Французский поцелуй

И порою подумаю -

Просто так, невзначай:

Будешь ли вспоминать обо мне?

* * *

—Я абсолютно убежден, — сказал Крис, обращаясь к Сутан, — что брат никогда и не собирался посылать эту открытку.

— Тогда зачем он...?

Солнечные лучи не достигали мостовой на узких улицах Турет-сюр-Луп, оставив каменные фасады домов затененными, будто погруженными в искусственные сумерки.

— Своего рода страховка для него, — прервал он ее на полуслове, — и своего рода завещание мне.

Сутан взглянула на него с удивлением.

— О чем ты говоришь? Ты хочешь сказать, что он знал, что скоро утром?

Возвращающиеся из школы ребятишки пронеслись мимо них, перекликаясь и смеясь. Ранцы на спине так и подпрыгивали, когда они бежали по извилистой улочке.

— Не совсем так, — ответил Крис. — Не, учитывая опасность, которой он, по-видимому, подвергался, он не исключал такую возможность. Эта открытка была мерой предосторожности. Видишь ли, он знал, что, в случае его смерти, открытка дойдет до меня. Либо ты ее мне передашь — как оно и вышло — либо полиция.

Мамаша звала дочку, стоя у раскрытой двери, и, когда они проходили мимо, до них донесся запах свежеиспеченного яблочного пирога. В просвет между домами можно было видеть сверкающий под лучами солнца водопад — там, откуда они только что пришли.

— Когда мы были маленькими, мы оба обожали всякие головоломки. Любимый занятием Терри была игра под названием «Лабиринт». Он ее особенно любил, наверно, потому, что ему всегда удавалось надрать меня, когда мы с ним в нее играли. Я, со своей стороны, предпочитал головоломки типа криптограмм, требующие большего интеллектуального напряжения. Я ему, бывало, писал записки разными кодами. Он всегда ужасно психовал, когда ему удавалось их прочесть.

Каскад падающей воды, теперь частично в тени, принял загадочный, даже зловещий вид, как будто он содержал предостережение. Хотелось заглянуть в его самые глубины, и невозможность сделать это создавала тревожное чувство, чувство опасности.

— Значит, открытка эта, — высказала предположение Сутан, — тоже головоломка. Крис кивнул. — Своего рода, да.

— Если это так, то в открытке должен быть намек на то, где в Турет-сюр-Луп он спрятал Преддверие Ночи. Но я не вижу никаких намеков.

— Естественно, — сказал Крис, внимательно разглядывая обе стороны открытки. — Потому что, если бы ты увидела, то и другие тоже, а Терри не хотел рисковать. — На картинке не было никаких значков, в тексте записки не было лишних точек и черточек на буквах.

— И остается вопрос, что он собирался написать в постскриптуме, — заметила Сутан.

Крис посмотрел на буквы Р. S., улыбнулся и кивнул.

— Вот именно. Есть здесь магазин игрушек?

— Да. По-моему, надо идти вниз.

Она бросила на него недоумевающий взгляд и повела налево, а потом еще раз налево. По дороге она поглядывала на витрины, но не потому, что ее интересовали выставленные там товары. Внезапно улица вновь пошла вверх. На левой стороне Крис увидал магазинчик детской одежды и игрушек. Они вошли.

— Bonjour.

Продавщица была круглолицей, пышнотелой женщиной лет пятидесяти. Она улыбалась им из-за прилавка.

— Bonjour, madame, — поздоровался Крис. Очень внимательно он начал изучать полки, на которых были разложены крохотные рубашонки, брючки, курточки, мягкие игрушки, куклы с фарфоровыми лицами. Сутан, время от времени поглядывающая через плечо на открытую дверь, поинтересовалась:

— Чего ты ищешь?

— Сам не знаю, — ответил он. — Но что бы это ни было, его здесь нет.

Когда они снова оказались на узкой улочке, он пояснил:

— В старые годы, когда слова делились на приличные и неприличные, и последние, будучи запрещенными, были особенно интересными для нас, я придумал сокращение для одного из них, которое меня особенно волновало. И я пользовался им, когда предки были рядом, и только один Терри знал, что оно означает. Я говорил Р. S. вместо слова «pussy».

— Значит, Р. S. на открытке означает вовсе не «постскриптум»?

Они двинулись потихоньку дальше.

— Нет.

— Тогда что же оно означает?

Крис засмеялся.

— Это американский сленг[18]. — И он объяснил ей значение этого слова.

Недоумение Сутан еще более усилилось.

— И все-таки я совсем не вижу связи между этим словом и тем, где Терри мог спрятать кинжал.

— Как бы там ни было, — сказал Крис, — но, зная Терри, можно предположить, что это своего рода юмор. — Он с удивлением обнаружил, что, поняв значение этой почтовой открытки и занявшись поисками талисмана, в который он не верил, он почувствовал себя ближе к брату, чем тогда, когда он был жив. Это и обрадовало, и опечалило его. Обрадовало, потому что, значит, братские чувства не совсем атрофировались в нем, опечалило, потому что это не случилось при жизни Терри.

Приятно было, что все это предназначалось только для него. Терри оставил свое дело в его руки, как бы говоря, что Крис был единственным человеком, которому он мог доверить продолжение того, что он начал.

Но что это за дело? Крис чувствовал все усиливающееся опасение по мере того, как он приближался к разгадке Терриной криптограммы и к обладанию Преддверием Ночи. Неужели Сутан была права, и Терри действительно был связан с торговлей наркотиками? Но зачем это ему? Ради денег? Но ведь Крис знал, что Терри никогда особенно не интересовался деньгами. Иначе он бы не откалывался от отца, а влился в его бизнес, сулящий многомиллионные барыши.

Что еще, кроме денег, мог дать контроль над переправкой опиума с Востока на Запад? Если верить Сутан, — и власть. Но зачем человеку, стремящемуся к власти над другими, идти добровольцем на войну, убивать и рисковать возможностью быть самому убитым или поколоченным?

И тут вспомнились слова Маркуса Гейбла насчет войны: «Все это упиралось в вопрос о власти над другими. Те, кто понял истинную природу войны, воспользовались своим пониманием и выжили. Остальные, так или иначе, погибли».

Терри выжил. И даже более того, преуспел. Мог Вьетнам расшатать его моральные устои так, как он развратил Маркуса Гейбла? Могло его тлетворное дыхание выжечь в нем чувство чести и человеческого достоинства?

Стоя теперь в центре старинного городка, почти не изменившегося с более простых, но не менее жестоких времен, Крис чувствовал, как страх холодит его спину, угрожая парализовать всякое желание продолжать расследование. И не только ради памяти брата, но и ради самого себя. Поскольку, продолжая идти по пути, намеченному его покойным братом, разве не ставил он под удар и собственную мораль? Что он, собственно, собирается делать с Преддверием Ночи, если завладеет им? Что если для того, чтобы узнать, кем был Терри, он будет вынужден и сам...

Вынужден сделать что?

Крис понятия не имел, что именно, но у него было ощущение, что найти Преддверие Ночи значило не кончить что-то, а только начать. Начать что? Куда приведет эта тропа? Что с ним самим станет? У него было такое чувство, словно он бросал на полпути свою собственную жизнь и начинал другую, и, что самое скверное, будто он ждал этого момента всю свою жизнь.

— Крис?

— Да?

— Что с тобой? — всполошилась Сутан, хватая его за локоть. — У тебя такое остолбенелое выражение на лице, как у того черного кота вон там.

— Просто задумался над... — Он внезапно замолк, уставившись на витрину, задрапированную черным бархатом. В середине ее была фигурка женщины в традиционном костюме арлекина — в красных и белых ромбах. Ее голова слегка наклонена в сторону, руки подняты кверху, ноги в высоких ботфортах застыли, в позе, символизирующей быстрый бег. За ее спиной виднелась фигурка дьявола, широко раскинувшего руки, приготовившегося захватить ее в свои объятия и спрятать под свой черный плащ.

— Крис?

— Подожди минутку. — Приглядываясь к хрустальной слезе, то ли нарисованной, то ли приклеенной к ее маске, тоже разрисованной красно-белыми ромбами, заметил, что из-под маски леди вытарчивали... кошачьи усы, темная шерсть и треугольные уши. Так это же Кот в Сапогах! Киска-пусси!

— Что это?

— Художественный салон, — ответила Сутан. — Славится куклами-марионетками. Правда, шикарные?

Крис рассмеялся, глядя на Кота в Сапогах на витрине. — Готов биться об заклад, что одна из них более чем шикарная.

За дверью была лестница, с верху которой на них смотрела марионетка в средневековом костюме с прекрасно исполненной петушиной головой. Крис было направился к лестнице, чтобы войти непосредственно в помещение салона, как Сутан взяла его за локоть.

— Ты иди, а я должна выйти наружу на минуту. На ее лице он заметил тень озабоченности.

— В чем дело?

— Надо удостовериться кое в чем. Может, это и звучит неправдоподобно, но мне кажется, что за нами следят.

— Я пойду с тобой.

— Нет, именно этого ты не сделаешь, — быстро возразила она. — Пожалуйста, не мешай мне. Я знаю, что делаю. Кроме того, Преддверие Ночи здесь, как ты считаешь, и тебе надо заняться им. — Она засмеялась. — Да не беспокойся ты. Я могу постоять за себя.

— То есть?

— Я никого не боюсь, — очень серьезно произнесла она, а затем одарила его мимолетной улыбкой. — Притуши свой укоризненный взгляд. Ты традиционалист почище Терри.

Крису все это не понравилось, но в том, что она говорила, был свой смысл. Однако, Терри запрятал это Преддверие Ночи весьма основательно...

— Хорошо, — согласился он, — но давай хотя бы договоримся, где встретимся.

— Почему бы нам не встретиться в церкви? — предложила Сутан. — По-моему, подходящее место, не так ли?

Спустившись по лестнице в хорошо освещенный выставочный зал, он увидал огромное количество марионеток с головами различных животных. Среди них был веселый попугай какаду, мрачная сова, свинья с алчными глазами. Но единственным котом был арлекин в витрине.

На стенах висели картины двух-трех современных живописцев. Написанные маслом, в сочных, ярких тонах, они напоминали ему персидские ковры. Изображенные на них объекты были сочными, притягивающими, чувственными.

Человек средних лет приветствовал Криса, когда он вошел в зал. Они были одни в салоне.

— Меня заинтересовал арлекин, выставленный в витрине, — сразу же сказал Крис.

— Этот арлекин и дьявол изготовлен не мной и не в моей студии, — сказал хозяин салона. — Вот и все, что я могу вам сообщить об этих марионетках. Художник изготовил их не на продажу, а только чтобы выставить. — Он широко развел руками, извиняясь. — Может, вас заинтересует что-нибудь еще? Например, мой какаду или сова?

— Нет, меня интересует только арлекин, — ответил Крис. — Не мог бы я каким-нибудь образом связаться с художником?

— Ну, обычно это не в наших правилах, чтобы...

— Пожалуйста, — оборвал его Крис. — Это очень важно.

Человек смерил Криса с головы до ног, как будто прикидывая его рыночную стоимость. Затем кивнул и исчез за черной бархатной портьерой за его столиком в углу зала.

Крис остался один в салоне, окруженный роскошными марионетками, одетыми в средневековые костюмы. Сова, хитрая и неприступная, хранила непроницаемый вид, но какаду, казалось, был не прочь поделиться какой-то темной, но не лишенной пикантности тайной.

Услышав шорох бархатной портьеры, Крис обернулся, ожидая увидеть владельца выставочного зала, но вместо него вышел худой и бледный господин, глаза которого были плохо различимы за темными стеклами очков в массивной оправе.

— Чем могу служить, monsieur?

— Вы сделали Кота в сапогах?

— Oui, monsieur. Je suis Monsieur Aspey. L'artiste c'est moi. Но этот — арлекин не продается. Если вы хотите точно такого же, это займет...

— Но я хочу приобрести именно этого, -перебил его Крис.

— Pardon, monsieur, но, как я уже сказал, этот...

— Я Крис Хэй, — сказал он, — брат Терри Хэя. Вы ведь для него сделали Кота в сапогах, да?

В человеке произошла удивительная перемена. Глаза, казавшиеся до того водянистыми и индифферентными, стали умными и проницательными.

— Тогда, пожалуй, у вас есть что показать мне? Крис достал открытку.

— Р. S., — указал он.

— Хорошо, — кивнул головой М. Аспей. — Купчая предъявлена. Теперь мы можем продолжить разговор.

* * *

—... иша... тип... я... тиз...

— Merde, — выругался Мильо, — неужели никак нельзя добиться лучшей слышимости?

— Извините, никак, — ответил техник, манипулируя дисками и рычажками. — По-видимому, в комнате есть какой-то источник магнетизма, вроде мотора. Когда они поворачиваются в определенном направлении — я бы сказал, по направлению к двери — слышимость падает на пятьсот герц.

— Ладно, давайте прослушаем все целиком, — попросил Мильо, присаживаясь на кончик стула. Сейчас он собирался услышать фрагмент разговора между Логрази и его незнакомым собеседником, и где-то под ложечкой трепыхалось предчувствие, что сейчас он получит важную информацию.

— Готово, — сказал техник, нажима кнопку. В динамике послышался голос незнакомца: «...не люблю привлекать посторонних. Сам знаешь, какой урон причинил нам Терри Хэй. И с точки зрения безопасности это никуда не годится».

«В данном случае, боюсь, без этого нам не обойтись, — раздался голос Логрази, едва слышный сквозь кошмарное шипение пленки и белые шумы, образовавшиеся из-за системы фильтров, которые техник использовал, чтобы усилить голоса. Позвякивание ложечки о чайную чашку оказалось таким громким, что Мильо невольно зажмурился, и техник немедленно задвигал рычажками. — Вы что там думаете, что можно въехать в бизнес на одном желании? Нам нужен Мильо. Только у Мильо есть необходимые средства и организация, чтобы закрепиться на территории. Он знает там все лучше, чем мы можем надеяться когда-либо узнать. Теперь, когда Терри Хэй устранен, Мильо расчистил для нас место. И уже этим он доказал свою пользу. Поверь мне, это единственно разумный способ решить проблему».

"Я поставил себе за правило никому не верить, — возразил голос. — Именно поэтому я только что побывал в провинции Шан. Когда Старик решил, что я должен вернуться, так сказать, в отчий дом, он дал мне ясно понять, что я должен влезть в дело досконально.

«Я думаю, потому он и уговорил меня вернуться сюда. Вас здесь Терри Хэй охмурял, как хотел. Старику все это до чертиков надоело».

«Но без Мильо нам не подъехать к Адмиралу Джумбо, — возразил Логрази. — Поскольку Лес Мечей у Мильо, он говорил мне, что...»

«Фрэнк, ты меня совсем не слушаешь. Я только что из Бирмы. И я побывал у Адмирала Джумбо. В результате наших с ним переговоров, можешь считать, мы уже в деле. Можно сказать, Белый Тигр уже заработал».

Мильо этот диалог привел в ярость. Если они думают, что его можно вот так, запросто, отшить, то они ошибаются. Что они, эти ублюдки, американские мафиози, принимают его за дилетанта, вроде Терри Хэя? Тогда у него найдется, чем их удивить. И еще, что это за чушь насчет договора с Адмиралом Джумбо? Мильо знал ситуацию в регионе слишком хорошо, чтобы поверить, что какой-то там мафиози может запросто прийти к Адмиралу Джумбо, забирать у него товар и отправлять его по путепроводу, который он налаживал столько лет.

В его голове царил хаос от такого количества вопросов, на которые он не мог ответить. Взяв себя в руки, он дал знать технику продолжать крутить пленку.

«Господи Иисусе, — услышал он голос Логрази, — не зря про тебя всякие истории рассказывают. Ты прямо-таки волшебник».

«Да, именно так меня и называли. Но не торопись с аплодисментами. Ты мне говорил, что Лес Мечей у Мильо. Он нужен мне. Пусть это будет моей платой за то, что я запустил для вас Белого Тигра. Забери его у него». Магнитофонные диски перестали вращаться.

Техник улыбался.

— C'st assez clair pour vous?[19]

— Достаточно чисто, чтобы понять каждое слово, — ответил Мильо, прерывая свои раздумья. Кто же этот незнакомец? Вот что ему не терпелось узнать.

И вдруг все внутри Мильо похолодело. Что-то застрявшее в памяти, как воздушный пузырь, оторвалось от дна и поднялось на поверхность. Волшебник. Именно так меня и называли,сказал о себе незнакомец.

Мильо знавал человека по прозвищу Волшебник, но очень давно, в Индокитае. Это не может быть тот самый человек, никак не может. Это абсолютно исключено. Он достал из ящика стола фотографии, незнакомца, сделанные его специалистами по слежке. Лицо кинозвезды.

Волшебник. Невозможно, повторял он про себя вновь и вновь, как заклинание. Это невозможно. Я не знаю этого человека. Он не может быть Волшебником. Но это пустое самоутешение не помогало из-за все растущего ужаса Мильо.

Он чувствовал, как волосы на голове его зашевелились от этого ужаса.

* * *

Оставив Криса, Сутан вышла на улицу и, не оглядываясь, свернула налево, потом спустилась вниз по круто уходящей вниз мощеной улице, потом направо и еще раз направо. Сама того не зная, она шла путем Терри по направлению к церкви Богородицы из Бенва.

— Son et lumiere, — подумала Сутан опускаясь все глубже и глубже — в самое сердце Турет-сюр-Луп. Звуки и свет — мои союзники сейчас. Улицы так узки, что любой звук отдается эхом от каменных фасадов зданий, а косой свет бросает на стены длинные, резко обозначенные тени. Используя то и другое, она могла следить за своим преследователем.

Она заметила его уже давно, поймав его отражение в витрине магазина. Толстое стекло, стоящее под углом, послужило ей, как своего рода зеркалом заднего вида, в которое она могла видеть всю улицу за своей спиной. И другой раз — когда они находились в магазине игрушек: тень двигалась слишком медленно по направлению к открытой двери, а затем отступила назад, очевидно, чтобы сразу же увидеть их, когда они выйдут из магазина.

Кто же это следит за ней? Конечно, не иезуит, с которым она уже имела удовольствие столкнуться в туалете ресторана «Сафари». Наверно, кто-то повыше? Интересно, признался иезуит в грехах или сумел скрыть их? Скорее всего, первое, поскольку он не показался ей человеком с сильным характером.

Ее тень была явно из Азии, возможно, из Вьетнама, и это ее весьма беспокоило. Как она уже рассказывала Крису, ей приходилось сталкиваться с врагами Муна до того. Убив любовницу Муна, Сутан оказалась втянутой в такую спираль ненависти к самой себе, что чуть не покончила с собой. Не важно, что ее действия были продиктованы необходимостью отвести удар от Муна. Она действовала против своей натуры. Таким образом война и ее последствия ворвались в ее жизнь, как сумасшедший в дом, перевернув все в ней вверх дном.

Терри спас ее от самой себя. Если бы не он, она бы точно не выжила. Как она любила его! Заботясь о нем больше, чем о самой себе, она смогла выйти из саморазрушительного состояния. И, раз увидав темницу, сотворенную ею же самой, она могла поостеречься входить опять за ее самозапирающиеся двери.

И теперь она опять видела перед собой эту мрачную цитадель, где она уже сиживала, прижав острый нож к голубым венам на своем запястье, и понимала, что здесь, в Турет-сюр-Луп ее карма. И смерть Терри, и сама его жизнь, — все подталкивает ее к этому. Ее собственная судьба переплелась с его судьбой, как будто он и не умирал.

Звуки шагов ее преследователя, повторяемые эхом, заставляли ее ускорять свой шаг. Сейчас она оказалась в улице, полностью затененной. В голубоватом свете искусственных сумерек было холодно, и она вздрогнула, обхватив себя руками.

Она была рядом с церковью Богоматери из Бенва. На ее строгом каменном фасаде образы страдания и искупления возвышались, как химеры, чья физическая уродливость символизировала разгул человеческих страстей.

Где-то башенные часы отбивали время. Прислушиваясь к их звуку. Сутан вжалась в холодный камень. Она слышала шаги ее преследователя, доносящиеся с другой стороны храма. Оставаться на улице не было смысла, но она, тем не менее, ждала, чтобы у ее преследователя не было сомнений относительно того, куда она направлялась.

Повернувшись, она проскользнула в окованные железом дубовые двери внутрь церкви, почувствовав, как шевельнулись ее волосы, будто от дыхания Бога, обитающего там.

Внутри храма царствовали тишина и полумрак. Только сквозь стрельчатые освинцованные окна проникал пыльный свет и падал на серые камни пола.

Она увидела каменную купель и, в глубине, — нишу. Свечи мерцали перед небольшим алтарем. Кто-то стоял там, склонив в молитве голову. Дальше — кажущиеся темными в пыльном свете ряды деревянных скамей, ведущих к роскошному главному алтарю.

Воздух казался густым от курений и молитв. Сутан прошла мимо мраморной фигуры Богоматери из Бенва, покровительницы путешествующих, а немного дальше — Мадонну и распятого Иисуса.

— Слишком много страданий, — подумала она. Слишком много крови.

Грехи человечества, казалось, висели в воздухе, как белье, сохнущее на веревке.

Она слышала, как что-то распевалось на латыни: молитва, евхаристия, псалом, а, может, что-то еще — она точно не могла сказать.

К этому времени она уже сориентировалась на местности, прикинув стратегические возможности разных мест внутри храма, только мимоходом подумав, где, интересно, был убит Терри, и где его кровь растеклась по холодному граниту пола, смешавшись с кровью Христовой.

Повернувшись, она быстро прошла назад по проходу между скамьями к тому месту, где была статуя Богоматери из Бенва. На противоположной стороне богомолец все еще стоял, склонившись в молитве. Сутан скользнула за мраморную статую.

Она почувствовала, как холодок пробежал по ее спине, когда она прислонилась к каменной стене. Мышцы напряглись. Втиснувшись в узкую щель между статуей и стеной, она прижалась щекой к гладкому в прожилках мрамору: с этого ракурса лучше просматривался вход в храм.

Наконец появился ее преследователь. Это был, точно, вьетнамец. Она в этом сразу же убедилась, только заметив его лицо. В нем не было ни искры человеческой души. Как будто он уже давно умер.

Сутан почувствовала, что дрожит. Плохой знак. Ее страх придаст ему силы, с которыми ей будет не просто совладать, и она начала мысленно укреплять свой дух для предстоящего испытания.

Сутан находилась в центре одного из пучков света, отбрасывающего ее удлиненную тень на серые камни пола. Тень омывала ступни Богоматери из Бенва, как темные морские волны, подымающиеся с приливом.

Он не стал поворачиваться туда-сюда, как другие стали бы, пытаясь найти глазами кого-то. Вместо этого он замер на входе, как вкопанный. Только его голова вертелась, как у совы, выискивающей свою поживу.

Губы цвета засохшей крови слегка приоткрыты, будто он пробовал воздух на вкус, как ящерка, пытаясь определить ее местонахождение. Глаза, как черные прожектора, разделили площадь на четыре сегмента и обшаривали каждый с такой тщательностью, что Сутан подумала, что так он, пожалуй, просверлит взглядом мрамор, за которым она пряталась.

Прекрати немедленно! Приказала она себе. Ты сама себя пугаешь. Но факт остается фактом: этот человек действительно пугал ее не меньше, чем ее пугали темные силы внутри нее самой, которые его присутствие выпускало наружу. Она почувствовала к нему дикую ненависть за то, что он принуждал ее к действиям, противным ее внутренней сущности. Постепенно эта ненависть подавила страх и она, наконец, почувствовала, что готова.

Тело сгруппировалось вокруг нижней части живота, сознание растворилось в Пустоте, куда запрещено входить мыслям о победе или поражении.

Данте все еще стоял в пыльном снопе света, когда Сутан отделилась от своего укрытия за спасительным мрамором. Ее тело перемахнуло через тень, падающую от статуи, и бесшумно опустилось позади него.

Но он все-таки почувствовал ее присутствие, голова его дернулась в ее направлении, и взгляд вцепился в нее, как коготь хищной птицы.

— Зачем ты меня преследуешь? — спросила она.

— Преддверие Ночи был продан нам, — ответил он страшным шепотом. — Я пришел, чтобы потребовать его у тебя.

— А где деньги? — спросила Сутан. — За него заплачено?

— Нас обманули, — ответил он. — Подсунули копию, которая гроша не стоит.

— Ты убил его, — глядя прямо в лицо Данте, Сутан никогда в жизни не была более уверена в своей правоте. — Ты подло убил Терри. Зачем?

— Я даже не присутствовал при совершении сделки, — сказал он в тщетной попытке разубедить ее. Хотя он помнил предостережение Мильо насчет нее, но он как-то не мог убедить себя в том, что она настолько опасна. — Я совершенно не в курсе, что там произошло.

Сутан пожала плечами и он, почувствовав опасность, попытался прочесть по ее глазам, что она замышляет.

— Это не важно, — сказала она странным, каким-то отрешенным голосом.

Услышь, Боже, голос мой в молитве моей: сохрани жизнь мою от страха врага. Укрой меня от мятежа злодеев...Звуки вечерки коснулись их слуха. Псалом царя Давида на французском языке...

— Он мертв.

... от происков коварных людей...Руки пусты. Наполнены лишь Пустотой. Медленно двинулась на него, говоря:

— Вот что важно. Не Преддверие Ночи, не ваши грязные сделки. Человеческая жизнь важна.

— Я ничего об этом не знаю, — сказал он, подготавливая себя к атаке, — моей вины в этом нет.

... которые изострили язык свой, как меч; напрягли лук свой — язвительное слово...

Она атаковала, используя атеми,быстрые, рубящие точные удары ребром ладони и напряженной кистью руки, целясь под ребра, в сердце, в печень. Он ожидал нападения и молниеносными движениями рук отбил атаку, хотя она и действовала очень быстро.

Сутан захватила его правую кисть левой рукой и, когда он приготовился встретить ее атеми,откинулась направо в айкидо ирими,используя его собственную силу инерции, заломила его руку назад и врезала ему тыльной частью ладони в подбородок.

Данте откинулся назад и от боли чуть не потерял сознания. Но он вовремя затаил дыхание, и это спасло его. Используя запасной источник энергии, он нанес ей сильный удар ногой в верхнюю часть бедра, попав точно в нервный узел. Правая нога Сутан сразу же онемела. Она покачнулась, и ее захват ослабел, когда она пыталась удержаться на ногах.

Данте ударил ее ребром ладони в плечо, и Сутан упала на четвереньки. Видя, что он надвигается на нее, попыталась отпихнуть его, но у нее ничего не получилось. Его нога ударила ей под ребра, и, задыхаясь, она в отчаянии протянула руку и вцепилась ногтями в материю его брюк, прорвала ее и не отпускала ногу, сознавая, что еще один пинок в ребра — и ей конец.

Стиснув зубы, когда от очередного удара ребром ладони боль захлестнула плечо и спину, она удержала его ногу, усилила хватку, сужая фокус в точку. Теперь, когда она боролась за жизнь, всякая боль и страх улетучились.

Она искала и нашла нервный узел на внутренней стороне его ноги. Отчаянным усилием вбуравила ноготь большого пальца в его живую плоть чуть повыше коленного сгиба. Нога подломилась и он упал прямо на нее. Его вес давил на нее, как жар, как ожившая тень...

Задыхаясь, она вывернулась из-под него. Когда он упал на каменный пол, она ударила его локтем в солнечное сплетение, услышала его сдавленный стон, затем почувствовала его пальцы на своем лице, пытающиеся добраться до ее глаз, выдавить их.

Не тратя времени на перемену стратегии, она всадила фаланги пальцев ему меж ребер.

... Не поразит их Бог стрелою: внезапно будут они уязвлены...

Зарываясь пальцами все глубже, слыша его тихие, прямо-таки детские стоны, ощущая тошнотворный запах, исходящий из его тела...

... Языком своим они поразят самих себя...Ее рука вся в крови; его глаза выкрикивают непристойную брань в ее адрес; его пальцы, твердые, как камень, деревенеют и отпускают ее щеку.

И убоятся все человека, и возвестят дело Божие, и уразумеют, что это Его дело.

Его глаза, вперившиеся в благостные черты Богоматери из Бенва, постепенно стекленеющие.

* * *

Они сидели в доме, расположенном в трех кварталах от выставочного зала. Крис пытался заговорить о деле с М. Аспрей прямо там, но тот предостерегающе поднял палец. Он привел его сюда, в этот двухэтажный дом с низкими потолками, каменными стенами и кафельным полом. На первом этаже, где они находились, была кухня, ванная и маленькая гостиная с камином.

Дом в основном использовался как студия. Здесь стоял мольберт с чистым холстом, установленном на нем, высокий стул, на котором лежала палитра и деревянный ящик с тюбиками масляной и акриловой краской. Под ним, на полу, — банки со скипидаром.

Большую часть пространства занимал рабочий стол, над которым висели еще не законченные марионетки, целое созвездие. Наполовину скрытые в тени, они смотрели сверху на людей своими безразличными глазами.

— Я ждал вашего прихода.

Среди кукол был и дьявол — близнец того, что угрожал Коту в сапогах на витрине выставочного зала. Он был еще не закончен: кости скелета частично торчали. Но так у него был даже более угрожающий вид.

— Мосье Хэй говорил мне, что, если он, паче чаяния, умрет, то вместо него придете вы. — М. Аспрей потянул за какую-то веревочку и дьявол кивнул, как бы соглашаясь, своей частично законченной головой.

В камине все еще тлел огонек. Крис уставился на него, будто по его конфигурации хотел, как римляне, населявшие эту страну много столетий назад, угадать будущее.

— Если он сказал вам, что я приду, — сказал Крис, — то он, вероятно, присовокупил к этому, что я приду за кинжалом. Необычным кинжалом.

— Верно, — подтвердил М. Аспрей, держа в вытянутой руке Кота в сапогах, одетого в костюм арлекина, которого он прихватил с собой, забрав из витрины художественного салона. Он глядел на него с такой лаской во взоре, словно это была его дочка. — Мое первое произведение, — пояснил он, — и поэтому самое любимое.

Он достал лезвие бритвы, одним быстрым движением сверху вниз сделал вертикальный надрез и достал что-то изнутри куклы.

— Вот это мосье Хэй просил меня сохранить для вас, — сказал он, показывая кинжал. Преддверие Ночи.

Крис взял его и поднес к свету, чтобы рассмотреть хорошенько. В руке он казался неестественно тяжелым, будто выкован из какого-то таинственного, сверхтяжелого металла. — Вы знаете, что это такое?