легким удивлением в голосе. — Я не понимаю, как такое оказалось возможным. Я знаю джунгли. Я жила там. И там я чувствую себя дома. Вы сами мне время от времени говорили об этом.

— Верно.

— Значит, город...

— Город — всего лишь сон.

— Однако он выглядел совсем как настоящий. Я видела все до мельчайших подробностей... Улицы, дома, магазины... Даже людей.

— Каких людей? — полковник Ху выпрямился. Проведя ладонью по затылку, он вытер руку о штаны.

— Не знаю.

— Но ведь ты сказала, что видела все до мельчайших подробностей.

— Да, видела.

— Тогда опиши мне этих людей.

— Не могу.

— Нет, можешь.

Ци Линь от неожиданности вскрикнула: ее глаза наполнились страхом. Какая жалость, —подумал полковник Ху. — Гак они совершенно теряют свой удивительный блеск.Подернувшись мутной пленкой, глаза девушки действительно лишились своей неповторимости.

—Нет!

— Рассказывай!

— Не могу!

— Рассказывай! — полковник Ху вдруг понял, что он перешел на крик.

Крепко схватив девушку, он с силой тряс ее. Он задыхался от ярости, ибо заунывный, похоронный вой проклятых призраков стоял у него в ушах.

Захлебывающаяся от слез Ци Линь походила на нежный стебелек, согнувшийся перед ураганом.

— О Будда! — вырывалось из ее дрожащих губ. — Будда, защити меня!

Взбешенный окончательно, полковник Ху затряс ее с удвоенной силой.

— Не смей взывать к Будде! Это запрещено! Категорически запрещено!

Ослепленная, оглушенная Ци Линь поперхнулась и стала ловить воздух ртом. Она почувствовала себя во власти сил, куда более могущественных, чем она, угрожавших самим основам новой жизни, к которой ее приучили. Это означало возврат к боли, ужасной, острой, раскатывающейся по всему телу, боли, за которой таилась чернота, внушавшая девушке непреодолимый ужас.

Ци Линь отчаянно сопротивлялась. Полковник с такой силой тряс ее, что она билась грудью о его грудь, а ее слезы чертили полосы по его щекам, попадая ему в глаза и на губы.

Полковник Ху чувствовал тепло ее тела. Дрожь девушки передалась ему, и, совершенно не задумываясь, что делает, он обнял Ци Линь и прижал ее к себе.

Полковник действовал, подчиняясь инстинкту, как ведут себя дикие животные в лютую стужу, когда, забыв про извечную вражду, они прижимаются друг к другу во имя выживания. Не только жалость к девушке, но и инстинкт самосохранения двигали полковником, хотя сам он вряд ли отдавал себе в этом отчет.