Поэтому он предусмотрительно припрятал в резиденции мосье Логрази подслушивающее устройство. Нельзя сказать, что мосье отличался легкомыслием и не заставлял тщательно «подметать» свою квартиру на предмет электронных жучков, но у Мильо был свой человек в штате Мильо, а, именно, горничная, которая снимала жучка перед уборкой и аккуратно сажала его на место после нее.

Мильо открыл дубовую дверь, за которой находилась его armoire, ниша для святых даров. Это была маленькая комната, в которой раньше хранился всякий хлам. Теперь здесь размещался впечатляющий набор электронного оборудования чрезвычайно специализированного назначения. Среди него выделялась шестифутовая колонка с огромными катушками магнитной пленки. В данный момент только одна из них медленно вращалась. Перед аппаратом сидел маленький человечек с испитым лицом, которому огромные наушники придавали какое-то страдальческое выражение. Он поднял глаза на Мильо и молча указал на прибор, соединенный с апартаментами Логрази.

Мильо сел, тоже надел наушники, нажал на кнопку перемотки пленки и подождал, пока не раздастся характерный писк, указывающий начало подслушанного разговора. Затем нажал на кнопку «пуск».

«Должен сказать, я не ожидал, что ты появишься здесь», — услышал Мильо голос Логрази. В нем была прямота, типичная для американцев, к которой Мильо относился так же, как он относился бы к какой-нибудь черте папуаса с Новой Гвинеи: со смесью восхищения и снисходительности.

«А я как подброшенная монетка, — ответил незнакомый голос. — Орел или решка, — какая разница? Главное, что рано или поздно я упаду, причем, туда, куда надо. И Старик знает это. Он просто использует знание этого в своих интересах». Стариком, насколько Мильо знал, мафиози называют своего саро di capi, то есть главу.

«Я слышал, что ты связал себя договором», — сказал Логрази.

«Да, пожалуй, так можно выразиться, — усмехнулся незнакомец. — И, сказать по правде, первое время чувствовал себя чертовски неуютно. Старик умеет сушить мозги нашему брату. Но, как видишь, все обернулось к лучшему. Может, потому, что я теперь в одной компании с праведниками, вроде тебя». Он опять засмеялся.

«Ну а что касается меня, — сказал Логрази, — то я чертовски рад, что ты здесь. Это большая честь работать с живой легендой. И я также доволен, что Старик по-прежнему стоит горой за нашего Белого Тигра».

«Да нет, последнее время у него энтузиазма поубавилось», — возразил незнакомец.

«Ну, тогда ты не осудишь меня за то, что немного нервничаю. Какие-то ограничения, причем, распространяющиеся на все группы».

«Тем больший резон скорее проталкивать Белого Тигра. Старик все еще верит, что эта операция — наша последняя надежда. Наша старая сеть в Гонконге уже не отвечает текущим нуждам и, более того, — скомпрометирована. Я не знаю точно, как, но подозреваю, что кто-то на линии продался АБН». Мильо понял, что человек говорит о федеральном Агентстве по борьбе с наркоманией. «Так или иначе, мы прикрываем ту сеть. Это означает, что надо ускорить подготовку операции Белый Тигр. Наши уличные продавцы жалуются, что не хватает товару. Отсюда и все ограничения. Поэтому и укорачивается запальный фитиль операции. Старик не устает напоминать, что мы не можем позволить роскоши провала».

«Получить доступ к сети Терри Хэя — одно дело, а наладить ее удовлетворительную работу — совсем другое, — напомнил Логрази. — Проколы неминуемы. Кроме того, все испытывают трудности, работая в Юго-Восточной Азии. Кто поймет этот народец?»

«Предоставь Юго-Восточную Азию мне. Я ее знаю лучше, чем собственную страну. Это такой вонючий отстойник дерьма, что сделал один неверный шаг — и завязнешь так, что без компаса не выберешься».

Логрази засмеялся.

«Белый Тигр — это контроль, — продолжал разглагольствовать незнакомец. — А контроль в нашем случае — это фонды — неограниченные фонды. Мы получим все, что хотим, а именно — абсолютную независимость, гарантию от всякого бездумного вмешательства в наши дела».

«Кстати о контроле, — сказал Логрази, — как мне поступить с Мильо?»

«Ну, во-первых, я должен поздравить тебя, что ты организовал его на то, чтобы убрать Терри Хэя. Этот подонок последнее время создавал нам все больше и больше проблем. Черт побери, он всегда был занозой в нашей заднице. Старик сказал мне, что это была твоя идея натравить на него Мильо. Ты молодец, Фрэнк. Ей-богу молодец».

«Ты, вроде, знал Хэя в доброе старое время, верно?»

«Знал. Можно сказать, корешами были во Вьетнаме».

«Но что-то потом произошло между вами, да? Я слыхал, Хэй наколол тебя на чем-то...»

«Хоть мне и нравится чесать с тобой язык, предаваясь воспоминаниям, — прервал его незнакомец, — но надо и дело не забывать. Теперь о Мильо. С ним все остается по старому. Мы не собираемся отшивать его, когда придет время. Он будет нам настолько же полезен, насколько Терри Хэй вредил».

«Значит, продолжать водить его за нос?»

«В некотором роде. За последние несколько дней ситуация значительно изменилась. Кто-то убрал Декордиа».

«Это скверно». Аль Декордиа был одной из ключевых фигур, принимавших участие в разработке операции Белый Тигр. Он имел полный доступ к досье всех людей, задействованных в операции, и сделал много, благодаря своим связям с международными фондами, организуемыми мафией для подкупа высокопоставленных лиц и проведения различных кампаний.

«Более чем, — добавил незнакомец. — Его обезглавили».

«Обез...»

"Что мне, по буквам говорить, что ли? Обезглавили. Отделили его чертову башку от торса. А это значит для меня только одно: в этом замешан Терри Хэй. Терри командовал во Вьетнаме подразделением, в задачу которого входило сеять панику среди Северных вьетнамцев. Ротой ПИСК называли его.

"Это была идея самого Терри обезглавливать жертвы налетов ПИСКа. И это было здорово придумано: чарли были вне себя от ужаса, потому что они верят, что это мешает «самсара», то есть путешествию души в колесе жизни. Естественно, Декордиа слышал о Терри: он долгое время болтался по Европе, устанавливая контакты.

«Понимаешь, Фрэнк, Декордиа хотел выйти из дела. У него дочь погибла в прошлом году, и в нем что-то сломалось после этого. Я проследил его последние передвижения. С месяц назад он объявлялся в доме Терри Хэя в Ницце, и, наверное, дал Хэю кое-какой материал, подогревший его против нас. А тот и так не в восторге был от того, что мы встреваем в его дело в Шане. Но что-то у них не сладилось, и Хэй замочил Декордиа, да еще в его собственном родном городе: в Нью-Ханаане, штат Коннектикут. Такие дела плохо сказываются на бизнесе. Уличные продавцы очень нервничают». «Когда был убит Декордиа?»

— "Во вторник".

«Это было уже после смерти Терри Хэя, — рассмеялся Логрази. — Он что, восстал из мертвых, что ли?»

"А ты не смейся лучше, — предостерег незнакомец. — Не исключена возможность того, что Хэй, несмотря на категорический запрет, держал свою любовницу, Сутан Сирик, в курсе того, чем он занимался. Логично предположить, что она замешана в этом убийстве. Поэтому я хочу, чтобы ей занялись, причем, pronto[8]".

«Использовать для этого Мильо?»

«Я...» Здесь речь незнакомца стала абсолютно неразборчивой. Разговор продолжался, и Мильо напряг слух, чтобы разобрать, о чем они толковали. Потом послышались звуки, говорившие о том, что кто-то еще зашел в комнату. Мильо перемотал неразборчивый кусок пленки, прогнал его несколько раз, усиливая мощность так, что шипение пленки превратилось в рев урагана.

— Merde! — выругался Мильо, не понимая, что случилось с пленкой. С каждым прослушиванием его раздражение росло. Голоса звучали, но было абсолютно непонятно, что говорится. Он оставил записку технику, чтобы тот попытался как-то подчистить звучание.

Катушка с пленкой перестала вращаться. Мильо уставился на нее, обдумывая услышанное. Теперь понятно, почему Логрази приказал ему убить Сутан. Но, с другой стороны, Мильо чувствовал уверенность, что незнакомец солгал насчет ее причастности к убийству Аль Декордиа. Чтобы Сутан убила кого-либо, выполняя завещание Терри Хэя? Да это же абсурд! Что за игру затеял этот незнакомец?

Мильо записал для себя на чистом листке бумаги все, что он знает о собеседнике Логрази. По акценту в нем легко узнается американец. Ясно, что это эксперт по Индокитаю, и поэтому не исключено, что Мильо знает его — или слышал о нем. Логрази назвал его живой легендой. Легендарный мафиози, эксперт по Индокитаю? Мильо ломал голову, кто бы это мог быть.

Возможно, когда его техник усилил голос вошедшего человека и Мильо разберет, что он сказал, это может подсказать что-нибудь. Но это может занять слишком много времени. А установить личность этого человека — дело первой необходимости. Надо, пожалуй, навести камеру наблюдения на окна резиденции Логрази. С помощью длиннофокусной линзы можно получить изображение лица, и если сложить его с голосом...

Порешив с этим, Мильо снял наушники, да так и остался сидеть, уставившись в пустое пространство. Ощущение, что незнакомец весьма прочно схватил его за горло, все усиливалось.

Он поднял трубку телефона и через минуту появился Данте. — Я хочу знать, — сказал он своему вьетнамскому псу, — знала ли мадемуазель Сирик человека по имени Аль Декордиа. Это американец, недавно убитый в штате Коннектикут, в городке Нью-Ханаан. Он был в составе группы по разработке проекта Белый Тигр. Кроме того, узнай, все что сможешь, о его дочери. И, параллельно с этим, попытайся найти кого-нибудь, кто знает, кто убийца.

Данте кивнул и вышел, оставив Мильо в одиночестве. Диски с пленкой медленно вращались.

Аликс Лэйн не спеша щипала пиццу, холодно разглядывая Криса.

— Зачем пожаловал, адвокат? Обговорить детали обвинения в клевете и очернении твоего клиента, которое ты собираешься мне предъявить?

Крис поморщился. Это почти дословно — его угроза, произнесенная сегодня днем на лестнице дворца правосудия.

— Я заслужил твой упрек.

— Еще бы не заслужить! — Аликс стояла в дверях, как медведица, защищающая вход в свою берлогу: выражение лица воинственное, поза агрессивная.

На Криса вдруг накатила волна усталости. Он даже прикрыл глаза, прислонившись плечом к дверному косяку.

— Если не хочешь меня впускать, — сказал он, — то можно хотя бы попросить стакан воды?

— О Господи, — ответила Аликс. — Входи, не укушу. Тени в длинном, узком коридоре; пара гоночных велосипедов на стене, наподобие произведения поп-арта. Крис услыхал, как за спиной его закрылась дверь, щелкнув двойным замком.

Она провела его мимо кухни прямо в гостиную. Комната была совсем не такой, какой сохранилась в его памяти после той вечеринки. Какой-то более просторной и светлой. Наверно, это потому, что сейчас не надо было по ней продираться сквозь толпу, как сквозь лесную чащу. А, может, Аликс просто сделала какую-то перестановку. Он тяжело опустился на кушетку, покрытую вытертым покрывалом с изображением тропиков.

— У тебя такой вид, что тебе, пожалуй, лучше принять что-нибудь покрепче, чем вода, — заметила Аликс. — Что предпочитаешь, адвокат?

— Водку. Водку со льдом, если можно, — ответил он и, повернувшись к ней, проследил глазами, как она шла к дубовому шкафчику за его спиной. — И я был бы премного обязан тебе, если бы ты называла меня просто Крисом.

— А я что-то не припомню, чтобы была обязана тебе чем-то, — отрезала она, наливая ему заказанное. Крис между тем мучительно думал, какого черта он сюда приперся и нет ли в данный момент в квартире Брэма Страйкера.

— Мам?

Они оглянулись одновременно. Из кухни вышел мальчик с взъерошенными волосами и непропорциональными чертами лица, характерными для ранней юности. В одной руке у него был кусок недоеденной пиццы, в другой — банка кока-колы. — Ты собираешься возвращаться?

Аликс улыбнулась, и лицо у нее сразу преобразилось. Лицо мадонны с полотна какого-нибудь прерафаэлита. Он сразу же вспомнил, как увидел ее впервые в зале суда. Как у него тогда вдруг забилось сердце! Как поразила его тогда ее красота! В ней не было ничего от типичных американских красоток, которых можно увидеть на обложках журналов и на экране телевизора. Рот немного широковат, на переносице высыпали веснушки, щеки немного полноваты, и носик с небольшой горбинкой. Но в комплексе эти детали переставали быть недостатками, а, наоборот, наделяли Аликс какой-то органичной красотой. Ее лицо волновало кровь.

— Немного погодя, — ответила она. — Дорогой, это Кристофер Хэй. Кристофер, это мой сынишка Дэн.

Крис привстал, протянул руку. — Привет! — Потом осознал, что обе руки у мальчика заняты, и опустил свою.

Дэн отхлебнул коки из своей банки.

— Вы тот самыйКристофер Хэй? Адвокат?

— Пожалуй, тот самый, — ответил Крис. Лицо мальчика расплылось в улыбке. — Вот здорово! В своем домашнем сочинении в прошлом семестре я писал про вас, и как вы выступаете в суде. Мне мама помогала. Очень приятно познакомиться!

— Мне тоже приятно, — ответил Крис.

— Очевидно, я имею успех даже здесь. А я и не знал, что ты замужем.

— Теперь не замужем, — поправила Аликс.

— А сын — он на совместном попечении?

— Был. — Она посмотрела ему прямо в глаза, потом притронулась к горбинке на носу. — А потом его папаша избил меня так, что сломал нос. И я подала на него в суд и добилась полной опеки над малышом. Теперь мой бывший муж не имеет права приближаться ни ко мне, ни к моему сыну.

— Это не очень хорошо. Мальчику нужен отец.

Они стояли посередине гостиной. Из кухни доносились звуки рок-музыки: это Дэн включил МТБ.

Крис посмотрел вокруг: яркие занавески на окнах, по-умному маскирующие стекла с налетом вездесущей Нью-йоркской грязи, забитые книгами шкафы, стеклянный кофейный столик, индийский хлопчатобумажный ковер на полу, старое, поцарапанное пианино в углу рядом с бронзовым торшером. Над ним — старая, выцветшая фотография деревянного загородного дома, напротив которого рос раскидистый дуб. Маленькая девочка с косичками — возможно, Аликс в детстве — сидела на ветке и смотрела в объектив со слишком серьезным для ребенка выражением. За ней, в тени дерева, силуэт высокого, сухопарого человека с солдатской выправкой.

— В твоей квартире одна спальня?

Аликс кивнула.

— В ней спит Дэн. — Она указала рукой. — А моя кровать — вот она. Ты на ней недавно сидел.

— Я вижу, муниципалитет не слишком щедро платит своим служащим.

Она вскинула голову.

— Мне здесь нравится. И Дэну тоже. Я понимаю, что моя квартирка кажется крошечной по сравнению с твоей. Но это мой дом.

— Здесь мило, — сказал Крис, снова садясь. — Мне здесь тоже нравится. В прошлый раз не понравилось.

— Ты здесь уже был? — Аликс села на кресло, покрытое материей, хорошо сочетающейся по цвету с покрывалом в тропических цветах. — Интересно, когда?

— Помнишь свое новоселье? Я приходил сюда с Брэмом Страйкером.

— Ты приятель Брэма?

— Иногда встречаемся от нечего делать, — ответил Крис.

— Он занимался моим разводом и выцарапал для меня полную опеку над Дэном, когда тот подонок сломал мне нос.

— А-а-а, понятно.

— Что тебе понятно?

Крис поставил свой стакан. На голодный желудок — он не ел ничего после «праздничной» трапезы с Маркусом Гейблом — водка быстро подействовала. — Просто а-а-а, и больше ничего. — Он встал, прошелся по комнате. Его так и подмывало сказать или сделать то, о чем он потом, возможно, пожалеет.

— Так значит, Брэм и с тебя часть гонорара взял натурой?

Аликс так и подскочила.

— А ты, однако, нахал. И лезешь не в свое дело.

Он повернулся и внимательно посмотрел ей в лицо.

— Мой отец сказал мне именно эти слова, когда я ему сказал, что знаю о том, что он изменяет моей матери. — Он улыбнулся. Он чувствовал себя, как, наверно, чувствует себя корабль, порвавший якорные цепи и мчащийся на всех парусах прочь от земли. Наконец, свободен. — Я сказал ему, что она моя мать, и дело, следовательно, — мое, и ударил его по лицу. Я тебе говорил, что мой отец родом из Уэллса? У уэллсцев есть поговорка: «Пусть твоя кровь течет у тебя спереди», что означает, как объяснял отец, что надо всегда поворачиваться лицом к опасности... Однако, мое вмешательство не помогло. Через полгода отец развелся с матерью, а еще через год она умерла. А потом он и с новой развелся. Сейчас он женат по третьему разу.

— Но я не твоя мать, — возразила Аликс. — Почему ты считаешь, что и это — твое дело?

Теперь Крис понял, что он хотел такого сказать и сделать, о чем потом, возможно, пожалеет.

— А вот потому! — ответил он и приблизившись к Аликс, крепко обнял ее и поцеловал прямо в губы.

Она высвободилась. Ее серые глаза изучали его.

— Если ты думал, что мне это понравится, — сказала она, — то ты ошибся.

— Разве?

— Не будь таким самоуверенным. Женщины тают в объятиях только в телесериалах. Да и то только тогда, когда в объятия их заключает герой. — Ее глаза смотрели на него, не мигая. — А ты не герой.

— Это верно, — согласился он и поцеловал ее снова.

— Я не ошиблась и в своем первом определении. Ты действительно нахал.

— Ты не ошиблась относительно меня только в одном. Мне и в голову не приходило взять на себя какое-нибудь дело pro bono publico уже года полтора.

— А-а-а, понятно.

— Что тебе понятно?

Она улыбнулась.

— Просто а-а-а, и больше ничего.

— И еще кое в чем ты не ошиблась, — сказал Крис. — Маркус Гейбл, по-видимому, действительно убил свою жену.

— Забудь об этом, — сказала Аликс. — Поезд уже ушел.

— Как это забыть? Никогда не поздно пригвоздить убийцу к позорному столбу.

Аликс рассмеялась.

— Господи, ты говоришь напыщенно, как обманутый любовник. Обиделся, что он солгал тебе? Так он лгал всему миру. Почему он должен делать для тебя исключения?

— Я — его адвокат.

— Судя по твоей репутации, мне кажется, что у него была особая причина скрывать от тебя правду. Крис удивленно посмотрел на нее.

— Ну, может быть, в других отношениях Брэм и подонок, но надо отдать ему должное, — что он — хороший друг, — сказала она. — Он о тебе очень высокого мнения. Постоянно говорит о тебе.

— Мне казалось, что он слишком занят другим, чтобы думать обо мне, — сказал Крис.

— Ты хочешь сказать, своими клиентками? — спросила Аликс. — Я об этом знаю. Давно обнаружила, что я — звено в длинной и нескончаемой цепочке.

— И что же ты сделала, обнаружив?

Она улыбнулась. — Никогда не любила толпы. Но, по-моему настоянию, мы с ним остались друзьями. Для Брэма это главный приоритет.

— А какой другой приоритет?

Она засмеялась.

— Если бы Дэнни не было рядом, я бы показала. — И, обхватив его руками за шею, прильнула к нему. Ее губы смягчились и раскрылись. Он почувствовал прикосновение ее языка, почувствовал ее нежное, горячее тело.

И вдруг, как феникс, возрождающийся из пепла, — воспоминание о том, как Терри приезжал в отпуск в своей армейской форме, — герой, увешанный медалями, от которого многие в городе отворачивались, осуждая действия американцев во Вьетнаме. Нечего было Америке соваться туда, говорили они. Но отец гордился Терри. Он, помнящий Суэц, Индию и другие горячие точки на планете, подточившие мощь Британской империи, одобрял американское присутствие в Юго-Восточной Азии! Со слезами на глазах подливал Терри в стакан, обнимал его так, как никогда не обнимал Криса, и целовал в обе щеки.

А Крис, только что вернувшийся из своего добровольного изгнания во Францию, прихрамывающий на покалеченную ногу, чьи мечты въехать в Париж в желтой майке лидера разлетелись в прах на мокрой от дождя беговой дорожке, чужой в собственной семье Крис беспомощно смотрел на растрогавшегося родителя и героя-брата.

Тур де Франс остался для него незабываемым впечатлением. Что еще он привез с собой из добровольного изгнания? В промежутках между тренировками он стучал на разбитой портативной машинке, пытаясь писать роман: он всегда мечтал стать писателем. И вот он вернулся домой, с искалеченной ногой и совершенно безнадежной рукописью...

Все, что случилось с ним в то лето, когда он участвовал в Тур де Франс, было связано с такими болезненными воспоминаниями, что он долгое время старался забыть, желал забыть и, в конце концов, сумел забыть.

Ты не герой,сказала ему Аликс. Боже мой, она и половины не знает всего этого!

Сутан не знала, что делать, и поэтому решила вернуться к Муну. Кузен давал ей чувство защищенности, как в свое время Терри. Но к Терри у нее была и физическая любовь, и это не могло не окрашивать ее общее суждение о том, что он ей давал.

Мун жил в построенной еще в тринадцатом веке вилле в маленьком городке под названием Вене. Она была в запущенном состоянии, когда они набрели на нее впервые много лет назад. А когда-то это была шикарная резиденция могущественного Епископа Венского.

Ей показалось тогда безумием покупать эту груду камней, кое-где слепленную цементом. Но он увидел в этом нечто иное. — Я повидал так много разрушений, — говорил он ей, давая инструкции целой армии рабочих, нанятых им для восстановления виллы, — что для меня великое счастье возвратить чему-то прежнюю красоту.

Не торопясь, любовно отстроил Мун стены Романского стиля. В Тарасконе, расположенном неподалеку к западу, он присмотрел деревянные ворота с резьбой, изображающей Успение Богородицы, и транспортировал их в Вене. Заменил обычную черепицу на покатой крыше глазированной, генуэзской, проследив, чтобы каждую черепичку тщательно очистили.

С севера виллу защищала от мистраля кипарисовая аллея, а с южной стороны подымали вверх свои скрюченные, будто артритом, сучья раскидистые платаны, в тени которых было так приятно посидеть летом. А ниже по усаженному валунами склону, на котором стояла вилла, стена густого кустарника и древних деревьев надежно отгораживали ее от всего мира.

Большинство людей находили Муна и Сутан очень похожими внешне. Кузен был немного выше ростом, пошире в плечах, но осанка — совсем как у Сутан. Лицо Муна отличалось разве только тем, что было обветренным, как у настоящего провансальского фермера, которым он, в сущности, и стал.

— Ты плохо выглядишь, — сказал Мун. Они сидели во внутреннем дворике виллы, построенной П-образно. Миндальные деревья были в розовом цвету, воздух пропитан запахом дикого тимьяна и майорана. Плющ обвился вокруг каменного фонтана в виде двух дельфинов, изо рта которых лилась вода на лазурный кафель.

Время от времени пробивалось солнце сквозь синевато-серые тучи и освещало вершины деревьев, росших выше виллы по склонам гор.

— Я хочу знать, — сказала Сутан, — в каких делах был замешен Терри.

На покрытом мозаикой столике перед ними стояли вазы с земляникой из Карпентрас, маслинами из Ниона и засахаренным миндалем из Аикса.

Мун улыбнулся, и его улыбка напомнила ей об изваяниях Будды в Юго-Восточной Азии.

— Зачем ты обращаешься ко мне с подобными вопросами? — сказал он, беспомощно разведя руками.

— Ты хочешь сказать, что ты не знаешь на них ответа? Терри часто приходил к тебе за советами. А, может, еще и за помощью?

— За помощью он ко мне никогда не приходил, — ответил Мун. — Довольно странно мне напоминать тебе, что Терри был очень независимым человеком. Он терпеть не мог одалживаться у кого бы то ни было.

— Ты всегда славился умением давать уклончивые ответы, — заметила она. — Но я — член семьи. Меня такие ответы удовлетворить не могут.

— Терри нет в живых, — сказал Мун. — Духам тоже требуется отдых. — По этим словам Сутан поняла, что ее двоюродный брат не хочет обсуждать ее покойного возлюбленного.

— Я должна знать, Мун. Мне необходимо знать.

— Он умер в церкви, — сказал Мун. — И я вот думаю, не сделало ли это его смерть ужасной для него вдвойне.

Сутан закрыла глаза, и ей показалось, что все ее душа содрогнулась. — Пусть Терри убили, но любовь моя к нему осталась. Что еще осталось? Еще многое, не так ли?

Мун смотрел на нее все с тем же выражением Будды на лице.

— Просвети и ты меня, в таком случае, — попросил он.

Сутан глубоко вздохнула и сообщила ему, что она обнаружила, вернувшись домой, что кто-то обыскивал ее квартиру. И еще кто-то наблюдал за ней, притаившись в подъезде дома напротив.

Рассказывая об этом, она заметила, что лицо ее кузена внезапно изменилось. Оно уже не было, как прежде, полусонным, отрешенным от жизни. Он выпрямился в кресле и даже вперед подался, весь внимание.

— Ты уверена в том, что ничего, кроме того предмета из нижнего белья, не пропало? — спросил он, когда Сутан закончила. — Абсолютно уверена?

— Абсолютно. И еще, зачем тогда продолжать за мной наблюдение? Если он нашел то, что искал, то должен был бы отстать.

Напряжение Муна заметно спало, и Сутан, заметив это, спросила:

— Значит, ты знаешь, что он искал?

— Не знаю, — ответил Мун, но она не очень-то поверила ему. Что он скрывает от нее? Она пришла сюда, ища успокоения, а вместо этого — новые волнения.

Сутан неотрывно смотрела на двоюродного брата. Хотя было очевидно, что он ей не доверяет, она решила довериться ему до конца. Достала открытку, которую Терри перед смертью написал Крису, и протянула Муну. Пока тот читал ее, все пыталась понять по выражению его лица, какое впечатление это послание произвело на него. — Скажи на милость, что бы это могло значить?

Он поднял глаза.

— Зачем ты мне ее показала? — А на лице все то же отсутствующее выражение.

— Прекрати! — крикнула она и вырвала из его руки открытку. С ума сойти можно, все та же каменная стена вместо участия! — Я понимаю, тебе кажется, что ты спасаешь меня, — с горечью сказала она.

— Да, спасаю. От тебя самой.

— Не надо! — бросила она. Вот этого она боялась больше всего. — Я не хочу ворошить это!.. Я же тебя не раз предупреждала.

Мун ничего не ответил, и даже не пошевелился. Золотой луч солнца соскользнул с высоких склонов и залил их дворик, бросив змеевидные тени вдоль каменных порталов, в глубину виллы.

— Оно само придет, — молвил, наконец, Мун. — Всегда приходит.

— Я запрещаю! — крикнула Сутан.

— Ты же сама сказала, — Мун поднял руки с коленей, будто пытаясь поймать ускользающий свет, — что пришла сюда, чтобы я рассказал тебе о твоих тайнах, и, тем не менее, запрещаешь мне даже намекать на последствия подобных тайн. Человек не живет в вакууме, Сутан. Ты должна отдавать себе в этом отчет. Ты, такая, какая ты есть. — Голос Муна гулко отдавался среди миндальных деревьев, зарослей мимозы, шиповника.

— Ты имеешь в виду, какой я стала. — Сутан смотрела на каменистый склон, утонувший в прохладной тени оливковых деревьев. Лицо ее удивительным образом переменилось, будто тоже окаменев. Но вместе с тем, в нем появилось удивительное спокойствие. — Ты же сам был моим учителем.

— То были лихие времена, — возразил Мун. — Я хотел спасти тебя от моих врагов. Но получилось так, что ты стала тем, кем быть для тебя — мучение.

Какое-то время я молчала, глядя, как последние солнечные лучи просачиваются сквозь древние камни. Наконец, спросила. — Ты думал, что я попытаюсь убить себя после смерти Терри?

— Должен признать, такая мысль не раз посещала меня.

— Понятно. Но, видишь ли, во мне на сей раз бушевало горе, а не ненависть к себе самой. И вызвано это чувство было не тем, что я кого-то убила.

— Ты убила тогда, чтобы спасти мне жизнь, — напомнил Мун. — Как можно ненавидеть себя за это?

— Я убила, и точка, — отрезала она. — Во мне дремлют силы, которых я не понимаю. Их передал мне ты.

— Они у нас обоих с рождения, — возразил Мун. — Ты думаешь, что ты другая, потому что твой отец — француз? Мы — одна семья. Мы друг для друга — все. И это главное.

Она склонила голову набок. — И Терри изменил все это?

— Я любил Терри, — ответил Мун, задумчиво глядя на воду в фонтане. — Мы были ближе друг другу, чем братья.

— Потому что вы убивали вместе — друг для друга.

— Это было давно.

Она кивнула, соглашаясь.

— Но не забывается.

— Даже мертвые, Сутан, не забывают.

— Будь ты проклят, — прошептала она. Ее глаза были мокры от слез, но, очевидно, она смирилась с правдой.

Мун взял ее руки в свои и нежно гладил ее ладони, как он делал, когда она в детстве болела или боялась чего-нибудь. Вдоль кипарисовой аллеи шел фермер: темный силуэт в свете уходящего дня. Какая незатейливая жизнь у него, подумала она. Работа, еда, сон, любовь, опять работа... Ее душа стремилась к этой мудрой простоте.

— Что ты можешь сказать об открытке, которую Терри написал брату?

— Что я нахожу ее странной, — признал Мун. — Особенно принимая во внимание их долгую размолвку. Почему он решил написать? И еще ненаписанный постскриптум... Что Терри намеревался написать?

— Может быть, мы получим ответы на эти вопросы, — сказала Сутан. — Я разговаривала по телефону с Крисом. Завтра он прилетит сюда забрать тело Терри, и мы договорились, что я встречу его в аэропорту Ниццы.

— В свете той истории, что была меж вами, стоит ли?

— Это не важно, — ответила она. — У меня нет выбора. Твоя школа.

— В твоей жизни было кое-что и помимо этого, — заметил он.

— Правда, это может и не дать ничего нового. По словам Криса, за последнее время Терри ничего не посылал ему.

— По словам. Однако, в любом случае, было бы хорошо, если бы ты привезла его сюда, так что бы я мог с ним поговорить.

— Допросить его, ты хочешь сказать.

— Меня не будет дома, когда вы приедете. Побудьте с ним вдвоем, отдохните. Но обязательно дождитесь меня. — Он поймал ее взгляд. — Ясно?

Она кивнула.

— А как насчет того человека, который следит за мной?

— Что насчет него? — Опять выражение Будды на лице Муна.

— Я не знаю, как с ним поступить, — уточнила она.

Мун продолжал смотреть на нее.